Счастливое число

Радость познания тайн Пламени Иетсуна почувствовал, когда был учеником Талбота. Нечто подобное он ощущал в первой жизни, когда впервые поступил в университет по настоянию Кавахиры. Тогда он с восторгом воспринял лекции и семинары, на которых за неверные ответы не наказывали физически. Тсуна мог готовиться в своём ритме, никто не надзирал за ним, пока он делал домашнее задание. Конечно, обычная школа после уроков Емитсу уже казалась ему достаточно хорошим местом, но в Средней Намимори ему было безумно скучно – по настоянию отца программа была пройдена на несколько лет вперёд. Поэтому там он просто отсыпался на уроке после тяжёлых тренировок, и, кажется, так и возник слух, что он двоечник, который у кого-то покупает ответы на контрольные и домашние задания, а сам ни на что не способен. Вообще, Савада в который раз убедился, что идиотизм людей не знает границ. А потом пришёл Реборн и своими издевательскими тренировками всё испортил. То, как он учил, вообще было не похоже на предыдущий опыт Тсуны, такие тренировки, наверное, могли бы облегчить новичку принятие мафии, но он, на самом деле, новичком давно не был, потому и восторга не ощутил. Зато Савада обнаружил схожесть Реборна с отцом в желании полностью контролировать ученика – его внешний вид, успеваемость и мысли. Последнее навсегда отвратило его от Аркобалено Солнца: он начал подсознательно провоцировать Реборна, делать что-то назло, не в силах сдержать гнев, что в очередной раз кто-то, пользуясь своим превосходством в силе, пытается слепить из него что-то своё. Кончилось тем, чем кончилось. Аркобалено Солнца встал на сторону более мягкого Ёши. В университете же он столкнулся с возможностью получать интересные ему знания почти в своём ритме. После требований отца напряжная для других новоиспечённых студентов академическая программа показалась вполне комфортной. И вот теперь с Талботом Иетсуна почувствовал то же самое. Он думал, что избавился от тяжести на сердце, и теперь Пламя его стало сильнее. Он думал, что с этой мощью освоил всё, чему его учил Емитсу и что не удавалось раньше. Талбот, не говоря ни слова о его ситуации, просто показал разницу на деле. Иетсуна решил не связываться с семьёй, но, как оказалось, не простил. Ни отца, ни Тимотео. К брату тоже были вопросы, но что бы там ни мнил о себе Ёши, его достижения были наполовину достижениями Девятого, страховавшего настоящего наследника с таким уникальным Пламенем, пока подставного в это время дрессировал надеющийся на ещё большую власть Емитсу. И пока Иетсуна выживал, Тсунаёши мог резвиться в сети, где поначалу за ним осторожно подчищали следы умельцы Семьи, изобретать собственное оружие с друзьями и подосланным Спаннером, тренироваться в играх с ними и находить союзников. Нет, Тсуна не отметал собственных достижений брата, но следовало понимать, что тот не достиг бы таких успехов, если бы с самого начала за ним не стояла Семья. Скорее, слишком любопытного и одарённого пацана, сующего нос не в свои дела, прижали бы уже после первой вылазки. И трудился бы он на кого-то дальше уже не в таких комфортных условиях. Желал ли Иетсуна такого брату? Поначалу да, очень. Во второй жизни и даже в третьей, пока он захлёбывался отчаянием в ледяной ловушке. После упражнений с Талботом Тсуна понял, что хочет совсем другого. Брат считал его завистливым и мелочным человеком, целью всей своей жизни видящим отнять всё, что принадлежало Ёши. Что ж, может, и правда Иетсуна таким был – завидовал брату, не ценящему то, что уже имел, но в отличие от Тсунаёши и Емитсу он никогда не посылал за родной кровью профессиональных убийц и не прикладывал усилий собственноручно, чтобы столкнуть брата с трудностями. Всё, что он делал каждый раз – пытался найти свою дорогу. Как умел. И ни разу он не нападал на Вонголу до тех пор, пока люди Вонголы не нападали на него. И всё же Талбот был прав: каким бы самоуверенным Иетсуна ни был, он не отпустил, не решил свои проблемы и то, что он знал о Пламени было каплей в огромном океане. «В конце концов, почему я вообще решил, что отец хотя бы этому научит меня добросовестно, если знал, что он видел во мне лишь пешку?» – думал Савада, объятый Пламенем и с высоты смотревший на ирокез Талбота, в свою очередь ожидавшего возвращение Тсуны на земле. Для того, чтобы освоить любимый трюк и визитную карточку брата, ему не пришлось использовать ни таблетки отца, ни пули Реборна, ни даже артефактные перчатки как у Ёши. Только Пламя и собственную волю. – Хорошо, молодец, ребёнок, – усмехнулся Талбот, похлопав его по плечу, когда Тсуна спустился. В этой жизни парень даже не стал возражать, что давно стал взрослым. Уж точно не в глазах кого-то настолько древнего. – Спасибо, старик. – Что ж, теперь, я полагаю, ты готов к следующему шагу. Под следующим шагом Талбот, как оказалось, подразумевал более тонкое управление Пламенем. – Каждый дурак может забросать противника огненными шарами или спалить живьём, если силёнок хватит. А ты попробуй этим же Пламенем сделать гравировку на кольце! Вот что значит настоящее искусство, подлинное владение силой. Иетсуна, сидящий над десятком испорченных заготовок под кольца, только нервно хмыкал, вспоминая, как их, свежеиспечённых Аркобалено, придавил Пламенем Шахматноголовый. Интересно, это был камень в его сторону или Талбот в принципе не сильно уважал остальных Пламенных? Стоило вспомнить про Кавахиру, как тот явился собственной персоной, в этот раз даже без маскировки, и потребовал Саваду Иетсуну в качестве Аркобалено Неба. И тут случилось неожиданное: – Нет. Казалось, они оба одновременно с удивлением посмотрели на Талбота. – Нет? – мягко и вкрадчиво уточнил изумлённый Кавахира. – У тебя вроде бы всегда был хороший слух, – отрезал старик. – Разумеется, нет, я не собираюсь отдавать первого за столетие ученика, чтобы ты бездарно скормил его способности Системе. На лице шамана появилась усталость, словно они много раз говорили на одну и ту же тему. – Ты жалеешь свой труд и потенциал одного человека. Но из-за твоей жалости погибнут миллионы. Люди, среди которых может родиться будущий шаман, гениальные художники, кузнецы, врачи… Их жизнь коротка, но даже тебя удивляют их творения. Иетсуна, слушая, покачал головой. Эти слова… Они звучали вовсе не так, как звучали бы слова ненавидящего весь людской род существа. Бермуда действительно ошибся, а он, Иетсуна, оказался прав. Кавахире и самому это не очень нравилось. – Я мог бы… – Молчать, когда взрослые разговаривают, – разозлился Талбот и вцепился сильной, натруженной рукой в его плечо. – Много раз я слышал эти речи, много раз ты плакался на свою долю, Кавахира. Однако моё решение останется неизменно. Если этот мир не может выжить без силы этого ребёнка – что ж, тогда этот мир достоин того, чтобы погибнуть. Однажды я уже позволил тебе увести моих лучших учеников. Но пока Савада Иетсуна не закончил обучение, он находится под моей опекой, решения о его судьбе тоже принимаю я. Мой ответ – нет. Кавахира молчал. Выглядел он так, словно у него болел зуб, но, похоже, ничего не мог ответить на эту пламенную речь. Иетсуна, честно говоря, ему сочувствовал. Он был благодарен шаману за первую, пусть и короткую, но относительно счастливую и спокойную жизнь. И хоть долг свой перед ним Тсуна считал оплаченным уже дважды, это не отменяло чувство тёплой привязанности с одновременным пониманием, что при необходимости Кавахира никого не пожалеет. – Твоё мнение не изменить, Талбот? – Если ты так дорожишь этим миром и ещё не готов умирать, почему бы тебе не использовать свою любимицу для его спасения? – усмехнулся старик. – Дочери Сепиры и так… – Я тоже, – отрезал Талбот. – Я последний из своего рода и уже стар даже по нашим меркам. Своего ученика как расходный материал я не отдам.