Последний театральный сезон

      Как всегда, актёры стали наполнять театр примерно за час до начала генеральной репетиции. Когда Антон подошёл к центральному входу, многие уже толпились в вестибюле, что-то бурно обсуждая. Так как играли постановку про ангелов и демонов и их многолетнее противостояние, актёры, решив не выходить из образа, подкалывали друг друга, дразня «врага» своими же репликами из сценария.       — А завтра твои гниют в могиле потроха, — прошипел Сурков над самым ухом Оксаны, отчего та невольно поморщилась, сдвинувшись на край диванчика.       — Ну, Юр, остановись, — пробубнила она, не поднимая взгляда. — Мне уже становится не по себе… от твоих этих глаз чёрных.       Она исподлобья посмотрела на мужа: его лицо было непривычно бледно, а глаза подведены снизу тёмным карандашом, который фиксировал слой теней.       — Да брось, мой ангел, — Юра притянул Оксану за талию и звонко поцеловал в висок.       На первом этаже стоял непривычный шепот: все шутили и толкались, рассказывали, что выучили, и какие движения из танцевальной части стоило бы получше отрепетировать сегодня. В сопровождении бурных возгласов и каких-то мелких споров актёры разошлись кто куда: кто-то пошел в гримёрку, кто-то — в примерочную, а кто-то — сразу на сцену.       Во всей толпе и обилии черно–белых пятен Антон никак не мог найти Арсения, сколько бы не вглядывался в загримированные лица. Да, в таком специфичном образе многих трудно было узнать.       — Ты Попова не видел? — Антон притормозил проходящего мимо мужчину и, лишь когда заметил небольшой шрам на подбородке, понял, что разговаривает с Пашей.       Тот лишь молча протянул вперёд руку и ладонью указал направление, где, по его мнению, находился Арсений. Наспех поблагодарив Добровольского, Антон направился по указанному маршруту.       Арсений действительно расположился в полном одиночестве где-то в самом конце пустынного служебного коридора. Залюбовавшись, Антон даже не осмелился сперва его окликнуть. Совершенно идеальный, выражаясь наивным языком, самый-самый, Попов безэмоционально читал и так вызубренный до тошноты текст. Черная рубашка едва ли доходила до середины локтя, обнажая руки с рельефными венами. Корсет, не позволявший позвоночнику скривиться ни на миллиметр, также подчёркивал точеные изгибы фигуры.       — Ты чего один совсем? — выйдя из оцепенения, Антон наконец присел рядом с парнем.       — Через неделю премьера. Я настраиваюсь, — хриплым голосом ответил Арсений.       Немного помолчав, он всё же добавил:       — Почему же так страшно? Как будто прямо сейчас буду выступать перед наполненным до краёв залом…       — Не беспокойся, всё пройдёт гладко, — заверил Антон, позволив себе накрыть ладонью руку коллеги.       — Ещё и Алёна обещала прийти… Знаешь, выступать перед одним единственным, но знакомым тебе человеком гораздо сложнее, чем перед сотней неизвестных.       Вдруг, будто по щелчку, первый этаж вновь наполнился голосами — это актёры вышли из разных комнат, будучи уже полностью одетыми, с макияжами. И до чёртиков переполнены волнением.       У всех под сердцем засели разные оттенки страха: страх забыть слова или перепутать реплику, страх пропустить момент выхода или оступится или чего хуже упасть во время какого-то сложного движения. В конце концов, опозориться перед полным людей залом, ждущих, определённо, шедевра. В воздухе витала напряженная атмосфера, и что там скрывать, Шеминова в этот час они тоже порядком боялись.       А тот в свою очередь уже сидел в зале, ожидая начала репетиции. В глубине души он надеялся, что всё пройдёт гладко и он ни в ком не разочаруется.       Встретившись с Мигелем, Антон в сторонке от директора мельком обсудил маленькие недочёты в определенных движениях, пока остальные работники готовили декорации: выносили их на сцену, расставляли по местам. А декорации были поистине красивыми: таинственно освещенные и изогнутые, будто созданные по картинам Дали. Переживали не только выступающие, но и отвечающие за подъем и спуск кулис, музыкальное сопровождение, а также, конечно же, хореограф и режиссёр. Одним словом, переживали все, кроме, разве что, Станислава Владимировича. По его безэмоциональному выражению трудно было понять, что он чувствует в этот момент.

____________

      За пять минут до начала актёры, участвующие в первом действии, уже стояли за кулисами по обе стороны от сцены.       — Не трогай меня своим мечом!       — Причёска, черт возьми! Причёску не задевай…       — Это ты мне наступил на платье? Сейчас словишь, отвечаю!       Пока остальные в шутку ссорились, Арсений стоял, переминаясь с ноги на ногу, придерживая занавес, будто тот поможет справиться с волнением. Больше всего он переживал из-за присутствия Алёны на премьере. А вдруг ей не понравится? Как считал Арсений, из-за работы она редко посещала спектакли с его участием, и от этого, безусловно, становилось тоскливо. И парень не мог решить, что же хуже испытывать: разочарование или панику.       Актеров успокоил и привёл в чувства мелодичный звонок, обозначающий начало спектакля. И в следующий же миг оглушительная сирена ударила по ушным перепонкам и так же неожиданно затихла. Актеры встали по двое: спины ровные, лица расслабленные. Дрожь била тело, и казалось, что коленки сейчас будто бы согнуться. Но визуально этого вовсе не было видно: все стояли прямо, без единой лишней эмоции на лице и мысли во взгляде. На пару секунд все присутствующие забыли, как дышать. Темный зал, редкие прожекторы подсветили эстраду. Заиграла музыка, и всё завертелось, словно на бешеном конвейере.       Первый акт. Выход главных героев, диалог, спор. Голос уверенный. Если было бы на капельку страшнее, он, бесспорно, задрожал бы. Но актёры же не должны бояться публики? Так что гордо подняв подбородки, они продолжали чётко выговаривать реплики. Когда сменялись действия, люди, отвечающие за декорации, тут же выбегали на сцену и сразу меняли их. А иногда с этой задачей справлялись и сами выступающие, если реквизит весил в пределах разумного. По ходу сюжета актёры то и дело перестраивались: кто-то шел на кратковременный отдых за кулисы, а кто-то — на второй заход.       В один момент всех стали раздражать выходки Суркова, пытающегося отснять контент для блога. Многих удивило, что театральные зрители действительно интересуются жизнью за кулисами, поэтому на канале Юры количество подписчиков взлетело молниеносно.       — Ты сейчас все карты раскроешь, — недовольно шикнул Дима, когда его коллега вновь включил камеру. — Неинтересно же смотреть будет. Юр, давай без спойлеров.       — Это для личного архива, — заверил тот, похлопав Позова по плечу.       Страх постепенно спадал: видимо, нужно было просто начать. Либо это шутки Суркова помогали актёрам побороть стресс.       Действия сменяли друг друга, и настал второй акт. Обилие массовых сцен, противостояние, танец. Массовка выполняла действия идеально, не нарушая синхронности. Движения чёткие и уверенные.       Свет на сцене приглушили, следом похолодели и взгляды. Матвиенко аккуратно подхватил партнершу за талию, легонько потянув к себе, будто она и не демон вовсе, а хрустальная статуэтка с полочки. И затянул в медленный, полный ревности, испуга и страсти танец. Прожекторы освещали их лица, не давая паре терять друг друга. Невольно опустившиеся на плечи мужчины тёмные волосы защекотали тому шею, отчего он тихо фыркнул.       Музыка вырывалась из динамиков, раскатываясь гулким громом и закладывая уши тем, кто сидел в зале. Поморщившись, когда аппаратура начала немного фонить, Шеминов махнул рукой звуковику, и тот слегка убавил громкость. Станислав Владимирович продолжил увлечённо наблюдать за спектаклем. Его определённо радовало то, что актеры не запинались на ровном месте. Да, он, безусловно, всем доволен.       По окончании спектакля все актёры выстроились в линию и синхронно поклонились. А в знак благодарности получили то, ради чего так усердно старались на протяжении месяца — аплодисменты. Может, не такие бурные и громкие как на самих выступлениях. Зато самые искренние и честные.