***
У них не было часов, телефонов, каких-либо других устройств. По солнцу оказалось трудно определять время суток - свет едва попадал к ним. Ориентировались по внутренним ощущениям, которые, как оказалось позже, начали их подводить. Время стало идти иначе. Периодически к ним являлся молчаливый, вполне возможно, что немой, а может и не знающий языка человек. Делал шаг в комнату, оставляя на полу пару пакетов с едой и чем-то из вещей первой необходимости, таких как полотенца, зубная паста, удивительно, но даже сменная одежда, белье и мыло. Мыло, средство для умывания, как и многие другие мелочи были почти в каждой "посылке". И зачем им столько?.. Они тут навсегда? Возникало ощущение, что каждый минимум для двух человек собирала для них женщина, и неосознанно, а может по женской привычке, вносила в свою работу чуточку души. Полотенца и тюбики сочетались по цвету, к черному или серому белью добавлялась пара "повеселее". Очень мило, спасибо, тетя. Вот как. Об их комфорте заботятся. Очевидно, маринуя до нужного состояния. Борода и усы у Чэна толком не росли, поэтому, обнаружив в очередной посылке бритвенные станки, он понадеялся, что сегодня будет какой-то особенный день, и тотчас же безжалостно сбрил это недоразумение, по которому даже прикинуть примерное количество проведенных в заключении дней не представлялось возможным. День, спустя много долгих и коротких отрезков времени, и правда оказался особенным. Чэн каждый раз спрашивал посыльного, могут ли они пообщаться наконец с тем, кто принял решение запереть их здесь. Но тот молчал, ни одним намеком не показывая, что слышит, по-прежнему не поднимая глаз, коротко кланялся и выходил. Дверь за ним закрывалась на электронный замок. Однажды, дождавшись очередного визита, Чэн применяет силу, одним точным ударом заставляя немого рухнуть на пол бесформенной кучей. По договорённости, в этот момент Гуаньшань уже должен был выскочить за дверь, прищемив ею, в случае необходимости, любую часть тела чужака, нокаутированного либо новоприбывшего, как пойдет. Но все происходит иначе, молниеносно - Чэн просто вдруг видит мальчишкины коленки с хрустом впечатавшиеся в жесткое напольное покрытие рядом со своим лицом, вжатым туда же, и зачастившие по белой коже и короткому ворсу капли крови. Обе его руки оказываются в заломе за спиной, - заботливые ранее неизвестные теперь не прочь применять грубую силу. Их попытка побега нейтрализована как детская шалость, без усилий. Двое явившихся из ниоткуда людей в одинаковых кроссовках - Чэн видел только их - не обронив ни слова, без спешки уходят, утаскивая не очнувшегося посыльного. Дверь за ними автоматически закрывается, и только тогда Чэн добирается до Гуаньшаня, едва удерживая свою гудящую как колокол голову на плечах. Теперь они могут посчитать свои ссадины тщательно, у них есть даже чем их обработать, а времени - целый вагон. Только оно и в достатке, в огромном избытке, чтоб его. А вот питьевой воды теперь может стать дефицит, если им решат преподать урок за сегодняшнюю выходку. Пытка бесконечным ожиданием, неизвестностью, временем. Что может быть гуманнее? Если бы были книги... Хоть дурацкие глянцевые журналы, хоть пожелтевшая подшивка газет прошлого века, - нахождение здесь стало бы не таким тягостным. - Вспоминай таблицу умножения, любые правила, тексты, что учил когда-либо наизусть, - дает Чэн непрошеный совет, зная, что Гуаньшань тоже не спит. Не спят ночью они очень часто, вместо этого отрубаясь по несколько раз днем. Если первое время пацан без устали нарезал круги по их "камере", ища пятый угол, а Чэн сидел как в глубокой медитации долгими часами, то теперь Рыжий все больше лежит. Чэн же, наоборот, чувствуя, что что-то вскипает в нем, подпирая уже под самую черепушку, норовя сорвать ее к чертям, пытается стравить давление, выматывая себя физически, как может, - отжимается бессчетное количество раз, пока не забьются мышцы, бегает на месте. Не знает сколько - долго, и каждый раз мальчишка только безучастно наблюдает за его перемещением и телодвижениями одними глазами, то исподлобья, то искоса, свернувшись на своей постели. - Хочешь превратиться в медузу? - неожиданно спрашивает Чэн, прервав свои упражнения. Гуаньшань только заторможено моргает, не понимая вопроса, потом отводит взгляд в сторону. - Поотжимайся со мной, давай, вставай. - Колено болит... Чэн, неожиданно даже для себя, в один шаг оказывается рядом, хватая за щиколотку не успевшего подобраться Рыжего, рывком откидывает тонкое одеяло и дергает штанину его светлых спортивок выше колена. Ладонь быстро и машинально оглаживает ровную голень и коленную чашечку на предмет повреждений. Еще раз, более плотно, и скользит кончиками пальцев чуть выше под складки ткани. - Врешь, - припечатывает Чэн, глядя снизу вверх. - В порядке твоя нога. Рука его не спешит убираться, технично сжав напряженную мышцу. Да что ж ты весь как натянутая тетива? - Расслабь, - символический легкий шлепок по повлажневшей ямке под коленом. - Ну? Выпрями, - второй рукой он слегка нажимает на его бедро, и мальчишку ощутимо пробирает дрожью. - Больно? Чэн удивляется и хмурится, потому что абсолютно уверен в своих руках, что он ими делает и как. Делает безупречно все, за что бы ни брался - это факт, а не бахвальство. Так что, не нужно пытаться его провести. Если он захочет сделать больно, никто не спутает ощущения. - Другая, - вдруг сипит пацан. - Что? - Чэн долго и медленно ведет ладонью по сухожилию от пятки, прощупывая. - Левая. Если болит левая? - Если?.. По всей видимости, Гуаньшань не может решить, что ему сказать. Под испытующим взглядом и с "капканом" на ноге, выбора у него немного. Чэн мысленно обзывает себя прямолинейным как рельса и решает сменить гнев на милость. Но если что, это он еще и не гневался... - Ложись на спину и давай сюда свою если левую, - отдает очередные команды, садясь рядом, чтобы было удобнее. Пацан глаза не прячет и не кидается в истерику, но медлит, лицо его постепенно приобретает пунцовый оттенок. Чэн одобряет представление, не поторапливает. Сам накрывает его бедра еще одним углом одеяла, понимая, что к чему. Левая нога так же оказывается здоровой, напряженной - да, но никакой боли в колене там нет и в помине. Он разгибает и плавно сгибает его, мышцы послушные и сильные, ни грамма лишнего жирка под гладкой практически безволосой кожей. Ладонь сама скользит по внутренней части бедра совсем не массажным движением - его упущение, согласен. Виноват. - Не надо больше. Спасибо, - тихо говорит Рыжий. Его прямые выгоревшие ресницы - такое болезненное нежное напоминание о солнце. - На здоровье, - отвечает Чэн и тут же убирает руки. Не он один тут умный и умеет выкупать чужие уловки еще в зачаточном состоянии. - И не лежи так подолгу, иначе твои мышцы просто сгорят.***
На исходе какого-то дня, Шань сидит на полу, раскладывая упаковки мыла по цветам, рассеянно шурша глянцевыми картонными упаковками, обводя пальцем напечатанные на них изображения. Папайя, алоэ и магнолия, лаванда, цветы сливы. Самое обычное мыло из любого хозяйственного отдела магазина, без тайных записок или нацарапанных посланий, без вдавленных в бруски отмычек, увы, как бы ни была к ним добра неизвестная тетя... Сильнее всех пахла роза - Шань вскрыл каждое и выбрал грейпфрутовое, ярко-оранжевое. Оно выглядело радостно и пахло ветром, напоминало о том, что свежий воздух все еще существует. Той же ночью они говорят о странных вещах. - Тянь рассказывал мне про тебя. - Что же он говорил? - спрашивает Чэн через темноту в сторону Гуаньшаня. - Что ты самый лучший брат на свете, - доносится с соседней кровати. - Про тебя я тоже много чего слышал. Хм... Положительного. - Еще то, что вы с ним трахаетесь, - ровно добавляет Мо. - Так и есть, - Чэн не лишен стыда, вовсе нет, но сейчас абсолютно ничто не мешает ему произносить это вслух осознанно, давая этому словно бы закрепиться в реальности. - Знаешь, что изоляция и депривация приводят к тому, что человек теряет ощущение времени? - смена темы не кажется избеганием опасного разговора, он ответил бы честно на все, если бы пацан захотел спросить что-нибудь еще. О них. О чем угодно. - Это логично, - голос Мо почему-то слышится ближе, но возможно, это просто Чэн засыпает. - Логично... без доступа к информации, без солнечного света внутренние часы сбиваются, сутки смещаются, ускоряются и, к примеру, проведя в пещере по своим подсчетам тридцать дней, ты удивишься, узнав, что был там все два месяца. Спелеологи часто замечают подобное явление. Будем считать, что и у нас эксперимент. Ведь за нами совершенно точно наблюдают. Его запястья вдруг касается чужая осторожная рука, и не решаясь, куда ей направиться, трогает толстую опасную вену на предплечье, находит ладонь. Чэн сжимает теплые тонкие пальцы, оборачивая их своими. - Восходы и закаты происходят по-прежнему, но ты больше не укладываешься в это, практически не успеваешь дышать, - продолжает он. - Я бы хотел удвоенные сутки... Через отрезок времени входит человек с пустыми руками и на этот раз не бессловесный: - Господин Хэ, прошу за мной. И все эти несколько несчастных шагов до двери Чэн смотрит на Рыжего, а Рыжий на него. Если бы только такими взглядами включалась телепатия. Чэн умоляет его молчать... Молчи, Рыжий. Ты знаешь, что передать Тяню, если что. Оставшись один в комнате, Мо еще долго стоит, стискивая подол футболки в кулаках, лихорадочно глядя на закрывшуюся перед ним дверь, пытаясь смотреть сквозь нее, пытаясь мыслью дотянуться до Чэна, идти рядом туда, куда и он.***
Бесконечные повороты одинаковых коридоров перестают поддаваться счету. Без нити Ариадны тут делать нечего. У проводника, видимо такая имеется, ее инверсия. Ведь приходят они не к выходу из лабиринта, а в самое логово. - Прошу, - коротко кланяется проводник, открывая одну из непримечательных дверей. Стоило ли Чэну по пути сюда подумать о своей душе? Ничего кардинально нового он бы не надумал, если потребуется, он отдаст за Тяня жизнь. Его брат должен быть жив и свободен. Больше его ничего не волнует и не страшит. - Мы не варвары, - говорит старый знакомый, поднимаясь из-за стола в полупустой комнате, будто слышал чужие мысли. - И убивать никого не намерены. - Именно поэтому угробили столько человек, - вкрадчиво говорит Чэн, стоя у порога. - Уже двести пятнадцать жертв, к слову. Но это не наших рук дело, - произносит так, словно не в первый раз. - Не верите, конечно. - Нет. - Проходите сюда, - приглашает мужчина. Чэн медленно делает шаг, другой, не собираясь садиться в предложенное кресло. - Мы цивилизованные люди... - начинает снова тот. - Можно сразу к сути? - Как будет угодно, господин Хэ, - ему протягивают чашку с кофе. - Желаете? Чэн непроницаемо молчит. - Что ж... - мужчина ставит маленькую чашечку обратно на стол. - Как я уже сказал, мы не убийцы. Вся ваша компания отныне должна стать нашей. - На каком основании? - Основание? М-м... Это выгодно - раз, это очень прибыльно - два, - недоуменно, словно приходится объяснять прописные истины великовозрастному идиоту. - Вы были главными партнерами, - Чэн нисколько не удивлен такому повороту событий. - Но вам стало мало сотрудничества. - Именно! - Что же вы так долго тянули с этим? Неужели ждали смерти отца? - И снова в точку. Скажем так, это дань уважения нашему дорогому почившему Хэ. - Ну спасибо, что подождали денек после похорон... - ухмыляется Чэн. - Мы просто удачно воспользовались случаем. Повторяю, теракт - не наших рук дело! - мужчина будто бы по-настоящему выходит из себя, будучи вынужденным доказывать свою непричастность. - Но было бы глупо - упускать такую прекрасную возможность. - Содержание пленников в относительном комфорте не делает их сговорчивее. Зачем вообще держать нас взаперти, если нужны только мои подписи? - А вот сейчас ты легко можешь сделать твое... ваше положение гораздо, гораздо плачевнее. Но дай-ка подумать, - он изображает задумчивость, постукивая по подбородку. - Потому что... Могу?! Я-то был уверен, ты оценишь мое гостеприимство. - Оценил. Ты всегда был склонен разводить представление, - Чэн тоже оставляет уважительный тон. - Ты недооцениваешь пытку временем. Будучи в неведении дольше, твой брат будет готов на любые условия. - У него нет прав, компания на мне. - Так ведь и ты еще официально не определился, в каком ты из миров, - вздыхает мужчина, медленно обходит стол, снимая пиджак, будто бы направляясь в сторону, где должно быть окно. Но Чэн замечает только сейчас - комната абсолютно глухая. - Отпусти хотя бы пацана. - Не могу, прости! - будто бы в самом деле с сожалением. - Он мой плюсик к сговорчивости. Обходиться без жертв - мой принцип. - Тем более, - Чэн трет лицо, пытаясь сбросить с себя липкую паутину этого разговора. - Давай документы, и компания будет в твоем распоряжении уже сегодня. - О, не так скоро. - В чем смысл?! - выкрикивает наконец Хэ. - Вот именно в этом... В этом самом чувстве, Чэн, - он смотрит сквозь гостя глазами неопределенного цвета, голос звучит с тоской. - Хочу понаблюдать воочию за любовью, что точит камни... Это такая редкость. Большая, большая редкость... - Камень точит вода. И время. А не любовь, - Чэн опирается на стол, наклоняясь к собеседнику. Отросшие из недавно аккуратной прически волосы падают ему на лоб. - Всегда знал, что у тебя не достает какой-то важной извилины в башке, - с ненавистью говорит он сидящему перед ним человеку. Тот, не меняя выражения лица, с тем же отсутствующим взглядом окликает проводника: - Эй! Уведи господина Хэ в его номер. Его там уже заждались. Чэн резко отталкивается от стола и стремительно выходит из жуткой комнаты без окон сам, не позволяя коснуться своего локтя.***
После освещенных коридоров, в комнате, кажется, царит кромешная тьма. Мальчишка бросается к нему, крепко обнимая за шею, - не отцепить. Чэн, помедлив, осторожно прижимает его к себе, скользнув руками от колюче-мягкого затылка вниз по горячей мокрой спине, по прилипшему к ней хлопку футболки. Наверное, из душа выскочил... Точно, волосы тоже мокрые - он снова гладит обросший ежик. Чэн опускает голову: - Я здесь, - и сам не замечает, что касается теперь не щекой, а губами, мягкими поцелуями покрывает висок, теплое ухо и скулу, вдыхая его запах. - Я с тобой...