____________
Арсений внезапно подскочил с дивана, продолжая сжимать в руках подушку. Глухие удары сердца отдавались в голове чудовищной болью, которая то нарастала, то отступала. Парень подумал, что даже во сне сознание помнило правду и смеялось над ним. — Дай угадаю, кто снился, — Арсений боязливо покосился в сторону, откуда шёл звук: напротив зеркала стоял Позов, полностью готовый для сегодняшней репетиции. Тот сделал вид, что усердно думает, и театрально приторно, с придыханием, словно проговорил одну из реплик сценария, на выдохе произнес: — Алёна? Арсений лишь закивал, попутно вытирая с лица ни то слёзы, ни то холодные капельки пота. Дима протянул ему стакан — вода остудила, но страшные воспоминания не желали покидать разум. Чем больше Попов зарывал их в глубины подсознания, тем чаще девушка являлась ему во снах. — У тебя есть пятнадцать минут на то, чтобы прийти в себя, — проговорил Дима. — Мы ждём тебя на сцене, Грессиль.***
Когда Арсений наконец зашёл на сцену, в помещении уже собрались вокруг стола труппа актёров и постановщик во главе с Шеминовым. — Попов, почему опаздываем? — недовольно прикрикнул мужчина. Видимо, и тому подпортили с утра настроение. Дело в приезжих артистах, кто арендует сцену на несколько часов, или же в пензенских — не имеет значения. Если Станислав Владимирович чем-то разгневан, то такое же настроение передастся и всем остальным. — Чего галопируешь через две ступеньки? Ничего не ответив, Арсений лишь поджал губы и направился к сцене. — Что это с ним? — одним махом перепрыгнув через стол, Юра оказался у правого плеча жены. — Сурков, ты нормальный? — фыркнула Кузнецова. Она принялась отряхивать рукав рубашки, изображая на лице ту гамму негативных эмоций, которую только могла показать среднестатистическая актриса театра. — Да брось, там всё чисто, — Юра сделал вид, будто плюнул на ладонь и нарочно потёр то место одежды, где, по мнению девушки, остался след от его обуви. — Дурак… — С девушкой в очередной раз поссорился, — сжавшись под боком мужа, прошептала Оксана. Она имела привычку вечно разговаривать тихо, почти шёпотом: так она заставляла людей держаться к ней как можно ближе, а иногда даже касаться. — А я ему давно говорил сворачивать такие отношения, — Дима скрестил руки на груди, а когда к нему подошел сам виновник обсуждения, и вовсе сделал такое выражение лица, будто бы и не говорил о нем пару минут назад. Вот она — сила мастерства актёра. Хотя Оксана и пыталась разговаривать тихо, вся суть небольшого диалога добралась и до ушей Антона. По его мнению, такой человек как Арсений достоин всего, выражаясь детскими фразами, самого-самого: всё самое лучшее — ему, самое прекрасное — ему, воздух — ему, музыка — ему, весь театр — только ему. Несмотря на то что Антон даже в социальных сетях не спотыкался об совместные фотографии пары, его организм, кажется, стал не переваривать присутствие девушки в Арсовой жизни. Алёна, сама того не подозревая, во время звездопада поймала одну звёздочку в карман, а после и вовсе забыла. А всё это время она замерзала и потухала под джинсовой тканью куртки. Тот, кто опустошил взгляд светлых глаз и стёр с лица улыбку, не удостоен проходить жизненный путь парня вместе с ним. — Всё в порядке? — Суркова аккуратно коснулась плеча друга, будто бы боясь, что тот как хрустальная балерина из шкатулки разобьётся на глазах. Арсений неуверенно кивнул, всё продолжая пепелить взглядом край кулис, и вдруг неожиданно повернулся к Оксане, отчего та невольно отпрянула. — Дай, пожалуйста, телефон, — Арсений затряс её плечо, — я в Vk зайду, может, Алёна что-то писала… Просто кто-то вчера не удосужился зарядить мой. Поймав на себе наиграно-грозный взгляд, Дима, не удержавшись, усмехнулся. На таком лице, как Арсово, любая негативная живая эмоция будет выглядеть иронично. Позова даже по началу забавляло, как это парню удалось удержать у себя в руках роль Мантекки, ведь, как известно, судьба того далеко не прекрасна. Боль, страдание и отчаянье на сцене, на удивление, естественно смотрелись на лице Попова. Отмахиваясь, тот говорил, что это многолетний опыт и долгий труд. И своими «высокими» репликами тоже вызывал у кого-то добрую, а у кого-то ироничную улыбку. — Может, потом проблемы порешаешь? — Дима одернул руку Сурковой, заметив, как та уже намеривалась достать из кармана телефон. — У нас репетиционное время ограничено. — Ну и зануда… — Не давай ему и повода написать Алёне, поняла? — склонившись над ухом Оксаны, прошипел Позов. А репетиция длилась, кажется, полдня. Важные пометки к роли делались прямо по ходу. Много текста в спектакле накладывалось на музыку: необходимо было успевать проговаривать реплики в определённые точки. Дома актёры репетируют одни, потом выходят на площадку и репетируют с партнёром. А следом включается музыка, и пара либо не успевает сказать в определённый промежуток времени, либо, наоборот, слишком торопится и стоит, ждёт. В эти моменты необходимо настолько точно распределиться, чтобы все составляющие попали в определённые временные отрезки. Ближе к середине репетиции Сурков, кажется, стал сходить с ума, из-за того, что проигрыш одной и той же песни включали раз так тысячу. — Смерти ангелы кружатся: тут Гоморра и Содом, — последние слова он буквально прорычал, когда вновь музыка остановилась раньше, чем мужчина закончил реплику. — Ложать не надо, Юр, — вздохнув, Паша махнул рукой звуковику. — Только не говори, что надо начинать заново… — Юра натянул на уши шляпу, когда в очередной раз включился всем надоевший проигрыш. — Сурков, ты сейчас поля шляпы надломишь! А ну, прекрати! Труппа определённо давно устала, а желание бороться за каждую внутреннюю связку, кажется, больше не мотивировало и не заставляло двигаться дальше. А колкие и местами вовсе не нужные замечания Шеминова лишь ещё больше усугубляли положение. Короче говоря, аквариумных рыбок опустили в кипящую воду. — А давайте чай пить, — наконец Станислав Владимирович объявил долгожданное окончание репетиции. Арсений тут же подорвался с кресла. Он, кажется, мог бы за долю секунды добраться до комнаты, если бы чья-то рука не остановила его. — Лучше бы ты так на репетиции спешил, — вздохнул Дима, едва сдержав недовольную гримасу. — Сказали же тебе, давайте чай пить. Я думал, что ты составишь нам компанию. Арсений только хотел возразить, но чужая реплика опередила его: — Отказы не принимаются.____________
— Представляете, — чтобы сдержать внезапный порыв смеха, Оксана закрыла пылающие щеки ладонями. — Я слышу, что мне надо выходить, а молния платья расходится… — Да, мне тоже что-то наподобие снилось, — Дима всё жался к ещё сохраняющей тепло кружке чая, чтобы хоть как-то согреть продрогшие пальцы. — В каком-то спектакле я должен был, представьте, играть служанку! А из элементов костюма у меня имелся небольшой воротничок. Я выхожу на сцену и, услышав, как надрывно смеётся Пашка, заметил, что этот воротничок находится не там, где ему подобается быть, — он опустил руки на ключицы, — а вовсе у меня на лбу! Звонкий смех разнесся по всему буфету и зазвенел хрусталём на сервизе. Обычно он действовал на Арсения как успокоительное: оказывается, ещё есть что-то, способное внести в его жизнь цвет. Но только сегодня настроение почему-то не поднималось. — А тебе что снилось? — он не сразу почувствовал, как Суркова коснулась его плеча. Голову парня на данный момент занимали совсем другие мысли, поэтому он лишь неуверенно отмахнулся: — Да я уже и не помню, — его лицо не выражало каких-либо похожих на счастье эмоций. Только неумолимая тоска скрывалась за тёмными ресницами. В карих глазах напротив на секунду мелькнула тревога. Вспомнив сегодняшнее пробуждение друга, Дима непроизвольно сжал в кулак край скатерти и качнул головой, подавая Оксане знак, чтобы та аккуратнее ступала по минному полю допустимых для разговоров тем. — Ну, ты чего грустный такой? — оставив этот жест без внимания, Суркова уткнулась подбородком в чужое плечо, но Арсений лишь отвернулся в противоположную сторону. — Ничего не ешь… У тебя даже чай остыл. — А он его до бесконечности может разогревать. — А чему радоваться? — недовольно закатив глаза, Арсений откинулся на спинку стула. — У вас же всё прекрасно, вот вы и светитесь… — он кивнул в сторону подходящих к столику Юру и Катю и, прикусив губу, подавил очередной порыв слабости. — В чём проблема найти адекватную девушку, которая не будет периодически закрывать глаза на твоё присутствие? Где-то внутри раздался взрыв: это терпение лопнуло, будто воздушный шарик, к которому поднесли зажигалку. В глазах блеснул оттенок слабой ненависти, Арсений понял, что постепенно ослабевает, давая волю эмоциям. Он хмыкнул, смерив Позова насмешливым взглядом, и подорвался со стула, едва ли не выбив из рук Кати тарелку. — Ну, давай ещё поссоримся из-за этой умалишенной, — фыркнул Дима. В его сознании, будто ядовитый газ, распространилась злость. — А ты разве не этого добиваешься? — небрежно бросив фразу через плечо, Арсений невольно столкнулся в дверях с Кравец. — Поаккуратнее, гражданин, — добродушно улыбнулась та. — Да идите вы все к черту! — Псих… Как назло, на сегодняшний вечер поставили спектакль. «Тётушка на миллион» — одна из немногих постановок, сохранившихся в репертуаре Попова после ухода Галины Евгеньевны. Хотелось и вовсе всё отменить, притворившись тяжело больным. «Не по-человечески как-то получается: о заменах принято сообщать заранее». Не справившись с ролью верного друга и хорошего парня, Арсений хотел бы оставить у себя хотя бы один статус — статус талантливого актёра. Как удобно, что вечером всего на каких-то два часа, он всё же сможет забыть о своих проблемах и натянуть на лицо маску улыбчивого и смелого Джека Чесного. Но парень понимал, что, оставшись в одиночестве, все равно станет мысленно возвращаться к образу Алёны, такому идеально-положительному. Сквозь все песни начнёт слышать её голос, особенно сквозь самые любимые. Но сделает всё, что в его силах, чтобы быть сильнее своей любви, если это возможно. Душить себя собственными мыслями Арсений не горел желанием, поэтому, заметив подходящего к дверям Антона, выкрикнул что-то неразборчивое и подбежал к выходу. — Почему так сложно остановиться? — нахмурился он, коснувшись плеча коллеги, и только тогда тол дернул за провода наушников. — Мы что, ещё не закончили? — растерянно моргнул Антон, заметив непривычно сердитое выражение чужого лица. — В том-то и дело, что закончили, а у меня спектакль вечером, — Арсений подхватил парня под локоть и повернул спиной к двери, намекая, что из театра тот выйдет нескоро. — Не хочешь остаться: посмотришь на постановку, так сказать под другим углом, за кулисами. Ты, главное, не мешайся. А мне не так скучно будет ждать вечера.***
Пензенский областной Драматический театр застыл гротескно между двумя зданиями, такими же старыми, как и сам он. Величественный, угловатый, его не обойти за несколько минут. Вечером там пустуют все бархатные кресла в коридорах, в то время как занавес поднимается, обнажая глазам зрителей необычные образы, дразня их и долго не раскрывая всю кульминацию спектакля. Так или иначе, с Арсением всегда была его работа. Если любовь и пройдёт — призвание всё равно останется. Стоило лишь ему зайти за кулисы, как его боль, его унижение угасали. Словно на дне баночки с гримом он находил другое существо, которое не задевали никакие мерзкие тревоги. Это давало ощущение силы, чувства торжества. Имея под рукой такое прибежище, Арсений мог выдержать всё что угодно. Когда он подошёл к стоящей на грани между кулисами и сценой труппе, все как-то боязливо покосились в его сторону. — Что вы смотрите на меня, как на врага народа? — фыркнул он и, толкнув кого-то плечом, занял начальную позицию: между Кравец и Кузнецовой. — Дима сказал, чтобы ты не нес на себе тяжесть чужого неправильного поведения, — последняя украдкой ткнула Арсения в плечо, проверяя, не откусит ли тот палец. — Что, прямо так и сказал? — насупился Попов и, получив робкое «ну, да», продолжил: — Хватит меня обсуждать! И в смысле «неправильное поведение»? Давайте, я сам разберусь со своей девушкой… Стоящие вокруг него актёры сделали несколько шагов в сторону, почувствовав исходящую от парня радиацию агрессии и непонимания. Матвиенко едва ли раньше времени не оказался на сцене, но вовремя опомнился и зашёл за декоративную дверь на колёсиках. — Я же в вашу личную жизнь не лезу! — не унимался Арсений. — Вообще, идите вы все… — Попов, ты что голосишь! — за спинами актёров появился режиссёр-постановщик спектакля, отчего те невольно вздрогнули. — Тебя с самого балкона слышно! Смотри, голос не посади. — Удачи, — Серёжа опустил ладонь на плечо коллеги и слегка сжал его, — тебе в финале с ним ещё обниматься. Будь аккуратной: может укусить. — В добрый час! — постановщик сжал кулаки, когда зазвучала приятная мелодия третьего звонка, объявляя начало спектакля.____________
Сердце бешено колотилось в груди, отбивая удары в ритм музыке, несмотря на то что Антон видел эту постановку далеко не в первый раз. Находясь за кулисами, он думал, что рано или поздно и ему придётся выйти на центр сцены, отчего колени начинали невольно дрожать. Яркие краски прожекторов перемешивались со звуками, затмевая дыхание. В глазах искрами блестели огни, похожие то ли на пожар, то ли на утренний рассвет, то ли на звёзды, рассыпавшиеся на тёмном занавесе. Всё это сливалось в один поток непередаваемых чувств, которые нельзя отобразить словесно. В этот момент в душе Арсения будто не было ни волнения, ни страха — только абсолютная власть над залом, которая опьяняет актера и заряжает публику в ответ. И лишь они, актёры, реальны в этом мире. Все люди, их сырье, вносят смысл в их существование: берут глупые мелкие чувства артистов и преобразуют в искусство, создают из них красоту, их жизненное значение — быть зрителями, которые нужны для самовыражения. Они инструменты, на которых играют актёры. А для чего нужен инструмент, если на нем некому играть? Фигуры в белых коротких платьях и темных плащах танцуют ровно, отрепетировано, ведь в каждом спектакле повторяется этот ритуал. Без единой помарки, как выученный по нотам, гипнотизирующий. Как художник делает броские мазки на холсте, не зная, что будет дальше, так же и актёры создают порядок из полного хаоса острых ощущений. Они разговаривают на своём языке, на языке театра, которого не понять многим. Язык этот настолько прекрасен, что затаив дыхание, можно потеряться в бесконечности эмоциональных путей, которые собьют с толку каждого, потеряют его в лабиринте страсти. А по окончании спектакля все маски с лиц актёров спадают, и они становятся такими же людьми, что и зрители в зале: так же радуются удачно сыгранному спектаклю, так же легко выдыхают, когда за их спинами опускается занавес. Всё на этот раз удалось, и люди, находящиеся по обе стороны сцены, пребывают в состоянии аффекта. Попову было грустно лишь от одной вещи: Джек Чесней на время в его душе в очередной раз засыпает. Теперь он лишь обыкновенный служащий театра, кому вчера не пришли на свидание. Вновь появилась усталость, на этот раз вовсе не приятная, а изнуряющая и мучительная. И никаких перемен. Добираясь до пятого этажа, Арсений старался не смотреть по сторонам: надоели эти одни и те же лица, которые уже засели в печенках. — Это был восторг! — возле двери его догнал Антон. Натянуто улыбнувшись, Арсений бросил краткое «спасибо» и, пропустив парня вперёд, прошёл в комнату. В нос тут же ударил приятный запах. Не зажигая свет, можно было догадаться, что в помещении определённо находится букет цветов. — У тебя появились тайные поклонники? — Шастун щёлкнул зажигателем. Действительно, на столе в вазочке стояли тюльпаны. Красные. — Мои любимые... А рядом записка. Взяв лист бумаги, Арсений быстро пробежался взглядом по буквам, написанным знакомым почерком. «Моему актёру! Опять не смогла увидеть на сцене, но цветы всегда тебя ждут. Завтра обязательно заеду. Обещаю! Люблю». Абсолютно каждая небрежно написанная буква заставляла сердце стучать быстрее. Вновь в груди появилось то обжигающе-теплое чувство. Стиснув записку, Арсений сдержался, чтобы не вскрикнуть от счастья. Что же, остаётся только творить и любить: больше на этой земле делать нечего.