Абстиненция

…я пытаюсь убежать, но из-за тебя это труднее сделать. Мне легче остаться; малыш, я так боюсь. lana del rey — afraid

      Красивый безобидный мальчик хорош в исполнении приказов. Примитивная тактика прислать новенького для обольщения срабатывает отлично, учитывая изначальные сомнения подозреваемой. И сидя в полицейском участке, Кристина успешно складывает воображаемый пазл. Оуэн знал о том, что его девушка зарабатывает деньги на создании программ для их хакерского сообщества, сказал об этом своей семье и после ссоры они доложили на неё. Открыли дело за хулиганство, таким образом пометили в базе данных, но не нашли нужную информацию и доказательства. Подослали самого располагающего к себе и улыбчивого с бессонницей, кто мог бы следить за Шеридан сутками, и с помощью умелых программистов обнаружили улики. — Покусились на дочерние компании корпорации «Амбрелла», да?       Её лицо невозмутимо; девушка делает глубокую затяжку и медленно выдыхает дым, опуская голову. — Буду говорить в присутствии адвоката, — Кристина знает свои права и не собирается сдаваться. — Это, конечно, понятно, — детектив Уорд тщательно её осматривает. — Вас же несколько таких, верно? Либо маленькие жучки, утаскивающие чужую крошку хлеба, либо борцы с несправедливостью, — если первую часть предложения мужчина произносит укорительно, то вторую более саркастично, будто потешается над девушкой и ею подобными. — Каждое слово будет идти против меня, поэтому я заткнусь нахер.       Так же сильно, как Шеридан поддаётся агрессии, так же сильно она опустошается и смотрит сквозь допрашивающего. — В тот раз пришла за Вас, мисс, сумма. Мы отследили, нашли некую… эм, Райли Олсен. Но это не её настоящее имя, да? — продолжает детектив. — Чего вы добиваетесь? Славы, денег? Зачем вам корпорация?       Кристина молчит, на мгновение останавливаясь у мысли о Леоне. Она невольно прижимает подбородок к груди и судорожно выдыхает, жмурясь. Привязаться к копу, будучи преступницей, — жестокое клише, но без намёка на положительный исход. И что самое рубящее на крупные куски — это всегда присутствующая уверенность, что он обманывает Кристину. Красивый лжец с блистательной улыбкой и красными глазами — её дамоклов меч, линчующий и полированный. — А Вы на что надеетесь сейчас, детектив? — Шеридан крепко сжимает губами сигарету. — Только в присутствии адвоката. — Упрямая, — он ожидает от неё такой реакции, молчит недолго, перебирая бумаги. — «Мать тьмы», «Мать вздохов» или «Мать слёз»? Как мне лучше к Вам обращаться?       Шеридан усмехается. За этот месяц они смогли вычислить её аккаунт и нашли с ним взаимосвязанные. — Лучше «виконтесса» или «госпожа», как будет угодно, — язвит, не давая прямого ответа. — Кто Вы из них, Кристина? Этакие суспирийские ведьмы? — его забавит пафосность поведения, забавят названия хакерских страничек. — Трое, правильно понимаю? Или больше? — Кто знает, сколько их было? Три, двадцать, тысячи? А скольких сожгли? Бедные женщины… — отвечает не по теме, стараясь заговорить Уорда. — Поразительно, что Вы знакомы с творчеством Ардженто, ведь как правило представители закона не пытаются расширить свой кругозор. Идут чётко по плану, упускают детали. — Детективы обязаны расширять свой кругозор, мисс. Все эти хитрости, понимаете? Которые нужно заметить. — Да? — скептично молвит девушка. — Очень хитро сразу говорить в лоб и давить. Начали бы хоть с «как настроение?» или что-то в этом духе. — Зато Вы начали с Инквизиции, словно мы на лекции по истории, — усмехается он, поправляя галстук. — Можем продолжить Вашу тему, детектив. Так что там? Ардженто и джалло? Он старался избежать чрезмерной эротики и «женской истерии», в отличие от других представителей этого жанра… — монотонно продолжает Кристина, куря и моргая медленно. — Прекращайте, — моментально прерывает Уорд. — Вы знаете причину своего ареста. — Ну мне же нужно как-то разбавить беседу. Я не собираюсь говорить без своего адвоката. Посидим в тишине? — она гасит сигарету о дно пепельницы. — Отлично. Ещё покурю, не зря пепельницу же поставили.       Диалог с ней не получается, что предсказуемо, поэтому приходится затягивать процесс допроса. Сейчас они дают ей сорок минут на отдых и приём пищи, затем часами расспрашивают, показывают пару снимков с камер наблюдения, историю посещений и действий с её локальной сети и стараются втереться в доверие и убеждают, что за сотрудничество с полицией будут различного рода поблажки. Но Шеридан не верит в это и понимает, что сядет в тюрьму. Создаётся впечатление, что за ней следили долго, ведь многое не вяжется: сначала говорят про взломы банкоматов и намекают, что она «скрипт-кидди», а затем обвиняют в кибератаках на целую корпорацию и шантаже влиятельных лиц.       Кристина внимательно читает протокол хода допроса, далее жалуется, что у неё нет даже защитника, который бы смог направить и подсказать как более бдительно вести себя на допросах. Доказательства несущественные, поэтому девушку под принудительным надзором отпускают домой, чтобы она через пару дней явилась в полицейский участок снова. За пройденное время Шеридан ни разу не видит Леона и ей сложно объяснить то высосанное чувство, связанное с ним. Стеклянное крошево, которое мгновенно не выметается хотя бы в менее уязвимое место.       Я не хочу отклоняться от курса, но, малыш, я так боюсь.       Она помнит каждое его слово, особенно недавно сказанные им фразы. Анализирует и не подводит итог: помощник или предатель, лжец или правдолюб? Но Кристина знает, что Кеннеди просто выполнял свою работу, он не клялся в верности и не обязан был привязываться, чтобы потом нести за Шеридан ответственность. Тем не менее, даже если парень и хотел помочь тогда, чтобы она догадалась по его специально сделанной оговорке, до этого он сделал всё, чтобы девушку задержали. И его не за что винить.       Шеридан бы пошла к нему в мотель. Похвалила бы за хорошую актёрскую игру и в подарок принесла кофе. Знает, как Леон его любит, и с сожалением помнит об этом. Их объединяет горькое сиротство и защита своих интересов, именно поэтому глядят друг на друга через застеклённую стену. В глаза посмотреть, но не протянуть руку.       Допрос за допросом, угрозы и манипуляции, тем не менее Кристина не сдаёт своих. Следователи пытаются установить личности двух других «матерей», отнести Шеридан к конкретному аккаунту, однако, кажется, они сами не знают с чего начать и в чём обвинить. И это выводит девушку из себя: ни точности, ни слаженности, ни корректности. Словно они цепляются за кончик одной нитки, а в итоге рвут на части другие. В перерывах между встречами с детективом девушка обитает в напротив находящейся гостинице, не желая возвращаться в квартиру, чтобы избежать дополнительных проблем. Под окном её номера стоят полицейские машины, контролирующие каждое действие, и однажды патруль меняется. Кеннеди не уверен, что увидит её в холле, упрашивает напарника отпустить его ненадолго сходить в туалет гостиницы. Конечно, это вызывает подозрения, ведь другой полицейский в курсе, что Леон много проводил времени с подозреваемой. Иногда даже слишком много.       Парень заходит внутрь, садится на замызганный диванчик, ловя на себе настороженные взгляды администратора и управляющей: их напрягают шастающие здесь копы. Первый, второй, третий — в четвёртый раз ему удаётся уложиться в пять минут и окликнуть Шеридан, пока та спускается к стойке, чтобы обратиться к администратору.       Нежным выстрелом в солнечное сплетение; его голос одновременно посторонний и близкий. Она садится рядом, молчит, следом предлагает переместиться в комнату для курения. Странно видеть его лицо, странно начинать беседу. — Прости, — вполголоса говорит Леон. — Я пытался сказать. — Твоей вины нет, я всё понимаю, — рядом с ним тяжело, что-то отталкивает. — Я должна была быть умнее.       Кеннеди чуть наклоняется к девушке, вдыхая запах сигарет со вкусом пино-колады и лосьона для тела с манго. От происходящей близости у Кристины задерживается дыхание; не может взять контроль над двойственными чувствами и весьма непоследовательна, что повышает уровень ненависти к себе. — Мы преодолеем это, — внезапно заявляет Леон, пододвигаясь ещё ближе. — Вместе. Уверен, это какая-то ошибка… Я смотрел дело, там столько нестыковок.       Неужели он предлагает сбежать, неужели хочет помочь хоть как-то, не имея власти? Нет, этого не может быть, — издевается. — Послушай, — целенаправленно смотрит в глаза, далее особенно чётко выделяет: — Малыш.       Тушит сигарету, пальцы немного подрагивают. — Я знаю, как это работает. Ты сближаешься со мной, давишь на жалость. И ведёшь себя так, будто тебе не плевать, — на самом деле она придерживалась того же плана перед тем, как начать с Леоном общение. — Но это всего лишь притворство.       Кристина тоже притворщица и принимает это; неприятно, что с ролью не справилась. Не стоит оваций и закидана бутылками и помидорами, однако не знает, что имеет хотя бы одного преданного фаната. — Ты неспроста здесь. Между нами сформировалась, ну… связь? — от собственных слов на языке жжётся досада. — Они знают об этом. Сейчас ты скажешь, что тебе жаль, что на самом деле всё, что мы делали, было реальным. — Но это было реальным, Кристина, — Леон не мог ничего исправить, ведь он так же не хотел сближаться с преступницей. — И? Дождёшься меня с тюряги? Посидим потом, покурим? — насмехается, но не над ним, а над собой. — А что, если я действительно совершала преступления? Это что-то изменит?       Парень недолго молчит, потупляя взгляд. Она не доверяет и считает, что кто-то в этот момент их подслушивает или Кеннеди доложит обо всём детективу. Леон и не надеется на её доверие. — Твою квартиру обыскивали, — несмело начинает он. — Я был там и побоялся, что они повредят твой портрет. С разрешения забрал и привёз — в машине лежит. Помню, ты говорила, как он важен для тебя. Может, кто-то из близких заберёт себе? — Прекрати, Леон. Знаю, с какой целью ты спрашиваешь. Идентифицировать кого-то из ко мне приближённых хотите? — Нет, совсем нет, я… — Кеннеди действительно не собирается использовать её слабости. — Слушай… я не лгал тебе. — Тебе не нужно оправдываться, — искренне молвит Кристина. — Мы же осознаём в какой ситуации находимся. Разве что-то могло выйти хорошее? — Могло бы.       Она встаёт резко, путая беспомощную растерянность с сокрушительным гневом. И совсем не ожидает, что Леон поднимется тоже, далее крепко заключит в объятиях, чтобы синхронно травмировать и кости, и душу. Сжимает сильно руками предплечья, прижимая к себе так, будто между ними уже есть нечто подтверждённое. И на мгновение женские ладони поднимаются, чтобы провести ими по его спине и чуть надавить, как будто впитываясь, сливаясь с желанным, но ненужным в данный момент. — Не надо, — хочется оттолкнуть жёстко, однако девушка высвобождается из объятий неловко.       Он не виноват, но по его вине она под стражей. Парадокс, имеющий причинно-следственную связь: нет хакерства — нет преступности, нет преступности — нет копа, нет копа — нет привязанности, нет привязанности — нет места в тюремной камере.       Но у него тёплое тело и касания, которые остаются на коже. О каких причинах и следствиях может идти речь? — Ты накурен? — иначе другого повода не видит в опрометчивом действии. — Я… Нет, извини, — неуверенно потирает затылок, поджимает губы, не имея понятия зачем и почему делает это.       Кристина закрывает лицо руками, пряча истинные эмоции. Без слов покидает Кеннеди, ненароком вытаскивая из него неопределённые ощущения, вредящие им обоим.       Так складываются обстоятельства: возле банкомата он оказывается случайно, затем поддерживает, давая свою кофту и подвозит до дома. Но затем Леон выполняет поручения, следит за ней, и Шеридан подыгрывает. Выстраиваются отношения, доверие. Его телефон на прослушке, именно поэтому он предлагает встречаться с глазу на глаз, а не посвящать других копов в разговоры, которые с каждым разом становятся более личными. Кеннеди известно, что Кристина ни в каком книжном не работает, даже если и говорит, что работа неофициальная. И в последний момент, когда выдаётся арест, он пытается по телефону намекнуть об этом. Парень — управляемая пешка; впервые идёт против системы, ставя на первое место совсем другое, а не долг.       И всё неправильно, в какой-то степени с серой моралью, где невозможно выявить правых и неправых. Самое противное и ранящее — это безрадостное будущее.       Мне надоели страх и паника. В твоём сердце пустота, я думала, что смогу изменить это.