***
Анну пропустили через заграждение, и она прошла в гараж к Ивушкину и команде. Были слышны звуки последних приготовлений. Где-то стучит молоток, бултыхается краска. Завидев Анну, Николай спрыгнул с командирского люка и подошел поближе. Ярцева молча протянула ему полученную папку. — Это чё? — От Ягера, он просил передать. — Ладно, спасибо, — улыбнулся Коля. Сегодня у него было просто прекрасное настроение и расположение духа, он буквально парил от переполняющих чувств. А команда задавалась вопросом, кто завоевал сердце их командира. Все думали, что это Анна, однако сама девушка относилась к Коле слишком отстраненно сегодня. Она отвлеклась и стала сторонним наблюдателем жизни из прошлого, которое было для нее опорой, и будущего, которое возможно имело место быть. Этот вчерашний платок, который она сделала и теперь он красовался на ее голове, был явным символом того, что она допускает Клауса в свой физический мир. Ягер был символом её силы и свободы, которую у неё отобрали, и которую она совершенно никак не могла снова обрести. Ярцева буквально шаталась, как на тоненькой ниточке, протянутой сквозь огромную пропасть. Она с грустью вспоминала депрессивную мать, которая совершенно не понимала что происходит, и только в последние дни своей жизни стала обращать внимание на дочь, которой так не хватало материнской ласки и поддержки. Она сдавала кровь, чтобы хоть как-то помочь стране и раненым солдатам. Мать Анны всегда боялась, что где-то в госпитале лежит её муж, ушедший в армию в сорок первом, а для него не хватит крови для перелива. Единственная бабушка семьи умирала вдали от родины и не имела никакого представления, что творится с ее дочерью и внучкой. Анна жалела, что мать не согласилась на переезд в Сибирь, возможно сейчас она была бы жива и здорова. Внутренне бабуля была единственной, с кем у Ани была связь, как и кровная, так и с родной землей, где она жила. Сейчас переводчица не чувствовала такой опоры и силы от русской земли. Она медленно брела в свой душный кабинет, работы у неё сегодня было полно. Хельма, проходившая мимо Анны, была расстроена предстоящими событиями. Завтра в лагерь прибудет дядя, а это означает, что он совсем скоро заберет ее отсюда, и свою любовь она больше не увидит никогда. Гудериан прошла к главному корпусу, чтобы отправить письмо Генералу, в котором она от всего сердца наврала про то, что ждет его и очень будет счастлива, если он закончит её наказание. Хотя порой это нельзя так назвать, с приходом Коли в её жизнь она заиграла разными красками и действительно заставила пересмотреть все аспекты. Хельма начинала понимать, что со своим уездом она будет везде, видела все изъяны и всю тусклость привычного мира. Она должна была поговорить с Колей, сказать о том, что думает, и о том, что чувствует. Нужно было действовать срочно, пока в лагерь не заявился дядя, вот тогда уж не будет ей подходу к Ивушкину.***
Хельма медленно приблизилась к гаражу, стараясь не привлекать внимание. Её сердце сильно стучало и отдавало болью в висках, она не знала, что скажет рядовому, тщательно охранявшему танкиста и к тому же не знала, как объяснить её появление Ягеру в случае чего. У Гудериан возник план, возможно он был в какой-то мере глупым, но, как верила девушка, — надежда умирает последней. Она как раз проходила мимо столовой, рядом с которой на свежем воздухе обедали офицеры. Незаметно Хельма прямо из-под носа у какого-то отвернувшегося лейтенантика выхватила новый выпуск «Volkicher Beobachter» с последними новостями, и подложила подмышку. Девушка бодро двинулась по направлению к ангару, на ходу пытаясь скрыть нервозность и трясущиеся колени. Николай, заметив знакомую женскую фигуру в светлом развевающемся платье издалека, не поверил своим глазам. «Что она тут забыла?» — пронеслось в голове танкиста. — Фройляйн Хельма, вы куда? — рядовой остановил её, как и предполагалось. И тут можно было подумать, что все задумки и планы девушки пойдут под откос, но Хельма, собравшись с духом, выдала довольно смелый ответ. — Мне нужно взять лупу, текст в газете слишком мелкий. Герр Ягер сказал, что я могу взять её здесь, — парень недоверчиво покосился на нее. Гудериан понимала, что несет всякую околесицу, и солдат вполне может её не пропустить. Ведь у Клауса была своя лупа, как и любого офицера, так чего же он не дал её юной фройляйн? — Отчего вы не можете попросить своего адъютанта или самого Штандартенфюрера? — Августин уехал в город, — Хельма произнесла эту фразу спокойно и очень ровно, потому что это являлось правдой в чистом виде. Августин сегодня утром уехал по делам в Берлин. Про Клауса она решила промолчать, всё же в таком состоянии ложь могла и не выйти такой правдоподобной. — Приношу свои извинения, фройляйн, но вас пропустить я смогу только с разрешением от герра Ягера. — Ты что меня не понял? Я требую, чтобы ты меня немедленно пропустил, неотесанный болван! Или ты хочешь, чтобы я доложила Штандартенфюреру? — со всей злостью произнесла девушка. На её удивление, это подействовало на солдата, и тот пропустил её, как-то странно покачав головой. Неизвестно почему этот низкорослый, но крепкий по телосложению солдат все же дал пройти? Возможно, дело было действительно в старшем по званию, либо он уже был знаком с характером избалованных фройляйн родом из Берлина и решил, скрепя зубами и вздыхая, пропустить. Зайдя в сам гараж, Хельма неспеша осмотрелась и, заприметив некий угол около стеллажей, который скрывал бы её от посторонних глаз, двинулась к нему. Встав поудобней, она чуть показалась из-за угла, и заметила движение Коли в её сторону. Сердце девушки билось всё быстрей. Николай приближался своей пошаркивающей походкой, и параллельно отдавал приказы всем членам экипажа. Хотя, особо и делать было нечего, танкисты зря времени не теряли, вот уже и заканчивают с танком. Остановился русский совсем рядом и, увидев Хельму вблизи впервые за такой длительный промежуток времени, даже растерялся. Так они и простояли несколько секунд, зачарованно смотря друг другу в голубоватые глаза. Все же танкист собрался с мыслями и начал разговор: — Хельма, прошу, уходи отсюда. Если Ягер или кто-то из твоих увидит нас, то тебе не поздоровится. — Коля, я лишь пришла сказать, что скоро бой, и приедет мой дядя. А потом я уеду, — девушка первый раз за столько лет выворачивала кому-то свою душу, раскрывала её. Гудериан так хотела за несколько отведенных им минут рассказать о своих съедающих изнутри чувствах и тревогах, она была уверенна в своих силах, смогла бы. В Берлине у неё была целая куча подруг, но те никогда не могли выслушать и понять. Каждая фраза и слово Хельмы превращалось в обсуждения за спиной. Со временем девушка стала молчать, привыкла. Но сердце так и осталось больным, ей казалось, что никто и никогда не сможет помочь, вылечить. Но сейчас, смотря на Колю, своего любимого мужчину, с которым они расстались несколько лет назад, своими стеклянными от накативших слёз глазами, она хотела быть рядом, обнять и расплакаться, как простая, маленькая девушка. Но времени не было, как и возможности. Сердце Хельмы застучало в висках, и слезы безудержно покатились. — Ты знаешь, я все еще чувствую твою душу рядом с собой, — весь мир остановился для Коли, он знал значение этой фразы. В 1939 году, когда он признавался Хельме в чувствах, он сказал не банальное и всеми привычное «я люблю тебя», а «я чувствую твою душу рядом с собой». Это предложение, сказанное ей самой, стоило сейчас дороже любых бриллиантов. Вдалеке отчетливо слышался лай собак, и стонущие, умоляющие голоса заключенных, но теперь все это было неважно. — Я тоже, — завороженно и коротко ответил Николай, нежно сцеловывая слезы с щек любимой, стараясь не дотрагиваться до её лица и платья своими грязными, мазутистыми руками. В своем мире они пробыли недолго, солдат за проволокой начал громко стучать сапогами, поднимая непонятный шум. Коля поцеловал её в висок и просил уйти. Хельма вырвалась из его рук и выбежала из ангара, заставив вздрогнуть стоявшего рядом солдата. Она удалялась, совсем позабыв про лупу и оставленную на полке стеллажа газету. Слезы радости заслоняли её взор, но это совсем не мешало бегу. По пути в свои апартаменты девушка совсем не заметила Тилике и чуть не снесла его с ног. Тот лишь обернулся, прикинул, где она была и откуда могла выбежать с рыданиями, и тихо присвистнул.***
Клаус прогуливался вдоль пышного луга, усеянного различными полевыми цветами, и находившегося неподалеку от самого полигона. Именно это место он считал самым красивым среди смерти и голода. Клаус заприметил его ещё при первом обходе. Он любит приходить сюда после тяжелого дня подышать свежим воздухом и насладиться красотой природы. У него даже появились излюбленный пенек, на котором он любил покурить и обматерить всех своих солдат. Он давно мечтал взять Анну с собой в качестве компаньона, но всё не было подходящего момента, он всегда был слишком загружен кипой бумаг, как и Анна. К такому же переводчице нужно было быть в блоке в определенное время, так что на ночную прогулку рассчитывать было нельзя. Ягер долго готовился к этому выходу, выискивая у себя мелкую работенку и загружая весь подчиняющийся ему офицерский состав. Да, до поля вела определенная дорога и даже с самой высокой точки полигона их не увидеть, он проверял. Но занять подопечных все же стоило, так спокойней. Сегодня, на закате дня, он решил расслабиться, побыть в обществе своей переводчицы. Клаус был удивлен, что она согласилась с первого раза, хоть и нерешительно. Вероятно Ярцева была напряжена, боялась, что их заметят и расстреляют, но полковник уже предположил похожее развитие событий и попытался успокоить. Сейчас они медленно двигались вглубь, молодая, путающаяся под ладонями трава, доставала до колена. Мужчина шел спереди, а Аня неспешно плелась позади, очарованная красотой и нежностью открывшегося перед ней луга. Девушка точно не ожидала увидеть здесь, в концентрационном лагере, такое прекрасное место, наполненное природными чертами. — Анна, — тихо позвал ее Клаус. — Да, герр Штандартенфюрер, — девушка поспешно догнала его, хоть это было сложно, если учитывать длину и запутанность травы. — Скажите, что вы думаете об этих цветах? — Ягер указал на расстилающуюся перед ними поляну с красивыми цветами. В них преобладали абсолютно разные оттенки: и красные, и желтые, и оранжевые, и голубые. Анна обожала цветы, по неизвестной ей причине они ассоциировались у неё с жизнью, легкой, как лепестки. Одно движение — и от них ничего не осталось, как и в реале. В России любимым местом Ярцевой было такое поле, только в десять раз меньше. Она любила лежать в траве, наблюдать за двигающимися в сторону белоснежными облаками. Когда отец был рядом, они всегда по выходным лежали вместе и пытались рассмотреть вырисовывающиеся фигуры в небе, это было их любимое занятие. А когда Ярцева приезжала на лето к бабушке в Германию, наблюдала картину ещё прекрасней. В городе, в котором проживала бабуля, было по необыкновенному тепло, и все-все цветочки уже раскрывали свои прекрасные, пёстрые лепестки, что нельзя сказать про Россию, где начало лета бывает холодным и неприветливым. Бывало такое, что при ночных летних заморозках все домашние ростки, стоявшие на балконе, погибали. Сейчас, вспоминая своё детство в Германии, она не ощущала себя одинокой. У неё были друзья, говорящие только по-немецки, и с другим темпераментом, но всё же они вместе играли до самого вечера, когда их чуть ли не пинками загоняли в дом. Тогда было всё так легко и просто, маленькая, она была далека от всей политики и отношениями между странами. Она жила в своем мире, который был разделен на две части. — Они прекрасны, — как-то просто и неоднозначно ответила Анна. — Они что-то значат для вас? Вы как-то упоминали, что ваша бабушка прожила в Германии много лет? — Ягер точно был ас, теперь Аня не сомневалась, что с расстояния пятисот метров он попадет в цель. Сейчас он попал прямо в душу, почти не зная слабых мест девушки. — Да, вы правы. Цветы значат для меня многое. Когда я была маленькая, то часто приезжала к бабушке, и она водила меня по лугам и полям, многое мне рассказывала. Она всегда была спокойна и рассудительна. Я любила жить здесь, всегда лето я ощущала чувства, похожие на счастье. Тогда в Германии было такое, поэтому ещё с раннего детства мой дом был разделен. — Германия всегда была для вас чем-то вроде второго дома? — Боюсь признаться честно, — Анна замялась. — Германия была первым домом. Вторым была Россия. Я не любила дождливые холодные дни, особенно в теплые времена года. Мне нравилось ходить в легких платьях, а не кутаться в куртки. Здесь редко когда шли дожди и был холод летом. Бабушка с дедушкой всегда окружали любовью и заботой, мы часто вместе играли. Конечно, в Союзе были хорошие моменты, но дома у меня никогда не была такого же тепла, как в Германии. — Вы хотели бы вернуться в Россию? — опять в цель. Этот вопрос Анна задавала себе каждый раз, как приезжала в Германию и даже подумывала остаться. — Не знаю как правильно ответить на это. — Тогда, может я вам могу помочь? — мужчина придвинулся к Анне и аккуратным движением взял ее за руку. Горячая загорелая кожа Клауса соприкоснулась с нежной и тонкой ладонью Ани. Дрожь прошлась по плечам девушки, стеклянный взгляд остановился на соединенных руках. Глаза Ягера прожигали обеспокоенное лицо дамы, он прекрасно видел, как она нещадно закусывала нежную губу и пыталась сдержать подступающие слезы. Полковник не мог налюбоваться столь красивой и простой девушкой. На ней не было белоснежного платья с белыми кружевами, как и прически с заколкой с красивым синим камнем, который очень деликатно бы оттенил эти глаза с пышными ресницами. Но именно эта девушка поразила и украла его сердце с первой же встречи, хотя тогда она даже не удостоила его взгляда. Не имея больше терпения, мужчина трепетно приподнял чуть опущенный подбородок и встретился с шоколадными глазами. Наконец, аквамарин встретился с гиацинтом. В глазах Клауса отражались все чувства, скопленные внутри за столько времени одиночества, сейчас он желал отдать этой простой русской, в этом дурацком платье и косынке, скрывающей от него, должно быть, прекрасные волосы, всю свою нежность, ласку и любовь. Из глаз Ани покатились обжигающие щеки слезы, и, как только Клаус дотронулся большим пальцем до разгоряченной кожи, переводчица резким движением прижалась к его плечу, уткнувшись прямо в серебристый погон, и разрыдалась. Хрупкие ладони Ярцевой, пытались обхватить сильную спину полковника, но пальцы всё никак не могли найти друг друга. Из горла девушки вылетали тихие всхлипы, а поток слёз всё никак не останавливался. Штандартенфюрер нежным движением притянул возлюбленную за талию, другая же рука стягивала этот проклятый платок. Ярцева только сильнее прижимается к немцу, вдыхая терпкий, мужской аромат кожи. Сняв препятствие, мужские пальцы прошлись по аккуратно заплетенным косичкам, как бы перебирая и поглаживая. Кто бы мог подумать, что в таких адских условиях можно сохранить такую мягкую на ощупь текстуру волос. Периодически Клаус вдыхал аромат простого хозяйского мыла и оставлял легкие поцелуи, нашептывая что-то успокаивающее. Каждой действие возлюбленных было гораздо противоречивее слов, гораздо более обширнее их. Они так долго искали, надеялись, и вот, наконец, обрели свою половину, без которой уже вряд ли смогут дальше. Как только Августин вернулся из города, Хельма с заплаканными глазами послала его за цветами, при этом добавила, что ей всё равно где он их достанет. Поспрашивав у знакомых офицеров, адъютант всё же нашел рассадник и нарвал довольно нескромный букетик, при этом зайдя слишком далеко. Выбравшись на тропу, он обернется к солнцу и заметит довольную интересную картину: высший офицер СС прижимает к себе свою подчиненную — лагерную переводчицу. Долго смотреть он не станет, почти сразу отвернется и уйдет. Августин не любит трепаться и доносить, поэтому решит держать увиденное в секрете, и это оказалось бы так, если не бы Хельма. Эта девчонка обладает прекрасным чутьем на враньё или недосказанность, поэтому как только она войдет в дом, полюбуется цветами, увидит на лице подчинённого непривычную блеклость. Под манипуляциями парень быстро расколется и будет чувствовать некую вину перед Ягером. Но это совсем не важно, ведь сейчас пара влюбленных стоит в тишине цветов, освещаемой яркими лучами заходившего солнца, любуется друг другом и наслаждается приобретенной любовью.***
Хельма быстро шла по коридорам штаба, и направлялась прямиком в кабинет Ягера, который буквально несколько минут назад вызвал ее. Сердце девушки который раз за день отбивало бешеный ритм. В голове безудержно кружились совместные моменты с Николаем и возможные последствия. Если их действительно кто-то видел, тогда не сдобровать им обоим, особенно если узнает дядя. Гудериан была уверенна, сейчас у неё и полковника состоится тяжелый разговор. Уж про солдата он точно в курсе, а остальное ему, такому опытному, не составит труда выпытать без применения оружия. Под гнетом своих раздумий Хельма не заметила, как оказалась у знакомой дубовой двери с различными вензелями. Собрав все силы в кулак, девушка постучала и, не дожидаясь ответа, вошла. — Вы звали меня, герр Ягер? — Да, фройляйн Хельма, присаживайтесь, — мужская рука указала на круглый стол, окруженный стульями. — Вы должно быть в курсе, что завтра приезжает ваш дядя? — конечно, такой вопрос задавать было глупо, но разговору нужно было положить начало. — Да, я знаю. Он уже написал мне письмо, и Августин как раз сегодня ездил в Берлин за ним и парой вещей. Дядя ждет не дождется встречи с вами, даже «привет» передает, — на казалось бы дружеские слова она не получила даже намека на улыбку. Нет, просто так здесь сидеть невозможно, ибо у Ягера такая заставляющая нервничать энергетика, либо Хельма как всегда всё себе накрутила. Пора переходить к делу и заканчивать. — Так зачем вы позвали меня? Просто чтобы сказать то, что я уже и так знаю? — Нет, Хельма, совсем нет. Хочу поговорить с вами начистоту, — Ягер резким движением руки отодвинул стул от стола. На какое-то время между парой разгорелось ужасающее молчание. Хельма совсем растерялась, когда Клаус уселся напротив неё и взглянул, казалось, прямо в душу. — Между вами и Ивушкиным связь? — девушка медленно, не моргая, смотрела на Клауса. Со стороны совсем не было видно, какая боль разгорается внутри, обжигает сердце. — Откуда вам известно? — отрицать — в её случае значит сделать только хуже. Раз Ягер сказал так уверенно и в лоб, значит их действительно кто-то видел. — Ну как же откуда? Вчера вы до ужаса напугали бедного рядового, когда выбежали из ангара. Он был вынужден доложить. А догадаться, что вы делали у танкистов, не сложно, ведь так? К тому же, мой адъютант видел вас несколько раз. — Предположим. У вас имеется достаточно сведений, чтобы делать такие заявления в мой адрес, — Хельма перебрасывала в голове многие моменты с Колей тут в лагере. Действительно, Тилике мог их увидеть и не раз, слишком неосторожны они были. Нежные ладони девушки, спокойно лежавшие на коленях, сжались к кулаки, а в горле застрял ком. Сквозь большие усилия Хельма смогла проговорить следующее: — так вы вызвали меня, чтобы обвинить? — Ни в коем случае. Я позвал, чтобы предупредить вас и сказать, что эта тайна останется только между мной и вами. — А как на счет вас с Анной? — Гудериан не выдержала, раз Клаус решил тыкнуть её носом, так почему же не доставить удовольствие и себе. Скорей всего, очень редко высокопоставленным офицерам выдают все напрямую, так и ещё с упреками. Ягеру словно дали пощечину. Хельма в первый раз увидела его растерянность, промелькнувшую в глазах на секунду другую. Вот и наступил этот долгожданный момент. Он знает про неё, а она — про него. Так что же будет дальше? Будет ли что-то дальше? Либо же они перестреляют друг друга здесь и сейчас? — не только у вас, Клаус, есть адъютант. Он видел вас сегодня, на закате, за пределами лагеря. — Вы хотите, чтобы все было честно? — Конечно. Мы с вами в одной упряжке. Это не приведет ни к чему хорошему, мы оба понимаем, что если отпустим их, то сразу пустим себе пулю в лоб, без раздумий. — И что вы предлагаете, фройляйн Хельма? Вы ведь знаете, что это тупик, — с вымученным вздохом Ягер встал и начал раскуривать трубку. Ситуация, как он и предполагал, была на грани, как для него, так и для племянницы Гудериана. Ещё с первых дня пребывания он желал как можно быстрее покинуть это убогое место, а что теперь? Ему снятся кошмары, как он уезжает за пределы ворот и оставляет его бедную и хрупкую Анну в этом Богом забытом месте. — У меня есть некоторые соображения, но без вас я не смогу их реализовать, — после таких слов Клаус повернулся в сторону девушки и обвел её лицо взглядом. У Ягера тоже был план, только он всё не решался его озвучивать и продумывал каждую мелочь. — Я предлагаю вытащить их отсюда, — Хельма только лишь на минуту после произнесенного задумалась, а потом, когда осознала что это прозвучало, гордо и уверенно выпрямила спину. Она не должна показывать своего страха и неуверенности перед Ягером, иначе он даже слушать не станет. — Вытащить? Интересно, каким способом вы собираетесь освободить заключенных? И что делать дальше? Вы хоть понимаете, что это прямая гибель? — Хельма кивнула, а полковник всё молчал. Её план как раз совпадал с его, Гудериан даже не нужно ничего объяснять, она сама все на пальцах разложила. — Клаус, признайтесь вы сами этого желаете в глубине души, — конечно, он желал, и сделал бы, как только завершился экзамен курсантов, но навряд ли он бы стал посвящать Хельму в этот план, Анну подвергать опасности не хотелось. Но сейчас все карты были раскрыты, каждый знал планы другого. Почему бы не сбежать вместе? Другой возможности не будет. — Хм, ну предположим, Анну я смогу выдать за немку, — помолчав, произнес Штандартенфюрер. — Но Ивушкина? Нет, он совершенно не сойдет за немца. Он ведь даже не говорит по-немецки! — Говорит. Просто редко, и с большим акцентом, — тихо произнесла девушка, наблюдая, как брови Клауса чуть поднялись. — Мы не можем решать их судьбу. Позвоните и пригласите их сюда, чтобы мы вместе всё обсудили. Это будет честно по отношению к ним. — Ягер едва заметно кивнул и направился к столу.***
Анна и Коля ковыляли по тропинке, окруженной колючей проволокой. Нога и спина у парня зажили, и теперь он мог не то что ходить, а бегать и прыгать. Разговор у Ивушкина и Ярцевой редко когда завязывался, обычно они шли в тишине, каждый в своих мыслях. — Вы не знаете почему Ягер нас к себе пригласил? Да еще в столь поздний час? — должно быть действительно случилось что-то срочное, раз за ней пришел солдат, посланный самим полковником, и предупредил охрану о возможном опоздании переводчицы к комендантскому часу. — Понятия не имею. В любом случае, нужно держать ухо востро, — проговорила Анна, и на его удивление продолжила разговор, — говорят, сегодня вас видели с племянницей генерала, — на такое заявление, так ещё и от заключенной, Ивушкин выпучил глаза и остановился на какое-то время. — Кто вам такое сказал? — прошептал танкист. — Ваш водитель, Василенок, кажется, — командир танка лишь хмыкнул и покачал головой. — Николай, вы же понимаете, что это абсурд? — как будто пыталась его образумить Анна. — Не больший абсурд, чем носить косынки из ткани, которую вам Ягер подогнал, — Анна ахнула, и всю оставшуюся дорогу они шли в тишине, которую лишь нарушало стрекотание кузнечиков. Счет был сравнен, и смысла спорить дальше не было. Пара приблизилась к двери, и они даже не успели постучать, как та отворилась. На пороге стоял Ягер в своей идеально выглаженной и застегнутой по уставу форме. Из глубины кабинета вышла Хельма, и теперь каждый поочередно рассматривал всех присутствующих. Анна и Коля тихо прошли, двери за ними закрылась, и послышался звук поворачивающегося замка. — Садитесь, — полковник указал на стулья. Оба сели, находясь в совершенно непонятном и немного напуганном состоянии. Анна ближе к Клаусу, Коля рядом с Хельмой. Все виновники торжества собрались воедино. — Мы вас позвали, чтобы кое-что обсудить, — произнес Ягер на немецком, а Аня по привычке стала переводить Коле. — Как вы знаете, мы оба с фройляйн Хельмой немного наврали сами себе, а именно: допустили то, что вы оказались под угрозой смерти. — Что это значит, Хельма? — произнес раздраженный Ивушкин, ему совершенно не нравились собрания такого характера. — Ты прекрасно знаешь, как и Анна, — девушка перевела взгляд на переводчицу, — что завтра у курсантов бой, и после этого, скорее всего, нам придется расстаться. — Не скорее всего, а придется, — Ягер вставил свое слово. — К чему вы оба клоните? — Коля не желал слышать лишних слов и предложений, не являющих саму суть дела. Он вообще любил, когда все ясно и понятно. — К тому, что мы хотим вытащить вас отсюда, — закончила Хельма и воцарилась тишина. — А каким образом? — тихо проговорила Аня. Она совсем не хотела, чтобы что-то произошло с полюбившимся ей за столь короткий срок Ягером. — Это ведь большой риск и для вас. — Предположим, что курсанты выдержат экзамен… — предложила Хельма. — Не предположим, а они его выдержат, — перебил Клаус и стал доставать знакомую карту из командирского планшета. — Я предоставлю курсантам меньше патронов, а ты, Ивушкин, будешь обязан поддаться, если, конечно, хочешь провести счастливую жизнь вместе с любимой. У тебя будет участок, заезд вовнутрь будет означать твой проигрыш автоматически. Поэтому побарахтайся где-то час, и можешь выезжать. Если этого не произойдет, тогда весь план провалится, и тогда уж нам точно ничего не поможет. Гиммлер мне обещал, когда курсанты закончат курс, тогда он устроит грандиозный бал в честь новой техники обучения. Это нужно не только для знакомства с высшими чинами, но и для продвижения похожего обучения в других академиях. Как раз тогда мы и сможем выкрасть большую часть документов, всем будет не до этого. В это же время мы вывезем вас из лагеря в багажнике, предоставим другую одежду, пока вы будете в лагере. — Нам нужно добыть фальшивые удостоверения. В лагере есть тот, кто делал их раньше, я могу его попросить, — произнес Ивушкин. — Не нужно, у меня есть проверенный человек. Дальше, после бала нам лучше будет разделиться, так как перемещаться такой большой группой будет опасно, — вмешался в монолог Клаус, — мы с Аней поедем в Португалию, — Ягер уже давно прикидывал расположение собственных войск по Европе. — Почему именно Португалия? — Анна задала вопрос. — Потому что она держит нейтралитет, и военных там немного. Испания тоже, но там много беглецов, всех пропавших первым делом идут искать туда. Мы поедем через Францию, там не такой жесткий контроль и не придираются к каждой мелочи. А в Португалии с нашим немецким будет легче скрыться, — проговорил Клаус и нежно за столом переплел свои пальцы с девичьими. — Откуда такие обширные познания про беглецов и Европу? Часто интересуетесь? — с неким подозрением взглянула на него Хельма, как бы подозревая. — Мы с Хельмой поедем в Россию, — благо Коля прервал нарастающее напряжение и добавил, — мне там будет легче. К тому же её не будет искать дядя, — ухмыльнулся Коля и следом взглянул на девушку. Он был уверен, что генерал туда уж точно не сунется. Гудериан слегка удивилась такому решению, но препятствовать не стала, всё же с Россией связаны одни из самых теплых воспоминаний. — Тогда после бала встречаемся на станции, вас туда доставят. Поедем на поезде, на другом виде транспорта опасно. Мы с Анной отправляемся первым ночным во Францию, а там на своих двоих до Португалии. Вам будет легче сесть на рейс до Польши, и перебежками дойти до русских. Единственное, я не знаю насколько ещё хватит наших позиций. — Это уже неважно, — перебила его Хельма — в любом случае, для меня это безопаснее, чем оставаться в Европе. Все согласились и даже не стали препятствовать ни одному пункту плана. Сейчас самой главной задачей было выбраться из лагеря и выиграть время до посадки. Клаус еще несколько минут объяснял Ивушкину план на полигоне, рассказывал про самые удобные и незаметные лазейки. После полуночи все разошлись. Когда двое русских покинули штаб, было за девять часов. Анна, идущая вместе с Ивушкиным, шепотом спросила: — Коля, ты и правда веришь в то, что у нас получится сбежать? — А как же! Не бросим же их. — Не бросим, — подтвердила его слова Анна.