Абстиненция

…бог — это шарлатан. lana del rey — a&w

      Нахождение в полицейском участке ощущается как пребывание в красочном цирке в роли эксплуатируемого животного с ограниченным цветовым спектром зрения. Насильно заученные движения должны быть выполнены безупречно, чтобы позже за кулисами не быть исполосованной ремённым кнутом до страшных увечий. Идеальное выступление перед публикой гарантирует успех на дальнейшее существование, поэтому Кристина сейчас так похожа на замотанного опасливого зверя в несуразном костюме, над которым зрители посмеиваются.       Копам плевать на неё, однако девушка, постепенно приходя в себя, предпочитает сидеть тихо. Тот добродушный полицейский усаживается рядом на диванчик и прокашливается перед тем, как сказать: — Неудачный день, да? — Шеридан не понимает мотив парня продолжить с ней разговор. — Есть такое, — не получается выразить заинтересованность.       Леон поджимает губы, опускает голову вниз, и Кристина замечает это. Молодой человек недавно потратил своё время, чтобы согреть её, пускай девушка и не просила помощи. Тем не менее мама ещё в детстве учила благодарить людей за добрые поступки, даже если это не сыграет ей на руку. — У меня сегодня день рождения, — едва выталкивает из горла горький смешок. — Правда? — Кеннеди поворачивается к собеседнице, широко улыбаясь. — Поздравляю. — Спасибо, — девушка мельком бросает настороженный взгляд. — Правда ещё несколько минут, и он закончится, — кивает в сторону настенных часов, чья стрелка почти подходит к полуночи. — И Вы всё это время были такой грустной? — В полицейском участке особо не порадуешься, — невольно втягивается в беседу, — Ну, я сама сделала всё возможное, чтобы быть здесь, так что… — Шеридан пожимает плечами, затем обнимает себя руками.       Правильно говорит мать Оуэна: Кристина — бесноватая гордячка с полным отсутствием моральных ценностей. Только указывать на это как минимум лицемерно, когда у самой черти в рёбрах пляшут. — Не нужно было пить, — девушке обычно не стыдно за себя, так или иначе сейчас ощущает на себе острые иглы позора за проявленную слабость перед людьми, из-за которых вливать в себя алкоголь, — брезгливая жалость к себе. — Тогда зачем же пили? — без укора спрашивает Леон.       Кристина долго молчит, потупляя глаза в пол. — Потому что кто-то знает значение твоей фамилии, а кто-то уже целый год пытается перекроить, лишь бы выглядела презентабельно.       Парень хмурит брови, не догадываясь, что она имеет в виду. — Перекройка не всегда лучшее решение, разве нет? — хочет поддержать диалог, совсем не зная эту девушку. — Либо оставить как есть, либо разорвать. — Мы сейчас как те самые незнакомцы в гонконгских фильмах девяностых годов, офицер, — печально подмечает Кристина. — Всегда ночь, всегда одиночество и непонятные слова, которые на самом деле понятны. — Я не смотрел гонконгские фильмы, — если поначалу Леон планирует проявлять стандартную вежливость, то после сказанного искренне увлекается болтовнёй. — Очень зря, — Шеридан имеет пагубную привычку быть в совсем иных реальностях, чтобы никогда не вернуться в свою. — Эстетика… Но, впрочем, не так уж это и важно. А совет про разрыв — дельный: оставлять нечего.       Его чётко нацеленный взор на неё тревожит Кристину, поэтому девушка сразу же задаёт вопрос: — А Вам работать не нужно? — Моя смена закончилась ещё часа два назад, — Кеннеди имеет пагубную привычку быть только в этой реальности, чтобы не сойти с ума в других. — О как, — изумляется. — Работа сверхурочно? Никогда бы на это не подписалась. — А что насчёт Вас? Уже достаточно поздно, — Леон откидывается на спинку диванчика. — Придёт сопровождающий? — Нет, — твёрдо отвечает Кристина, однако раздражающие постукивания подошвой по плиточному полу выдают её тревогу. — Будете всю ночь сидеть в участке?       Они действительно всего лишь незнакомцы. Временные, потому что навряд ли ещё встретятся: полно других полицейских, которых Кристина точно так же будет избегать. Полно других преступниц, которых Леон будет задерживать. — Вас подвезти? — неожиданно предлагает парень.       Чрезмерно приветливый и добродетельный; девушка впервые встречает такого копа. Её голова начинает работать, и Кристина осознаёт, что сидеть здесь всю ночь на виду у полиции плохая идея. Идти пешком несколько километров, так как у неё больше нет денег, и опять срамиться, снимая средства Оуэна, — неудачный вариант. Надеется на то, что её парень уже спит, поэтому, придя домой, она ляжет спать на софу и поговорит с ним завтра. — Буду не против.       Кажется, это неподходящее время, чтобы говорить со мной: я невидимая, теперь я — призрак.       Они едут молча по пустой кольцевой трассе, вдали виднеются пологие холмы и сверкающие высотки. — Забыл представиться, — вмиг вспоминает офицер. — Леон Кеннеди, а Вы… — Кристина.       У Кристины хорошая память на имена: ещё тогда утром у терминала запоминает полицейского, но сама не говорит своё имя — Леон его до этого момента даже не знал и не запомнил, когда передавал документы лейтенанту. — Что ж, — ненадолго отвлекается от наблюдения за дорогой, — Рад, что мы нашли друг друга.       Шеридан поражается его умению располагать к себе. — Что же в этом радостного? — У нас двоих был трудный день, добираемся до наших домов без пробок.       Девушка спросила бы о его трудностях, но тогда это бы значило, что она готова к новому знакомству, которое в данный момент её жизни неуместно.       Вновь мертвенная тишина, будто выжидательная. В какое-то короткое мгновение Леон и Кристина синхронно поворачиваются, чтобы невольно взглянуть друг на друга. — Так и… — ехать до её фальшивого дома остаётся минут двадцать: девушка говорит адрес соседней улицы. — Что там за гонконгские фильмы? О чём они?       У Кристины нет людей, с которыми она могла бы обсуждать подобное. Помнит как вдохновлённая упрашивает Оуэна посмотреть несколько любимых фильмов, и они останавливаются на середине: он оценивает творение поверхностно и еле досматривает до конца. Отвратительно испытывать некоторое разочарование, несмотря на то что девушка понимает разность вкусов или отсутствие интереса к не понравившемуся. По этой причине Кристина не ожидает внезапного вопроса от человека, общение с кем подразумевает быть быстротечным. — Их нужно не понять… а почувствовать, — с паузой говорит Шеридан, — Ладно, по-дурацки прозвучало. — И как же это чувствуется, мэм? — стоит парню утомлённо улыбнуться, как его скуластое лицо, его проступающие небольшие ямочки на щеках сияют в полутьме — в машине, где сломан плафон. — Можно без «мэм»? — просит Кристина, — Формальности не так важны. — Как скажешь. — Ну а фильмы… Например, если взять того же Вонга Карвая, то он говорил актрисам и актёрам импровизировать. Что-то на подобии «твой герой романтичный и потерянный — покажи это» или «твоя героиня одинокая и таинственная — придумай, что сказала бы такая женщина», — не замечает, как ей становится комфортно рядом с полицейским. — Любопытный подход к работе, — комментирует Леон. — И они справлялись со своими ролями? — Конечно, — воодушевляется. — Безусловно, там есть сюжет и смысл, но меня так поразило, как режиссёр способен передавать чувства через экран. У него был четырёхчасовой фильм, который пришлось поделить на две части: «Чунгкингский экспресс» и «Падшие ангелы», — вдруг запинается, решившая, что слишком много говорит лишней информации, однако Кеннеди сразу же подхватывает: — Какой-то из них любимый? — Оба, но «Падшие ангелы» более сумасшедший, что ли. Получается, что там рассказывается о четырёх «парах», которые встречаются случайно. Становятся близкими, но ночь заканчивается, и они расстаются навсегда. Трагично. Особенно запомнилось про наркодилершу и полицейского и киллера и девушку, которая подчищала за ним следы, однако они ни разу друг друга не видели. — Конечно, я мало что понимаю, но звучит достаточно интересно, — почему-то девушка не верит Леону, не замечая, как тот делает уже второй круг, чтобы дослушать её рассказ.       Полуночное взаимное одиночество, тысячу раз переваренное и закоптившееся на стенках лёгких, чувствуется особенно сильно в эту апрельскую безлунную ночь. На салонном зеркале заднего вида болтается ромбовидное украшение, напоминающее треснувший розовый кристалл, и Кристина лишь позже обнаруживает, что вместо трещины там находится объёмный рисунок в виде расплющенного насекомого, навечно припечатанного к чему-то прекрасному. Шеридан замолкает и фокусирует свой взор на уличные смазанные пейзажи за стеклом, Кеннеди же всматривается в её угловатые черты, выбивающиеся из причёски влажные волосы, закрепленные заколкой-крабом, и в то, как Кристина потирает кольца с камнями на пальцах.       Парень привозит пассажирку к апартаментам, в которых девушка не живёт, и прощается. Она говорит, что может снять его толстовку и отдать, на что Леон отвечает, что девушке не следует об этом беспокоиться. Видит, как та неуверенно направляется в сторону здания, постоянно оборачиваясь.       Это больше не про любовь кого-то ко мне.       Кеннеди проживает в мотеле неподалёку; полуфабрикатная жизнь в маленьком номере уже какой год приедается. Как и картошка фри, вовсе не прожаренные котлеты и холодный кофе без сахара. Место тесное и не обжитое: оно Кеннеди не принадлежит. Возвращение сюда ближе к ночи, как приход верующего в храм Сатаны, где демоны приторно шепчут на ухо; или как ссылка дьявола в пристанище ангела, где нещадно горят грешные ступни на святом полу.       Он может сравнить это ощущение с чем угодно, однако оно всегда одно и то же — не расслабляющее и медленно отщипывающее по кусочку кожи. Иногда вспоминается бывшая девушка Леона, с которой он расстался ещё в свои двадцать, однако спустя столько лет продолжает считать себя эгоистом, полностью отрекаясь от каких-либо видов отношений. Только усердная работа, только помощь гражданам, пострадавшим от несправедливости и криминала, некогда затронувшего его самого.       Нетрудно вставать рано, нетрудно пахать целый день, нетрудно под вечер разбирать кипу документов; сложнее всего возвращаться ночью туда, где нет дома. Он лжёт малознакомой девушке о том, что рад ехать с работы, чтобы скорее отдохнуть. Кеннеди бы проездил весь Раккун-Сити, запомнил бы каждый уличный киоск и каждого падающего пьющего, однако он и так учит их наизусть. Замыленные глаза не разбирают дороги, пальцы вот-вот соскользнут с руля, звук радио плывёт, и Леон никоим образом не рад ехать с работы. Если в полицейском участке повышается как умственная, так и физическая активность, то в номере мотеля Кеннеди нечем заняться: кажется, будто парень близится к одичанию. Не прибирается то ли из-за мысли, что Леон здесь ничем не владеет, то ли из-за убеждённости в том, что он никогда отсюда не съедет.       Ничего не смыслит в фильмах: последний раз вдумчиво смотрел про человека-ворона — ожившего мертвеца, ведомого местью, пару лет назад. Усвоил только, что нельзя жениться в день Хэллоуина и безответственно относиться к оружию. Поэтому разговаривать с кем-то о чём-то отвлечённом, как необходимый досуг, значение слова которого Кеннеди уже забыл.       По неясной парню причине сегодняшняя середина ночи не кажется тугой резиной. Некоторое разнообразие в виде полупьяной говорящей незнакомки на переднем сиденье преображает беззвёздное небо, табачные ларьки и мигающие светофоры. Не кажется странным детальное повествование о киноискусстве, наоборот — Леон давно не говорил о простых вещах, не касающихся конституции и уголовного кодекса.       Пытаюсь понять, что пошло не так.       Кристина оказывается в пустующей квартире со включённым светом: Оуэна нет. Девушка видит кучу грязной посуды, с утра заправленную постель и открытый балкон. Шеридан не будет мыть за семьёй парня тарелки, закроет дверь балкона и ляжет спать на софу, наперёд зная, что произойдёт завтра.       Ближе к полудню возвращается второй хозяин квартиры. Серьёзный и осуждающий, намеревающийся преподать своей девушке урок. — Пришла в себя? — специально с грохотом бросает ключи на кофейный столик. — Закрылась на тысячу замков. Боялась, что кто-то ворвётся?       Его слова — издевательство над её страхом.       Кристина поднимается с софы, осознавая, что толстовка копа до сих пор на ней. — Тебе не стыдно так себя вести? — садится напротив в кресло. — Придётся извиняться перед всеми, ты же понимаешь? — Я не собираюсь, — смачивает вязкими слюнями горло, желая скорее набрать воды в стакан. — Будешь, — смеет настаивать он. — Кристина, — Оуэн чуть наклоняется вперёд, желанно подавляя, — ты вообще кого-нибудь любишь? Кроме себя, конечно же.       Она могла бы заорать и послать к чёрту, однако внутреннее истощение блокирует привычные приступы агрессии. — Лучше я задам тебе вопрос, — её голос монотонный; Шеридан смотрит парню в глаза, и в этом взгляде нет абсолютно ничего. — Ты на что рассчитывал?       Она этого никогда не поймёт. Не поймёт того, что люди способны выстраивать отношения с теми, кого не принимают. — Я всегда была такой, Оуэн, — сидит прямо, хочет выглядеть неуязвимой и здравомыслящей: не глупой, как постоянно считает Хьюз. — Когда мы познакомились, я так одевалась, курила и материлась. Я любила «дурацкие мозговзрывающие» цвета и вещи, которые тебе никогда не нравились. Изначально была «бесстыдницей» и «змеюкой», как говорили ты и твоя семья. — Думал, что перерастёшь это, — он напрягается, поправляет ворот рубашки. — Ты знал, что я не из «твоего» мира. Ты всё это, блять, знал, — из-за того, что Кристина так спокойна сейчас, из-за того, что не ведёт себя, как «истеричка», за что можно было бы ткнуть лицом в дерьмо, Оуэн чувствует давление. — Выходец из престижного джексонвиллского колледжа? Боже, — насмешливо усмехается. — А я кто? Чего это мы не переспали после бара и не разошлись с восходом солнца? Я же напоминаю типичную американскую «шлюху», тогда какого чёрта мы вообще вместе? — Я влюбился, — молвит парень, и после услышанного Шеридан сомневается в его словах. — Во что тогда ты мог влюбиться, если всё во мне ненавидел?       За год отношений девушка старается минимально реагировать на колкие замечания, однако порой его фразы задевают так сильно, что терпеливость больше не кажется благородным качеством. — Да и… — вяло улыбается, — я идиотка по-твоему? Лепить из меня Милисент? Тебе не кажется это слишком не оригинальным? — Причём здесь она? — ему не нравится, когда Шеридан упоминает его бывшую любовь. — Потому что ты нашёл вариант попроще, чтобы сделать идеал той, которую любил и которая бросила тебя, оставив в соплях, — говорит как есть, не боясь ранить его чувства: хватит потакать, хватит презирать себя, стоя перед зеркалом. — Думаешь, я не знаю, что ты бегал к ней? — Не бегал, не заблуждайся, — его потряхивает, словно хулигана на допросе. — Сегодня, — ставит перед фактом, — не у неё был? Всё никак прибиться не можешь? — Даже если и так, — поднимается с места, нависая над девушкой. — С тобой невозможно, Кристина. Ты холодная, нарциссичная и невоспитанная. Даже секс уже ни о чём.       Ей не страшно встать с софы так же, вызывающе направляя взор на Оуэна и смело поднимая голову. — Значит трахаться будешь в одиночку, — плюётся метко. — Тебя даже Милисент не примет обратно.       Она ждёт ответа в духе «тебя вообще никто не примет», так как Хьюз временами предпочитает говорить в шутку «да ладно, кто тебе ещё приютит, если не я?». Тем не менее парень молчит, громко дыша от ярости. — Надеюсь, ты понял, что это конец. Мне съехать или тебе? — Тебе. Эту квартиру я выбирал. За неделю управишься?       Посмотрите на длину моих волос, на моё лицо, на мою фигуру. Вы правда думаете, что меня волнует моё поведение, когда я столько лет слушаю, что обо мне болтают?       Через пару часов Оуэн оставляет Кристину, не предупреждая о своём уходе заранее. Шеридан не спешит со сбором ей принадлежащего, наслаждается одиночеством и изредка поглядывает на толстовку офицера Кеннеди, небрежно брошенную на стол. Девушке нравится цвет, нравится ткань на ощупь, однако она не имеет страсти к чужим вещам. Закидывает в стиральную машинку, затем высушивает на плечиках на балконе, чтобы вечером занести в участок и передать полицейскому в руки или же через кого-то. Шеридан не связывается с матерью, не занимается запланированными DDoS-атаками и не думает извиняться перед членами семьи Оуэна, которые у неё никогда не просят прощения. Она всегда «неправильная», будто бы единственная дефектная в мире утопии.       Боги или богини, сущности или энергия — все они безжалостные шарлатаны и шарлатанки, не потрудившиеся позвонить Кристине по телефону и сказать, что та крупно ошибается, когда думает, что жизнь с обеспеченным парнем из хорошей семьи будет означать надёжность и стабильность. Девушка бы не назвала Хьюза плохим человеком, но они до такой степени несовместимы, что презрение — одно из главенствующих эмоций. Ей незачем меняться, незачем винить себя, ведь Кристина никогда не пыталась изменить Оуэна. Скорее всего, он и предложение делает только из ревностного желания подковать, как лошадь, нацепив на безымянный палец обручальное кольцо на два размера меньше.       Я принцесса, я противоречивая. Спросите меня: почему я такая? Может, просто мне это нравится?       Когда толстовка полностью высыхает, Кристина аккуратно складывает её в пакет и едет в полицейский участок. Особо не хочет там светиться, поэтому спешно передаёт через дежурного на стойке полицейского.       Леон не ожидает получить одежду обратно. С наступлением утра почти забывает о её существовании, но, придя на работу и беря в руки пакет, вмиг прокручивает повторно в голове события сегодняшней ночи. Далее, в очередной раз проезжая по тем же неровным дорогам, смотря на те же разноцветные светофоры и фары машин, Кеннеди думает, что в его жизни идёт что-то не так. Возвращается в отель, достаёт из пакета толстовку, и в нос сразу ударяет запах кондиционера, — парень не может разобрать, какой именно аромат, — похожего на цветочный.       Теперь его некогда залежавшаяся вещь пахнет совсем иначе.