***
Августин контролировал всю уборку узниками в комнате начальницы. Помещение досталось Гудериан всё пыльное и грязное, было невозможно даже продохнуть, как будто, кто-то всю неделю подряд выкуривал ящик сигар. Когда Хельма первый раз увидела якобы приготовленную для неё комнату комендантом, она чуть было не взорвалась от злости и готова была бежать не то к Ягеру, не то к Гримму, но вовремя себя остановила. Ей не хотелось, чтобы она выглядела в глазах офицеров «маленькой принцессой», которая в случае чего бежит жаловаться и визжать. Поэтому девушка попросила спокойным тоном у своего адъютанта провести уборку и сменить постельное белье. Она уже около часа сидела на лавке перед так называемым гостевым домом и ждала появления адъютанта. Погода стояла замечательная, светило яркое солнце, но все же были тучки, что нельзя сказать о настроении Хельмы. Вся эта история с Николаем, непонятная ситуация, которую без привлечения чужого нельзя было прояснить, а этого очень не хотелось. Масло в огонь подливало то, что Ивушкин находится под руководством Клауса Ягера, и его и команду держат за проволокой в ангаре, где ко всему стоят охрана, поэтому просто так без разрешения Штандартенфюрера ей не попасть и не поговорить с давним знакомым, а привлекать и разъясняться с полковником Гудериан уж точно не хотела. Растерянные мысли девушки прервал адъютант с докладом о проделанной работе. — Фройляйн Хельма, все готово. Можете проходить. — Иду, — Хельма неспеша поднялась, отряхнула светлое платьице и зашла в гостевой дом Вальтера, где было более-менее лучше, чем у него дома, — и почему меня сразу тут не поселили? Ты подметил, что обстановка здесь намного приятней? — полушутя произнесла девушка. — Да, конечно, сочту предположить, что это потому, что домик обставляла Фрау Гримм, а основное здание он сам. — Да, это точно, у этого старика никакого вкуса, — девушка села на аккуратно застеленную кровать и взяла лежавшую на тумбочке пленку, которую она почти заполнила в Берлине. Любимым делом Гудериан были фотографии, ещё в тридцать девятом году ей купили фотоаппарат, и до сих пор она никогда с ним не расстается, и берет чуть ли не в каждую поезду, как и множество использованным пленок. Никогда не знаешь, когда захочется пересмотреть фото с друзьями и вспомнить пережитые вместе моменты. — Августин, принеси мне, пожалуйста, другие пленки, они в открытом чемодане в коридоре, — мужчина тут же выполнил просьбу. Внимание Хельмы переключилось на них. На первой, одной из любимых старых пленок, был изображен Коля, сфотографированный исподтишка в парке, пока ел мороженное, на другом изображении он около академии, тут он ещё вдалеке несет ей цветы. Но есть ещё одна пленка, начатая совсем недавно и имевшая только одно фото, она стала фотографировать Николая в лагере. Было фото, когда он просто передвигался по лагерю, а Хельма сидя на лавочке рядом со столовой сфотографировала его. Августин, дабы не мешаться больше, пожелал хорошего дня, и вышел из дома в столовую. Ему жуть как хотелось просто выпить и подумать о жизни, которая пролетала мимо так незаметно. Заплатив две рейхсмарки за бутылку, он присел подальше от шумных компаний и начал медленно потягивать алкоголь. Тилике, достаточно проголодавшийся за этот день, принял решение перекусить перед предстоящими делами. Всё же разведка разведкой, а обед по расписанию. Зайдя в на удивление шумную столовую, адъютант взял себе простой суп с гарниром и курицей и начал искать местечко потише, уж очень громко гоготали надзиратели, которые, видимо, решили устроить себе выходной. Вдалеке просторного помещения виднелись три свободных столика, и Тилике уже хотел занять один из них, как заметил Августина. Парень закрыл лицо ладонями, можно было подумать, что он спит или — ещё хуже — плачет. Адъютант Ягера аккуратно приблизился к нему, решив, что это самый удачный случай для разговора. — Можно подсесть? — поинтересовался Тилике, видя как сидящий на противоположной стороне Августин вздрагивает и убирает руки от глаз. Нет, глаза красными не были. — Да. Да, конечно, — проговорил адъютант, вздыхая и делая глоток алкоголя. — Чего это ты решил устроить себе отдых? Совсем фройляйн Хельма загоняла? — на огромную радость Тилике между ними завязалась беседа. Она проходила в прекрасных, дружеских тонах, и на удачу обоих они много чего узнали из уст друг друга. Офицер под действием алкоголя выкладывал все как на духе, Тилике даже не пришлось обрабатывать его. Он задал лишь один провокационный вопрос, как его и учил Ягер. Сначала Августин безудержно делился своими горестями и воспоминаниями. Потом уже подключился и Тилике, почувствовав себя в компании этого парня очень комфортно и свободно. Уже позже, когда Августин был совсем пьян, помощник Штандартенфюрера проводил его до койки, как бы это было не смешно, но парня заселили в одну и ту же комнату с ним. Как только помощник Гудериан стал похрапывать, Тилике бесшумно вышел из спальни и отправился к Ягеру со сведениями, которые оказались довольно интересными.***
— Герр Штандаршенфюрер, я выполнил ваше поручение, — с порога заявил Тилике. Клаус сразу все понял и заинтересовался, поэтому незамедлительно отложил бумаги в сторону, и сел поудобнее, прочищая трубку и снова наполняя ее, и дуя ей словно старый капитан. — И что же ты узнал? — Между русским и фройляйн Гудериан действительна была любовь. Но она была еще в тридцать девятом году, пока та путешествовала по Европе, — сообщил Тилике и рухнул на противоположный от кресла стул. — А с этого момента по подробнее, — интерес рос с каждой секундой, и на какое-то время Ягер оставил трубку в покое. — После окончания школы отец отправил ее в Европу, и когда та возвращалась, решила ненадолго остановиться в Москве, там они и познакомились. Подробности мне более неизвестны, просто знаю, что когда вернулась, Хельма очень быстро съехала от родителей и начала вести буйную жизнь. Последний, кто с ней был, — офицер Люфтваффе, фамилия и звание под вопросом. — После которого её и сослали сюда, — Ягер завершил его рассказ. — Да, теперь все ясно и понятно, как я и предполагал. Теперь ее поведение можно объяснить. И то, что Гудериан сослал Хельму сюда, я то знаю, он слишком вспыльчивый. Но вот только что мне не понятно, почему отец не вступился за дочь? Или он не участвует в её воспитании? — Отец умер ещё в сорок первом. — Ладно, молодец, Тилике. Надеюсь, мальчик не пострадал и завтра будет в сознании? — саркастически произнес Ягер. — Конечно не пострадал, что вы! Я могу идти? — Да, иди, — проговорил Ягер, но следом быстро окликнул адъютанта. — Тилике, достань небольшой кусок дешевой ткани. — Как вам будет угодно, герр Штандартенфюрер. Спокойной ночи, — Тилике не стал уточнять для чего, потому что это было совершенно бессмысленно, он знал, что правды не добиться, и у Клауса всегда были какие-то обезумевшие планы.***
Новый день не задался для Ивушкина сразу, как только его разбудили. Солдаты что-то кричали по-немецки и дергали его из стороны в сторону, будто не зная, что Николай не понимал от слова ничего, ну конечно кроме: «герр Ягер» и «свинья». Благо его оставили на несколько минут в одиночестве и дали одеться, хоть и в попыхах. Сейчас он уныло плелся по коридору, еле переставляя ноги. По пути ему казалось, что не было вещи на свете, которая бы его не раздаражала. Начиная от гребанного обжигающего немецкого солнца, которое светило слишком ярко, заканчивая Анной, которая сегодня переводила чересчур быстро, что некоторые слова даже он не понимал. — Итак, Николай, сегодня прибудут мои курсанты и будут осваивать технику, изучать полигон, а также и обучение коснется и твоего Т-34, поэтому не отсвечивай лишний раз, — с некой ухмылкой произнес Клаус и внезапно продолжил, — и ещё, не давай своей команде лезть к курсантам, — перевод быстро прозвучал из уст Анны. Коле такое положение дел совершенно не нравилось, не хватало, чтобы какие-то сосунки свой нос сунули в танк. В голове у него возник хитрый план, но он его быстро отбросил, понимая, что сделает для себя ещё хуже. Безконтрольно перед глазами появилась картина маслом — ягеровские курсанты пытаются залезть на только что покрашенную машину, вымазываясь в краске с ног до головы. Внешне он остался серьезен, однако внутри появилась блаженная улыбка ехидства. — Всё я понимаю, — небрежно отмахнулся Николай, — что они курсанты, и что они только-только вышли из академии, но ведь так нельзя, если ты чему-то их хочешь научить, так пусть они учатся сами, без подсказок и без каких либо вспомогательных средств, — в голосе зазвучали нотки раздражения. — Я понимаю, что я как бы соперник для них, но ты ведь сам понимаешь, что в реальном бою никаких поблажек не будет, и у противника будут снаряды. И ты, как их учитель, должен понимать, что после провала в реальном бою к тебе прежде всего будут вопросы, а если они завалят экзамен, то будет более-менее честно. И вообще, что-то ты, Ягер, их балуешь, — Клаус, услышав подобную речь, облокотился о стоящий танк в мастерской и призадумался. Коля тоже был далеко не дурак, и он прав: если курсанты одержат победу на полигоне, но провалят реальный бой, то Гиммлер тут же вызовет его к себе и скажет, что методика провалена и сейчас всякий человек на счету. А если они провалят экзамен, то будет вопрос к ним, а не к нему. Ведь программа вся пройдена, объяснена и его первостепенная задача сейчас — провести и принять экзамен. — Как бы мне не хотелось это признавать, но ты в чем-то прав, Николай. Пусть будет все с чистого листа, но полигон тебе разрешаю осмотреть. На том все вопросы мирно порешали и разошлись каждый по делам, а уже с обеда прибыли курсанты всем составом. Лица молодых парней светились непонятной радостью и некой беззаботностью, как будто они совсем не соображали всю важность и сложность будущего события. Как только они вылезли из кузова машины, то стали оглядываться и рассматривать ландшафты, совсем не замечая своего командира. От подобной картины Ягер весь поседел от злости и негодования, ему начало казаться, что за это время пребывания в лагере курсанты стали еще тупее и еще неповоротливее. Ко всему прочему, сложным оказалось построить курсантов в шеренгу, хотя эту процедуру они проходили по нескольку раз на дню. Все же без жесткого командования их оставлять было нельзя, слишком уж почувствовали свободу. Наверняка в отсутствие Клауса никто их не напрягал ни физически, ни умственно, хотя стоило. — Я ещё раз повторяю, что никто не даст дам вам посмотреть полигон, — Тилике твердил одно и то же по нескольку раз перед толпой мальчишек с горящими глазами. Ягер сидел в кабинете и курил трубку, он устал талдычить им одно и то же, поэтому временно передал свои полномочия Тилике. Тем более он и так провел их по лагерю, показал, где именно у них состоятся сражения с русскими, так ещё и периодически отвечал на наитупейшие вопросы, но те ни с того ни с сего стали требовать показать полигон и противников, после чего полковник решительно отказался с ними беседовать и ретировался, оставив Тилике на растерзание молодежи. Не прошло и пятнадцати минут, как в кабинет начальника без стука влетел Тилике с фуражкой набекрень. Он слова не успел произнести, Ягер рванул с места, чуть не опрокинув кресло и вышел на улицу, на которой стоял все заглушающий шум. Завидев разъяренную фигуру начальника, все резко замолчали, никто не смел ему перечить и пререкаться, тем более мальчишки, которые годились ему в сыновья. — Я так вижу, что вы совсем ума не набрались? — кричал Клаус, четко выговаривая каждое слово. — Совсем забыли, что перед вами стоит человек выше по званию? — Герр Штандартенфюрер, мы просто, — было начал самый смелый парень из всех, но был грубо прерван. — Молчать! — грозно ответил Ягер. — Вы, видно, совсем обнаглели, если позволяете вести себя подобным образом! Вы вдруг решили, что ваш противник будет милосерден к вам и захочет оставить в живых? Если у вас много сил на всякую болтовню, то я найду куда эту силу применить. Сегодня до конца дня будете чистить туалеты для офицерского персонала вместо заключенных и драить зубными щетками пол в главном корпусе. Потом я лично у каждого спрошу теорию и правила танкового боя. А теперь быстро взяли принадлежности для уборки и пошли работать! — парни молча один за одним выстроились в две колонны и разошлись, а Ягер выдохнул, чувствуя как начинает першить горло, ещё не хватало ему без голоса остаться. Его озлобленный рев было слышно даже на полигоне, в небольшом лесу, где как раз проходила Хельма, наслаждаясь теплым летним днем. Сегодня она решила прогуляться в одиночестве, без адъютанта. Этот сосновый лес до боли напоминал тот московский, в котором она и Коля точно также гуляли и веселились. Подойдя к низкой ограде, за которой уже виднелись резкие подъемы и спуски для танков, она перешагнула и пошла на открытую местность, не замечая, что за ней следит пара серых глаз. Не шевелясь, Николай, спрятавшись, лежал в укрытии и наблюдал за ней. Он заметил её совершенно случайно, когда искал хорошее место для укрытия на своих двоих, ведь произойти с танком могло все, а весь экипаж хорошо было бы спрятать, если они успеют выбраться. А тут на глаза попалась Хельма, а он так хорошо лежал, что решил понаблюдать за девушкой. На удивление, Ивушкин восхищался её грациозной походкой и красотой, как и тогда, в тридцать девятом. Если бы он сказал, что забыл её, то он сильно бы наврал, он вспоминал о ней всю свою войну и сердце безудержно ныло от мысли, что он её больше никогда не увидит, и сейчас его любимая на стороне врага. Но нет, он не имел злости на неё в своей душе, да и имело ли она место тут быть? Нет, тут была спокойная и ровная любовь с примесью страсти и желания снова почувствовать ее. Поняв, что более задерживаться нельзя, ибо ещё пять минут и солдаты поднимут тревогу, подумав, что заключенный сбежал. Ивушкин попытался бесшумно встать, боясь столкнуться с ней, и желая этого избежать, но все же сухие ветки захрустели и он, прошептав ругательство, продолжил двигаться к выходу. Но фортуна не была на его стороне. На самом проходе он все же встретился с ней и настороженно посмотрел по сторонам, проверяя, нет ли кого-то поблизости. Убедившись, что они одни, Коля завороженно смотрел прямо ей в глаза как тогда, и улыбнулся той самой простой улыбкой, которой очаровал Хельму. Решив долго не задерживаться и не испытывать судьбу, танкист развернулся и продолжил путь. Гудериан выдохнула, и еще долго смотрела ему вслед, обдуваемая летним ветром. Следивший за этим миниатюрным жестом любви с помощью бинокля, Тилике не стал мешать и как-то привлекать внимание. Он предпочел удалиться по своим делам, теперь уверенный на сто процентов в правоте Штандартенфюрера. Этим вечером каждый думал о своем. Анна о том кусочке ткани, который неожиданно оказался у неё на маленьком столике даже без записки. Но она была совсем не нужна, ведь Ярцева прекрасно знала от кого он. Клаус выглядывал из окна своего кабинета, представляя ее улыбку, жалея, что он не смог лично отдать его ей, и насладиться её смущением. Но чего только стоило положить этот будущий платочек, кто бы знал! Так не нервничал он уже давно, даже сегодняшняя перепалка с курсантами не шла в сравнение с этими перебежками. Но сейчас, когда он стоял целый и невредимый, воспоминания вызывали лишь удовольствие. При мысли о том, как он лично шел к ней, положил кусок ткани на стол, заваленный бумагами, боялся быть застуканным другими рядовыми и курсантами, поэтому перебегал как мальчишка от стены к стене, улыбался. Коля бредил и шептал во сне стихи русских классиков, что читал Хельме каждую ночь, а она лежала в постели, вспоминала его улыбку, подаренную ей сегодня. Каждый был в своих мыслях, и находился в неком трансе. Сейчас идет война, и никто не должен расслабляться, не зная, когда противник нанесет сокрушающий удар, но сегодня вечером судьба позволила спокойно закрыть глаза и погрузиться в мир маленького счастья.