____________
— Почему с ним теперь так сложно? — Антон запрокинул голову, и затылок соприкоснулся с замерзшим окном. — На нашей первой совместной репетиции он боялся текст с листа прочитать. А теперь диктует условия. — Это называется становлением личности, — Катя повернула к коллеге лицо. Макияж стоило обсуждать заранее, чтобы в последний момент в панике не выводить ассиметричные стрелки. Антон отрицательно качнул головой. Его глаза говорили о том, что чего-то не хватает. Он кивнул в сторону помады, мол, попробуй. — Не слишком ярко? — Думаю, будет неплохо. А так лицо на фоне чёрного костюма будет выглядеть одним белым пятном. Пожав плечами, Позова взялась за помаду и одновременно углубилась в диалог: — Знаешь, ты на первой репетиции тоже не слишком бойким был. — Боже, ну ты сравнила! Я же вас вовсе не знал. Катя вновь повернулась к Антону и на этот раз своим макияжем вызвала невольный смешок. Сочетание темных теней, стрелок и помады больше напоминало раскрас ночной бабочки, чем чёрной совы. — Ну, я же сказала, будет слишком ярко! — девушка нервно утерла с губ краску. — Поищи у Оксаны в косметичке, у неё-то точно должно найтись что-то подходящее. Девушки делили одну гримерку на двоих. Катя оттолкнулась ногой, и кресло на колёсиках довезло её до соседнего туалетного столика. А у Сурковой было действительно абсолютно всё: начиная с привычной косметики, заканчивая когтерезкой Рыси, которая неизвестно, каким образом из комнаты Арсения переместилась сюда. — А ты тоже зря не храбрись. Ты не снимешь Арса с ролей. — Почему это? Думаешь, я не сдерживаю обещаний? — Не забывай, я тоже человек. И мне известны все людские чувства и эмоции, — найдя подходящие оттенки помад, Позова вернулась за свой столик. — Ты не для того так долго ослеплял Попова сапфирами, чтобы потом оставить его в кромешной темноте. Антон и сам знал, что тот ультиматум был всего лишь блефом. Если даже ребёнок заметит фальшь, то для Шастуна спектакль пройдёт идеально. По его мнению, любой ширпотреб будет иметь высокие рейтинги, если поставить нужного человека в центр. Может, со стороны режиссёра и неправильно выдвигать лишь одного артиста на главные роли. Но Антоном все это время двигали скорее чувства, чем профессионализм. Действительно, влюблённого человека сразу видно в серой массе. Его выдают глаза. А также желание всегда быть рядом, неконтролируемая улыбка и многие другие эмоции-предатели. А может, и сам Арсений с первого появления нового постановщика раскусил истинную причину его появления? И лишь притворяется, что ничего не понимает, чтобы не ставить ни себя, ни окружающих в неловкие ситуации и положения.***
Репетиции Новогодних спектаклей отличались особой красочностью: яркие костюмы, огромные декорации, которые не сравнятся с теми, что дополняют обычные взрослые постановки. Но несмотря на весь колорит, отыгрывать было довольно трудно: помимо привычного выступления на сцене имелась ещё одна площадка — огромный коридор второго этажа, где в конце декабря ставили высокую, почти под потолок, ёлку. Вот и приходилось репетирующим несколько раз подряд бегать туда-сюда. Утомляла, скорее, сама перемена локаций, чем прогон спектакля. Ещё одной трудностью являлась смена костюмов. Несмотря на приличное количество артистов, выбор постановщиков пал всего лишь на пятнадцать человек, что довольно мало для постановки с несколькими десятками персонажей, поэтому некоторым актёрам приходилось менять образ раза три точно за время одного спектакля. Да и костюмы представляли собой не просто юбочки, брюки и платья. Они полностью закрывали тело актёра, оставляя открытым лишь лицо (хотя у некоторых костюмов, например, у костюмов оленей имелись лишь щелочки для глаз), и носить на себе целого снеговика или сову на протяжении четырёх часов было проблематично. Не стоит говорить о том, насколько трудно менять «шкуру», допустим, лисицы на зайца: приходилось расстегивать не один замок, срывать с петель ряды пуговиц и многократно путаться в слоях тканей. Не зря говорят, что во время детских спектаклей за сценой находиться травмоопасно. В этой спешке тебя могут просто не заметить и снести с ног, поэтому Юра подходил к съёмке закулисной жизни Новогодней постановки максимально аккуратно, а новый фотоаппарат и вовсе оставлял в зале под присмотром постановщиков. Когда в очередной раз заиграли ноты финальной песни и актёры вышли на поклон, в зале зажгли свет. — Ну что, ещё раз? — сощурившись от резкой смены освещения, сказал Паша. Эту фразу он говорил лишь второй раз за сегодня, но актёрам казалось, что они играют эту «Снежную королеву» раз десятый, не меньше. — Опять? — Арсений присел на край сцены. Ноги нещадно болели от огромного количества танцев и беготни в целом. Он поймал себя на неосторожной мысли о том, что лучше бы он в тот раз не спорил. Всё-таки делить с кем-то (пусть даже этот «кто-то» будет Лазаревым) роль куда приятнее, чем ежедневно отыгрывать её. Становилось уже неинтересно. — А что? — усмехнулся Антон. — Устал? Фраза прозвучала как пощечина. Арсений тут же выпрямил спину и поднялся. Полуулыбка застыла на его приоткрытых губах, а руки повисли в облаке ещё не рассеявшегося дыма. Глаза сузились в хитрые щелки, парень скосил их на постановщика. — Нет, — без грамма неуверенности заявил он. — Хорошо, ещё раз, значит ещё раз. — Молодёжь, вы о старших-то подумайте, — согнувшись, Оксана уперлась ладонями в колени. Огромные крылья натирали плечи. Казалось, если она тут же их не снимет, они врастут в спину. — Тебе тридцать четыре года, — Арсений одним прыжком соскочил со сцены. — Ты в самом расцвете сил! — Арсюша, не напоминай про возраст! Больная тема… Такая же больная, как и колени. Вы же понимаете, что сейчас опять этих лисов-крысов на себе на второй этаж нести? — Не беспокойся, — Юра неожиданно подхватил жену на руки, отчего та, невольно вскрикнув, тут же обхватила его шею. — Я готов нести на себе не только меч разбойника, но и тебя. — Как романтично-о, — усмехнулась Наташа. — Нат, твоего мужчины рядом нет — вот ты и бесишься, — Оксана потрепала Юру по макушке: — Давай, двигайся. — Чертова «Снежная королева», будь она проклята… — прошипел Сурков, поудобнее расположив жену на руках. — Да простит меня Ханс Кристиан Андерсен…***
Работа, так или иначе, помогала Арсению на время отключиться от действительности. Когда слишком много проблем падало ему на голову или в мире начинал твориться хаос, парень, с облегчением выдыхая, радовался, что выбрал именно такую работу. Станет страшно — просто спрячься за кулису. В стены театра будто бы не проникают людские пороки, страхи и трагедии, если их добровольно не играют на сцене. Там своя атмосфера, свой мир, который актёры в праве изменять так, как захотят. Сегодня молния и гром, завтра мир. Арсений ещё в семилетнем возрасте влюбился в занавес, когда впервые попал в театр на Новогоднюю ёлку. Занавес был серо-голубо-зеленым, он весь мерцал в сценическом свете. Попов уже вряд ли вспомнит, кто играл и что был за сюжет. В памяти отложился лишь занавес. Он так сиял, и парень, ещё будучи совсем крохой, понял, что за ним творится волшебство. Жаль, что родители были далеко не в восторге от того, что их ребёнок выбрал столь ненадежный путь. Сегодня театр есть, завтра народ станет деградировать. А юристы нужны всегда. Именно эту пару предложений Арсений вспоминает каждый раз, когда в памяти всплывает образ уходящего отца. Именно он возглавлял шествие тех, кто выступал против профессии артиста. Ничего не добиться, денег не заработать, лишь нервы потратить. Благодаря хорошему авторитету мужчину поддерживали все родственники и принимали его точку зрения, даже если вовсе не задумывались о будущем Арсения. Попов встряхнул головой, не понимая, как от рассуждений об Алёне перешел на воспоминания об отце. Но с их уходом из его жизни мало что изменилось: крепкого плеча как не было, так и нет. Конечно, Арсений уже мысленно повис на другом плече, но жаль, что то уже было занято. К слову, об Алёне. Парень неосознанно каждый раз возвращался к её образу. Ему казалось, что с ролью её замены не справится даже Юра. Прошло почти два месяца, но Алёна оставалась одной единственной, кому Арсений мог с утра до ночи посвящать все свои мысли. А сам он, оказывается, ещё тот трус: специально завел новую симку, чтобы по вечерам слушать пару долгих гудков и тут же сбрасывать. Зачем звонить — неизвестно. Рука сама невольно изо дня в день тянется к телефону. Наверное, со временем этот номер заблокируют… — Ты мне звонил? — постучавшись, в комнату заглянул Антон. Он заметил, что коллега заметно похудел за эти месяцы, и его детская невинность в чертах пропала. Кивнув, Арсений ответил: — Поговорить хотел. — О чём? Вряд ли о постановке, да? — Скорее о ком. Об Юре. Антон поджал губы. Откровенно говоря, он не понимал, почему на эту тему собрались разговаривать именно с ним. С одной стороны, с кем ещё? Не с Сурковой явно. Но с другой — Антон же почти не знает Юру. Он для него просто талантливый артист ПДТ с огромным багажом отборных шуток. Но Антон не знал, о чём он думает перед сном, что любит, что заказывает в кафе, о чём мечтает… — С наступлением Нового года уедет Оксана, — Арсений принялся гладить кошачью головку, пытаясь унять дрожь в руках. — Уверен, эта свобода развяжет Юре и язык, и руки, и… — Может, тебе прямо с Юрой об этом и поговорить? — фыркнул Антон. Сжав руки в кулаки, он спрятал их в передний карман толстовки. Становилось ужасно обидно. Неужели Арсений лишился сострадания, отчего решил так поиздеваться над чужими чувствами? Будто бы тем самым он пытался издевательски доказать, что не он один на этом свете больше никому не нужен. Либо доверчивый ребёнок всё же взял над ним вверх, затуманив глаза на правду. — Да ты что! Откуда я знаю, что он думает на этот счёт… Мне ещё его не хватает потерять. — Так поговори и узнаешь. Всё же логично, в чем проблема? — Боюсь я с ним говорить, понимаешь? — Арсений лег навзничь, и Рыся свернулась клубочком прямо у него под сердцем. Не хотелось снова разочаровывать и себя, и окружающих. Да что о нем театр подумает, если вдруг узнает, что он стал причиной распада семьи? В добавок ко всему, увел не жену, а мужа! Такого напора осуждения Попов определённо не выдержит — придётся уйти из коллектива. Но с другой стороны, людям свойственно как влюбляться, так и изменять. Невозможно контролировать свое безумное сердце, говоря при этом: «В этого я, пожалуй, влюблюсь, а этот определённо умалишенный». — Ты можешь поставить спектакль и ввести нас с Юрой как центральную пару? — Арсений кокетливо захлопал ресницами. — Да ты бредишь уже… Это же незаконно! — Ну, пусть он будет в женском платье, не знаю… Как в «Тётушке». — Я подумаю над этим, — соврал Антон, недовольно закатив глаза. А постановщики в пару к Суркову почти на каждый спектакль ставили именно Оксану. Что же поделаешь, если типаж и лицо у неё подходят для большинства ролей. Это вам не милая моська, с которой только в роли Кая блистать. В такие моменты приходит сожаление о том, что выражение твоего лица не похоже на то, с каким обычно ходят стервы. Помимо этого, Попов очень сомневался, сможет ли Юра бросить семью ради него. Всё-таки таких отношений, которые он с Оксаной имел на данный момент, они совместным трудом складывали не один год. И вдруг он неосторожным движением всё в миг разрушит. Вряд ли. Отношения, как карточный домик, очень ненадежные. Неаккуратный жест, и всё разлетится — не соберёшь. Станет уже непонятно, в каких углах комнаты искать короля, а в каких — даму. — Может, тебе всё это кажется? — в глазах Антона блеснула немая надежда. От арсова откровения ведь никому не станет сладко: он и сам в скором времени пожалеет о словах. — Всё-таки недавно из отношений вышел. Юра не способ забыть Алёну. Ты только обманешь, причём и его, и себя. Понимаешь? — Я уже, кажется, ничего не понимаю…***
Новый год стремительно наступал, приближая с собой и день премьеры. В ту декабрьскую субботу за кулисами творился настоящий балаган. В это утро даже волнение ощущалось как-то по-другому. По-детски, что ли. Всё, как подобается: трясущиеся колени и залитые краской щеки и уши. Арсений несколько минут переворачивал весь театр вверх дном в поисках реквизита. У него были подозрения на Лазарева: мстит, определённо мстит. — Его сегодня даже в театре нет, — пыталась переубедить коллегу Марина, которая боялась оставлять его одного в приступе психоза: никто не хотел узнавать, на что способен Кай в гневе. — Да где же эта чертова шапка… По итогу она оказалась под кроватью. Как её не заметили раньше — неизвестно, потому что Арсений успел осмотреть, кажется, все углы помещения. По-видимому, от части костюма пыталась избавиться Рыся: на шапке были замечены следы крохотных зубов. И чем только ей она не угодила? Всё это время Юра преспокойно повторял сценарий и хореографию, попутно записывая это на видео. Данное действие превратилось уже в ритуал — снимать всё, что происходит в театре. А, как правило, здесь ни один день не мог пройти спокойно и без приключений. Оксана и Катя крутились возле зеркала, делая множество фотографий. В галерее преобладали снимки именно из гримёрной. Наверное, они тоже взяли это действие как за правило: около зеркала не покрутишься с телефоном в руке — плохо отыграешь. Но благодаря то ли всем выполненным ритуалам, то ли обыкновенному мастерству и профессионализму спектакль преподнесли в лучшем свете так, что он оказался интересным даже для взрослых. Что уж говорить о детях! У тех едва ли не замирало сердце от понимания того, что в конце декабря сказки действительно оживают. Пропадало понимание того, что в волшебных костюмах обычные люди — казалось, будто вместе со Снежной королевой в одном зале собрались и другие сказочные герои, и все животные леса. На втором этаже, возле ёлки, было тяжело передвигаться: зрителей было слишком много. Не укладывалось в голове, как такое количество людей вообще уместилось в одном месте. Актёрам периодически приходилось смотреть под ноги, чтобы нечаянно не сбить ребёнка и чтобы тот, неосторожно дернув рукой, случайно не повредил костюм. Зато на сцене наконец удалось расслабиться. Там стоило волноваться лишь по профессиональным поводам: чтобы один не свалился с ходулей, другой не запутался в декорациях, а третий по традиции не забыл текст. Четвёртая стена, по обыкновению, разделяющая зрителей с артистами, в этот день рушилась в прах. Стоя даже за несколько метров от сидящий в зале, актёры будто бы ощущали взгляды, фантомные прикосновения и присутствие абсолютно каждого гостя. А по окончании спектакля началась фаза той самой «приятной усталости», которая сегодня переносилась почему-то по-особенному тяжело. Несмотря на то что детские спектакли по длительности занимали гораздо меньше времени, чем взрослые, энергии на них затрачивалось больше. — Не трогайте меня, — пробубнил Арсений, не отрывая головы от подушки. — Я разрядился. — Боже, это он только один спектакль отыграл. А впереди ещё четырнадцать. — Тринадцать же, — Попов приподнялся на локтях и с надеждой покосился на Антона. — Тринадцать же, да? — Четырнадцать, — обнадежил тот. — Шеминов поставил спектакль прямо тридцать первого числа. — Серьёзно? — заскулив, Арсений вновь уткнулся носом в подушку. — Кто-нибудь похороните меня за плинтусом… — Рано ещё, — засмеялся Позов.