Je suis toujours seul

— Пирожочек, не заглянешь в гости? — мурлычет голос над моим ухом, и я от неожиданности отскакиваю к ближайшей стене. Парни в идеальных костюмах-форме и в чуть ли не накрахмаленных белых сорочках выглядели как лучший девчачий бойз бенд — здесь тебе и высокие и низкие, и худощавые и массивные, и натуральные и не очень — мальчики на любой вкус, сказал бы сутенер, говнари элитнейших пород, говорю я. В общем, им бы микрофоны, да в тур по городам, а не вот это вот все. — Что опять? — скалюсь, перехватывая удобнее черную кожаную сумку с планшетом и тетрадями внутри, прикреплённый значком бренда чуть ниже ручек, посередине, незаметно поблескивает. — Давайте сразу распишусь всем на груди, а то этот ваш фанатизм по мне слишком уж выматывает. Эрик ухмыляется и практически падает на локоть, облокачиваясь о стену возле моего плеча. Он склоняет голову и пальцами наигранно брезгливо разглаживает ворот идеально выглаженной водолазки. — Ты вот умненькая же киса, да? — склабится одноклассник, — давай пройдём с тобой один маленький блиц, а? Вы же девчонки любите такой интертейнмент. Святые, я лишь планировала зайти к учителю русского языка и литературы, Юрису, чтобы попросить дополнительное задание и узнать, нужно ли мне будет сдавать какие-то работы в силу моего отсутствия в будущие дни, а затем вернуться к друзьям и весь урок пялиться на Александра Григорьевича… Но мои планы рушатся из-за того, что несколько недоумков возомнили себя Богами и вершителями Вселенной и этой школы в частности. — Своих мозгов не хватает для этого, да? — дергаю плечом, отшатываясь от Мартынова, и натыкаясь на окруживших меня остальных членов этого недоделанного бойз бенда. — Да тут, знаешь, какое дело, киса, этот тестик, — изображает в воздухе кавычки, — покажет нам, кто ты есть на самом деле. — А вам так не ясно? Алина Старкова, девушка семнадцати лет. Что-то ещё, мартышка? — презрительно оглянув (я не могла сделать иначе), попыталась пройти дальше, но массивная шкала в виде собеседника мигом встала передо мной, преграждая путь. Ох, как жаль, что они не поймут мою чудеснейшую отсылку на Лермонтова и Мартынова… Через пять минут звонок. К Морозову опаздывать не хотелось. Точнее так: я не могла к нему опоздать, просто не имела права и желания. — Да что ты церемонишься с ней?  — подает голос Соколов, и Эрик вскидывает левую бровь, всем своим видом демонстрируя мнение «не спросили Сокола да и, собсна, нахуя». — В шейку ещё поцелуй. Вправь, ей бы понравилось, да, дорогая? Мои руки сжимаются в кулаки, но на моих губах проскальзывает миловидная улыбка, не позволяющая угадать мои мысли и то, что мне хотелось бы сделать с ними за их слова и действия. — Антоха сказал доставить её к нему, — тут же влезает Фирсов, — а как это произойдёт, уже не важно. — Вот как мне строить коммуникации с людьми, если вы вечно меня торопите? — Эрик фыркает и, закатив глаза, отталкивается от стены, — а потом «Эрик злой, Эрик пиздит», тьфу на вас, — продолжая бубнить проклятия в адрес приятелей, он разворачивается и проводит в воздухе рукой, призывая их следовать за собой. Егор похлопывает меня по лопаткам, и я решаю не лезть на рожон, тем более что внеочередные проблемы на сегодняшний вечер не были запланированы. Тем более что внутри меня трясет, а паника с каждой секундой охватывает всё больше; последний раз я чувствовала такое только рядом с бывшим. Или на экзамене. Но сейчас я не должна показать ничего, кроме превосходства над ними, гордости и безразличия. Включить холод и милую улыбку. Мы прошли в пресловутый кабинет, что ничуть не изменился в своём интерьере — разве что слой пыли стал ещё больше, но в целом, все как и прежде — те же стройматериалы, тот же диван, обтянутый пленкой, тот же Власов на нем, вальяжно курящий, широко расставив ноги, и все та же Покровская сзади него, обнимающая за шею, что-то шепчущая на ухо и ехидно улыбающаяся. Позади — её подружки и ещё парочка овец и козлов из других стад: из параллельных или десятых классов. — Как хорошо, что ты решила ко мне заглянуть, — промурлыкал Антон, стоило только двери закрыться за моей спиной. — Что тебе нужно опять? Давай быстрее, мне на урок пора в отличие от вас, — хмуро смотрю прямо в его глаза. Парень медленно курит, наслаждаясь дорогим табаком, и скользит изучающе липким взглядом по мне так, что вмиг становится не по себе. — На Милану так смотри, милый, не боишься, что ревновать будет? — Заткнись, — с напором, возомнив себя вершительницей моей судьбы, говорит упомянутая и усмехается. — Такие как ты, не нужны таким, как Антон. — И слава всем святым, зайка, — это было сказано весьма искренне. Побоюсь Святых, чтобы в меня втюрился кто-то из этого стада. — Что надо-то? — Ой, что такое, к папочке захотела, малышка? — мерзко усмехнулся Фирсов, и бурный хохот раздался за моей спиной. Я же, сделав над собой усилие, проигнорировала выпад парней, продолжая гипнотизировать парня перед собой: — Ну? — Такая строптивая с нами, что я никогда и не подумал бы, что ты крыса, — наконец начал лидер. — Что? — я сдвинула брови к переносице, абсолютно не сращивая претензии. — Вот ты, очевидно, не знаешь правила жизни в условиях действующих группировок. Так ведь? — К чему ты вообще это ведёшь? Антон встает со своего импровизированного трона и подходит ко мне вплотную настолько, что я вижу каждую родинку на его шее. Он вынимает сигарету, подставляя ее фильтр к моим губам, и я хмурюсь, но принимаю никотин. Парень ухмыляется, наблюдая, как я принимаюсь тянуть смог из его рук и выдыхаю клубы через рот, усмехаясь. Он безотрывно следит за моим лицом, поднося никотиновую палочку к своему рту: — Скажи же мне, Алиночка, что делают на улице с предателями? Я выдыхаю дым в его лицо и снова вопросительно смотрю. Мне удивительно спокойно, хотя сердце бьется слишком быстро и я могу чувствовать пульс на своей шее, в районе скул. Парень выкидывает сигарету на пол, кто-то тушит ее, и свободной рукой подцепляет ворот на моей водолазке правой рукой, касаясь моей кожи. Мне резко захотелось помыться или сбежать. Он медленно скользит грубыми пальцами по моему плечу, поворачивает мою ладонь, оголяя от рукавов, а я ловлю благодатный ахуй, искренне округляя глаза до такого состояния, что, залей в них молока, вполне можно будет выставлять на улицу котятам. Это я о блюдцах, если здесь присутствуют тугодумы. (Всех люблю). — Анто-о-ш? Ударь её уже и пойдем, — кажется, обеспокоенно воет Милана, обходя диванчик и приближаясь к нам. — Святые, ты можешь выражаться без метафор? Можно конкретнее, сладкий, — насмешливо произношу обращение, — а то твоя ебанутая подружка сойдет с ума от эдакой близости. И лапки убери, к слову, пока я папочке не нажаловалась. И не важно, что я никогда ему об этом не расскажу. Хотят считать меня богатой и избалованной, не знающей ничего о жизни папиной дочкой? Пусть считают. Над осталось недолго контактировать — каких-то пол года, и после я, надеюсь, их больше никогда не увижу. Если только по новостям на «Первом канале» в эфире про наркоманов или обнаглевших мажоров (какими они уже являлись), решивших, что им можно всё. — Не понимаешь, да, — горько усмехается парень, ослепляя улыбкой и наконец-то убирая от меня свои ладони, но не отдаляясь. — Жалко, что уж. Ладно, давай тогда расскажу. Кто-то анонимно нажаловался завучу, что мы обижаем бедных деток, а затем запрещаем об этом рассказывать и угрожаем. Знаешь, это, конечно, не впервые нам такое слышать и терпеть. И мы стали думать: кто это мог быть? Кого стоит проучить как следует в очередной раз, уже не ради забавы, а в воспитательных целях? И, представляешь, кис, все дороги привели к тебе. Удивительно, не так ли? — Вероятно, дороги, которые вы нюхаете, раз несете такую чепуху и занимаетесь этой хуйней. — Антон, сделай с ней что-нибудь уже и пойдём! — капризно хнычет Покровская, собственнически касаясь руки своего парня (который отдал все своё внимание мне, да и смотрел куда более заинтересовано). — Она меня бесит! — Милана, отойди, — спокойным и одновременно агрессивным голосом произносит Антон, одергивая свою руку от девушки. — Не видишь, у меня серьёзный разговор? Она оступается и притихает. На моих губах появляется ухмылка. — Маленькая беззащитная девочка, — произношу я собственные мысли вслух, смотря на Покровскую с откровенным сочувствием (нормально ли это испытывать сочувствие к тому, кого ты ненавидишь?) и злостью . — Только и можешь, что поддакивать ему и прятаться за его спиной. А когда он тебя киданет, что делать будешь? Ты, наверное, не совсем понимаешь, что он с тобой может поступить так же, как и со всеми теми, кого вы затаскиваете сюда. И с вами тоже, если вы сделаете то, что ему не понравится, — я оглядываю людей позади парочки и позади себя. — Прогнулись под Антошеньку и радуетесь, что вас опасаются пятиклассники и шугаются в коридорах. Но знаете, страх — далеко не похвальная эмоция. Уважение — вот, чего вы хотите. Уважение, которое испытывают к Зое, — я выразительно взглянула на Милану, чувствуя как она полыхает от злости, — к Николаю, — следом — прямо в глаза Антону, — Казу, Жене, Матиасу, Нине, даже Уайлену! И к многим другим. К тем, кто защищает, а не обижает слабых. К тем, кто любит себя без потребности возвышаться над кем-то. Вы завидуете. Стадо напуганных антилоп, возомнивших себя львами и гиенами. Вас в детстве недолюбили или что, я никак понять не могу? Эмоции и слова льются из меня беспрерывно, пока в комнате царит абсолютная тишина. Кажется, прозвенел звонок во время моей великолепной речи. Когда я замолкаю, об мою щеку прилетает звонкий удар с правой стороны легкой ладонью с довольно массивным кольцом, кажется, на указательном пальце, которое остро, режущей болью задевает мою нежную кожу. Жжет. Я смотрю в глаза Антону, параллельно начиная слышать тихие перешептывания, перерастающие в громкие недовольства и предложения, что со мной сделать. Удовольствие. Удовольствие растекается по моему телу. Ни страха, ни паники. — Заткнитесь! — громко рявкает Власов и мигом его стадо затихает. Ясно. — Милана, я не разрешал тебе трогать ее, подходить ко мне ещё ближе. Зачем? — он говорит медленно, словно с малолетним ребёнком, но в его голосе можно явно выявить нотки угрозы и недовольства. — Антон, но я… — она произносит практически тихо и дрожащим голосом. — Она.. — Потом поговорим с тобой, — обрывает ее на полуслове, не позволяя закончить фразу. Ах, а так было интересно, что я там натворила такого. Может, сказала где-то неверно? — Значит, ты ничего не говорила про нас? — он вновь обращает свой взгляд на меня. — У меня не так много свободного времени и… — меня вновь прерывают: незнакомый, звонкий и противный голос. Ах, а я уже такие слова придумала, жаль, они их не услышат.. Устало скольжу взглядом по стоявшей в дверном проеме женщине. Длинный серый кардиган, усыпанный столь крупными катышками, словно его хозяйка весь вечер пролежала в репейнике, а темно-бордовая юбка в пол и высокий хвост и вовсе не вписывались в привычно слащавый стиль местных обитателей. — Что у вас здесь происходит?! *** «Компанию» быстро разгоняет, как оказалось, специалист по воспитательным работам. Кричит, кажется, на всю школу и грозит рассказом родителям о проделках их детей. Ха-ха-ха. Она подумала, что «друзья» решили прогулять уроки и собрались в заброшенном кабинете, чтобы покурить и поорать во всё горло, а может что ещё похуже. «Так себе специалист», — невольно думает Алина, тихо шагая по школьному коридору в сторону кабинета. Опоздала, всё же. На двадцать четыре минуты. Стыдно. Как оправдаться? Может вообще не идти? Сказать, что плохо стало? Но врать не хочется ему. Он по-хорошему с ней, а, значит, и она так же должна. Не должна, хочет. Ее, так названные сомнительным специалистом, «друзья» успешно смотались домой, так и не успев ничего сказать вслед и на прощание Старковой. Кажется, у них ещё будет данная возможность: минимально — завтра. Но сейчас она не думает об этом. Всё равно. Аккуратно, несколько раз постукивает по двери и открывает ее, заглядывая в просторный кабинет, посередине которого стоит Александр и переводит на нее сосредоточенный, внимательный взгляд: — Здравствуйте, извините за опоздание, можно войти, Александр Григорьевич?.. — выдыхает, произнося почти тихо. — Здравствуйте, Алина, — со скрытым удивлением произносит учитель, отрываясь от написания на доске решения задачи. — Я уж думал, вы решили не посещать занятие. Проходите, после урока останетесь и, будьте добры, объяснитесь. Девушка тяжело выдыхает и кивает, проходя на своё место — рядом с Женей Сафиной, позади Зои и Николая; на первом ряду четвертой парты. Стыдно. Стыдно. Стыдно. — Куда ты пропала? Мы думали, ты ушла и не сказала.. — шепчет Женя, заинтересованно смотря на подругу. — Что у тебя с щекой, милая?.. — Жень, не сейчас.. — мотает головой, касаясь ноготками места, куда ей несколько минут назад прилетела пощечина от Покровской. — Я потом всё расскажу, ладно? Но у меня всё в порядке, просто легкое недопонимание с одним человеком было. Не беспокойся. — Я верю и надеюсь, — слегка улыбается, поглаживая по руке. Пододвигает к Алине свою тетрадь, чтобы та переписала необходимый материал. Старкова чувствует на себе взгляд Морозова, но так и не осмеливается поднять на него взгляд. Ей ещё отмазку придумать нужно.. не говорить ведь, что её приволокли в дальний кабинет и ебали мозг! «Власов и его овечки?» — гласит записка, которое быстрым движением руки и тела кладет Назяленская на стол позади себе. А почерк, кажется, Ланцова. — В смысле?.. — шепчет Алина, наклоняясь к паре. — Я не тупая и сложить дважды-два могу, Алин, — легонько улыбается Зоя, вздыхая. Кажется, ей знатно поднадоели эти недоделанные Святые. — Зой.. — лишь успевает прошептать в своё (или их?) оправдание, перед тем как раздается мужской баритон, хорошо поставленный и четкий голос: — Алина, вам всё понятно по новой теме? — Понятно.. — пожимает плечами, пробегаясь взглядом по Жениным записям. Понятно, что ничего не понятно, но этого учителю знать не обязательно. Физика никогда не была её сильной стороной. — Я рад за вас, — легонько улыбается, кивнув. «Сделал вид, что поверил», — думает Старкова. Александр думает лишь о том, что извелся за то время, пока девушки не было рядом с ним, в этом кабинете, пока она не отвечала на его сообщения и несколько звонков. Когда одноклассники и друзья говорили о том, что она пришла в школу и должна была прийти на его замену (которую, к слову, поставили очень не к месту). Что случилось? Почему не пришла? И вот она заглядывает в кабинет, смотрит своими большими карими, но до безумия, до бесконечности уставшими глазами, которые ещё вчера горели огнем и искрами, когда он забирал пса. Точно что-то случилось, и он должен убедиться, что у неё всё хорошо. Обязан. Звенит звонок, осведомляющий о том, что замученные восьмью уроками дети могут уйти из заточения стен Лицея. Ученики резво поднимаются со своих мест, собирают вещи, Уайлен даже умудряется не забыть протереть записи с доски, и разбегаются кто куда: домой, к репетиторам, на работу или просто прогуляться. Алина прощается с друзьями, через Женю передает «привет» Давиду, который улетел в Москву на очередную олимпиаду, пообещав позвонить вечером и рассказать обо всём, что случилось. Она ожидает, пока класс покинут все и в помещении останется лишь её особа и Александр Григорьевич. Медленно подходит к его столу, так и не набравшись сил придумать достойную отмазку. Лучше недоговорить чего-то… — И где же ты была всё то время, когда у тебя был урок? — спокойно спрашивает учитель, разворачиваясь на стуле к девушке. — Почему вы постоянно переходите с «вы» на «ты»? — невольно подмечает, хмыкая. — До этого мы находились на людях. И я разрешил тебе так же называть меня на «ты», но ты не прислушалась к этому, — мягко улыбнулся, поднимаясь со своего места. И ей приходится сделать над собой усилие, чтобы не проследовать взглядом за ним: на верх. — Так какова причина опоздания, Алина? — Я.. — слегка запинается, отводя взгляд и выдыхая. Не нервничать. Спокойно. — Говорила кое с кем. Извините, такого больше не повторится. — С кем же? — опирается бедрами об первую парту второго ряда, заинтересованно смотря на ученицу. Его взгляд меняется через секунду на обеспокоенный, когда он натыкается глазами на тонкую, красную полоску на её щеке. — Что с щекой? — Упала. — Мигом выдает заранее подготовленный ответ. Не говорить же, что Покровская влепила ей пощечину. — Но всё хорошо, мне не больно. — Когда упала? — он проводит пальцами по ране, и Алина легонько вздрагивает. — Извини, извини.. Старкова мотает головой в знак того, что ей совсем не больно, и слабо улыбается. Святые, кто вообще такие кольца придумал, что задевают настолько сильно… — Вчера, — выпаливает первое, что приходит в голову: ответ заставил ждать себя слишком долго, и Морозов мог уже что-то заподозрить. Мужчина качает головой, вздохнув: — Если бы ты упала вчера, рана бы уже начала заживляющий процесс и ты бы не дергалась настолько сильно. Щека бы не была такой алой, а приняла бы относительно привычный цвет. И утром ты была в порядке. Что случилось? — спрашивает более настойчиво. — Не ври. Девушка хочет ударить себя по лбу, но сдерживается. Молчит. И в этом молчании больше слов, чем она сказала за всё время нахождения с ним сегодня. — Бинго… — тихо протягивает, поджимая губы. Стыдно. — Произошло небольшое недопонимание с одной особой, и она решила применить физическую силу, действуя исключительно на эмоциях, поддавшись им. Александр кивает, не отрывая взгляда от девушки, промакивает ватный диск перекисью, которую достает из аптечки, и аккуратно, мгновенно обдувая воздухом во избежание неприятных ощущений, прислоняет его к Алининой щеке. Та тихо шипит, но не возражает: так явно будет лучше; да и говорить что-либо резкое точно не в ее перспективе и праве сейчас. — И кто же эта «особа», не умеющая сдерживать эмоции? — спокойно произносит, смотря своими проницательными, тёмными глазами в её светло-карие с частичками зеленого. Он заметил это ещё в их первую встречу у магазина… Кажется, сам черт принес его в этот район. Не самый плохой в его родном городе, но и не тот, где он знает каждый уголок, не тот, где тихо, спокойно и точно знаешь, что не встретишь гопников по пути домой. Он предпочитает держаться подальше от данной прослойки населения: нет, ему вовсе не страшно — разряд по самбо позволит постоять за себя, а здравая самооценка, уверенность и отличный словарный запас — унизить и прогнать куда-нибудь подальше. Как он попал к этому магазину? Всё просто: направлялся на встречу с инвестором в ресторан после тяжёлого рабочего дня в офисе и встречи с потенциальными партнёрами, но в последний момент она отменилась. Когда ему оставалось ехать менее пяти минут, мужчина позвонил ему и, извиняясь, попросил перенести встречу (его дочь заболела, и ему пришлось быстро разворачиваться, мчаться в школу к девочке и забирать домой на лечение). Он спокойно согласился, пребывая в довольно-таки хорошем настроении. Этот мужчина, Михаил, который должен был вложить свои деньги в его новый проект, был холост: жена ушла и оставила его одного с ребёнком (он был довольно искренним человеком и рассказал Александру об во время их первой встречи, объясняясь, почему пришел на нее с дочерью). Ругать, бранить его за любовь к ребёнку, злиться за отмену встречи по такой причине он не хотел. Не мог. Когда-то, в далёком детстве, ему самому не хватило внимания и любви отца. Лишать кого-то, даже незнакомого, такого удовольствия, такой необходимости он не в праве. Михаил — хороший человек и отец. Он испытывает к нему лишь уважение. Он заворачивает во двор, съезжая с главной дороги, и подъезжает к первому продуктовому магазину. Кажется, в холодильнике у него давно повесилась мышь, а последнюю неделю он питался в ресторанах и доставках. Стоит следить тщательнее за своим питанием. Выходит из машины, хлопая дверью, и смотрит в телефон, листая новости. Авария в центре города, рождение ребёнка у какой-то знаменитости, реклама курсов рисования… — Простите, — звучит женский голосок рядом с ним, весьма неожиданно и довольно уверенно. Александр поворачивает в сторону незнакомки голову, взглядом интересуясь, что ей нужно. — Вы, случайно, не можете купить мне пачку сигарет?. . Мне правда 18 лет есть, я паспорт дома забыла, а без него не хотят продавать здесь. Ему хочется искренне рассмеяться на данную вылазку очередного подростка: глупая девчонка. Он усмехается, оглядывая её снизу вверх, задерживаясь на больших глазах: они карие, но местами можно увидеть темные зеленые пятна. Она смотрит так, будто её просьба — вопрос жизни и смерти. — Прекрасная сударыня, — мягко говорит, наклоняясь к незнакомке, чтобы лишь она слышала его. — Я прекрасно знаю, как выглядят дамы старше восемнадцати лет, как они себя ведут. О вас же я не могу сказать ничего подобного. Переставайте злоупотреблять вредными привычками в раннем возрасте, курение убивает ваше здоровье. Девочка поднимает рассерженный взгляд на него. Ах, бедняжка, обиделась. Он лишь вновь усмехается, уже собираясь уйти и забыть об этой нагловатой особе. — Спасибо, — лишь слышит вслед, но следующие слова звучат громче, наполненные обидой и злостью: — Знаете что? Идите нахуй, козел, блять. Девочка разворачивается и уходит, а он, словно дурак, смотрит ей вслед, опешив от её слов. Чего только эти подростки себе не надумают, чего только не сделают и не скажут. Был ли он таким? Александр слегка улыбается вслед, качая головой. Его хорошее настроение не может испортить никакая нахалка с улицы. У него завтра много новых дел: работа во имя помощи другу в Лицее. С такими же подростками, как и эта девчонка с пагубной привычкой. Думал ли он о том, что встретит её в классе, которое ему дали на руководство? Никогда. И о том, что она будет в его мыслях целыми днями, тем более. — Неважно, — пожимает плечами, поджимая губы от колкого ощущения на щеке, послушно стояла рядом. Отводит взгляд, вздыхая. — Алина, я рано или поздно узнаю об этом. Лучше скажи мне сама, — поднимает её подбородок двумя пальцами, приклеив бежевый пластырь на царапину, заставляя смотреть на себя. — Я не буду ругаться. — С чего бы вам на меня ругаться? — фыркает, касаясь ноготками щеки. — Спасибо… Но я не хочу становиться крысой и подставлять человека. Я сама могу разобраться. Морозов тяжело вздыхает, усаживает девушку на свой черный, кожаный стул, коснувшись ее плеч, и садится перед ней на корточки, беря девичьи холодные руки в свои. Смотрит в глаза, спокойно молвит: — Я никого не буду ругать за это, никто не узнает, что ты сказала об этом. Я лишь хочу удостовериться, что моей ученице ничего не грозит. Лучше рассказать о своих проблемах и недопониманиях, поделиться с кем-то старшим, пока это не переросло во что-то большее и более серьезное. «Знали бы вы, Александр Григорьевич, что происходило, что происходит…», — думает Старкова, не имея силы не смотреть в глаза учителя. — «Именно то, что вы хотите сказать. Буллинг. Ну, или его попытки». — Я… — она резко выдыхает, следующие слова произносит практически шепотом, закрывая глаза: — Милана. Покровская. — Я думал, у вас нет разногласий, честно говоря, — его голос звучит по-прежнему ровно, но в глазах мелькает что-то схожее со злостью и мышцы в районе шеи напрягаются. — Ну точно... Только же утром с ней в луже умывались и голубя в дошике заваривали, как я не вспомнила? Мы же потом ещё как в «Леди и Бродяга» потянулись друг к другу на лапше и на ней же поцеловались — это ли не признак истинной дружбы, — нервно закатывает глаза, держась от того, чтобы не выругаться. — Она и её друзья невзлюбили меня с первого дня абсолютно беспричинно. Но всё нормально, мне всё равно. Она чувствует, как мужчина сжимает её пальцы своими. Кажется, ему не понравились её слова… Он поднимается, дав ей больше пространства вокруг себя. Внутри него бушует буря. Почему? — Наверное, мне пора… — девушка тихо произносит, слегка улыбнувшись в знак того, что с ней всё в порядке. — Меня правда не беспокоит это всё, вы не думайте.. А... и отец не придет на собрание, как вы понимаете… — Я знаю, он сказал, — кивает, надев свою куртку, открывает дверь перед девушкой. Алина думает о том, где родитель добыл номер классного и когда успел узнать о собрании. Думает о том, что он — джентльмен (невольно сравнивая со своим бывшим, который не отличался особыми благородными поступками). — Подвезти тебя, Алина? Святые, зачем она только вспомнила о Мальене… теперь щемящее ощущение вновь сковывает сердце, а в мыслях всплывают радостные моменты с ним: конфетно-букетный период (в котором, честно говоря, ни конфет, ни букетов не было, но Алина была последней влюблённой дурочкой, а поэтому её все устраивало), первый поцелуй с ним, ночные прогулки, объятия, походы на тусовки к его друзьям (правда там она выступала в роли его подруги, а не девушки, Мал говорил, что ещё рано рассказывать всем о их отношениях). Отец одобрял Оретцева: во-первых, он дружил с его родителями, а, во-вторых, паренек из обеспеченной семьи. Что ещё нужно для счастья дочери? Но потом что-то пошло не так. Его недостатки, которые он тщательно скрывал, начали выползать наружу и ранить, словно ядовитые змеи, укуса которых не ожидаешь. Эгоистичный, неверный, неэтичный, грубый, стал проводить время с «подругами» больше, чем с ней, с Алиной, со своей девушкой. Святые, как она могла не замечать этого раньше? — Алина? — она вздрагивает от внезапно громкого звука, пропав в собственных мыслях. — Тебя подвезти? — Нет.. нет, — мотает головой, улыбнувшись в знак благодарности. — Спасибо, я сама. До свидания, Александр Григорьевич. Она убегает, а он всё так же продолжает смотреть ей вслед, как и несколько месяцев назад возле магазина. Сумасшедшая девчонка. Она точно сведёт его с ума. Ещё немного и наступит весна, а это значит, что его классное руководство и занятия с детьми закончатся (что было правильным: у школьников экзамены, им не до ораторского искусства и предпринимательства). Он вновь полностью погрузится в бизнес и будет пропадать днями, ночами в офисе. Дома не ждут. И он вряд ли увидит её ещё раз. *** На протяжении всего пути от метро до дома Алина записывала голосовое сообщение в общий чат с друзьями историю её сегодняшнего опоздания: вкратце, без лишних подробностей. Она им относительно доверяла, но мало ли что может случится… Страх состоял не в том, что они могут кому-то рассказать об этом, вовсе нет, а в том, что они могут сделать, прославленные борцы за справедливость и правду, защиту слабых и спокойствие среди всех слоев Лицея. Быстро вспыхивающая в своих эмоциях Зоя или мыслящие логически, тщательно, но быстро продумывающие план действия с сильными руками и поставленным ударом Николай и Давид… или Женя, от которой чего только можно было ожидать и не ожидать. Она искренне улыбается, читая гневный поток сообщений от Назяленской о том, что она сделает с этими «недоношенными детьми, которых в детстве уронили на пол». Пытаться успокоить её сейчас бесполезно… Алина выключает экран телефона, надевает наушники и нажимает на «play» в приложении для музыки, прибавляя громкость. На душе даже легче стало. Она долго думала говорить об этом или всё же не стоит, но… рано или поздно они бы узнали? Лучше пусть выслушают от нее правду, чем кто-то другой наплетет с три короба лжи. Дышать как-то стало легче. И не так больно внутри. Спокойнее. Когда знаешь, что есть рядом люди, стоящие стеной за тебя, всегда лучше. Даже, если порой ты не уверен в этом, сомневаешься в них… *** Милана еле-еле поспевает за своим парнем, который уходит всё дальше по улице и не подстраивается под её темп, не ожидает ее, даже не оборачивается, она пытается догнать его в своих сапогах на каблуке, тяжело дыша и крепко держа сумочку в руке. Бегать по льду, слякоти и снегу в один момент не самое огромное удовольствие, которое можно испытать. Кажется, она унижается. Но сейчас ей всё равно. — Антон, подожди! Антон! — кричит вслед, наконец догоняя засчет того, что парень наконец останавливается. — Что случилось? Непонимающим искренним взглядом смотрит снизу вверх, пытаясь коснуться его рук, которые он тут же прячет в карманы. Чëрт, да что с ним такое?! — Кто тебе блять разрешил свои руки распускать? — он кричит, и Милана замечает, как старая женщина оборачивается на них, что-то шепчет себе под нос и уходит. — Ты должна была стоять позади меня красивой куколкой и молчать, хоть в тряпочку, хоть в ладошку, куда хочешь блять. А ты что нахуй сделала? — Она оскорбила тебя! Она оскорбила меня! Нас всех! Ты слышал, что она говорила, Антон? — она кричит в ответ, практически задыхаясь от недовольства. — Твои пацаны сами её чуть не избили в прошлый раз! — Я из-за тебя начал всё это дерьмо со Старковой. Ты попросила. Поэтому, будь так мила, куколка, не лезь блять уже не в своё дело, — он отряхает несуществующую грязь с плеча её куртки. — Ты меня вывела. Иди к черту, Милана. И заткнись лучше сейчас. — Антон, да что с тобой? Ты не слышал ее? — блондинка искренне не понимает, хватается ладонью за куртку своего парня, словно пытаясь удержать его. — Она же дура конченая! Ты сам про неё так говорил! — Заткнись. Бесишь. Ты и вправду маленькая, тупая и беззащитная девочка, эта Алина верно сказала. — Парень оборачивается, брезгливо стряхнув ладонь девушки с себя. Он не понимает, почему делает это, но внезапное отвращение к Милане настигло с головой, когда его девушка ударила его жертву. Злость. Он не умеет её сдерживать. — Мы расстаемся. — Антон! Подожди! Давай поговорим? — кричит девушка, но он уже не останавливается, ничего не говорит. Садится в машину к личному водителю и уезжает домой. Гребаная Старкова. Что б её… Её мир рушится. Она стоит посередине улице, как в нелюбимых сопливых мелодрамах, а по щекам стекают жалостливые слезы. Её любимый человек даже не захотел её слушать. Не захотел говорить. Он сказал ей, что она слабая. Согласился с этой дурой. Ей лишь остается надеется, что Антон остынет через пару часов, как это было раньше, и приедет к ней извиняться, под окна её городской квартиры, подаренной отцом на семнадцатилетние. Проходит час, два, пять после того, как Милана приезжает домой. Она проверяет телефон каждые несколько минут, не найдя в себе сил ни на еду, ни на домашнее задание. Даже тренировку на танцах отменила. Родителям, которые сейчас ужинали на первом этаже, соврала, что плохо себя чувствует. Она порывается написать ему, но, зайдя в чат мессенджера, видит под его ником «был давно». В других социальных сетях его вовсе найти не может. Он не мог её так вот бросить.. Он мог. Внезапное осознание прошибает на новую порцию нескончаемых слез. Её трясет, и она не может успокоиться. Сердце прошибает болью, колет, и она впивается ногтями в свои ладони. Сидя на коленях перед столом, она прямо там закатывает рукав домашней рубашки и тут же, замахнувшись, делает надрез. Кровь проявляется почти мгновенно — сначала выступают маленькие и крупные алые бусинки, которые в течение нескольких секунд сливаются в сплошную черту, а затем первая капля, оставляя за собой красный след, скатывается по запястью вниз. Милана всхлипывает тихо, беззвучно — она привыкла затыкать свои истерики с малых лет, чтоб никто не слышал, насколько ей плохо в то или иное время дня или ночи. Для родителей она — отличница, красавица, активистка, призёр олимпиад и различных конкурсов, послушный ребёнок, для одноклассников — стерва с милым личиком, дающая списать на контрольных своим друзьям, мокрая мечта мальчиков с пятого по одиннадцатый класс, девочка, которая заставит всех вокруг работать, если ей так хочется. Но кто она там, глубже, за всеми этими масками и ярлыками?.. А разве кому-то интересно? Ей никогда не удавалось стать лучшей. Всегда находился кто-то успешнее. Последние пять лет это была Зоя Назяленская. И постоянно, черт, постоянно эту черноволосую суку приводили ей в пример. Мол, второе место хорошо, но вот дочка Лилианы (Зоина тетка, которая работает генеральным директором фирмы, с которой сотрудничает отце) заняла первое, если бы ты постаралась, то тоже так смогла бы. Милана питала к ней лишь ненависть, желание разрушить всё.. и как она могла отказать себе в буллинге новенькой, к которой Назяленская отнеслась удивительно тепло? Тварь. Она забрала её звание Королевы школы на выпускном в девятом классе. Она забрала парня, в которого она была влюблена. Ещё один порез, и следующий — чуть глубже, сильнее. И солёные слёзы падают на капли крови, воссоздавая единую смесь боли и отчаяния. Сегодня она — маленькая беззащитная девочка, именно девочка, как сказал Антон. Или эта дура, Старкова. Запутавшийся, уставший ребёнок, который просто хочет любить и быть любимым. Любил ли её Власов? Или она была для него красивой куклой? Объектом, с помощью которого он мог добиться чего-то? Девочка для развлечения? Сегодня она делает себе больно, чтоб хоть немного заглушить внутренний крик. Она ненавидит себя за то, что, как бы сильно не хотела, всё равно, как и всегда, послушает папу: выйдет замуж за богатого, поступит в Горный университет на международные отношения. И потеряет свой единственный шанс на счастье рано или поздно. Потому что за неё всё давно решили. И, может быть, единственной способ выйти из системы — покинуть её совсем?.. Милана смотрит на своё изрезанное кровоточащее запястье равнодушными глазами. Она думает о том, что когда-нибудь, возможно, решится надавить чуть сильнее — чтоб не было пути назад, и впервые сделает хоть что-то, чего хочет сама, а не что внушил папа. Но у неё нет времени сидеть и пялиться на результаты собственной истерики. Молча проглотив все эмоции, девушка аккуратно, даже бережно стирает ватным диском, обмоченным в перекиси, остатки крови с любимого «Спутника» и возвращает его на место, потом пережимает кровь на запястье при помощи бумажных полотенец, быстро убирает остатки крови с ламината и уже теперь, когда следы зачищены, отправляется в ванную — привести в порядок своё лицо, нанести свежий макияж, смыть кровь, перевязать руку бинтом и надеть футболку с длинными рукавами, а рубаху отправить в стирку, ведь на края и манжеты попало несколько багровых капель. Сейчас, стоя перед зеркалом и придирчиво осматривая новые стрелки, она снова отличница, красавица, активистка, призёр олимпиад и различных конкурсов, послушный ребенок и, конечно же, милая стервочка. И неважно, что под всеми этими вновь надетыми масками она мечтает покинуть эту систему раз и навсегда.