***
Три месяца спустя… — На этом все, — грустно улыбается Чонгук, глядя в камеру смартфона. — Одевайтесь теплее и хорошо кушайте. Не болейте. — Он сглатывает горечь, подкатившую к горлу, и добавляет: — Не скучайте, даже если нас нет. Уверенным движением завершает трансляцию и устало трет глаза. Он выполнил свой долг перед компанией. Полностью реабилитировался. Больше не пьет в прямом эфире, не вырубается перед камерой, не летит в Штаты, чтобы вырваться из кабалы, окружающей его последний год. Хоби и Намджун тоже ушли в армию. Следующий на очереди Чимин, совсем скоро. Они встречались пару дней назад, и Гук даже позволил себе пошутить по поводу его новой прически, модной ныне среди бантан. Остаются лишь он, Тэхён, который усиленно занят подготовкой к релизу своего сольника, и Юнги… Сердце дергается при воспоминании о хёне. С момента их совместного приключения прошло уже так много времени, но почему-то случившееся не выходит у Чонгука из головы. Наутро после бурно проведенной ночи Мин вел себя так, будто ничего не произошло. То ли делал вид, то ли действительно не придавал случившемуся значения. Он разбудил Чонгука сухим «Поднимайся», и не произнес ни слова, пока они ехали в гостиницу. Так же молча минула дорога в аэропорт, а в самолете Юнги спал, натянув наушники, из которых доносились резкие биты. Чон тогда ни на минуту не поверил хёну — под такую музыку невозможно уснуть, но предпочел не донимать Мина, давая ему время. И себе тоже. То, что произошло в доме Джастина, встряхнуло Чонгука. Он ни о чем не жалел. Напротив, был благодарен за подаренные ему эмоциональные качели, заставившие пересмотреть свое отношение к жизни в последние месяцы. Как бы банально это ни звучало, Гук вспомнил, как много еще предстоит познать. Какими сильными могут быть эмоции. И на что способно ненасытное тело. В Сеул возвращался Чонгук, желавший работать. После поездки в Лос-Анджелес Гук вернулся к своему альбому, который никак не удавалось закончить. Он ударился в музыку, почти все время проводил в студии, доводя треки до идеала. Иногда это давалось легко, но чаще — Чон проходил собственные девять кругов ада. Домой возвращался выжатым, как лимон. Хватало сил лишь на то, чтобы принять душ и доползти до кровати. Когда работа над песнями завершилась, встала новая задача — продвижение. Предзаписи, тренировки, на которых Чонгук выкладывался на двести процентов, оттачивая сложнейшую хореографию, интервью. Все это выкачивало из Гука энергию настолько, что не хватало ночи, дабы восстановить ее. Все изменилось две недели назад, когда Чонгук решил перед сном заглянуть в ленту инсты и наткнулся на выступление Юнги с концерта. Тогда Гук остро осознал, насколько сильно выпал из жизни за минувшие два с половиной месяца. Он не смотрел сториз остальных участников, не проводил трансляции, даже в спортзале не появлялся. И лишь теперь, глядя на Юнги-хёна на сцене огромного зала за роялем понимал, что упускает нечто важное, как будто жизнь его пролетает мимо, а Чонгук застрял на обочине в одной точке. Тогда он позвонил Мину впервые с той ночи, проведенной в доме Джастина, но наткнулся на заунывные длинные гудки. Еще несколько попыток чуть позже и на следующий день также не увенчались успехом. Чонгук продолжает звонить каждый день, как по графику — утром, днем и вечером, надеясь на отклик, но тщетно. Юнги будто оставил телефон в своем доме в Сеуле, уезжая в тур. Гук даже оставляет несколько сообщений на автоотчетчике с просьбой перезвонить ему, но результат нулевой. Лента в ТикТок пестрит эдитами с концертов Шуги. И для Чонгука это непривычно — наблюдать выступление хёна со стороны, как обычный зритель. И он ловит себя на мысли, что получает истинное удовольствие от своего нового статуса. Готов пищать от восторга так же, как тысячи фанатов. Так же, как на концерте Джастина… Гук снова возвращается на три месяца назад, отматывая время, как кинопленку. Тот вечер стал отправной точкой для Чона, его новой стартовой линией и выстрелом сигнального пистолета. Там все было впервые. Истерия в толпе фанатов под сценой. Импровизированный коллаб с кумиром. Внезапное удовольствие, испытанное в полутемной комнате под руководством умелых рук Джастина. Поцелуй Юнги-хёна… Чонгук неосознанно облизнулся и зацепил колечко зубами. Джастин тоже целовал его в ту ночь, но почему-то его поцелуи затерялись в глубинах памяти. А вот поцелуи Юнги… Они все еще дрожали нежным трепетом на губах. Как и шепот в ухо. И прикосновения. Чон помнит все настолько хорошо, что образы, кажется, снова оживают, стоит закрыть глаза и провалиться в полудрему. И с каждым разом Гук пробирается в прошлое все дальше, не останавливаясь на той ночи в ЛА. Вот Юнги-хён вытаскивает его на прогулку, потому что Чонгук просидел дома семь дней безвылазно и сказал об этом на трансе. А в другом воспоминании он заботливо поправляет подушку и натягивает на Гука одеяло, когда тот валяется с температурой. И еще глубже, на несколько лет назад. Юнги-хён снова рядом, наблюдает издалека, пока Чонгук в полубессознательном состоянии на полу гримерки. И еще дальше — пристально смотрит, ожидая от Чона реакцию на новый трек. — Это круто, хён, — сказал тогда Гук, захлопав в ладоши. — Впервые слышу, как кто-то настолько проникновенно признается в любви музыкальному инструменту. Чонгук зависает на видео с концерта, на котором Юнги-хён исполняет ту самую «First love», и возвращается на много лет назад. Понимает, что текст изменен. Незначительно, но все же в первоначальном варианте он был другим. Особенно второй куплет. Чонгук снова прокручивает видео. Лицо хёна крупным планом. Глаза прикрыты, с влажных губ срываются отчетливые слова, но не те, которые Чон слышал когда-то давно. Он ошарашенно смотрит на экран, запуская видео в третий раз. И ощущение такое, будто от него ускользает нечто важное. — Черт, — шипит Чонгук, зачесывая длинные волосы назад широкими ладонями и дергая зубами колечко в губе. Воздух вокруг него будто сгущается. Обволакивает, заползая в ноздри, пробираясь в мысли, затягивая в бездну, из которой вернуться сложно. Чон проваливается глубоко, в ту ночь, когда все изменилось. Он не понимает, почему Юнги-хён, который всегда был рядом, вдруг отдалился. Оттолкнул его, Чонгука. И если до этого дня Гук еще пытался убедить себя, что хёну просто не хватает времени, ведь сольный тур это серьезно, то сейчас ему кажется, что суть кроется намного глубже. А Чонгук, как слепой котенок, тычется в стену и не может найти выход. Он снова набирает номер Юнги, но результат прежний — длинные гудки, разрывающие тишину. — Возьми же трубку, — злится Чон, но естественно никто ему не отвечает. В бессилии Чонгук швыряет телефон в стену и тот жалобно трещит, так же как и терпение Гука лопается, выпуская на волю накопившиеся эмоции. Чонгук срывается. Подлетает к бару и достает едва початую бутылку коллекционного виски, откупоренную на одной из трансляций. Щедро льет в стакан и лишь слегка разбавляет тоником. Выпивает залпом и даже не морщится, когда алкоголь обжигает слизистую. Повторяет процедуру еще два раза, пока в голове не начинает шуметь. Перед глазами плывет и Гук опускается на диван. Наливает и снова опрокидывает спиртное в себя. Накачивается до полубессознательного состояния. Впервые за последние месяцы. Во сне его лихорадит. Он мечется по кровати, до которой чудом дополз чуть ли не на четвереньках. И будто наяву ощущает прикосновения рук. Одни требовательные, жадные, настойчивые. Другие — мягкие и заботливые. Губы Джастина ненасытные, наглые, высасывающие энергию по капле. Губы Юнги напротив — нежные, просящие разрешения, ласковые. Оживают образы, а вместе с ними звуки, чувства, ощущения. Перед глазами искаженное лицо хёна под ним в тот момент, когда Чонгук понял, что он не кончил. И только сейчас, в алкогольном тумане, Гук считывает боль. Он не думал о случившемся слишком много, не анализировал. Просто взял от того вечера все, что мог, и забыл, воспользовавшись приливом энергии. Но теперь, когда все настолько живо, мозг сам генерирует мысли. Проводит параллели, дорисовывает то, что осталось для Чона за кадром. Чего он не заметил тогда, не увидел, не почувствовал. Сейчас оно оживает, складывается в одно целое, как пазл из маленьких неровных кусочков. Как мозаика из ярких осколков в изящный витраж. И все проясняется. Становится понятным и естественным. Таким, каким и должно было быть изначально.***
Черная маска почти полностью закрывает лицо, панама натянута настолько низко, что прячет глаза, а капюшон толстовки довершает таинственный образ. Но даже так он не остается неузнанным. Камера отыскивает его среди тысяч других и изображение появляется на огромном экране позади Юнги. Зал взрывается ревом, и Шуга оглядывается, пытаясь понять, что привело зрителей в состояние крайнего возбуждения. Узнает Чонгука сразу, даже не видя его лица. Шарит взглядом по трибунам многотысячного стадиона и находит. Режиссер срабатывает на отлично, и яркий световой круг падает на западную трибуну. Чон понимает, что Юнги видит его. Всматривается в родное лицо на огромном экране, ловит удивление, всего на секунду проскальзывающее во взгляде, но разочарованно выдыхает, когда оно сменяется безразличием. Мин наклоняется и подхватывает с пола бутылку с водой. Открывает ее, делает глоток и расплескивает остатки на беснующуюся публику. Он просто делает вид, что не узнает Чонгука. Игнорирует его. Сердце Гука сжимается в груди. Больно до острых спазмов. Горло сдавливает. Хочется кричать. Но что он может сделать сейчас? Голос его потонет в оглушающем гуле толпы. И осознание этого разбивает надежду на мелкие осколки. Чонгук опускается на жесткое сиденье и, стащив маску на подбородок, делает глубокий вдох. Воздуха не хватает, в груди печет. Еще один, из последних сил. Третий — как последняя попытка выжить… Ему кажется, что он сейчас умрет. Осознание того, что из-за собственной глупости и слепоты не разглядел раньше, не почувствовал, не понял, разбивает окончательно. Чон хочет уйти прямо сейчас, потому что больше не выдержит. Не вынесет безразличия и опустошения, навалившегося вместе с реальностью — он потерял Юнги окончательно. Все закончилось там, в Лос-Анджелесе, едва начавшись. Гук поднимается, когда раздаются первые ноты следующей песни. Он старается не слушать, не смотреть на сцену, пробирается к проходу, но вдруг случайно попавшийся на глаза плакат заставляет его остановиться. Он даже не успевает подумать, прежде чем сделать отчаянную попытку все вернуть. Привлекает к себе внимание девочки-подростка рядом ниже, трогая ее за плечо. Бедняжка едва в обморок не валится, понимая, кто все это время сидел прямо за ней, растерянно моргает, не понимая, чего от нее хотят. А Гук не теряется. Указывает на плакат тремя рядами ниже и жестикулирует. Наконец девочка приходит в чувство и по цепочке передает его просьбу. Владелица спасительного куска бумаги поначалу машет головой и недовольно фыркает, но потом оборачивается и натыкается взглядом на Чонгука, который складывает ладони в мольбе и едва в обморок не грохается. А уже через минуту Гук ощущает себя совсем уж чокнутым фанатом, когда поднимает руки высоко над головой, растягивая огромный плакат формата А1. Толпа заходится в восторженном экстазе, приводя Юнги в замешательство. Он с трудом заканчивает песню, не понимая, что происходит. Пялится на фанатов, тычущих пальцами куда-то за его спину. Оборачивается и упирается взглядом в довольно улыбающееся лицо Чонгука, сверкающее белозубой улыбкой. Не сдерживает свою ответную, читая на огромном плакате в руках макнэ пресловутое «Yoongi, marry me!»