За чертой круга

      Амала надеялась, что единственный, кто мог помочь ей исправить содеянное, все-таки придет. Не зря же ей все это время твердили про особую связь, благодаря которой они были способны слышать и чувствовать друг друга так, как не способен никто. После увиденного в Клифаграми она не могла просто так заявиться к Дубеям…        «Или могла?»       Амала стиснула зубы и пообещала себе держаться от семейства ведающих подальше ровно до тех пор, пока не наберется сил, чтобы противостоять их козням и вероломству, но в противовес собственному решению все же сидела и смиренно ждала одного из них. Игнорируя логику, Амала прислушалась к интуиции, которая предлагала допустить вариант, что Амрит жил в неведении и знал только одну версию правды. Так же, как и она до недавнего времени.       Но захочет ли он узнать другую?       Ведь Дубей перенял у мудрых, талантливых предков не только очевидные достоинства, но и изъяны: высокомерие, незыблемую уверенность в собственной исключительности, гордыню…       Амала прижала кончики сложенных пальцев к губам. Она не поднимется с колен до тех пор, пока Амрит не придет в Калигхат, не распахнет тяжелые двери и не заговорит с ней. Читая мантру, Амала впала в транс — больше не плакала и не обращала внимания на жгучую боль в затекших ногах, но глубоко дышала и, не затихая ни на секунду, молила о помощи. Через какое-то время звуки извне перестали беспокоить ее, и когда два человека заговорили совсем рядом, их голоса слышались совершенно иначе, чем могли бы.       — Господин, если понадоблюсь, я буду в малом зале.       — Нет, покинь храм и проследи, чтобы ни одна живая душа не появилась здесь, пока я не разрешу. Поверь, это для их же блага.       — Но господин!..       — Я недостаточно ясно выразился?       Когда сопровождающий удалился, Амрит приблизился к ней. Молодой Дубей едва не светился от бьющих через край эмоций. В его немом вопросе перемешалось все: любопытство, недовольство, физический интерес, хотя со стороны Амала наверняка выглядела не лучше истерзанных призраков из Клифаграми, непонятная тоска и легкая жалость. Стены Калигхата многократно усиливали то непонятное чувство, что каждый раз искрило между ними. Это значило, что он тоже мог с легкостью «прочесть» ее и ощутить опустошение, страх, недоверие ко всем и каждому и вместе с тем — неугасающую надежду, что случившееся с Рэйтаном еще можно попытаться исправить.       — Лишь перед лицом страха мы становимся по-настоящему покорными и чистыми, да?       Это был риторический вопрос, но Амала ответила:       — Тебе виднее.       Наверное, она была обязана поблагодарить его за то, что пришел так скоро и помог ей подняться. Правда, стоять Амала не смогла — ноги затекли, — и тогда Амрит без лишних слов подхватил ее на руки и понес к одному из выходов — туда, где виднелись небольшие, аккуратные пристройки. Амала не спросила, зачем. Ей было неинтересно.       — Если обхватишь меня за шею, нести будет легче. Не подумай ничего дурного, но тебе не стоит находиться в храме, пока не смоешь с себя могильную пыль. Она этого не любит.       Амала перекинула руку через шею, как просили, и обессиленно склонила голову на мужское плечо.       — Да? Мне казалось, она обожает пепелища.       — Выбирай выражения, когда находишься на ее территории. Как любая женщина, она не терпит, когда кто-то указывает на ее слабости.       Судя по голосу, Амрит оценил, что Амала не изменила своей привычке дерзить, несмотря на незавидное положение и упадок сил.       Вечером того же дня Амала сидела на террасе и крошечными глотками пила чай. Попытайся она иначе — горло, к которому постоянно подкатывала тошнота, снова сдавило бы спазмом. О том, чтобы поесть, речи вообще не шло.       Жизнь текла своим чередом: солнце клонилось к переливающейся золотыми бликами линии горизонта, легкий ветерок шевелил занавески и успокаивающе касался плеч, призывая хоть на миг отвлечься и вдохнуть полной грудью. Дубей все-таки привез ее в фамильную резиденцию под предлогом неотложных дел. Оставлять Амалу наедине с собой или с коллегами, которые согласились приглядеть за Кираном, он ни под каким предлогом не собирался. Скрепя сердце Амала сдалась, но попросила, чтобы Амрит провел ее тайно. Несмотря на защиту, что даровали древние каменные стены жилища брахманов, Амала поняла, что отныне нигде не сможет чувствовать себя в безопасности. Ей каждый раз будет мерещиться обожженная и напоенная кровью земля…       Но когда Амала принялась ругать себя — если бы не ее амбиции и желание во что бы то ни стало дойти до правды, Рэйтан был бы жив! — Амрит с присущей ему прямотой сказал следующее:       — Если все-таки решишь остаться, тебе придется тяжело.       Амала не смогла определить, экстракты каких растений были добавлены в горячую воду, но после омовения, как и обещал Амрит, телу сделалось легче. Амала ощущала себя свежей и чистой, но совершенно пустой. Пока она отмокала в ванне, Амрит все время сидел на деревянном табурете за узорчатой ширмой и наверняка чувствовал себя чужим в собственном доме, ибо не мог зайти дальше.       — Почему? — без особо интереса спросила Амала, борясь с тугой, расшитой тканью, которая никак не желала натягиваться на мокрое тело, и шелковыми завязками.       — Потому что тебе не хватает смирения. — Амрит без спроса и без предупреждения появился за ее спиной, невзирая на то, что Амала стояла в полупрозрачном подъюбнике и удерживала золотистую полоску ткани на груди. — И ты не умеешь просить о помощи.       Дубей потянул завязки на себя и переплел так, чтобы получился крепкий бант.       — Не хочу выглядеть слабой.       Амала отошла от него и принялась одеваться дальше. Раз Амрит не посчитал нужным проявить тактичность и отвернуться, это были его проблемы. Бурные восьмидесятые добрались даже до Калькутты, и Амала не стеснялась рядиться в чоли и сари так, чтобы был виден плоский, подтянутый живот. И да… Даже будь она полностью одета, все равно почувствовала бы себя по-особому уязвимой перед проницательным и насмешливым Амритом, но размышлять о природе этого чувства было некогда. Амрит хотел привести ее в Калигхат в подобающем виде? Амала выполнила его просьбу! Она была готова сделать что угодно, лишь бы жестокая богиня обратила на нее свой взор и помогла вернуть Рэйтана. Без помощи брахмана это, увы, было невозможно.       — Смирение — это не про слабость, а про принятие, — выдохнул Дубей. Он обещал не поднимать запретную тему об их общем предназначении, но тяжелая недосказанность вновь и вновь вставала между ними.       Если бы суть заключалась только в данных сгоряча обещаниях, они — Амала и Амрит — непременно справились бы, но корни их необъяснимого притяжения следовало искать не в суматошном людском мире, а в том, где каждое слово и поступок действительно имели вес. По велению тех, кто старше горных массивов, океанских впадин и древних городов, в страшное время, на исходе четвертой из четырех юг, представителям двух старейших родов было суждено объединиться. Махадева Рита-Шива нес личную ответственность за это. Он должен был стать проводником Амалы в мир неизведанного, где для нее было уготовано особое место, но их отношения стали развиваться вопреки задуманному свыше… Он стал миром для нее, а она — для него, и если их мир превратился в пепел, так тому и быть. Другого — цветущего и полного жизни — ей не надо.       — По глазам вижу, что злишься. — Амрит продолжал бессовестно пользоваться их связью даже после того, когда Амала произнесла четкое и окончательное «нет». Нет, она не станет исполнять родительскую волю. Не выйдет замуж за Дубея и не предаст свои чувства к Рэйтану, даже если боги навек лишат ее своей милости. — Нужно было придумать правдоподобное объяснение, почему сегодня ночью меня не будет в резиденции.       Амала поджала губы. Надо бы поторопиться! Но она не могла приступить к исполнению задуманного, не спросив:       — Уверен, что нас никто не потревожит? Твоему водителю, Шехару, точно можно доверять?       Амрит взял Амалу под локоть и повел к выходу, которым хозяева обычно не пользовались. По пути он попросил ее набросить на голову капюшон. На всякий случай.       — Можно, — на ходу бросил Дубей. Он старался держаться как обычно — гордо и непринужденно — но внутренне напоминал сдавленную пружину. Амала чувствовала — он не был уверен, получится ли осуществить задуманное. И если получится, не станет ли от этого хуже, чем есть? Амала не щадила его чувства. Умом она понимала, что Амрит не может и не должен отвечать за грехи своей семьи, но ее больное сердце исступленно молило о мести. Амала сжала пальцы в кулак, лишь бы не коснуться Амрита. Лишь бы он не понял, что ей тоже жаль, что она не хочет подставлять его под удар… — Но, сидя в машине, ничего лишнего не говори.       Почти бегом они миновали задний двор. Мглистая тьма калькуттской ночи скрыла их, уберегла от любопытных глаз, и Амала приняла это за добрый знак. Высшие силы были на ее стороне.       Амрит сказал ей вести себя естественно и ничего не бояться, но чем ближе они подъезжали к Калигхату, тем чаще стучало ее сердце. Калькутта казалась совершенно пустынной. Улицы, по обыкновению оживленные даже ночью, заволокло молочным туманом. Ехать быстро не получалось, и Шехар, не стесняясь, ругался себе под нос. Окна и двери в домах были закрыты. Лишь изредка можно было увидеть какое-то шевеление — это бездомные, закутанные невесть во что, спали на обочинах или на автобусных остановках.       «До чего странная, жуткая ночь…» — подумала Амала, уже поднимаясь по лестнице в храм.       Внутри оказалось непривычно холодно и темно.       — Догадываюсь, что ответишь, но все же спрошу: ты осознаешь, какую цену придется заплатить?       Если бы Амрит не стоял напротив и не смотрел так пристально, будто за глазами — красными и припухшими от слез и бессонницы, — мог разглядеть в ней что-то еще, Амала дала бы волю чувствам, душащим ее волю, но сейчас именно от нее зависело — пойдет он дальше или нет.       — Осознаю в полной мере.       Если пару мгновений назад это было не совсем так — Амала боялась и сомневалась, хоть и понимала, что иначе нельзя — иначе она не сможет! — теперь ей сделалось легко и свободно. Вернулась уверенность, что в их реальности не существовало четких границ между правильным и неправильным. Действие или бездействие… Вопреки расхожему мнению, последнее — тоже выбор. Так чем выбор Амалы хуже того, что предлагал Амрит? Она выбрала любовь, а не месть, даже если путь к любви обещал быть долгим и непростым.       — Тогда будь тверда в своей вере.       Дубей придержал Амалу, чтобы та не споткнулась о полу сари или неровность в каменном полу. Обстановка этого места — знакомого при свете дня и совершенно чужого ночью, — давила на Амалу, испытывала ее, но наследница кшатриев шаг за шагом двигалась к своей цели. Она знала, почему так происходит. Тем, кто отринул гнев и печаль, в храме дышалось легко и спокойно, но Амала не желала отпускать эти чувства. Она нежно лелеяла их, а надо было избавиться, отогнать…       — Не могу больше…       — Тогда остановимся, — тут же предложил Амрит, хотя ранее сказал, что Амала должна быть тверда в своей вере и потому не может так легко сдаться, не пройдя половины пути. В душном, полуподвальном помещении, где едва можно было разогнуться в полный рост, извечная борьба сердца и разума достигла апогея. Разум настаивал, что Амале без промедления нужно вернуться обратно — туда, где есть свет и свежий воздух.       «Поверь!.. Поверь и отринь страх! Не сможешь — не пройдешь дальше, и винить в этом будет некого».       Амала вцепилась в руку Амрита, чувствуя, что вот-вот упадет. Покатится к подножию каменной лестницы, а после не соберет костей. Она зажмурилась. Ей стало чудиться, будто камень под ногами сменился мелким песком…       Смертельно раненый человек тянулся к ней скрюченной, грязной рукой, а другую прижимал к распоротому животу. Рана была поистине страшной. Если бы несчастный вздумал подняться, его внутренности наверняка вывалились бы наружу.       — Помоги-и-и…       В его зрачках, похожих на маленькие черные бездны, плескалась безумная, истовая жажда жизни, и Амала не выдержала… Беззвучно рыдая, она упала рядом, накрыла своими руками бледные, трясущиеся руки умирающего и поискала, чем можно прикрыть рану.       Позади трещали доски и ревело ненасытное пламя.       — Пожалуйста, помогите… Кто-нибудь…       Ей больше не было страшно. Ей было горько. Но, в отличие от безызвестного человека, для которого мгновение назад все закончилось, Амала могла попытаться сбежать из горящей Клифаграми.       Пока она раздумывала, особо прыткий наемник выскочил из ближайшей хижины и мазнул по лицу рукавом, утираясь от гари и пота.       Амала еще раз огляделась, но рядом даже ветки не оказалось.       Чем же ей защищаться?!       Наемник был относительно далеко, а лес, до которого пламя не успело дотянуться, — близко.       Амала взглянула на человека, которому при всем желании больше не могла помочь, а потом снова на лес…       «Ну же, решайся!»       — Далеко не убежишь.       Душегуб играючи перекинул саблю из одной руки в другую. Амала и вскрикнуть не успела, когда он ринулся на нее. Вопреки всем инстинктам, она осталась стоять на месте. Не побежала.       «Будь тверда в своей вере!»       Защитит ли ее Темная Мать? Или позволит случиться тому, что до́лжно?       — Ступай дальше. Не тревожь мертвых.       Кто сказал ей это? Амрит?       Нет, он напряженно молчал и вглядывался в ее лицо. Прежде чем зловещий морок рассеялся, и тьму, озаренную пожаром, пронзил луч света, его голос оставался для Амалы единственным ориентиром.       — Служение Темной Матери не бывает простым, — сдержанно произнес Амрит. Все это время он сжимал ее холодные и липкие от волнения ладони. Растирал их подушечками больших пальцев, разгонял кровь. — Не смотри так. Я не знал, как именно она решит тебя испытать, но рад, что ты справилась.       — Я не сделала ничего особенного. Просто попала в один из своих кошмаров. — Амала огляделась. Ее окружало не тесное подземелье, а богатый зал с внушительным каменным алтарем. Амрит сидел к нему полубоком, и Амала поспешила занять такое же положение, чтобы лишний раз не сталкиваться с насмешливым, всезнающим взглядом богини. Кто знает, что ей вздумается попросить за свою помощь? — Как мы оказались здесь? Я помню темный, длинный коридор и каменную лестницу. Помню, как трудно было дышать…       — Как брахман и главный служитель богини, я не мог допустить, чтобы ты запомнила дорогу сюда. Твое время еще не настало.       При всей рассеянности Амала не удержалась и скептически изогнула бровь.       — Неужели? Я прекрасно помню, как ты привел меня в Калигхат, потом мы спустились по лестнице…       Амала запнулась, потому что поняла — спуск отпечатался в ее памяти не полностью. Теперь ей казалось, будто они все время шли прямо и никуда не сворачивали. Мистика? Может быть. Но не могли же они с Амритом волшебным образом переместиться из одного места в другое? Такого не бывает.       «Злых духов тоже не бывает!» — ехидно поддакнул внутренний голос.       — Все верно. Ты помнишь, как мы пришли в Калигхат. На сегодня этого достаточно. Что было и будет дальше — не твоя забота.       Светло-зеленые глаза Амрита предупреждающе блеснули. Видя, что Амала понемногу пришла в себя и перестала дрожать, как одинокий лист на ветру, он поднялся и подошел к алтарю так, чтобы из-за спины не было видно ничего лишнего.       В зале было тихо и не сказать, чтобы слишком темно. В канделябрах горели свечи, но сам воздух ощущался неприятным и вязким.       — Ты бы не стал приводить меня туда, где погиб Эммет Роуз, правда? — Амала постаралась, чтобы голос прозвучал спокойно, но на последнем слове он все же дрогнул. Какую правду она хотела услышать? Что Амрит ни при чем? Что интуиция обманула ее? — Полагаю, у дюжины несколько подобных мест?       Амрит медлил с ответом. Он не знал, что известно Амале наверняка, а что — всего лишь ее догадки.       — Напомни, почему я помогаю тебе?       Когда Амала подошла, он не стал противиться ее любопытству и подпустил ближе. А может, просто не хотел лишний раз отвлекаться. Ночь ведь не будет длиться вечно.       — Потому что тоже хочешь, чтобы он вернулся, — молвила Амала и невольно загляделась, как ловко и быстро Амрит смешал и измельчил в ступке сладко пахнущие травы. — Потому что понимаешь, что он должен быть рядом нами.       — С тобой. Ты хотела сказать — с тобой. Человеческий эгоизм воистину не знает границ, — покачал головой Амрит.       Амала упустила момент, когда он успел вскипятить воду на открытом очаге и залить ею измельченную смесь. Чутье подсказало, что он сделал это не просто так. Таинственный напиток предназначался именно ей — Амале — но если она спросит, что именно Амрит туда добавил, едва ли получит честный ответ. В плавных, размеренных жестах потомка ведающих, в его снисходительной усмешке читалось, что Амала все еще может отказаться, что сей путь не предназначен для нее изначально, но она оставалась тверда в своей вере, поэтому без колебаний приняла чашу и позволила надеть на себя тяжелый кулон с незнакомым симметричным рисунком.       — Это я́нтра. Она защит тебя.       Амала была благодарна, что Амрит не торопил ее, потому что крупицы недоверия все еще не ушли, не успели раствориться и кололи изнутри, предостерегая и заставляя думать о худшем.       Хотя хуже, наверное, быть не могло.       Амала глубоко вдохнула, поднесла чашу к губам и удивилась — жидкость была густой и темной, совсем не похожей на травяной чай.       Амрит благосклонно кивнул, давая понять, что она все делала правильно.       Предчувствуя, что напиток ей не понравится, Амала собралась заткнуть нос, чтобы не ощущать вкус, но потом решила, что богиня и Амрит не потерпят такое невежество. Она наклонила чашу, осторожно смочила верхнюю губу и, не дав себе возможности передумать, сделала первый глоток.