Say Something

— Ты был прав. Это скучно, — говорит Луи. — Я знаю. И я голоден, — скрестив руки и положив их на живот, Гарри сползает вниз и запрокидывает голову, прижав ее к стене. — Сколько еще? — Плюс-минус тридцать минут, — Луи ерзает на стуле, и Гарри смотрит на него сквозь ресницы. — Могу я тебя кое о чем спросить? — Может быть, — медленно отвечает Гарри. Луи тихо фыркает. — Ты поедешь со мной к моей маме на День благодарения? — Луи, — раздраженно говорит Гарри. — У меня такое чувство, что у нас только что был этот разговор. — Неправда. Я не поднимал эту тему несколько недель. И ты продолжаешь меня отталкивать, — Луи скрещивает руки на груди, имитируя позу Гарри, и они молча сидят бок о бок, откинувшись на спинку стула. Через несколько минут Гарри снова хочет в туалет, и он не торопится мыть руки, мысленно подбадривая себя и молясь, чтобы Луи был таким же понимающим, как всегда. Вернувшись, он садится и поворачивается лицом к мужчине. — Я не хочу встречаться с твоей семьей на День благодарения, потому что тогда я буду чувствовать себя обязанным приехать на Рождество. А Рождество обещает быть тяжелым, потому что я впервые не буду отмечать его с семьей… в старом доме с девочками. И я… я не хочу проводить Рождество в тревоге. Я и так буду испытывать беспокойство и дискомфорт из-за беременности, но встреча с твоей семьей и тот факт, что я… буду в центре внимания… я… Луи, пожалуйста, просто дай мне пережить праздники, тогда мне станет легче. Луи кусает нижнюю губу. — Какие праздники? Потому что после Рождества Новый год, а после Нового года твой День рождения, а потом День сурка, а потом День Святого Валентина, и ребенок должен родиться в марте, так что… — Мой День рождения — не праздник, — возражает Гарри, и Луи закатывает глаза. — Это должен быть национальный праздник. — День сурка тоже не праздник. — Итак, когда? — спрашивает Луи, постукивая ногой по полу. — Рождество. Дай мне пережить Рождество. — Хорошо, хорошо, а как насчет кануна Нового года? — Что насчет этого? — спрашивает Гарри. Он ни за что не дотянет до полуночи, учитывая, насколько он уставал. — Подруга моей мамы устраивает вечеринку каждый год. Там будет моя семья. Малыши уходят домой пораньше, но взрослые остаются праздновать. Гарри медленно вдыхает через нос. Сироп, который ему пришлось выпить перед анализом крови, вызвал расстройство желудка. Он говорит: — При одном условии. Луи поднимает брови и поворачивается лицом к Гарри. — Правда? — Да, правда. На самом деле, два условия: ты остаешься трезвым, и мы уходим, когда я захочу уйти. — Знаешь, я и так бы это сделал, — говорит Луи, вздергивая подбородок. Наклонившись, Гарри чмокает его и встает навстречу медсестре. За несколько минут у него берут кровь, и затем они уезжают. Перекусив в «Макдональдсе», Гарри высаживает Луи у театра и направляется в свой офис. Он не обсуждал это с альфой, но он подумывает о том, чтобы сократить свой рабочий день и график, как только родится ребенок. Первые несколько лет беспокойные, но веселые. Он любил проводить время с девочками, когда они были маленькими, по-настоящему наслаждался кормлением и даже сменой подгузников. И дети быстро растут. Но он не хочет сидеть дома сутками напролет. Омега надеется, что Луи не будет возражать, если их маленькой девочке придется проводить несколько дней в неделю в детском саду. У них с Ричардом были серьезные разногласия на этой почве, и до рождения Элизабет он всегда говорил, что поддержит выбор Гарри. Как только омега вернулся домой из больницы, тот изменил свое мнение. Конечно, тогда это была манипуляция с целью вызвать чувство вины, замаскированная ласковыми словами. Это был способ заставить Гарри делать все, что хотел Ричард. Гарри на ходу съедает салат, купленный Найлом, и продолжает работать весь день. Он избегает мыслей о своей жизни и проблемах, когда сосредоточен на проблемах других людей. Он заканчивает проверку электронных писем и отвечает на несколько телефонных звонков, когда замечает пропущенный и замирает. Ричард звонил, пока Гарри был у врача. Раздается четыре гудка, прежде чем альфа отвечает: — Алло, это Ричард Хендерсон. — Привет, Ричард. Ты звонил мне? — Ой, Гарри. Что ж, я ожидал, что мне придется заехать к тебе. Какой приятный сюрприз. — Чего ты хочешь? — спрашивает Гарри. Ричард мычит, и омега слышит, как тот постукивает пальцами по столу. — Я хочу знать, почему девочки настаивают на том, чтобы провести все праздники с тобой. Мы согласились оставить выбор за ними, но это нелепо. Марджори приготовит ужин на День благодарения, но все девочки настаивают на том, чтобы провести его с тобой. Я точно знаю, что… — Ричард, пожалуйста, замолчи. — Тебе даже индейка не нравится! — Послушай, мне нужно сделать несколько звонков. Приходи ко мне в офис в шесть. Мне все равно нужно с тобой поговорить, и я бы предпочел сделать это не по телефону, — Гарри тяжело вздыхает и закрывает глаза, потирая их, чтобы унять накатывающую головную боль. — Я поговорю с девочками о Дне благодарения. Ричард громко усмехается, и, хотя Гарри отводит телефон от уха, он все равно слышит, как тот вешает трубку. Уже давно за шесть, когда Гарри слышит, как Найл тихо шипит: — О, черт. Он спешит выглянуть и сказать: — Извини. Я забыл сказать тебе, что он придет. — О? Дерьмо, — ругается Найл, и омеге приходится подавить улыбку. — Ричард, — говорит Гарри, возвращаясь в кабинет. Он отходит в другой конец комнаты, держась спиной к двери и наблюдая через окно за движением на улице. Ричард не торопится, он останавливается поговорить с Найлом ради того, чтобы заставить бывшего ждать. — Гарри, Гарри, Гарри, — растягивает гласные Ричард, но резко затыкается, как только Гарри оборачивается. Это довольно приятно. На шестом месяце своей четвертой беременности Гарри выглядит так, словно носит баскетбольный мяч под рубашкой. Живот больше, чем должен быть на этом сроке, но он не жалуется. Его рубашка и пиджак только подчеркивают его интересное положение. — Гарри! Ты же понимаешь, что скрывать это от меня было ошибкой. Альфа имеет право знать, если… — остановившись, он принюхивается, но Гарри знает, что его нейтрализаторы скрывают феромоны. Спустя минуту и несколько несложных арифметических вычислений он понимает: — О Боже. Ты позволил этому ребенку-альфе обрюхатить тебя? Тебе же перевязали маточные трубы! Это твое представление о кризисе среднего возраста? И у тебя нет метки? Это уже слишком. Пока Ричард смеется, Гарри закрывает глаза и сосредотачивается на ребенке, пинающем по ребрам. Он не может думать об отсутствии связи с Луи, это банка с червями, которую он предпочел бы не открывать. Особенно когда альфа ни разу не поднимал эту тему. Вместо этого он говорит правду и надеется, что этого будет достаточно, чтобы закончить разговор. — Луи далеко не ребенок, Ричард. И моя жизнь тебя не касается. Я подумал, что ты захочешь сам увидеть причину, по которой твои дочери хотят провести праздники со мной. Я не был уверен, поверишь ли ты мне на слово, — Гарри ждет возражений, но, когда тот молчит, он продолжает: — Девочки в восторге от того, что у них появится еще одна сестра. И я ничего не могу поделать с тем, что им хочется проводить время со мной. — О, нет, ты шутишь. Не начинай с… — Пожалуйста, заткнись. Я не могу поверить, что ты подумал, что я жду твоего ребенка. В любом случае, я поговорю с девочками. Они не будут отмечать День благодарения со мной, потому что у меня есть планы. Если они решат не проводить его с тобой, тогда обсуди это с ними сам. Гарри ждет, что Ричард начнет возмущаться, но тот потрясенно кивает. — Я скажу Марджори, чтобы она ждала их в четверг в четыре часа вечера. — Мне все равно. Как я уже сказал, я поговорю с девочками. Но я не буду передавать никаких сообщений, — отвечает Гарри и указывает на дверь, когда садится за свой стол. — Можешь идти. Как только Ричард уходит, Гарри складывает руки на столе и опускает голову. — Эйч? Ты в порядке? — спрашивает Найл, заглянув в кабинет. — Да, извини, что я опять забыл предупредить тебя, — Гарри потирает виски и откидывается на спинку стула. — Я согласился пойти на новогоднюю вечеринку с Луи, чтобы познакомиться с его семьей. У нас есть месяц, чтобы придумать правдоподобное оправдание не идти туда. — Нет, — говорит Найл, прислоняясь к дверному косяку. — Эйч, это говорит Найл, твой друг, а не сотрудник, так что не увольняй меня. Тебе нужно пойти. Познакомься с его семьей. Или ты в итоге увидишь их на вечеринке по случаю рождения ребенка. Или в больнице. Гарри стонет, роняя голову обратно на стол. — Ауч… — Я не буду говорить, что ты этого заслуживаешь, но, может быть, это придаст тебе немного здравого смысла. — Грубо, — говорит Гарри, не поднимая головы. — Извини, но только потому, что ты беременен, — говорит Найл, и на этот раз омега поднимает на него взгляд. — Поставь себя на его место, Эйч. Он познакомился с твоей семьей, твоими друзьями… И не просто познакомился с ними. Провел с ними время. Твои девочки думают, что он замечательный, и он любит тебя… — Найл! — Гарри встает, перебирая бумаги на своем столе, просто чтобы чем-то занять руки. — Мои отношения с Луи — не твое дело. Найл отшатывается, подняв брови. — Мои извинения, мистер Стайлс. — Найл, ты же знаешь, что я… — Вообще-то, нет. Не знаю, — огрызается Найл и пятится к выходу. — Шон ждет меня. Мы проведем выходные с его семьей, у нас загруженный график. Желаю тебе хорошо провести время. Гарри смотрит на него, открывая и закрывая рот в попытках подобрать слова, Найл нерешительно кивает и уходит. К тому времени, когда омега решает извиниться, Найл уже давно ушел. Он бросает взгляд на часы. Было почти семь, а ирландец должен был уйти после обеда. Когда омега понимает, что Найл, вероятно, остался, потому что беспокоился о том, что Гарри останется спать на диване вместо того, чтобы отправиться домой, глаза горят от непролитых слез. Он трет их костяшками пальцев, собирает свои вещи, закрывает офис и едет домой.

***

Утром в День благодарения Гарри прощается с Луи, который уезжает, чтобы провести праздник со своей семьей. Его дочери приходят на поздний завтрак, который готовит Шар, тем самым освобождая омегу от всех обязанностей по приготовлению еды на праздник. Девочки беспокоятся о том, что он проведет остаток Дня благодарения в одиночестве, хотя он пытается объяснить, что на самом деле доволен таким исходом. Он мог бы пойти к Джемме. Зои и Эллисон будут там с Феликсом, там будет его мама, и он знает, что ему будут рады. Но ему никогда не нравился День благодарения. Конечно, девочки этого не знают, учитывая, как он радовался, когда они возвращались домой из университета в конце ноября. Но Гарри просто скучал по ним, это не связано с праздником. Остальная часть дня проходит в привычном темпе. Он идет в тренажерный зал для омег, плавает в обычном бассейне и спа-бассейне, после чего идет принимать душ. В маленькой душевой кабинке в раздевалке весьма тесно, и он не видит, что моет. Когда он ложится спать вечером, то понимает, что впервые за несколько недель будет спать один и что скучает по Луи. По его присутствию, его прикосновениям, по тому, как он, кажется, точно знает, как обнимать омегу во сне, чтобы ему не было слишком жарко или неудобно. Самое худшее за весь день — это то, что он получает только одно сообщение от Луи, в котором тот спрашивает только о ребенке. Он чувствует себя забытым, а с его гормонами и всем остальным это уже слишком. Слезы градом текут по щекам, омега лежит на боку, в единственном удобном положении с животом, и плачет еще сильнее, представляя, что остаток беременности будет спать один. Ночь выдается ужасной, Гарри проводит ее, ворочаясь с боку на бок с приступами рыданий между короткими периодами беспокойного сна. Утро ничуть не лучше. Он принимает душ и наносит нейтрализаторы, блокируя сочетание своего запаха и Луи (хотя в беременность ему не нравится это делать). Он несчастен, но полон решимости провести пятницу более-менее нормально. Быстро позавтракав, Гарри отправляется в офис, упорно работая все утро до тех пор, пока не отвлечется и не лишится запала. В основном он наверстывает упущенное, потому что как бы он ни старался работать с той же скоростью и на том же уровне, он отстает из-за визитов к врачу и обедов с Луи. Тем не менее, как только близится два часа дня, омега понимает, что не хочет сидеть в офисе, но и не готов ехать домой. Гарри заставляет себя пойти в спортзал, с трудом наматывая круги в бассейне, пока у него не сморщатся кончики пальцев. Малышу нравится вода, а в невесомости боль в спине пропадает. Но как только он выходит из бассейна, боль возвращается, и после душа все приобретенное счастье исчезает. Когда Гарри возвращается домой, он сразу идет в спальню и снимает костюм. Какими бы красивыми ни были его деловые костюмы для беременных, он не хочет бездельничать в них. Он надевает халат поверх нижнего белья и решает, что съест на ужин мороженое. В конце концов, сегодня пятница. И если он откажется от пиццы, то сможет съесть больше мороженого. Омега размышляет, стоит ли добавлять карамельный соус, когда раздается звонок в дверь. Гарри раздраженно топает к двери, предполагая, что это дочери пришли проведать его, и распахивает ее с ложкой мороженого во рту. Которая мешает ему вскрикнуть от удивления, когда в коридоре вместо его детей он видит Луи. Альфа выглядит таким же уставшим, каким себя чувствует Гарри, и желание утешить его, отвести в постель и держать в своих объятиях, пока они не погрузятся в смесь своих феромонов, достаточно сильное, чтобы привести Гарри в чувство. Вынув ложку изо рта, омега отступает в сторону, чтобы впустить Луи. — Привет, — тихо говорит Луи. — Ты, эм, ты злишься на меня? — застигнутый врасплох вопросом, Гарри кивает, и альфа направляется на кухню, говоря на ходу: — Я так и думал. Послушай, я… я знаю, ты не хотел ехать со мной, но нечестно злиться на меня за то, что я поехал один. Гарри хмурится ему в спину, быстро следуя за ним, когда вспоминает, что оставил ванильное мороженое на стойке. Он затягивает пояс халата, запоздало смущаясь от того, как он, должно быть, выглядит: полураздетый, с все еще мокрыми после душа в спортзале волосами ест мороженое из упаковки. — Я сказал тебе поехать без меня, — говорит Гарри, прислоняясь к стойке перед мороженым и скрещивая руки на груди. — Да, но ты не ответил мне, и теперь ты злишься на меня, так что… — Я ответил на то единственное сообщение, которое ты мне вчера прислал. Ты спросил, как поживает малыш, и я сказал, что с ней все в порядке. Луи достает телефон из переднего кармана толстовки, открывает чат и читает вслух: — Я спросил: «Как поживает мой малыш?» — это ты. И ты ответил: «Хорошо». А потом я написал: «Я скучаю по тебе. Можно я приду к тебе сегодня вечером?» — и ты не ответил. — Я думал, ты спрашивал о ребенке, — говорит Гарри, кладя руку на живот. — И я расстроился, потому что ты не спросил обо мне. Но ты мне больше ничего не присылал. — Присылал, — говорит Луи, протягивая телефон. И там действительно есть еще одно сообщение, под которым четко написано «прочитано». Гарри проверяет свой телефон, все еще лежащий на стойке рядом с мороженым. — Я не знаю, как я это пропустил. Я его не видел. — Значит, ты больше на меня не злишься? — спрашивает Луи, подходя ближе, чтобы Гарри мог почувствовать его успокаивающий запах. — Думаю, нет. — На будущее, ты мой малыш, — говорит Луи, просовывая руку под халат и нежно поглаживая голый живот. — Она наш ребенок или малышка. Было бы проще, если бы мы выбрали имя. Гормоны, два дня жалости к себе и прикосновения Луи, которых он жаждал со вчерашнего вечера, заставляют горло сжаться, а глаза наполниться слезами. Он шмыгает носом, и Луи отводит взгляд от живота Гарри. — Малыш, что… Гарри утыкается лицом в шею Луи, заглушая рыдания толстовкой. Ошеломленный собственными эмоциями и присутствием альфы, Гарри не может найти слов, чтобы объяснить, поэтому он просто качает головой и надеется, что тот поймет. — Хочешь заказать пиццу? — спрашивает Луи, обнимая Гарри, и омега смеется и одновременно всхлипывает. — В морозилке и так две штуки, — бормочет Гарри, не поднимая головы. — Я думал съесть мороженое на ужин. — Малыш, — водя кругами по бедрам, Луи прижимается носом к шее омеги. Они даже не могут как следует обняться из-за живота, и эта мысль, а также воспоминание о том, сколько времени ему потребовалось, чтобы сбросить вес после рождения Шарлотты, заставляют Гарри снова плакать. — Можно я выпущу феромоны? — Пожалуйста, — просит Гарри срывающимся голосом. — Прости, что я опять сопли распустил. — Тише, — шепчет Луи, его запах наполняет легкие Гарри, когда тот вдыхает. — Иногда можно. — Нет. — Кто сказал? — Луи отстраняется, поднимая пальцем подбородок Гарри и заставляя его встретиться с ним взглядом. — Тебе позволено плакать, Гарри. Или расстраиваться, или злиться, или… Тебе позволено испытывать чувства. Даже если ты злишься на меня. — Я не хочу испытывать такие чувства, — говорит Гарри. Он вообще еще ни разу не злился на Луи по-настоящему. Во всяком случае, пока. Он опускает подбородок, глядя на свой живот. — Ты… Ты слишком добр ко мне. Слишком добр и слишком снисходителен к моему настроению, тревогам и всему остальному. Ты замечательный. А я… я делаю поспешные выводы и несправедлив к тебе. Я много требую от тебя. Ты хорошо заботишься обо мне, а я… Все, о чем ты когда-либо просил меня, это встретиться с твоей семьей, а я отказался. Прости. — Но ты скоро это сделаешь. Ты встретишься с ними, и они полюбят тебя так же сильно, как и я, — говорит Луи так искренне, что Гарри хочется ему верить. И только спустя пару секунд они оба осознают, что сказал Луи. Альфа часто моргает, Гарри раскрывает рот от удивления. — Луи, — начинает омега, качая головой. Он хочет сказать Луи, что тот неправ, что Луи не любит его, он не может любить его, но не может заставить себя вымолвить хоть слово, когда его собственное сердце больше ничего не хочет, кроме злополучных трех слов. — Я… Я знаю, что ты не веришь мне. Но я люблю тебя, и я люблю нашего ребенка. Гарри быстро моргает, чтобы сдержать новую порцию слез, все еще не в состоянии ответить. — Итак, ты хочешь пиццу? Гарри только кивает, слишком потрясенный признанием Луи. Конечно, альфа любит ребенка. Но кажется невозможным, что он может любить и его. Беременность Гарри, должно быть, воздействует на альфа-инстинкты и эмоции Луи. Томлинсон отправляет его в гостиную, пока ставит пиццу в духовку, и Гарри садится, сжимая пальцами колени. Когда Луи присоединяется к нему на диване, омега вспоминает, во что он одет, и краснеет, пытаясь поправить халат. Но Луи похлопывает его по колену, безмолвно прося выпрямить ноги, чтобы сделать массаж. Гарри откидывается на спинку дивана и закрывает глаза, не в силах смотреть, как альфа так нежно с ним обходится. Физических ощущений более чем достаточно, чтобы заставить его сердце сжаться. Их пятничный фильм на этой неделе — «Красотка», одна из любимых картин Гарри. Он помнит, как смотрел его в кинотеатре с Ричардом, когда фильм только вышел в прокат. Его шокировала сама идея, что альфа нанял бы проститутку-омегу в качестве компаньонки и не ожидал бы секса. Несмотря на недостатки, Гарри все еще нравится этот фильм. После того, как они съедают пиццу, Луи приносит блюдо с мороженым, и, как только омега доедает свою порцию, он ложится на бок, положив голову на колени мужчины, и малышка начинает исполнять уже привычный ночной танец. Луи проводит пальцами по волосам Гарри, слегка почесывая кожу головы, и говорит: — Я удивлен, что ты предложил этот фильм. — Почему? — Ну, Ричард Гир примерно на двадцать лет старше Джулии Робертс, — говорит Луи, указывая на экран, где Эдвард взбирается по пожарной лестнице в квартиру Вивиан. — Да, но он… — Гарри останавливает себя, чтобы не сказать «альфа», но Луи тут же напрягается. — О. Гарри приподнимается на локтях и садится. — Я, эм… — Вообще, я-я не хочу, чтобы ты объяснял. Я понимаю, — собрав пустые тарелки из-под мороженого, Луи встает и уносит их на кухню. Когда он не возвращается, Гарри ставит фильм на паузу и следует за ним, наблюдая за спиной Луи, пока тот стоит у раковины и вручную моет несколько тарелок вместо того, чтобы поставить их в посудомоечную машину. Гарри нечего сказать. Он знает, что Луи понял его мысль, но Стайлс уверен в своей правоте. Для альфы быть на двадцать лет старше омеги — нормально и определенно приемлемо в их обществе. Люди редко что-то говорят, когда шестидесятилетний альфа встречается с сорокалетней омегой. Для альф обычное дело быть старше своих партнеров. Но Гарри может пересчитать по пальцам одной руки количество пар, знакомых ему лично, где альфа моложе, и он не может вспомнить ни одной пары, где альфа младше на двадцать лет. Гарри знает, что Луи чувствует его присутствие и делает вид, что не замечает. И поскольку омега не знает, что сказать или что еще сделать, он идет в спальню. Он вешает халат и снимает эластичные трусы с высокой талией. Омега не достает шелковую пижаму, вместо этого натягивая боксеры Луи. Он их сильно не натягивает, да это и невозможно, так что они почти ничего не прикрывают, но это лучше, чем быть голым, и они точно останутся на нем на утро. Несмотря на то, что малыш икает, Гарри чувствует себя еще более одиноким, чем вчера, и пока он чистит зубы, мочится и втирает лосьон в тугую кожу живота, это чувство только усиливается. Лежа в кровати, Гарри поворачивается лицом к открытой двери, натягивает одеяло на плечи и закрывает глаза. Луи прочищает горло, и Гарри фокусирует взгляд на его лице. — Ты хочешь, чтобы я остался? — Ты хочешь остаться? — спрашивает Гарри, и Луи фыркает, засовывая руки в передний карман толстовки. — Всегда, — голос срывается. — Пока ты хочешь остаться, я хочу, чтобы ты оставался, — говорит Гарри, и он знает, что в его голосе звучит отчаяние. Сначала Луи стоит, не говоря ни слова, затем единожды кивает, заходя в комнату. — Хорошо. Гарри наблюдает, как он заходит в ванную и закрывает дверь, и утыкается лицом в подушку, как только Луи скрывается из виду. В ту секунду, когда альфа выходит в одних боксерах, Гарри пытается извиниться: — Прости… — Не надо, Гарри, — говорит Луи усталым голосом. — Я не хотел тебе говорить. Я знал, что меня ждет, и ты не можешь заставить себя чувствовать. Можем мы просто… оставить это? Быстро кивнув, Гарри шепчет: — Да. Он не сводит глаз с Луи, пока тот не забирается в постель, под одеяло, непроизвольно пуская прохладный воздух. Малыш снова шевелится, и Гарри прижимает ладонь к животу. Луи придвигается ближе, и впервые его запах отличается. От него пахнет странно, омега не может определить его эмоции и удивляется, почему ему так легко различить ноты его феромонов, когда обычно это вызвало трудности. От первого прикосновения кончиков пальцев Луи к его боку разливается тепло, и, когда он проводит рукой по ребрам Гарри к его бедру, останавливаясь чуть выше пояса боксеров, ребенок толкается в районе пупка. Прижимая ладонь к этому месту, где, как он считает, попка ребенка, Гарри молится, чтобы малышка не начала снова икать. Медленно Луи сокращает расстояние между ними, прижимаясь грудью к спине Гарри. Он проводит рукой по животу омеги, так же, как он делает каждую ночь. Волосы Луи щекочут, а его борода царапает нежную кожу между лопаток, когда он прижимается лбом к шее Гарри. Малышка пинается два раза подряд, и Луи резко втягивает воздух. — Это… Гарри едва дышит. — Да. Проводя пальцами по животу, Луи моргает, и Гарри чувствует, как длинные ресницы касаются его кожи. Малыш снова толкается, и грусть сквозит в их смешанных феромонах. На следующий день Луи изо всех сил старается вести себя как обычно. Он называет Гарри «малыш», присылает ему десятки детских имен и просит его прогуляться в парке напротив их многоквартирного дома, все время держа его за руку. Он готовит макароны на ужин и массирует Гарри поясницу, и если бы омега не был рядом прошлой ночью, он бы не заметил разницы. За исключением слабого оттенка печали в его запахе. Но это достаточно быстро проходит, и с приближением праздников и надвигающимся третьим триместром Гарри отодвигает это на задний план.