***
Вся репетиция тянулась, как в тумане. Почему-то на этот раз не удавалось скрыться за маской смелого и властного Грессиля. Наверное, потому, что Попов ни разу не Грессиль: он при любой трагедии, поджимая хвост, скулит в углу. Все два с половиной часа на его лице читалась лишь безысходная тоска. Ира подсела к подруге, стоило лишь той махнуть рукой. — Ничего странного не замечаешь? — начала издалека Матвиенко. Кузнецова лишь вопросительно развела руками. — А если так? — Наташа повернула её голову в сторону Юры, одиноко сидящего на краю сцены. Без шуток. Без улыбки на лице. И даже без раздражающих съёмок репетиций. — Сурков не валяет дурака? Действительно странно… — Вот-вот, он даже, по обыкновению, опустошать буфет не пошёл. — Может, с Окси поссорился? — предположила Кузнецова. — Я даже знаю из-за кого, — на этот раз Наташа кивнула в сторону другого коллеги. Арсений во время перерыва спрятался от лишних глаз в самый конец зала — там на спектаклях обычно сидят контролёры, следящие за соблюдением дисциплины. Запрокинув голову, он шумно выдохнул. Ну, почему все эти испытания выпали именно на его долю? Неужели нет других грешных, морально готовых вынести трагедии с гордо поднятой головой? — Уверяю, они по-любому вчера переспали, — прошептала Наташа, когда встретилась с карими глазами напротив. — Видишь, какие оба сонные и чем-то омраченные. Наверное, не знают, как Сурковой сказать о том, что предали ориентацию. Ирина недоверчиво сощурилась: — Ты что говоришь такое? — она ещё раз взглядом окинула коллег, но ни один из них не поменял позу, ни один не стал хотя бы на толику радостнее. — У Попова же тоже девушка есть. — Ир, брось! Ты её видела вообще? Ей же откровенно плевать на Арса. — Вчера явно что-то случилось, — к девушкам подсел Серёжа, ставший невольным свидетелем последних реплик диалога. — Но не после премьеры, а до неё. Или, возможно, даже во время. — В общем, моё седьмое чувство никогда не лжёт, — Наташа скрестила руки на груди. — Его просто надо уметь слушать. Весь спектр негативных эмоций прокрался в сознание уже давно, однако Арсений во время репетиции поспешно старался спрятать его куда подальше. Не должна же остальная труппа, выслушивая нотации Шеминова, страдать из-за его отсутствия умения скрывать на сцене истинные чувства. Уж очень не хотелось пасть в глазах коллег! Тем более новый режиссёр возложил всю ответственность почему-то именно на его плечи — разочаровывать Шастуна своим непрофессионализмом тоже не было особого желания. — Хоть поцелуй ты все иконы, — Арсений продолжал пепелить взглядом затылок партнёрши. Если кто-то боялся сцены, то он в этот момент боялся зала. А именно двух кресел на седьмом ряду. — Если грешна, то в один конец тебе будет билет. — Что ты на неё всё время пялишься? — недовольно вздохнув, Станислав Владимирович покачал головой. — Посмотри на зрителя! — Не буду я туда смотреть! — с неожиданной для себя импульсивностью вскрикнул Арсений и вовсе отвернулся от зала. Кристально крепкая уверенность с хрустом разбилась об острый угол паники. Надежда на лучшее, доверие — всё, что так усердно прорастало где-то внутри, испарилось в один миг. Как же много времени потрачено в пустую! Арсению вдруг захотелось вернуться в 2018 год и пройти мимо той девушки с огромной упаковкой масляных красок. — Что значит «не будешь»? — голос директора, как гром, прокатился по всему помещению. Актёры, невольно отступив, прижались либо к коллеге, либо к декорации, либо к кулисе, оставив Арсения без намёка на поддержку. — Всё, сознание пошло кругом от хорошо сыгранного вчера спектакля? Думаешь, звезда теперь? Да ты сегодня вообще никакой! Взгляд не горит, уверенность нулевая, настроя нет… Арсений вдруг осознал для себя одну вещь: рот может солгать, глаза — никогда. Да любой зритель сегодня вечером, быстро раскусив его образ, доберётся до самого нутра и поймёт, что демону надломили крылья и вырвали из рук тришул. — Ищите замену, если я вас чем-то не устраиваю, — парень спрыгнул со сцены и вслепую зашагал вглубь зала. — Я не выйду сегодня на сцену! Дима с Оксаной неуверенно переглянулись. Им было не по себе от подавленного вида друга. Одна сторона твердила о том, что не стоит лезть с поддержкой: проплачется — полегчает. Но другая — о том, что стоит всё же помочь: сломается — не встанет. Ведь ближе их у Арсения и нет никого. Сомнений было много. Мысли рвались в две стороны. — Попов, что значит «не выйдешь»?! — не в силах побороть раздражение, Шеминов инстинктивно ударил по спинке впереди стоящего кресла. — Ты куда собрался? Вернулся на сцену! Я кому говорю?____________
Арсений, сжав кулаки, мысленно проклял себя. Ну, как можно было в очередной раз всё испортить? Теперь же и репетиция сорвалась, и показ спектакля встал под вопрос. Покажут ли они его сегодня? Конечно, покажут. За актёров давно всё решили и не оставили выбора. Никого не волнуют твои проблемы, работа есть работа. Просто существует такая вещь как зависимость актёрской профессии. От неё никуда не деться, её не отменить. Актёр зависит от режиссёра, от руководства, вот и всё. Часто начальство считает, что актёры не имеют даже права голоса. Хотелось лишь одного: спрятаться. Арсений, закрыв ладонями лицо, невольно заулыбался от одной мысли. «А что они будут делать, если я вдруг пропаду?» Скорее всего, просто найдут замену. Так же постоянно происходит. У актёров, исполняющих главные роли, всегда найдётся дублер, чтобы в случае чего спектакль не сорвался. — Ну что ты сбегаешь, как Золушка? — Арсений невольно вздрогнул, когда ему на плечи опустился чёрный тяжёлый пиджак. Верхняя часть костюма Суркова. Парень невольно поежился от холода и пропустил руки через рукава. Он даже и не заметил, что на улице значительно похолодало. Арсений облокотился спиной об колонну с афишей премьерного спектакля. Осмотрев огромный плакат, Антон невольно улыбнулся: он давно хотел видеть их имена на одной афише. — Хочу и сбегаю, — шмыгнул носом Попов. Он пододвинулся к пришедшему Антону и, коснувшись влажной щекой его плеча, смежил веки. — Ты прости, что так всё получилось. Благоприятная картинка исключительно на сцене и в блоге Юры. За кулисами же всё по-иному. Мне ведь нельзя главные роли давать. — Я хотел как лучше… В памяти Арсения пронёсся отрывок какого-то диалога, а конкретно сказанная Сурковым фраза: «Если ты пытаешься сделать конфетку из говна, не забывай, что ты делаешь её из говна». И парень понял, что эта цитата полностью описывает сложившуюся ситуацию. — Это несмешно: мне правда страшно выходить на сцену. Страшно смотреть в зал. Может, за мной вновь наблюдают два гнилых глаза. И смотрят так иронично, с усмешкой. А если там не будет Алёны, найдётся обладатель других глаз, который будет смотреть так осуждающе, что я невольно закричу на всю сцену: «Да, Оксана, я целовался с твоим мужем! Вот такой я верный друг». Но один поцелуй ничего же не значит, правильно? Один поцелуй… Я хочу больше. Два, три… И точно в губы. — Это всё из-за Алёны? — Антон дернул Арсения за рукав, заметив, что тот провалился в омут вязких мыслей. Он лишь качнул головой в знак согласия и почувствовал, как влажные дорожки на щеках стали замерзать. Холодно. — Арс, её не будет на этом спектакле. И на следующем. И через месяц. Она больше не придёт, — Антон на мгновение задумался, стоит ли произносить все скопившиеся в голове мысли. И решил, что всё же стоит рискнуть: — Откровенно говоря, ты ей больше не нужен. У неё отныне другой парень, другая жизнь. Другая, понимаешь? Совершенно обособленная от тебя. Не связанная с тобой ни прямо, ни косвенно. — Да я ей никогда не был нужен, — Арсений зажал замершие кисти коленями. — Все же только говорили про это, а я не слушал… — Хочешь, я на этот чертов седьмой ряд сяду? Не так страшно будет. Робко улыбнувшись, Попов согласно кивнул. — Спасибо, — вполголоса прошептал он. Протянув руки и поддавшись вперёд, он заключил Антона в объятия. Руки Арсения казались кукольными. И пожалуй, это единственная кукла, которая способна обнимать так. Так тепло, так крепко, так искренне. Окутываясь шелковыми прикосновениями, хотелось на время остановить часы и забыть про работу и коллег, определённо возмущенных пропажей парней. Хотелось навсегда остаться в этих согревающих объятиях.***
В театре, как и в человеке, всё прекрасно: долгая и славная история, замечательное здание, изысканные интерьеры и обширный репертуар: классический и современный, иностранный и отечественный. А бархатный занавес способен утаить все темные секреты кулис даже от самого проницательного зрителя. Визитной карточкой всё-таки являлась люстра, даже Шеминов точно не смог запомнить, сколько же там лампочек. Многие считают, что посещать подобные места нужно исключительно «при параде»: покрасоваться перед другими, показать свою образованность и увлеченность культурными достояниями. Поэтому было забавно наблюдать за мальчишками столь юного возраста, зато уже в пиджаках и при галстуках. Признаться честно, Антон уже давно не занимал место в зрительском зале. Даже если он и ходил на спектакли, то наблюдал за действиями из-за кулис. А все его опасения были напрасными: всё прошло по плану, а точнее по сценарию. Конечно, иногда он встречался взглядом испуганных голубых глаз. Приходилось лишь уверенно кивать, говоря тем самым, что всё в порядке. Было даже как-то приятно, что ли, от того, что актёр смотрит конкретно на тебя. Будто бы тем самым показывает, что выступает исключительно ради твоего присутствия. Видимо, в этот момент Арсений наплевал на правила о том, что стоит смотреть поверх зала, а не на него. Но получить одно замечание от директора не так страшно, чем сорвать спектакль, так ведь? — Всё в порядке? — почувствовав, как кто-то обнял его со спины, Попов втянул в себя воздух, забыв выдохнуть. — На тебе лица вообще нет. — На сцену выйду — оно появится, — встретившись с карими глазами напротив, он тут же улыбнулся. — И хорошо, что у тебя такой настрой, — Сурков, сильнее сжав руки на талии парня, притянул его к себе. Он уткнулся носом в копну темных волос и вдохнул запах сладких духов и химозного лака. — Юр, — под мужскими ладонями Арсений весь непроизвольно сжался, — ты что делаешь? — А разве ты не этого хочешь? Попов почувствовал на щеке горячее дыхание и инстинктивно отвернулся в противоположную сторону. Что-нибудь обязательно случилось бы, если Юра, услышав звон каблуков, не отпрянул бы. — Люди, вода есть у кого? — за кулисы забежала запыхавшаяся Оксана. — Я сейчас осипну, честное слово. У меня в горле суше, чем в пустыне. — Да, я сейчас принесу, — Арсений оглядел подругу, прикидывая, могла ли та краем глаза заметить неожиданно возникшую идиллию. Но когда стаканчик оказался в руках Сурковой, она опустошила его до дна, а не выплеснула содержимое другу в лицо. Значит, ничего не видела. — Я тебя уверяю, между ними что-то есть! — Наташа затрясла подругу за руку. — Успокойся, нам время на антракт выделяют не для того, чтобы ты мне мозги промывала своей чушью. — Сама ты чушь! А я говорю истину. Ты взгляни на Суркова: ах, как он смотрит… — Может, он смотрит так, потому что у него в сценарии прописано это? — фыркнула Марина, которой тоже пришлось выслушивать весь словесный поток коллеги. — Вы скучные, — Матвиенко театрально протянула последнюю гласную. — А я возьму и всё Окси расскажу. Как вам такое, а? — Что?! — в унисон вскрикнули девушки. — Ты с ума сошла? — Вы что так голосите? — за последнюю кулису заглянул Дима. — Связки берегите — вам ещё финальную кантату исполнять. — Слушай, а как у Суркова с женой на личном? — Наташа накрутила на палец прядь темных шоколадных волос. — Ты же с ними общаешься, должен знать. — Всё клубнично, Наташ. Феерично, отлично и всё в этом духе. К чему такие вопросы? Матвиенко поманила коллегу, заставив наклониться: — Мне кажется, их браку хотят помешать. — Кто? — так же шепотом отозвался Позов. — Попов. Лицо Димы тут же приобрело серьёзное выражение, а губы сжались в прямую тонкую линию. Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы выровнять дыхание. Расслабил плечи и постарался принять спокойный вид. Хотя хрипота в голосе говорила совсем об обратном. — Ты в своём уме?! Да Арс никогда такого себе не позволит! Перестань осквернять его, иначе… — Дима погрозил кулаком. Но тут же звонок, оповещающий о начале второго акта, поставил точку в словесной перепалке.***
Многие считают, что актер и актриса, как в старой песне, не пара, не пара, не пара. Действительно, жить двум творческим людям очень сложно. И скорее всего, эти браки долго не продержатся. Но Юра считал, что его с Оксаной профессия чем-то особым не отличается. Жить двум актёрам вместе так же легко, как и двум журналистам. Им даже, наоборот, иногда приходилось легче: они понимают друг друга, им есть что разобрать. Они могут друг другу помочь, поддержать, потому что они на одной волне. В добавок к этому, профессия актёра не даёт гарантии того, что завтра у тебя всё получится: каждый раз начинаешь делать роль с ощущением, что совершенно ничего не знаешь. Есть только мнимая уверенность: я вроде это делаю, я вроде это могу. А получится роль или нет — дело случая, везения, опыта. Многие считают, что один в паре начинает завидовать успехам другого. Как бы жилось Юре, если бы супруга была супервостребованной актрисой, а он не мог бы похвастаться таким вниманием? Определённого ответа Сурков дать не мог. Скорее всего, просто не стал бы завидовать. А что ещё остаётся? Но этот вопрос мужчина никогда не обдумывал: ни раньше, ни уж тем более сейчас. Вечером, после очередного спектакля, в салоне автомобиля. Уставший, запутавшийся. — Ты слышишь меня? — Оксана коснулась предплечья мужа, который, по её мнению, просто заслушался звучащую из радио песню. Юра, вздрогнув, сжал руль до побеления костяшек и, кивнув жене, улыбнулся ей. — Я спрашиваю, мы за кофе заедем? — Конечно, — промурчал он и украдкой поцеловал жену в лоб, в то время как мимо со свистом промчался какой-то автомобиль. — Э-эй! Сурков, за дорогой следи! — крикнул сидящий на заднем сидении Дима. — Устроил он тут идиллию. Для этого, между прочим, люди создали постель. — Да, — Юра попытался скрыть за неуверенной улыбкой настоящую сущность, — конечно. Все мысли о вчерашнем вечере — нож в сердце. Предательство близкого человека — непростительно. Аргументы по типу «это всего лишь поцелуй» и «не ты был его инициатором» не спасали положение. Было бы Юре всё равно, он бы не стал терзать себя этими воспоминаниями. Действительно ли ему стыдно? Или он, напротив, требует продолжения? — Да что ты заладил? Конечно, конечно, — усмехнувшись, передразнил Дима. — Кстати, знаешь, что в театре стали говорить? — Что? — нервно сглотнул Юра, чувствуя, как под шапкой на лбу выступают капельки пота. — Якобы ты с Арсом мутишь. «Ну, вот и всё. Ты пропал, Сурков. Какого чёрта ты четыре года учился в театральном, если не можешь спрятать эмоции? Кто-то же заметил что-то странное, и Оксана заметит. Поголубел муженек. И не будет у неё ни мужа, ни лучшего друга. Хотя какие мы после этого ей муж и лучший друг? Черт возьми, Попов! Маленький, ветреный мальчишка! Его жизнь растоптали — он чужую рушит. Может, это на его лице написано «я целуюсь с чужими мужьями?» Проболтается же, глупый!» — Чего?! — голос Оксаны взорвался от возмущения. В глазах появился странный блеск, и она нервно прикусила губу. Дима тут же залился смехом: — Ты чего? Это же неправда. Неправда же, да, Юр? — Конечно, — Сурков вдруг понял, что, если не включит все свои актерские способности, умрёт прямо в салоне не то от мучения мыслями, не то от сильной руки жены. — А ты чего так напрягся сразу? — Боже, Суркова, не кипятись, — Дима потрепал подругу по волосам. — Это обсуждают лишь Матвиенко и Кузнецова, а они те ещё фантазерки. — А какая у тебя была реакция, если бы тебя посередине белого… вечера обвинили в измене. Вон, с Алёной, например. — Я бы оставшееся время просидела в обнимку с ведром, уверяю, — хмурость тут же сошла с лица Оксаны, и её место вновь заняла улыбка. Юра попытался выровнять дыхание. Попытался не думать про вчерашнее происшествие. Но мысли сами лезли в голову, мучая мужчину. Необходимо заблокировать воспоминание и начать вести себя так, словно ничего не произошло. Иначе их определённо раскусят и растопчут. Куда ему податься после развода? «Зачем я вообще думаю о разводе? Его не будет, я останусь с Оксаной. Это не обсуждается». Действительно, не зря Ремарк писал, что женщина от любви умнеет, а мужчина теряет голову. Юра определённо потерялся, запутался, не смог найти выхода. Ситуацию усугубляло отсутствия того самого спасательного плеча: никому ведь не расскажешь. Никто и не поможет. Автомобиль остановился возле небольшой кофейни. Ещё пару дворов, и они окажутся дома. Юра невольно вздрогнул, когда телефон мигнул уведомлением. ПОПОВ 22:47 Что на тебя нашло? Не хочешь объясниться?ВЫ 22:47
А ты?
Отправлено. Прочитано. Оставлено без ответа.***
Арсений никогда не задумывался об одиночестве, наверное, потому что его всегда окружала толпа. Сотни глаз смотрят на него ежевечерне, любуясь красотой движений и нежась от голоса. Но парень с ужасом понимал, что ни один зритель не сможет по-настоящему помочь. Одиночество — это трясина, в которую проваливаешься сразу по самое горло. Одиночество — это смерть. Нет ничего хуже, чем ощущать полную беспомощность и отсутствие поддержки в полном людей помещении. Арсений обхватил плечи руками, будто бы пытаясь себя согреть, как вдруг за спиной притворилась дверь. — Ещё не спишь? — в комнату заглянул Антон. — Как видишь, — Попов сбросил под кровать стопку одежды и кивнул на освободившийся край: — Останься, пожалуйста. В один миг он перестал верить в то, что однажды кто-нибудь обязательно заметит, что он любит прогулки по вечерам, закаты и дождь, что любит тюльпаны и незначительные на первый взгляд мелочи, музыку и чай с тремя ложками сахара. — Всё-таки в одном мне повезло, — грустно усмехнулся Арсений. — Хорошо, что я жил не с Алёной, иначе меня бы выставили на улицу, — он потер уставшие после долгой работы колени. — А так у меня хотя бы крыша над головой есть. Как говорится, одиноким предоставляется крыша. — Тогда вряд ли она домой любовника привела бы, — через силу улыбнулся Антон. — Всё-таки третьего человека в постели ты бы заметил. — Давай не будем об этом, ладно? — несмотря на собеседника, монотонно проговорил Арсений. — Вообще я хочу взять больничный хотя бы недели на три. — Что тебе это даст? — Да, за это время сердце не заживёт. Но хотя бы представление о театре никто не испортит. Это вам сегодня повезло, что я не сорвался, — Попов подпер голову руками. — Откровенно говоря, надоело мне этих «принцесс» играть, прямо тошно становится. Это уже больше не я. — Не в обиду, но… — А я обижусь, — сощурился Арсений. — Ты просто милый очень. Знаешь, прямо комочек, который хочется расцеловать. Нет, Арсений, конечно, давно уже взрослый человек. Он в меру умный и рассудительный, может спокойно говорить на сложные темы, давать полезные советы. Но окружающие чаще всего видели в парне лишь что-то невинное и сказочно-нереальное. Таких персонажей просто нет на свете, пропитанном лишь ложью и изменами. Если посмотреть со стороны, можно подумать, что его чистая душа выбралась прямиком из мультфильмов, где добро одерживает победу над злом. — Значит, что-то надо менять в жизни, — фыркнул Арсений. — Знаешь, Кравец тоже не сука, а роли ей дают «ого-го» какие! А со мной вторую ночь возятся как с маленьким ребёнком. — Я могу уйти, — Антон приподнялся с кровати, но его приостановили, схватив за запястье. Он взглянул на Арсения: губы того задрожали, а глаза уставились точно на лицо напротив. — Я Юру поцеловал, Антон… — Чего?! — Шастун нервно дернул рукой, не понимая, из-за чего разозлился больше: из-за того, что семейное благополучие Сурковых встало под угрозу или из-за того, что на смену «девушке сердца» пришёл мужчина. — Пожалуйста, никому не говори, слышишь! — Арсений, стиснув край матраца, почувствовал, как защипало глаза. — Я не могу держать это в себе, но и кому-то другому рассказать — тоже… Чувство жалости тут же сменилось на разочарование, в первую очередь, в самом себе. Гнусные мысли не желали покидать разум. По телу прошлась неприятная волна мурашек и одарила Антона холодком. Он со скрипом сжал челюсть и отвел взгляд от Арсения, который в этот момент, закрыв лицо руками, стыдился внезапно возникших чувств. — Как это произошло? — Шастун всё так же смотрел в ночное небо за окном. — Я был пьян, и… — Понятно, — внутри всё сжалось от беспокойства. Разочарование переходило в непонимание. Да что, черт возьми, я делаю не так?! Навязчивые мысли не давали покоя, заставляя сердце стучать быстрее. Антон решил одним вопросом рассеять все мнимые мечты о совместном светлом будущем: — Ты что-нибудь к нему чувствуешь? — Я раньше никогда и не думал по этому поводу, но теперь я понимаю, — тихо, будто бы боясь, что у диалога появятся лишние свидетели, заговорил Арсений, — что, кажется, да. И сам Сурков воспринял этот поцелуй как переход, наверное, к чему-то запретному и пока ещё совершенно неиизвестному для нас. В сознании Антона все планы и мечты, перевернувшись, вдруг разрушились. Это был определённо конец.