Но ведь под козырьком стою, ты не пришёл.
Очень жаль, я переживу
На сегодняшнюю репетицию Арсений особо не торопился: целую неделю тянулся долгий, вязкий, но важный при постановке любого спектакля этап так называемой «читки», когда актёры что и делают, так просто читают текст по ролям. Но лишь это на первый взгляд звучит так легко. Многие в театре поэтому и не были фанатами этого процесса, потому что он мог занять собой всё выделенное для репетиций время. А хотелось бы поскорее слиться воедино с декорациями и костюмами, а не просто стоять в центре нагой сцены. «Демоны» первую половину недели своё отслужили, поэтому в оставшиеся дни Шеминов планировал работать с актёрами, играющими положительных героев. Но и оставшаяся часть труппы должна была посещать репетиции, чтобы по кусочкам собирать диалоги в эпизоды, эпизоды — в действия, а действия — в акты. Свободной рукой Арсений потер глаза — сегодня ночью не мог оторваться от телефона. И бессонница на этот раз заключалась не в просмотре очередного сериала и даже не в заучивании сценария. Простое сообщение, которое, возможно, даже отправили по ошибке не тому адресату. И диалог затянулся часов на пять. В последнее время Алёна не была щедра на выражения. Арсений считал, что весь свой запас она потратила летом, а теперь у неё появился некий лимит. Именно он мешает девушке писать развернуто, а не выплевывать слова по отдельсти. А в эту ночь её будто бы подменили: ей стали интересны театральная жизнь, закулисье и проведение репетиций. Но от предложения посетить одну из них Алёна лишь сухо отмахнулась. Вот её типичное поведение и вернулось. Настроение после ночной переписки резко поднялось, обычно с такой же неожиданностью вырастает пламя из крошечной искры. Расплываясь в улыбке, Арсений с ноткой счастья в глазах взглянул на экран телефона. Несмотря на то что утренние сообщения всё ещё висели непрочитанными, по коже пробежался приятный холодок. «Видимо, истратила последний лимит букв», — смежив веки, парень ещё шире заулыбался собственным мыслям. — Эй, ты что, вздумал меня игнорировать? — из омута тёплых фантазий его вырвал голос, который за эту неделю он уже успел научиться узнавать пока не из тысяч, но из сотен других голосов точно, и лёгкое прикосновение к плечу. Арсений обернулся: сзади стоял Антон, на плечи которого была наброшена джинсовка. Пока погода позволяет. — Я даже и не слышал тебя, — робко улыбнулся Арсений и на секунду задумался, насколько глубоко погрузился в океан, содержащий самые сокровенные мечты. Ну, прямо-таки как ребёнок в предновогоднюю ночь. В качестве извинения он протянул Антону руку и легонько похлопал по плечу, вложив в этот жест всю доброжелательность. Попов потянул на себя дверь, пропуская нового коллегу вперёд. И стоило им зайти в зал, как ранее приглушённые звуки тут же ударили их по ушам. — Ну, Юр! Пожалуйста, прекрати! Оглушенные чужим плачем, пощечинами и ударами парни так и не прошли дальше порога. Привычная обстановка ощущалась как-то совсем по-другому. Кажется, она имела солоноватый привкус крови и ненависти. На левой лестнице, прижав колени к груди, сидела Оксана. Она время от времени отрывала от влажных ладоней заплаканное лицо и из-под дрожащих ресниц смотрела на сцену, где сейчас Сурков пытался то ли вставить мозги своему коллеге на место, то ли вырвать его язык, с которого в последнее время стало слетать уж много лишних слов. С уст Юры в очередной раз сорвалась раздраженная ругань. Ярость проросла в крови ненавистью ко всему окружающему, заставляя вены напряженных рук пульсировать быстрее обычного. Кулак ударил куда-то в область щеки, с чужих губ тут же сорвался сдавленный стон, перемешанный со слюной и кровью. — Оставь его в покое, пожалуйста! — руки блондинки дрожали, а с ресниц без конца срывались слезы. — Ты слышишь меня? Она хотела было подорваться с места, чтобы хотя бы попытаться остановить драку, но обнимающие её со спины руки Кати не позволили пошевелиться. Шепча что-то успокаивающее на ухо, Позова трепетно гладила дрожащие плечи подруги и, когда чужой кулак врезался в скулу Суркова, накрывала ладонями её глаза. — Что, черт возьми, происходит? — прошипел Арсений. Он с надеждой взглянул на Антона: — Скажи, пожалуйста, что они играют по сценарию… Если это действительно так, то, браво, мои коллеги — потрясающие актёры. Как бы хотелось, чтобы развернувшееся на сцене действие оказалось частью пьесы. Но Антон лишь отрицательно качнул головой. — Только попробуй что-нибудь сказать в её адрес! — Юра занёс над чужой головой руку, но плавно её опустил, показывая, что это было его последнее слово. — А я что, что-то не так сказал? — губы Матвиенко расплылись в кровавой улыбке. — Ах ты, сука! — по коже пробежались сначала прохладные, а следом обжигающе-теплые мурашки, заставившие Юру вновь сжать пальцы. Он снова замахнулся, но на этот раз его руку перехватили в воздухе и слегка заломили запястье, из-за чего с губ сорвался протяжный постыдный стон. — Вы что блять учинили?! — Добровольский потянул руку мужчины на себя, заставляя встать с груди жертвы. Из-за его спины выглянули две макушки: одна с тёмными курчавыми волосами, другая, напротив, с прямыми пепельными. Матвиенко с Кузнецовой с первых дней пребывания в театре постоянно играли в одних спектаклях — так и начали общение. Совершенно непохожие друг на друга девушки проводили всё время вместе: как на сцене, так и за её пределами. — Серёж?.. — при виде последствий после потасовки губы Наташи предательски задрожали. Она ненавистно окинула взглядом сначала Суркова, а потом мысленно пронзила стрелой и его супругу, на лице которой не было ничего изображено, кроме дикого испуга. — Я думал, вы дружные… — вздохнул Антон. — Если честно, я тоже так думал, — Арсений потупил взгляд, печально осознавая, что целый день придётся скитаться по театру в одиночестве: после потасовки никому не будет дела до разговора с ним. Иногда он ощущал себя маленьким мальчиком, которого отправили в комнату поиграть, пока взрослые дяди и тёти, собравшись на кухне, обсуждают насущные проблемы. — Ну что, доброе утро, алмазы! — хлопнув в ладоши, в зал вбежал Шеминов и, почувствовав отрицательную атмосферу, так же замер на пороге. — А… что это, побоюсь спросить? — мужчина кивнул в сторону сцены, по обе противоположные стороны которой разместились враждующие стороны. Оксана аккуратно касалась лица мужа ватным диском, отчего Юра болезненно хмурился. — Ну, брось, — недовольно отмахнулся он и покосился на другой край сцены, где развернулось такое же действие. — Нашлась медсестра… — А это грим, — натянуто улыбнулся Арсений. — Ужас, какой реалистичный! — Станислав Владимирович ещё раз хлопнул в ладоши, привлекая к себе внимание. — А ну, живо привели себя в порядок! Вам что, пять лет? Устроили они здесь кулачные бои…____________
Весь оставшийся рабочий день актеры провели на Малой сцене, репетируя действия с танцевальными элементами. Лёгкие движения рук и короткие шажки переплетались в союзе с приёмами современной хореографии. Зрителю может казаться, что добиться такого баланса — невыполнимая задача. Но актеры между собой говорили: «Если ты пережил репетицию Мигеля, ты переживешь и любую беду». И сама музыка имела такую сверхъестественную силу, что казалось, что ритм жизни стал зависеть от тех произведений, которые звучали на сцене. — Чёрт, да ты специально, что ли? — нервно фыркнула Суркова, покосившись в сторону Матвиенко, которая все два с половиной часа будто бы невзначай касалась коллеги, сбивая ту с ритма. Но Наташа уже прильнула к партнёру, не ошибившись ни на миллиметр в технике. Мужчина взял её руку в свою ладонь, и они закружились в унисон с другими парами. Сидя на заднем ряду небольшого зрительного зала, Арсений изредка смотрел на вальсирующих «ангелов» и, встречаясь взглядами с друзьями, невольно улыбался им. Он то и дело нервно бросал взгляды в левый верхний угол дисплея телефона — цифры вяло сменяли друг друга. А иногда казалось, что время и вовсе увязло и больше не сдвинется с места. — Боже, ну почему так долго… — Что тебе опять не нравится? — усмехнулся Дима, отчего Попов невольно вздрогнул: странно, задумавшись, он оставил приход друга без внимания. — Мы здесь надолго? — Надеюсь, что нет. Они уже надоели ссориться… — Дима указал на сцену, на краю которой отдыхала после изнурительной репетиции Оксана с Наташей, по чьим лицам было ясно, что такая близость раздражает обеих. Но отходить друг от друга девушки почему-то не хотели. — Ты в четвёртой сцене такую большую паузу делаешь, — в голосе Матвиенко слышались нотки раздражения. — Прямо перед моей фразой. — Конечно, я же не могу только текст говорить, тараторя, — фыркнула Оксана, не понимая смысл предъявленной претензии. — Я всё понимаю, но ты можешь не делать там паузу вообще? Мне в этот момент нечего играть. — Так это же не ко мне вопросы… Наташа шумно выдохнула, попытавшись перевести дыхание, и продолжила: — Вообще-то о партнёре тоже надо думать! — Вот и подумай обо мне. Можно прямо во время сцены, — Оксана состроила кукольный добрейший взгляд. — Будет, что играть. — Ну, вот как дети, ей-Богу, — покачал головой Дима и из-под ресниц взглянул на друга: — А ты чего светишься? А Арсений просто любит. Любит эту, по его мнению, невероятно красивую, милую девушку, её непослушные каштанового цвета волосы, смешно торчащие по утрам во все стороны, её яркие кукольные глаза, её улыбку. Всё. Любит, боясь. Боясь того, что когда-то на него снова посмотрят с отвращением и неприязнью. — Алёна наконец смогла урвать выходной, — задорная, искренняя улыбка не сошла с лица Арсения, даже когда он заметил лёгкую тревогу в глазах напротив. Вспомнив то, как у друга может резко меняться настроение от одного лишь сообщения от девушки или его отсутствия, Дима почувствовал, как сердце быстрее обычного забилось об грудную клетку. Он невольно облизнул пересохшие губы. Вдох-выдох. Последняя недавняя ссора Арсения с девушкой не привела ни к чему хорошему: снова крики, унижение, слёзы… Но в памяти Попова почему-то сохранялись лишь тёплые моменты их совместной жизни, когда он чувствовал себя любимым. Вечера, проведенные в тёмной съёмной комнате в театре, чтение книг и сценария на плече девушки, её мерное дыхание и полусонный взгляд, хрупкие обнимающие руки и едва слышные слова о том, как он важен. Арсений так искренне любил, что подсознания стирало из памяти все ссоры и разочарования в партнёрше, освобождая место лишь редким поистине счастливым, по его мнению, воспоминаниям. Дима ещё в начале этого года поделился переживаниями с Оксаной, и они пришли к выводу, что в новый, 231 театральный сезон, Попов вступит независимым парнем, который не станет срываться по первому звонку. Конечно, они понимали, что до этого облегчения лежал содержащий сплошные истерики путь продолжительностью в несколько месяцев, а может быть, и чуть больше года. И буквально запаслись терпением и носовыми платочками, но Алёна так и не отпустила парня в свободное плаванье. — Тебя ничего не смущает? — аккуратно начал Дима, боясь нравоучениями лишь подпортить дружбу. Арсений, лишь отрицательно качнув головой, заболтал ногами. Видимо, мысленно уже бежал на встречу. — В смысле «урвала выходной»? Алёна у тебя каждый вечер по клубам ходит. — Она же ближе к ночи туда едет, Дим, — Арсений потупил взгляд, сделав такую моську, будто Позов только что сморозил чушь. — Я тебе не кролик Duracell — во мне нет столько энергии. — У неё же неплотный график… — Так, — Попов, потеряв свойственное ему ребяческое выражение лица, взглянул на друга. От такого серьёзного взгляда по коже невольно прокатилась волна мурашек, — ты на что намекаешь? Стиснув край футболки, Дима едва ли набрался смелости, чтобы высказать всё то, что мучает его полгода, но Мигель взмахом руки пригласил всех продолжить репетицию.***
В длинном коридоре шуршали шаги: после репетиции с Мигелем было лень поднимать ноги, которые вообще чудом остались на своих местах. Оксана и Дима осознавали, как паршиво сейчас выглядят со стороны, благо девушке ещё и хватило ума не краситься на репетицию. Однажды она вернулась с чёрными кругами под глазами от потекшей туши и забившимся в поры тональным кремом. После этого случая она на репетициях отдавала предпочтение натуральной красоте, а к макияжу прибегала только в случаях генерального прогона: как подобается, в костюмах и с декорациями. — А где Арсений? — Антон выглянул из комнаты, любезно предоставленной ему директором на время службы в театре. — Помчался к Алёне, — Позов не переставал обмахиваться сценарием, будто веером, пытаясь остудить лицо. — Чёрт бы её побрал… Нахмурившись, Антон с непониманием покосился в сторону коллег, пытаясь понять, кому принадлежит это имя. Оно даже не было ему знакомо, значит в театре такого человека явно не существовало. — К девушке своей, — заметив потерянный взгляд зелёных глаз, пояснила Оксана. — Вот молодёжь, ещё силы остались… — К девушке? — в голос Шастуна прокрались нотки едва различимого огорчения. — К сожалению, да, — шумно выдохнул Дима и скрылся за дверью душевой комнаты. За ним последовала и Суркова, оставив Антона наедине с целой тонной разочарования. Любые надежды разрушились в этот же момент. А что ещё следовало ожидать? Неужели такой парень, как Попов, ранее никого не успел поразить? Осознание больно кольнуло под ребра. Конечно, эта влюблённость никогда не станет взаимной, ведь Арсений видит в Антоне, наверное, только лишь коллегу. Истина жгла глаза, а в голове переплетались тонкие нити, мысль за мыслью, в бесконечном потоке натягиваясь, рвались и завязывались в крепкие узлы. Собрать все размышления воедино было до боли тяжело, противоречивые эмоции комкались, образуя внутри горла комок, неприятно давящий и заставляющий задерживать дыхание. Глаза то распахивались в немом испуге, то медленно закрывались. Антон действовал монотонно: боясь что-то оставить, собрал вещи и отдался вечернему сентябрьскому дождю, что смывал с лица парня разочарование и усталость.____________
Осенняя влажная листва шелестела под ногами. Это время года Арсений очень даже любил: осенью стал частью труппы, осенью познакомился с девушкой, так же осенью, но по прошествии трех лет вступил в отношения. Вроде и счастливые моменты, но именно они постоянно навевали тоску. Меланхоличный настрой давно отзывался в сердце парня, хотя он и не придавал этому должного значения. Арсений каждый раз жмурился, когда холодные капли дождя попадали на открытые участки кожи. Он прятал продрогшие кисти в карманы пальто, боясь простудиться накануне премьеры. Из-за излишней влаги и так пушистые волосы превращались в настоящее тёмное облачко сахарной ваты. Недолго думая, парень спрятал их под пальто, пытаясь защитить от сырости, и огляделся: до «Сones&Nuts» идти оставалось минут пять. Само кафе также являлось памятным для парня местом: именно здесь пара любила коротать свободное время и, бывало, засиживалась в помещении вплоть до самого закрытия. Название полностью соответствовало царящей в помещении атмосфере: здесь пахло свежей хвоей и корицей, прямо-таки как в Новогодние праздники; вся мебель была выполнена преимущественно в цвете охры и мореного дуба. Наспех поздоровавшись со стоящей за кассой Асей, Арсений поспешил наконец сбросить с плеч промокшее пальто. — Давно тебя не видела, — улыбка за все рабочее время ни на мгновение не покидала уст брюнетки. Поправив бейджик, она продолжила оформлять заказы. — Работа, — пожал плечами Попов, — сама понимаешь. — Ты, кстати, чего один? — Это ненадолго, — голубые глаза пробежались по макушкам посетителей, попытавшись найти ту самую. Не заметив родную фигуру, Арсений мельком взглянул на дисплей телефона: аккумулятор почти сел, так ещё и сообщений от девушки не приходило. — К слову, Алёна не заходила? Ася неуверенно качнула головой. Позволив себе сказать то самое «Мне как обычно», Арсений зашагал в глубь зала, попутно пытаясь разглядеть в чужих лицах знакомые черты. Это уже вошло в привычку. Он ждет — она опаздывает, а то и вовсе не приходит. «Издержки профессии», — считал парень. Под вечер многие кафе набиваются посетителями, особенно в дождливую погоду: хочешь-не хочешь, а придётся спрятаться под крышей. А игнорировать дурманящий запах свежего кофе просто невыносимо. Отыскав свободный диванчик, Арсений разместился в самом уголке помещения: отсюда было удобно наблюдать как за проходящими мимо окон прохожими, так и за заходящими посетителями. Чувство страха ни на секунду не отпускало парня, пока тот наблюдал за сменяющими друг друга промокшими спинами людей и блестящими от капель зонтами. В голове кружился лишь один вопрос: «А вдруг что-то случилось? Поздно ведь». Не желая мучить себя внутренними терзаниями, Арсений наспех написал девушке. Замерзший телефон не желал функционировать в этот холодный дождливый вечер сентября и в качестве протеста понизил заряд сразу на три процента. Арсений чувствовал, что, если продолжит смотреть на экран молчащего телефона, внутри что-то переломится. Паника заставила его глаза в ускоренном темпе осматривать каждого находящегося в кафе человека. Парню было всё равно, что подумают о нем окружающие, которые, вероятно, уже сочли его за наихудшего шпиона. Не сумев выдержать испытание исходящей, кажется, отовсюду тревогой, он набрал номер, надеясь, что телефон предательски не разрядится в самый неподходящий момент. Спустя пару гудков, которые ощущались как вечность, трубку сняли и на другом конце провода послышалось ленивое «алло», будто бы говорящий только что вырвался из дрёмы. — Ну, слава Богу, Алён! — Арсений почувствовал, как глаза стали застилать слезы ни то от волнения, ни то от холода — кончики пальцев до сих пор не отогрелись. — Ты где? Я жду тебя, — голос предательски дрогнул, и последняя фраза прозвучала как шёпот и мольба. На другом конце трубки тяжело вздохнули: — Арс… — за вздохом последовал шумный зевок. — Ты в окно смотришь? Я не хочу быть дедом Мазаем и вызволять таких глупых кроликов как ты из затопленного города. — Но мы же… — никаких слов не приходило в ответ, лишь шёпот и слёзы. — Смотри не заболей, заяц, — тихий смешок и обжигающие гудки. — Стой! — Арсений оторвал телефон от уха и взглянул на экран — разрядился. — Чёрт бы тебя побрал! По окончании разговора чувство тревоги тут же сменилось на нарастающее разочарование в себе и обиду. «Что я вновь сделал не так?» В затуманенные мысли постепенно пробиралось осознание. Она снова не пришла. Бросила. Забыла. Нашла дела поважнее. Сжимая в руке телефон, Арсений всё смотрел в окно, до последнего надеясь встретиться с родными глазами. Странное, болезненное чувство не покидало сознание, обволакивая мягкими руками, прижимая и не отпуская, душив, выбивая воздух из лёгких. Стыдно было даже элементарно выйти наконец из этого кафе: а что подумает Ася? «Что я тот самый, к кому не приходят на свидания». Дождавшись подходящего момента, когда девушка пошла обслуживать столик, Арсений, подхватив пальто и портфель, выбежал на улицу. Холодные иглы продолжали бить в лицо — сидя в теплом помещении, он не заметил, что дождь лишь усилился. Парень обернул вокруг шеи шарф в несколько оборотов и лишь потом надел верхнюю одежду. Внимание тут же привлекла хохочущая парочка — парень моментально нащупал в кармане наушники, но, на свое сожаление, вспомнил, что никакая музыка не заглушит его вопящее нутро. Неясные силуэты склонялись друг к другу в салонах стоящих в пробках автомобилей. Арсений слышал их смех на не услышанные им шутки, но на этот раз был не в состоянии разделить это радостное возбуждение. Время, затраченное на возвращение в театр, лишь сильнее разогревало играющие против Арсения оправдания. Эти несколько минут — невыносимое, едва контролируемое время, в которое в голову закрадывались самые страшные картины. Преследующее чувство бессилия и одиночества, как стая голодных волков, грызущих жалкое тело добычи со всех сторон, разрывало на куски. Появилась ностальгия по тем счастливым временам, заставив все глубже забраться в лабиринты подсознания. Или никакого счастливого времени и не было вовсе? Были лишь слёзы обиды, сорванные встречи, бессвязные обвинения… Арсений стиснул зубы, и вот слезы уже льются вдоль шеи. Кажется, он стал игнорировать все звуки, кроме зова своего больного сердца.____________
Попов ввалился в комнату Димы и заметался из стороны в сторону, не имея сил найти себе места, будто маленький зверёк в запертой клетке, который не способен ничего поделать со своей судьбой. — Ёжики плакали, кололись, но всё равно продолжали есть кактус, — прошипев, Дима исподлобья взглянул на Суркову, которая до сих пор не могла оправиться от репетиции. От беспомощности Арсений забился в угол между диваном и стеной. Тепло отогрело его сердце, выпустив на свободу все накопившиеся эмоции. Дима убрал руки от его лица, заставив друга поднять голову, и посмотрел в его глубокие, невероятно красивые, очень грустные и заплаканные глаза, из которых, не переставая, текли слезы. Он положил ладони на влажные щеки и смахнул капли большими пальцами. Позов из последних сил натянул тёплую улыбку, за которой по-актерски скрыл оскал. Он терпеть не мог, когда кто-то, а в особенности такие личности как Алёна доводят его мальчишку до слёз. — Чем на этот раз отличилась? — Оксана присела на подлокотник дивана, подтянув колени к груди. Она не первый год общается с Поповым, поэтому знает, что очередной концерт под названием «Какая же она бессердечная… Да хватит её обзывать!» продлится как минимум полтора часа. Здесь и никакого сценария не надо — сплошная импровизация. — Опоздала? Оскорбила? Сравнила с бывшим? — Она не пришла, — прозвучал сдавленный шёпот, — вообще. — Это невыносимо! — Дима выхватил из кармана промокшего пальто айфон. — Сейчас она поймёт, на кого нарвалась… Но к его сожалению, телефон категорически отказывался работать. Скрипнув зубами, парень чуть слышно выругался: — Ну, ладно! Считай, что ей повезло… Попов открыл было рот, но нарастающее возмущение сдавило ему горло, придушив слова раньше, чем те успели сорваться с уст. Язык онемел и стал бесполезным. — Арс, знаешь, в чём твоя проблема? — Суркова присела рядом с другом и, опустив голову на его плечо, недовольно поморщилась, когда кожа коснулась холодной ткани. — Ты терпишь день, два, три… Неделю, месяц, год, четыре года… Шесть лет. Ты выпрашиваешь встречу. Ты выпрашиваешь прикосновения. Ты выпрашиваешь поцелуи мимо лица. И все её «да» такие тихие, похожие на «нет». В лёгких осела невыносимая боль. Арсений должен был признать… что? Алёна вовсе не чудесная и не храбрая — она его не заслуживает. Она неверная, лживая. Безнадёжная настолько, что не может собрать из себя некое подобие женщины. Наверное, она никогда и не воспринимала парня как творческую сильную личность, а лишь видела в нем кролика или хомячка, теплый шерстяной комочек, который вызывает улыбку, не более. — Ты не понимаешь, о чём говоришь, — с безошибочным чутьем актера приурочивая жест к слову, Попов закачал головой. — Ты не знаешь, как всё происходит на самом деле. — А мне кажется, это именно ты выпал из эпицентра действительности, — недовольно фыркнув, Дима скрестил руки на груди. Нотки жалости больше не звучали в его голосе. Было лишь раздражение, перемешанное с желанием вправить всем мозги. Как же его раздражало то, что Арсений постоянно прятал девушку за спиной, скрывая её явные изъяны, принимая все удары на себя. — Алёна у тебя как старый чемодан без ручки: выкинуть жалко, а нести на себе ужасно неудобно. Пропуская колкие реплики мимо ушей, Арсений невольно потер плечи: он ещё никогда так не мерз. Вспомнилась женская ладонь на его щеке. Разум почему-то взбунтовался против этого прикосновения, впав в полное недоумение. Парень почувствовал беспорядок эмоций, в центре которого таилась надежда на то, что то касание было не последним. — Раздевайся, — вздохнув, скомандовал Дима. Нахмурившись, Арсений недоверчиво покосился в его сторону и лишь плотнее запахнул пальто в знак протеста. — Раздевайся, говорю! — Позов «распутал» его сцепленные на груди руки. — Только не хватало простудиться из-за этой… Арсений громко кашлянул, напоминая, что до сих пор не принимает бранные высказывания в сторону девушки. Сбросив верхнюю одежду, он вдруг почувствовал, как всё тело затрясло от холода — парень лишь ближе прильнул в батареи. Казалось, щеки пронзали сотни мелких иголок, а искусанные губы стали неприятно кровоточить. Арсений принял из рук Сурковой кружку только что заваренного чая и перебрался на диван. Он жался, как кошка, к руке подруги, когда та украдкой касалась его макушки. — Почему у меня всё не так, как у вас? — он опустил голову на чужое плечо. — Как-то не по-человечески даже: у всех мужья, жены, дети… А я что, не заслужил? — Ой, замолчи, а? — Дима недовольно закатил глаза, попутно цокнув языком. — Уши вянут, когда ты бред говоришь. Найди себе партнёра адекватного, и будет тебе и жена, и ребёнок. — Да ты сам ещё детёныш, — усмехнулась Оксана, за что получила лёгкий толчок под ребра.____________
Арсений подтянул колени, с головой закутываясь в одеяло. Он закрыл глаза, стараясь вновь не дать волю слезам, боязливо прислушиваясь к шорохам театральных коридоров и звукам ночи на улице. Теперь, кажется, ему уже ничто не помешает заснуть: ни терзания мыслями, ни недовольное бурчание друга, ни постоянная проверка социальных сетей на наличие того единственного, важного сообщения. Когда Дима вернулся в комнату, Арсений уже спал, свернувшись калачиком, словно пытаясь закрыться и спрятаться от мира. Сознание и подсознание быстро поменялись местами, подобно изображением на вращающейся стене в комнате ужасов в парке развлечений. И скрывалось в этом что-то жутковатое. Теперь вокруг Попова царила знакомая атмосфера. Некомфортная атмосфера. Квартира Алёны осталась такой же, какой Арсений её помнил. А не приходил он к девушке с июня месяца: та постоянно находила оправдания для отмены встречи или же сама приезжала к парню. Каждая вещь лежала на том же месте, заставляя все больше и больше вспоминать те моменты, которые мозг каждый раз стирал из памяти, стоило лишь Арсению вернуться в родные стены театра. Кажется, это место действительно способно исцелять. А тем временем парень продвигался всё дальше по до боли в сердце знакомому коридору и прошёл в комнату, где он когда-то коротал ночи под женским боком. Все было точно так же: здесь полка с книгами, там проигрыватель, в углу на столе целая стопка тетрадей с переписанными вручную сценариями. Воздух в комнате, казалось, сотрясался от стука сердца и от громкого дыхания. Страх всей тяжестью давил на грудь — так охотник убивает попавшуюся в капкан лисицу, становясь ей на грудь ногами. Зажмурившись, Арсений выбежал из комнаты, чтобы отогнать воспоминания и скоропостижно их забыть.