***
Первая встреча каста фильма с режиссёром прошла успешно. Никто не пытался утвердиться на фоне остальных: для большинства, как и для Арсения, это был первый опыт работы в масштабном проекте. За обсуждением дальнейших съёмок парни не заметили, как подкрался вечер. Уставший после тяжёлого дня Арсений тут же занял ванную комнату. Поняв, что это может растянуться хоть на полчаса, Антон без всяких раздумий побрел к телевизору. Какое-нибудь шоу на коммерческой основе без проблем скрасит время ожидания. Но палец, будто бы нарочно, промахнулся мимо нужной кнопки, и включился Первый канал, где по расписанию шли новости. — Здравствуйте, с Вами я, Екатерина Андреева, и сегодня в программе… — Антон с детства не любил новостные программы: где-то с четырнадцатого года каждое событие имело трагичный характер и политический оттенок. Само собой самые глобальные известия не обходили парня стороной: о таких новостях говорил каждый второй, и невольно всё-таки выцепишь какую-то информацию. Кажется, и сегодняшнюю трагедию будут вспоминать не один год. — Кошмарное событие произошло в центре города Пензы: областной драматический театр сгорел сегодня примерно в семь часов вечера. Огонь буквально поглотил здание, ничего не оставив от него. Ведётся следствие: о причине, точном времени и пострадавших узнаем совсем скоро… Антона тут же охватил совершенно безумный страх, по спине побежали мурашки — именно побежали, почти в прямом смысле, — всё внутри перевернулось. Он схватил телефон и набрал первый попавшийся номер кого-то из коллег. Женский голос объявил, что абонент временно не доступен, и попросил позвонить позднее. А есть ли смысл звонить? Да и кому? Второй номер — вновь телефон не в зоне действия сети; третий — ничего нового Антон не услышал. Лишь голос робота, и никакого признака на существование жизни. Взгляд впечатался в стену, просверлил ее буквально насквозь. В этом взгляде не было ничего. Никаких эмоций. Даже слёз. Не было сил.____________
— Скажи ты уже наконец, почему мы должны уезжать? — Арсений нервно вымеривал номер шагами, попутно собирая вещи. Осознание того, что произошло что-то ужасное, иначе Антон бы просто так не сорвался, не давало покоя. Оно выпало осадком где-то под сердцем, заставив его биться реже и не так уверенно. — А съёмки! Ты что, забыл? Арсений встал прямо перед парнем и обхватил его плечи. Беготня в номере наконец закончилась. Стало совсем тихо. — Смотри, ничего не забудь. Не знаю, когда вернёмся и вернёмся ли вообще. Антон сделал шаг в сторону, но Арсений вновь перегородил путь: — Ты скажешь, что случилось? А как об этом говорить? Как рассказать о том, что несколько десятков людей просто взяли и исчезли? В голове был сплошной туман. Полное опустошение. В интернете по-любому на каждом сайте теперь пишут лишь об этом пожаре, поэтому, открыв браузер, Антон протянул парню телефон. Он понял, что Арсений с первых же секунд наткнулся именно на ту самую новость, когда заметил, что глаза напротив подернулись влагой. Перед глазами все плыло. Через открытое окно пробрался ветер, заставив задрожать от холода. Абсолютно никакого выхода из сложившейся ситуации не оказалось. — Нет… — Арсений сморгнул слёзы, и картинка перед глазами приобрела хоть какие-то очертания. — Ну, не может же быть, что… Он не мог и не хотел признавать то, что остался один, без тех людей, которые на несколько лет смогли стать настоящей семьёй, без их поддержки. Ком в горле вырвался душераздирающим криком, сработав слабым успокоительным. Арсений уткнулся в плечо Антона и почувствовал, как чужие руки опустились ему на спину, пытаясь успокоить. — А ведь на их месте могли оказаться мы…____________
Парни не думали, что окажутся в аэропорту так рано. Несмотря на позднее время, рейсов ожидало множество пассажиров: кто-то качал головой в такт мелодии, доносящейся из чужих наушников, кто-то, пользуясь дрянным, но бесплатным Wi-Fi, предлагаемый аэропортом, лениво просматривал ленту социальных сетей. Вот, через минут тридцать на самолёт перестанут пускать и объявят о скором взлёте. — Мы улетаем не по своей прихоти, пойми это уже, — пока другие люди либо прощались с близкими, либо, наоборот, встречали их, Антон битые пять минут ругался с Вагженовской по телефону. — Кто же знал, что так все сложится? — То есть сначала ты просишь взять своего мальчишку на роль, а потом ставишь время съёмок под вопрос, я правильно понимаю? — А что ты предлагаешь сделать? Наплевать на моральные принципы и отдаться шоу-бизнесу? — Ну, ты же считаешь вас профессионалами, — шумно выдохнула Ригина и, судя по интонации, закатила глаза. — Я ничего не считаю. И мы в первую очередь люди. Антон устало взглянул на экран, где мигала белая надпись о том, что вызов завершен. Он не знал, есть ли смысл возвращаться и будут ли их ждать. Даже в его маленьком укромном мирке случилась трагедия: заверил нарвать звёзд с неба, а выполнить обещание так и не смог. — Офонарела… — пододвинув портфель, Антон присел рядом с Арсением, который на протяжении минут пятнадцати пепелил взглядом выложенный плитками пол. — Не стóит, — он опустил голову на плечо парня, — кто я такой, чтобы мне помогать. Если получится, сам пробьюсь. Мне даже работать больше негде… — Пора рушить правила дома Мейерхольда, — грустно усмехнулся Антон. — Дом… — Арсений резко дернулся, словно через его тело пропустили разряд тока. Он посмотрел на Антона, и в его глазах паника расправила свои чёрные крылья. — Мне же и жить больше негде! А Рыся? — пальцы не находили себе места, бегали по краю подлокотника, нервно постукивая подушечками, пока в голове отбивалось: «Они живы, живы, по-другому не может быть». Вспомнив о кошке, Арсений сдался и вновь заплакал — полпачки успокоительного была выпита зря. — Девочка моя… Она-то чем это заслужила? Попов больше не мог себя обманывать, верить в лучшее, в светлое будущее. Разрываясь от слёз, он закрыл лицо руками и процедил что-то неразборчивое. Что-то, похожее на имя.***
Flashback
Час назад
Первый акт «Чумы» был отыгран на отлично, несмотря на то что актёры всю репетицию бились с «Куклами», а играли перед зрителями совершенно другое. — Почему нас с Юлей разделили? Мы что, Польша? — Музыченко весь антракт бегал за бедным постановщиком, не понимая, почему резко решили поменять пары. Александр Николаевич из последних сил уносил от него ноги. — Я об этом писал между прочим… — Куда Вы писали? Почему я не видел? — Юра подхватил оставленный кем-то из актёров зелёный арбалет и наставил точно на постановщика. — Это не мои проблемы… — Баркар рассеянно тыкнул в переносицу очков и поправил оправу. — А вот, кто его скоммуниздил, — в комнату, где отдыхали (ну, или по крайней мере пытались это сделать) актёры, заглянул Сурков. Он выхватил из рук коллеги свой арбалет и осмотрел, не сломал ли тот что. — Чёрт возьми, ну я же уже привык ходить с этим ведром на голове! — не унимался Музыченко. — Я с ним в обнимку почти родился. Серёж, давай меняться, а? — на этот раз он пристал к Матвиенко, который сразу понял, что к чему, поэтому поднялся с кресла и поспешил выбраться в коридор. — Ты мне вернёшь моего Бальтазара, а я, так уж и быть, отдам слугу Монтекки. — Отстань от человека, а? — недовольно проворчал Лазарев, который привык во время антракта сидеть действительно без дела, а не слушать чужие капризы. — Тфу на вас, — Музыченко показательно сымитировал плевок и, на радость всем, покинул комнату.____________
Во второй акт актёры вступили с правильной ноги: вновь ничто не мешало отыгрывать на отлично, даже случайные звонки телефонов. Но в один момент Марина поверх голосов коллег стала замечать странный треск. Прислушалась: звук шёл определённо сверху. Девушка посчитала, что со стороны будет максимально странно запрокидывать голову во время спектакля и пытаться рассмотреть, что же твориться под потолком. Но игнорировать звук спустя пару минут стало невозможно. Кравец заметила, что рядом стоящей Наташе так же неловко совершить лишние действие, чтобы убедиться, что является источником звука. В голове тут же выстроился небольшой план: следовало просто на мгновение повернуться к зрителям спиной и во время поворота поднять взгляд, мол, так и задумано. — Твою же мать… — сделать задуманное движение быстро не вышло: Марина так и осталась стоять с запрокинутой назад головой. — Ребят, сейчас действительно несмешно: у нас проблемы. Под потолком мигал оранжево-красный огонёк оголенного провода, постепенно разъедающий покрытие других проводов, тянущихся к осветителям. Пару мгновений, и часть второго провода оголилась. Огромная ярко-красная вспышка мигом осветила помещение — сцену и часть кулис тут же охватило огнём, не оставив шанса спуститься в зрительный зал. Температура воздуха резко поднялась, огонь не давал двигаться. От визга заложило уши: было непонятно, кричат зрители или сирена. Все присутствующие оказались на грани жизни и смерти. — Уходим, — Дима схватил стоящих по обе стороны от него девушек и попятился назад, не разрывая зрительного контакта с огнём, который плавно перебирался уже на кресла. — Уходим! — Он там был… — Наташа впилась каблуками в пол, не позволив сдвинуть с себя с места. Её палец указал на то место, куда упали сцепленные оголенные провода. Сейчас там разразился настоящий костёр, поглотивший уже всю правую кулису. — Прямо там и стоял… — Кто? — Дима нервно оглянулся в сторону выхода в коридор: коллеги уже выбежали туда, но, судя по ярким вспышкам, отражающимся в кафеле, ситуация там не лучше. — Сереженька, — Матвиенко взглянула на Диму с такой надеждой, будто бы он возьмёт и одним лишь жестом усмирит пламя. Она неожиданно и резко дернула рукой, отчего держащие ее мужские пальцы невольно разжались. Яркая, сияющая улыбка Серёжи будто бы выделялась среди огня и дыма. Чувство страха упало на плечи Наташи большим булыжником. Она бы буквально нырнула в объятия языков пламени, если бы руки Юры вовремя не обхватили её талию и не оттащили назад. — Пойдём, — он сильнее сжал пальцы, когда девушка начала брыкаться в его руках пытаясь выбраться. — Даже если он там и стоял, ему уже не помочь. Чувствуя острую панику, труппа все равно старалась сохранять спокойствие, чтобы лишний раз не пугать друг друга. — А теперь на ощупь ищем служебный выход, — глаза от дыма уже начали слезиться. Юра повернул налево, но голос Паши остановил его: — Юр, не пытайся: он заперт. — Какого чёрта?! — Его давно запирают: работники стали замечать, что через него стали пробираться безбилетники. — И что?! Почему бы просто не поставить охрану? — А что делать-то теперь? — тихо всхлипнула Кузнецова. Быстро разгорались шторы, не оставляя за собой ни частички ткани. Дышать становилось трудно, лёгкие заполнял дым. Где-то вдалеке была слышна сирена, принадлежащая пожарной машине. В глазах сверкали отражения языков пламени и паника. Огонь медленно, но уверенно заполнял театр, сжигая все на своем пути. — Да не может быть такого! — наплевав на все принципы осторожности, Юра подорвался с места и побежал в сторону запасного выхода. Языки пламени облизывали стены. Сурков нервно оборачивался, наблюдая за ужасом, который происходил на глазах. Дым и запах гари душили лёгкие, из-за чего мужчина разошёлся в кашле, а на глаза навернулись слёзы. Паника накатывала постепенно, но ещё рано поддаваться эмоциям. Главной целью было выбраться. Юра порвал рукав костюма и прижал ткань к горбинке носа, прикрыв его. Это мало помогало, но запах гари и обугленных материалов теперь не так раздражал дыхательные пути. Он прикрывал глаза, каждый раз ресницами смахивая слёзы, которые скатывались по красным из-за жары в помещении щекам. Жар исходил от горящих досок, был просто невыносим, а некоторые искорки, падающие на одежду, мгновенно прожигали в ткани дырочки и обжигали кожу. Шаг за шагом Юра пробирался всё ближе к выходу. — Когда коридор успел стать таким длинным? — он облокотился ладонями об колени и шумно закашлялся. — А если заблудился? Завернув за очередной угол, Сурков наконец нашёл злосчастную дверь и без раздумий схватил железную ручку. И тут же его ладонь обдало болью. Зажмурившись от болезненных ощущений, Юра стянул с себя верхнюю часть костюма и, обмотав ею ладонь, обхватил ручку. Дёрнул дверь на себя — не поддалась. — Может что-то заклинило? — в панике и отчаянии он стал дёргать чёртовы двери с новой силой. Казалось бы, что мужчина просто вырвет их с петель, но они оставались непоколебимыми. — Да я просто сгорю тут заживо, как в котле! В горле появился ком, но не из-за истерики, а из-за безысходности. Буря из огня и смертельного тепла была всё ближе, и этого никак не избежать. Рано или поздно огонь сожжёт мужское тело, оставив лишь изуродованный труп, если, конечно, его никто сейчас не услышит. Ведь попыток достучаться к кому-то из вне было совершенно много. — Какой же ты упрямый, — Юра невольно вздрогнул, услышав сзади себя женский голос. — Тебе же сказали, что заперто. Марина из последних сил сделала десяток шагов и поравнялась с Юрой. Её ладонь была прижата к лицу, а глаза безостановочно слезились. — А где остальные? Они так и остались там стоять? — Юра присел на корточки. — Не знаю, — Кравец свернулась клубочком возле его ног и заметила, как огонь отражается в потолке, словно предсмертный фейерверк, — я сразу за тобой пошла. — Не отключайся, слышишь? — Юра затряс её за плечо. — Я нас вытащу отсюда. Сейчас только дверь открою и вытащу… Марина сжала пальцы в кулак и, зажмурившись, ударила им об пол, тихо всхлипнув. Факт того, что коллеги, скорее всего, уже давно сгорели заживо или так же тщетно пытаются выбраться, заставило испытать дикий испуг. — Уже почти открыл, подожди… — всё тело горело от ожогов, полученных из-за прикосновения к раскаленной двери, но Юра из последних сил пытался побороть её. В нем был страх затравленного зверя, ненависть, бессилие и вызов — когда охотник гонится за енотом, пумой или рысью, слышит этот последний крик загнанного на дерево, подстреленного и падающего животного. Тогда на него набрасываются собаки, и ему ни до чего нет дела, кроме себя и своей смерти. «Неважно, кем ты был: депутатом, стилистом или актером — землю всё равно все будут удобрять одинаково», — промелькнувшая мысль повергла мужчину в шок. — Всё, Юр, я не могу больше… — Марина почувствовала, что начала задыхаться. — Дышать нечем… Маленькое, хрупкое тело упорно цеплялось за жизнь. Оно долго боролось, не хотело её отдавать, оно рвалось и билось. Но вскоре затихло. В последний раз содрогнулось и затихло навсегда. И в этот момент Юра понял, что действительно настал всему конец. Боясь, что языки пламени слишком неожиданно выскочат из-за угла, он достал телефон и быстро набрал номер, стоящий на первом месте в экстренных вызовах. — Давай, Оксаночка, возьми трубку… — Юра присел рядом с женским телом и опустил руку на чужое запястье: пульс затих. Его пальцы запутались во влажной копне волос, когда на другом конце трубки вместо родного голоса заговорил голос робота. А может, оно и к лучшему. Юра никогда не видел смысла оставлять голосовые сообщения при звонках, но сегодня не мог пройти мимо них. — Окси, лучик мой, ты сильно не пугайся, но мы горим, — по раскаленным щекам текли ледяные слёзы. — Чертов запасной выход заперт, вот так фокус, представляешь? Я не знаю, где остальные, но совсем скоро их вновь увижу. Вот тебе и чума на оба ваши дома… — Юра истерически засмеялся и лёг на бок, уткнувшись подбородком в женскую спину. — Позаботься о Егоре и ни в коем случае не оставляй его, даже не думай. Каждый раз напоминай ему, как сильно я его люблю. И сама не забывай про это, слышишь? И за всё, за всё меня прости. Я люблю тебя от луны и обратно. Прощай, Оксан… — Юра приподнялся на локте и запустил телефон прямо в огненную пасть. Оставалось надеяться, что сообщение всё же отправилось. Притянув к себе остывающее тело Марины, он упёрся лбом об её плечо и почувствовал ледяные ладони смерти у себя на коленях. — Не бойся, я скоро, — Юра сильнее стиснул сцепленные на женской талии руки. — Я сейчас приду… В этот вечер небесный купол над городом засиял: он с распростертыми объятиями встретил сразу тридцать два ангела, которые ночью улыбаются звёздами.Flashback
***
В самолёте Арсений играл роль того самого ревущего навзрыд ребёнка, которого ничто и никто не сможет больше успокоить. Он плакал, кажется, всё время полёта. А по прибытии в Пензу на него накатила апатия. Непонимание, как дальше жить. Ведь он больше никогда не увидит друзей, никогда не услышит их голоса, разве что на записи, никогда не почувствует родной запах, никогда больше не прикоснется ни к одному из них. Непередаваемая боль. Успокаивала лишь мысль о том, что в городе ещё остался один живой человек, к которому он мог бы обратиться. Катя. Один неосторожный шаг спас ей жизнь. Вот вам и эффект бабочки. — Боже, Кать, ты чего дверь открытой держишь? — зайдя в квартиру, парни огляделись: приглушенный свет горел только на кухне. Услышав голоса, в коридоре появилась Катя, явно не ожидающая увидеть в такое время гостей. Её лицо ничего не выражало. «Как у заключённого с пожизненным сроком», — подумал Арсений. Блеск и жизнь в её ядовито-карих глазах были утеряны. Теперь же вместо них было лишь грязное стекло. Сделав пару хромых, робких шагов, Катя заключила друзей в крепкие объятия. — Сколько их было? — Антон осмелился нарушить протяжную тишину. — Играли «Чуму», так что… — Так что тридцать два? — неожиданно вскрикнул Арсений, отпрянув. Он с непониманием огляделся, как будто каждый присутствующий в этой квартире виноват в случившемся. — Да ну, не может быть… — Весь молодой состав коллектива, — Катя закрыла уставшее от истерик и бессонницы лицо. — Савина знает? — Антон взглянул на неё из-под ресниц, будто бы боясь вновь напугать. — Такую информацию и эмоции не скрыть. Она, бедная, услышала, что я плачу. Вот и пришлось сказать, что папа зажегся звездой где-то далеко от нас. То, что постигаешь в минуту кончины, похоже на то, что видишь при вспышке молнии. Сначала — всё, затем — ничего. И видишь, и вместе с тем ничего не замечаешь. После смерти глаза опять откроются, и то, что раньше являлось молнией, станет солнцем. Чай подействовал успокаивающе и даже заставил Катю с Антоном ненадолго заснуть. Пить что-то крепкое не хотелось: страшно было даже представить, на что способен измученный горем человек под действием алкоголя. Арсений час-два бродил комнате из угла в угол. Он и не заметил, как за окном стало светать. Желание было лишь одно — сбежать и приехать к тому месту, где пару часов назад ещё стоял театр. Ну, не могло же от него ничего не остаться…____________
Сигарета дотлела до фильтра — Суркова так и не сделала ни одной затяжки. Ей не требовалась доза никотина. Необходим был едкий дым, заполняющий собой пространство вокруг. Сколько мечт растворилось, как этот дым? Пепел упал под ноги и тут же исчез, подхваченный ветром. Запрокинув голову, Оксана посмотрела на небо: как там Юра? Она невольно вздрогнула, когда на её плечо опустилась чья-то рука. Девушка боялась увидеть сзади себя какого-нибудь полицейского, который готов ей предъявить претензию, мол, она мешает следствию. Но страх её не оправдался. — Арс… — прошептав имя, будто заклинание, Оксана набросилась на друга с объятиями. Безусловно, она мечтала вновь встретиться с ним, но, конечно, не при таких условиях. — Хотя бы кто-то живой… Арсений заметил, что Оксана успела поменять стиль: покрасила волосы в более тёмный цвет и обрезала чёлку, за которой сейчас прятались покрасневшие не то от слёз, не то от дыма глаза. — Я как узнала, первым же рейсом сюда и прилетела, — Суркова вновь опустилась на бордюр. — Не знаю, чего я здесь жду: не восстанут же они из пепла, — она стиснула арсову руку, когда почувствовала, как губы предательски задрожали. Так странно наблюдать эту картину: место, где стоял театр, по периметру было обтянуто красно-белой лентой, а от самого здания мало что осталось. Холодный воздух таил в себе запах смерти. — Я же нарочно на звонок не ответила, — Оксана запустила пальцы в копну волос. — Устала жутко: оказывается, не так просто организовывать детей и ставить им спектакли. Но когда заметила оставленное Юрой голосовое сообщение, поняла, что случилось что-то страшное… Ну вот какого черта я не подняла трубку! Появилось дикое желание задушить себя собственными же руками. Как можно было упустить последний шанс услышать до дрожи любимый голос? Оксана не переставала винить себя, каждый раз вспоминая, как Юра из последних сил прощался с ней. И даже в этот момент в его голосе звучали тепло, нежность и любовь. — Как же им было страшно… — Егору рассказала? Суркова отрицательно закачала головой: — Я не могла сказать. Вчера он позвонил часов в одиннадцать: ждал Юру, специально не ложился. Я только объяснила то, что играли спектакль очень сложный и долгий, — папа уснул прямо в гримерке, и ты, сынок, ложись. Сейчас Егор у моей мамы, я ей запретила давать ему хоть какой-то доступ к информации: сейчас же по всем каналам и на всех сайтах о пожаре только и говорят. Лучше уж он узнает о случившемся от матери, чем от ведущих новостной программы… Арсений поджал губы: он вдруг понял, что именно в этот момент должен преподнести подруге всю правду. Больше ей это никто не расскажет. Лучше уж Оксана примет один большой удар сразу, чем будет несколько месяцев узнавать о близких людях всё новую и новую информацию. — Ты Юру любила? — Конечно, — Оксана резко повернула голову в сторону друга, — что за вопросы? — Вот и я любил… — Арсений продолжал смотреть точно перед собой, но боковым зрением чувствовал, что Оксана не сводит с него глаз. Она не сказала ни слова, не переспросила, принудив говорить дальше. — А под Новый год переспал с ним. Тут же исчезло фундаментальное ощущение порядка и справедливости этого мира, а голова резко разболелась, как будто вместе с информацией её пронзили раскаленной стрелой. За всё время отношений Оксана с Юрой почти никогда не ссорилась, а приступы ревности за собой не замечала, ну разве что пару раз. Тогда ещё Дима уверял подругу в том, что она всё себе выдумала. С ресниц сорвалась слеза. Шумно выдохнув, Суркова поднялась на ноги и небрежно отряхнула джинсы от пыли. Она резко схватила Арсения за перед толстовки, одним рывком заставив встать. Только сейчас Попов ощутил значительную разницу в росте с Оксаной: глаза, в которых ненависть и презрение едва ли не выходили за границы, смотрели на неё снизу вверх, не позволяя сдвинуться с места. — Ничего себе, — Суркова скрестила руки на груди, всё ещё не разрывая зрительного контакта. Кажется, она даже не моргала. — Ещё что-нибудь расскажешь? Когда на чужих мужей стал засматриваться? — Когда он остался со мной ночью после расставания… — Ах, вот оно что! — взгляд светлых глаз стал разъяренным, ледяным. От отвращения тело стало зудеть изнутри. — Своего счастья лишился, решил чужое разрушить? — Ты тоже та ещё подруга: взяла и уехала! — Арсений сцепил руки в замок за спиной, сильно сжав пальцы. Он не понимал, что происходит. Откуда такое рвение разрушить дружбу? Что заставило его всё-таки сказать правду? — А то, что мы возились с тобой каждую ночь, как с годовалым, ты не помнишь? Избирательная память у тебя, Сеня, — руки дрожали, не переставая, а по щекам одна за другой текли слёзы. — Ты думаешь, я горю желанием каждый раз решать твои проблемы, успокаивать тебя? Тебе двадцать шесть лет, а ведёшь себя как тринадцатилетний подросток в период неразделенной любви. Боже, да как же ты мне надоел! Останавливаться на достигнутой кульминации Суркова явно не собиралась, так что размашистой пощёчиной сорвала с чужих губ протяжный скулеж. Удар обжег кожу, покалывающая боль запульсировала в висках. — Ничтожество. В глазах помутнело от удара. В миг пропал и страх, и злость, осталась лишь пустота. — Почему ты обвиняешь лишь меня? — Арсений коснулся пылающей щеки, вероятно, вскоре там разольется синяк. Он все сильнее стал ощущать привязанный к шее груз, постепенно ломающий кости. — Не я был инициатором, ясно? — О покойниках плохо не говорят. Юры больше нет, понимаешь? И за всё, что между вами произошло будешь отвечать только ты, — резко развернувшись, Оксана зашагала в сторону проезжей части, где ожидала редких пассажиров одинокая остановка. Она сорвала с пальца обручальное кольцо и швырнула в огромное пепелище. Обернувшись через плечо, девушка нервно выкрикнула: — Я даже думать не стану об ужасающих последствиях нашей дружбы! Я только вспомню её такой, какой она была. Пока она ещё длилась… Но наши отношения закончились. Закончились! Закончились губительно. Когда ты наконец уйдёшь из моей жизни, мне станет легче.***
До дня похорон Арсений ходил полуобморочным, жил в этой мутной мгле, больше всего похожую на границу сна, этот серый промежуток между светом и темнотой, или между сном и явью, или между жизнью и смертью, когда ты знаешь, что очнулся, но не знаешь, какой сегодня день, и кто ты, и зачем вообще возвращаться. Если не для чего просыпаться, то будешь долго и мутно плавать в этом сером промежутке. Сами похороны проходили в несколько дней. Именно на кладбище труппа вновь смогла побыть немного вместе. Из-за схожего цвета одежды толпа слилась в одну чёрную массу. Стоя на краю ямы, Оксана ощутила рой мурашек. Она зажмурилась и запрокинула голову к небу, стараясь сдержать слёзы. Когда гроб с её бывшим мужем погрузили в яму, её ноги подкосились. С трудом устояв на месте, она отвернулась, тяжело дыша. Мужчина в чёрном одеянии закрыл глаза и опустил голову, прочитав длинную, чувственную речь. Толпа затихла, внимая каждому его слову. Голос священника проникал через заслон онемения, слова отпечатывались в сознании. «Нет! — Суркова молча заплакала. — Нет это не он. Это не его могила, она слишком огромна для него. Нет! Он не мог умереть, не мог». Трое мужчин в запачканной грязью одежде взялись за лопаты. Один за другим, они закидывали в яму песок. Когда гроб стало не видно под слоем земли, затих стук редких камушков о крышку. Кладбищенскую тишину лишь изредка разрезали крики порхающих в небе ворон. Чёрные птицы кружили над полем могильных плит, нарушая сон погребённых под ними мертвецов. Сколько здесь, в этих могилах, зарыто людей, которые были красивы, очаровательны, которые любили, сгорали по ночам страстью, отдаваясь ласке. Арсений одиноко стоял в нескольких шагах от остальных горевавших на похоронах. Время от времени он ловил на себе косые взгляды. — Ну, что ты на меня так смотришь? — прошептал Попов, но его тихие слова были услышаны бывшей подругой. — Как будто я смогу что-то изменить в прошлом. Он не мог себя заставить смотреть на свежевырытые могилы, на голые сосновые ящики, опускаемые в них. На них виднелись маленькие полукруглые вмятины — отметины молотков, которые заколотили крышку над мертвенно-бледными лицами. — Он любит меня, — Оксана незаметно подкралась к Арсению со спины. — Я его друг, его единственный друг. Он любит меня. — Да когда ты уже успокоишься? — отвернувшись, Арсений зашагал вглубь кладбища. — Сейчас явно не время для выяснения отношений. — А я давно уже всё выяснила. — он не оборачивался, но прекрасно представлял себе позу Сурковой: сжатые в кулаки пальцы опущены в карманы, голова чуть наклонена, глаза, прикрытые чёлкой, смотрят осуждающе — слишком хорошо её знал. — Тогда оставь меня в покое. Арсений осмотрелся, пытаясь выцепить взглядом Антона из толпы. Присутствующие были похожи на огромную стаю воронов, прилетевшую поклевать падаль. Веки медленно смыкались, а с щеки скатилась одинокая слеза. Пальцы невольно сжали низ пиджака. Попов почувствовал, как кто-то обнял его, прижав к груди. — Давай уйдём? — подняв взгляд, он встретился с зелёными глазами, так явно выделяющимися на фоне свинцового неба. — Пожалуйста, давай просто уйдём. Я не могу здесь больше находиться.____________
От прежнего роя пёстрых бабочек в животе не осталось и следа. Они исчезали постепенно, одна за одной, ещё с момента расставания с Алёной. Где-то на задворках сознания сохранилась память о том тепле и искренности, но с каждым днём она всё тускнела, превращаясь в серую пыль. Пустой взгляд был устремлён в одну точку, лицо сохраняло отстранённое и безразличное выражение. Чемоданы были уже собраны. В них по существу лежали лишь вещи Антона: Арсений мало что успел невольно спасти от пожара при поездке в Питер. В Пензе оставалось находиться лишь каких-то три часа, а дальше парней вновь ждал перрон. — Нам выходить скоро, — Антон набросил на плечи парня его куртку, намекая на то, чтобы тот поторапливался. Арсений лениво натянул верхнюю одежду, не с первого раза попав в рукав. — Но перед тем, как мы уедем… — Шастун присел на край кровати и достал спрятанную за спиной небольшую коробочку. — Держи. Арсений недоверчиво принял подарок: несмотря на размер, он был довольно увесистым. Внутри вдруг что-то зашевелилось, слегка приподняв крышку. — Ты что туда спрятал? — он исподлобья взглянул на парня, и тому показалось, что уголки чужих губ наконец вздернулись. — Скорее кого. Стоило лишь Арсению окончательно откинуть крышку, как удивление, перемешанное с детской радостью, окутало его. В эту секунду он выглядел совершенно растерянным. — Боже, ты серьёзно? — в его руках оказался чёрный комочек с прижатыми к макушке ушками и желтыми глазками-бусинками. Котёнок умещался лишь на одной ладошке. Антон понял, что даже смог забыть, в какой момент видел Арсения в таком настроении и как выглядит его искренняя улыбка. — Как его назовёшь? — приблизившись, он оставил поцелуй-касание на щеке парня. — Грессиль, — улыбнулся Попов, качнув головой. — Ведь с этого имени всё и началось.