***
Сон этой ночью был самым бесполезным делом, ведь спать не хотелось никому, да и как можно заснуть, когда возлюбленные будут рисковать своей жизнью и положением в обществе ради тебя? Возможно, после такого вы все вместе будете висеть на виселице Гестапо, либо стоять у стенки. Анна долго ворочалась на своем тонком матрасе, перебирала одеяло в руках и сучила его ногами, при этом пыталась не вслушиваться в хохот эсэсовцев у себя за дверью. В темной комнате её спасали лишь наполненные радостью моменты будущего, где у неё уже есть настоящая семья, дети. Именно там у неё будет право на голос, и она наконец-то сможет свободно заговорить на родном языке. Также свою ночь проводила и Хельма, смотря в потолок и вслушиваясь, как скребут сухие ветки деревьев по стеклу. Она всё никак не могла понять чувства, так неожиданно обуздавшие её. Теперь штандартенфюрер знает всю правду про неё и её русского возлюбленного. Нет, она не думала, что он пойдет стучать. Гудериан не была знакома с Клаусом до этого месяца, до этого лишь читала газеты со статьями о нем, и конечно слышала много чего от дяди, но на данный момент, когда она пробыла здесь несколько недель, Хельма не сомневалась, что он не станет выполнять неблагодарную работу стукача, это не в его характере. Да и у девушки есть достаточно фактов и свидетелей, чтобы с него сорвали погоны, с позором выгнали из СС и расстреляли. Когда Ягер вызвал её в кабинет и напрямую выложил всю известную информацию, Хельме показалось, что на долю секунды стало легче, но сейчас почему-то ей совсем непросто, и камень, мало того, что остался в груди, так стал ещё больше. Возможно, это из-за плана, который на данном этапе казался неосуществимым и невероятно рисковым, но Гудериан считала, что лучше умереть рядом с возлюбленным, чем выйти замуж за нелюбимого и рожать детей, лишь бы соответствовать идеалам арийской женщины. Здесь, в Германии, её ничего не держало, отец погиб ещё в 41-м, а мать вышла замуж за офицера люфтваффе и даже не вспоминает о дочери от первого брака. Конечно, Хельма любит дядю, который был рядом с момента потери, но его чересчур жесткая опека угнетает и не дает права выбора, жить так — невозможно. Масло в огонь подливало завтрашнее испытание Ивушкина, из-за которого девушка и затевала весь этот кипеш. Мысли о том, что он погибнет, Гудериан не допускала, ведь тогда не жить и ей. Клаус же долго-долго курил трубку, а когда она опустошалась, начиналась привычная процедура наполнения, только в этот раз всё давалось сложнее, чем в обыденные дни, сегодня, на удивление, руки тряслись и порох просыпался мимо. Ягер первый раз в жизни испытывал такой стресс. Даже та ночь, когда он думал, что его карьера закончена и его выгонят из немецких войск и лишат всех наград, страху было меньше. Клауса всё чаще стали посещать мысли о новоприобретенном объекте любви, об Анне. В своей жизни мужчина очень редко задумывался о семье, детях. Только преимущественно в годы подросткового периода, но когда пришла она — война, а за ней ещё несколько, эта мысль всё дальше отдалялась от него. Последние несколько лет мужчину заботили совсем другие дела: все ли бумаги были подредактированы, все ли подписаны, дошли ли генералу, либо что происходит на фронте, все ли курсанты присутствуют на занятиях или кто-то прогулял? Его даже не смущала некая плата, которую взымает государство из-за неимения семьи и детей. Но с недавних пор он стал беспокоиться о девушке, причем русской национальности, ненависть к которой внушалась каждый день всем жителям Германии. Ягер стал беспокоиться о её самочувствии, выспалась ли она, поела ли что-нибудь. И его, не имевшего отношения пять лет, это не могло не пугать. Ещё и эти курсанты, от которых зависел дальнейший исход событий… Фактически всё держалось на одном Клаусе, который и так прилагал все усилия, чтобы вырастить хорошо обученных танкистов, пусть они и умрут в первом же бою, вся ответственность с него, как с командира, будет снята. Просидев в таком состоянии полночи, штандартенфюрер погасил лампу и прилег на шелковое покрывало, застилавшее постель, и закрыл глаза. Периодически он вскакивал и протирал высокий лоб от пота. Не спалось и Коле, который своим дерганьем на общей кровати, сколоченной из досок, раздражал всю команду. Не вытерпев шума, издаваемого командиром, мехвод вставил своё слово: — Командир, ну як тебе не спится, иди погуляй, а то у тебя, как вши в., — последнее слово Николай не расслышал, но посыл ему был понятен. Полежав ещё немного, он поднялся и, пройдя в ангар, запрыгнул на совсем новенький танк. Парень достал из кармана робы сигару, отданную Ягером, и прикурил. Его настораживал ход Клауса в плане учений, хоть он и не высказал своего недовольства вслух. Курсанты могли спокойно забыть про новые правила «о нейтральной полосе» и поджарить его и команду на раз-два, даже когда он пересечет обговоренную линию. А списывать можно на что угодно, ведь мальцы ещё молодые, переволновались, вот и выстрелили, неужели кому-то может быть жалко русских заключённых? К экипажу Ивушкин так и не вернулся, решив ночевать в танке.***
Хельму разбудил слабый луч солнца, пробившийся сквозь плотно занавешенную тюль, девушка протерла глаза и потянулась. Голова раскалывалась, и глаза всё время норовили закрыться, продолжив так бесцеремонно прерванный сон. Постепенно к девушке начали приходить мысли, волновавшие её вчера, и, на удивление, именно это послужило поводом, чтобы вскочить с кровати. Она вспомнила о скором приезде дядюшки, о платье, которое ещё не готово, да и полагалась собрать все оставшиеся вещи, чтобы Гудериан не заподозрил, что она никуда не собирается. Другая половина была отправлена в Берлин ещё вчера утром. Хельма вскочила как ужаленная и стала судорожно собираться, метаясь по комнате в поисках новенького нижнего белья. Пробегая мимо тумбы, девушка совсем нечаянно стукнулась мизинцем об острый угол и, скача на одной ноге, схватившись за палец, прокляла всё и вся. Гудериан приняла решение не приводить себя в порядок сама, и дождалась прислугу, которая заботливо наполнила фройляйн ванну с пеной и горной солью. Хельма тщательно вымылась, потерла голову и только затем приступила к нанесению макияжа. Девушка не любила сильно малеваться. Она считала, что так каждая фройляйн теряет свою индивидуальность, поэтому позволяла себе такие вольности лишь на праздники и большие приемы. Сегодня она аккуратно прокрасила свои ресницы, подвела брови и нанесла красную помаду, так хорошо подходившую к её наряду. Выбор платья ещё давно пал на черное, облегающее до колен, без каких либо рюшек. Выглядело оно весьма просто, зато смотрелось элегантно и прекрасно скрывало все недостатки. После наряда последовала прическа, состоявшая из пышных кос, красиво уложенных сверху и закрепленных шпильками. Ровно в девять Августин должен был прийти и принести ей утренний кофе, в руке с которым она должна была начать свой очередной день, но сегодня было явно не до наслаждения жизнью. Взглянув на часы, она увидела стрелку, показывающую пять утра. Времени ещё много, и чего она так подскочила? Выдохнув, девушка присела на мягкое кресло, стоящее прямо у окна. На дворе был конец августа, и Хельма за ночь смогла прикинуть сколько они будут добираться до Советского Союза, пальто было необходимо ей и Коле. Утром всегда было прохладно, легкий туман ложился на лагерь, давая её обитателям похоронить свои тайны, пока есть время и возможность. Дождавшись за чтением книги Августина, Гудериан бросила в его сторону строгий и прямой взгляд. Она долго думала о том, чтобы поведать свою тайну адъютанту, но не обсуждала это с Ягером, да и зачем? Наверняка, он поступит также. Всё же Августин служит ей, если это можно так назвать, уже несколько лет, и он заслужил правды. Хельма была уверена, он всё унесет в свою могилу, ведь он настоящий солдат, хоть и никогда не был на фронте. Тем более, если их аулу, в состав которого входило всего четыре человека, удастся сбежать, спрашивать будут с адъютантов, как с первых доверенных лиц, всё время находившихся рядом. Она просто не может так поступить с ним, либо же будет всю жизнь винить себя. — Вы сегодня рано проснулись, — Хельма захлопнула книгу и встала напротив адъютанта, приняла у него из рук кофе, отпила горькую, темноватую жидкость из кружки, а потом поставила на столик рядом с креслом. — Августин… — Что-то случилось? — Случится, было бы правильнее сказать. Я понимаю, что ты будешь меня осуждать, но прошу просто выслушать меня. Наверняка вы с Тилике уже в курсе про нашу с Клаусом запретную любовь, — она говорила это так просто, но надеялась в глубине души, что он всё знает и не будет разговаривать с ней звуками от шока. В лице он никак не изменился, казалось даже губы чуть тронулись в улыбке. — Сегодня вечером после окончания боя мы поедем в Берлин, и я уеду с Колей из Германии. К этому времени ты должен будешь раздобыть одежду, в которой меня никогда не видели. А также пару пальто: мужское и женское. И одежду для Коли, — слова давались всё сложнее, — я… прости, — ее голос задрожал, но Августин подхватил. — Да, я знаю. Я думал, что все закончится именно так. Не переживайте за меня, фройляйн Хельма, я знаю как закончу жизнь, уйду целым и невредимым. Я давно хотел уйти, да только не знал повода, но теперь, благодаря вам, он есть. У вас есть какие-то просьбы? Всё будет выполнено. — Августин, ты.? — её адъютант говорил настолько оживленно и радостно, что у Гудериан захватило дыхание. «Как? Как он может радоваться, когда я чуть ли не сломала ему жизнь?» — все вертелось в голове. — Нет, я не обижаюсь. Я просто рад, что вы нашли свою любовь. Вы так об этом мечтали. Вас ждет ваш дядя, он прибыл несколько минут назад. Прошу вас, — молодой человек указал рукой на дверь, и фройляйн все поняла. Она не шокировала его, как должна была, как думала, она озвучила ему всё то, что уже сидело в его голове. — Фройляйн Хельма! — окрикнул её адъютант, оставшийся за спиной. Девушка медленно обернулась и приподняла брови. Он продолжил: — как человек, преданный службе, я был рад работать именно на вас, а не на Третий Рейх, — глаза Хельмы наполнялись слезами, и лишь выработанная сила воли не дала им скатиться. Она прошептала тихое «спасибо» и продолжила шагать к дяде, которого она совсем не жаловала.***
— Курсанты собираются на полигоне вместе с Ивушкиным, и другими генералами, вы должны сказать речь, но почему вы еще тут, герр штандартенфюрер? — только что вошедший Тилике совершенно не понимал в чем дело, ведь его командир никогда не опаздывает, особенно на такие судьбоносные мероприятия. В другой ситуации Клаус бы подорвался и побежал бы к офицерам и курсантам, а он сидел и курил трубку. Адъютант был далек от того состояния, в котором находился полковник. Если бы они смогли поменяться местами, то Тилике ощутил бы всю тяжесть от слов и решения Ягера. — Тилике, присядь, есть разговор. — Ты ведь прекрасно знаешь обо всем, — сказал Ягер, повернул к нему голову и хитро сощурил глаза, но на лице отражалось легкое смятение и спокойствие, которого адъютант не видел уже многие годы. — О чем обо всем? Вы имеете ввиду вашу симпатию к переводчице? — осторожно начал Тилике, боясь сказать лишнего. — Да, именно это я имею ввиду, — тихо засмеялся полковник, а после начал свою речь более чем серьезным тоном: — я собираюсь сбежать с ней. От тебя мне нужна будет гражданская одежда, два комплекта — мужской и женский. Больше ничего. Я могу предложить тебе бежать с нами, мы уезжаем прямо после большого приема у рейхсфюрера, которое будет организованно сегодня, но зная тебя, ты не согласишься. Я доверяю тебе и рассказываю это как единственному другу, который со мной прошёл все трудности службы. — Герр штандартенфюрер, — мужчина замялся и поерзал на стуле, — признаться честно, я не думал, что ваши намерения так серьезны, но обо мне вы можете не беспокоиться, я что-нибудь придумаю. Если уеду с вами, то могут быть проблемы. Я имею честь служить вам и не позволю, чтобы вашу тайну узнали, а меня сослали на фронт, или под дулом автомата повели к стене для расстрела. Вы можете не беспокоиться. Я очень рад, что ваша жизнь не закончится также, как у всех нас. — О, Тилике, перестань, ты начинаешь становиться сентиментальным. Хотя тебе всегда была присуща эта черта характера, это очень хорошо, особенно для поэта. — Вы знаете о моих стихах? — мужчина улыбнулся и чуть покраснел. — Командир всегда всё знает, Тилике, но сейчас это не имеет значения. Я просто хочу сказать тебе спасибо за все время, что ты был рядом, — Клаус встал, за ним последовал и адъютант. Приблизившись к сослуживцу, полковник крепко пожал руку своему верному помощнику, и Тилике, в который раз за день поразился своим начальником. Впервые он видел такие наполненные некой скорбью глаза, — а сейчас действительно пойдем, а то ещё сюда прибегут, — с этими словами парень рассмеялся, и они вместе покинули сначала кабинет, потом здание и направились на холм, где все уже ждали только их.***
Бой проходил тяжело. Коля сидел в танке на своем месте командира и наблюдал за действиями противника. Он удивлялся, как они от наглости ещё не залезли на танк и не выкурили весь экипаж наверх. Бой они вели неумело и очень вяло, почти не оборонялись, только нападали, холостые то и дело летали по всему полю, разрушая всё, но только не раня броню машины противника. Действовали парни как дикари или же малые дети, сравнений можно привести множество. У Коли сложилось впечатление, что если бы не план, которого нужно придерживаться, и не эта нейтральная территория, их бы расплющили, а еще хуже — застреляли, и продырявили танк со всех сторон. То самое обозначенное место находилось прямо за пантерами, поэтому было необходимо провернуть некий маневр. Быстро сообразив, что нужно заканчивать эту детскую игру, Николай начал всё разъяснять Валисенку, хоть это было и проблематично из-за взрывов, идущих чередой. Танк завелся и рванул с места, перепрыгивая с кочки на кочку, проехал мимо затупивших танкистов. Они никак не ожидали, что русские пойдут прямо в лобовую, поэтому упустили момент выстрела, и теперь им приходилось лишь разворачиваться и крутить башню. Ещё несколько десятков метров и, наконец, весь экипаж пересек линию. Ягер, следящий за ходом боя, медленно выдохнул и мысленно похвалил Николая за маневр и за то, что тот сделал все правильно, не затягивая игру. Через секунду просвистел свисток и раздался выстрел в воздух, означавший окончание маленькой битвы. Курсанты выиграли. Теперешние танкисты повыскакивали из «Пантер» и стали с криками и визгами пожимать друг другу руки. Конечно, были и те, кто решил воздержаться от показа эмоций, ведь это не входило в список, характерный для арийской расы. Из командирского люка показался Ивушкин и с приподнятыми бровями стал наблюдать за детской радостью курсантов. Заметив внимательный русский взгляд, кто-то стал показывать пальцем и смеяться. Николай покрутил пальцем у виска и залез обратно в танк, пока на него не посыпался град из камней. — Ягер, вы были абсолютно правы, ваша техника обучения действительно дала свои плоды, — генерал сразу подошел к Ягеру, наблюдавшему за всей картиной, открывавшейся со смотровой площадки, пожимая руку. За ним неспешно стали подтягиваться и другие для поздравления полковника с такой грандиозной победой. Лишь Тилике и Августин остались на месте, кивнули друг другу и молча разошлись.***
Хельма сидела на своем диванчике в гостевой и нервно терла ладони друг о друга, всеми силами стараясь прийти в себя и не поддаваться панике. Эти долгие нескончаемые минуты девушка решила разделить вместе с Анной, которую сегодня рискнула позвать к себе. Для Гудериан было сложно заводить новые знакомства и разделять переживания с малознакомыми людьми, но раз уж им нарушать законы, вместе бежать, то ей нужно учиться перебарывать трудности. Сегодня у переводчицы особых дел не было, ведь Вальтер был вместе с Ягером, а значит не пытался всунуть ей свои непонятные бумаги в руки и за невыполнение угрожать расстрелом, и никак не мог знать, что Ярцева находится рядом с племянницей генерала, да ещё и в его гостевом доме, в так называемой «особой зоне». Полковник не терпел, когда ослушивались его приказа и шли против, а он вроде как ясно объяснил, что его переводчица не будет выполнять мелкие дела и разгребать бумаги штабных. После такого он обычно ходил разбираться. Но, видимо, Гримм не относил себя к таковым и считал учёт мертвых заключенных намного важнее, нежели правительственное задание. Штурмбаннфюрер понимал только взгляд Ягера и спокойный тон совместно с леденящими душу глазами, поэтому довольно часто приходилось применять серьезные меры, вплоть до жалоб рейхсфюреру. — Тоже переживаешь за него? — робко спросила Аня, которая практически весь час промолчала. Она не привыкла подавать голос в присутствии немецких офицеров и фройляйн, конечно за исключением необходимости перевода. Обычно за нарушение правил, а именно — разглядывание офицера, вмешательство в разговор, либо за слишком громкий говор узники наказывались, а здесь — ни крика, ни взмаха плетью, делай что хочешь. Но Ярцевой не очень-то хотелось. В ответ Гудериан лишь покачала головой. — Я больше переживаю за сегодняшний план, как бы все не сорвалось, — и тут раздался неожиданный стук в входную дверь. Обе девушки вздрогнули и нервным движением обернулись к друг друг. Глаза Ани исказились от ужаса при мысли, что это комендант лагеря, который её тут же застрелит без каких-либо разбирательств, и её мозги размажутся по стенке. Уж очень Вальтер не терпел переводчицу, хотя та никогда не понимала, чем заслужила такое отношение, ведь всегда исполняла все как надо и старалась не нарушать законы, диктовавшиеся лично Гриммом. Ярцева вскочила и, не теряя ни секунды, спряталась за дубовую дверь, находившуюся как раз поблизости, которую даже не нужно открывать, чтобы увидеть заключённую, а Хельма спешно пошла открывать. На пороге оказался Августин. Чуть пройдя в дом, он сообщил радостную новость, и сказал, что дядя ждет её в саду. Сейчас там как раз собирается весь немецкий офицерский состав. Расслышав знакомый голос адъютанта Гудериан, Анна медленно вынырнула из укрытия и показалась на глаза. — Анна? — Августин незаметно для всех вздрогнул. — Вам нельзя тут находиться. Вас уже пошел искать Тилике по поручению герра Ягера, Ивушкину нужна переводчица. — Пойдёмте, скажите, что совсем случайно нашли меня у склада. — Адъютант коротко кивнул, и Ярцева направилась с Хельмой и Августином к генералам и Коле, который уже весь распсиховался от такого немецкого внимания к его довольно скромной персоне. Клаус ждал их весь на нервах, прекрасно понимая, если кто-то сделает одно неосторожное движение, скажет одно случайно вылетевшее слово, то их план раскроется. Он не мог избавиться от этого ощущения. Однако по чистому взгляду гостей, они ничего не знали и даже не догадывались о скором преступлении против Великой Германии. — Хельма! — генерал радостно окликнул девушку и раскрыл руки для объятий. Гудериан слегка приобняла дядю, и мимолетно одарила взглядом Колю, пытаясь остудить всю злость, которая металась у него в глазах. — Я надеюсь, вы приехали сюда в добром здравии? — Конечно. Дорогая, ты сегодня уедешь отсюда вместе с Клаусом на прием, организованный самим рейхсфюрером в честь победы наших курсантов и успешной сдачи экзаменов. Я надеюсь, ты усвоила урок, который я тебе преподал? — Конечно, — с натянутой улыбкой произнесла девушка и отвела взгляд. — Ты все приготовила к сегодняшнему мероприятию? — Хельма кивнула. — Давайте пройдем в главный корпус, чтобы отметить нашу победу бокалом красного вина? — Клаус как всегда вовремя пришёл на помощь и оградил всех офицеров от нарастающей семейной сцены, которая вспыхнула бы безо всякого стеснения. Как и предполагалось, все поддержали идею и последовали за ним.***
Ивушкин и Анна шли обходными путями по лагерю, прямиком к уже поджидающей их машине. Впереди с ними шагал Тилике и заодно проверял наличие офицеров, заключённых за бараками и на дорожках. По расчёту Клауса, один человек должен был ехать в багажнике, а другой — в проходе задних кресел. Конечно, багажник предпочел Николай, да и всё же как-то неудобно заставлять даму трястись в духоте. Забравшись вовнутрь, он наконец осознал как тут тесно, хотя ещё за столом в кабинете штандартенфюрера спорил, что они влезут вдвоем. Чтобы Анну не заметили, Тилике накрыл ее разным тряпьем в виде старых вещей, формы, коробок из-под обуви и другой мелочью. Все ждали только Ягера и Гудериан. Через минут десять из штаба показались Клаус и Хельма, уже преображенная в красное платье и туфли на шпильке. Шею красиво обхватывало жемчужное ожерелье, а белое манто являлось лишь приятным дополнением к красному, красиво облегающему талию платью со множеством расшитых бусин. Пока Гудериан прощалась с дядей, Августин галантно открыли дверцу блестящего авто, тем временем Клаус уже был на месте водителя. Именно за это место пришлось повоевать с излюбленным генералом, который ну никак не позволял Ягеру сесть за руль, настаивая на личном шофере. По изначальной версии, Тилике и Августин должны были ехать вместе с ними, но всех адъютантов решили отправить отдельной машиной. Узнав о таком новшестве, Августин начинал волноваться за Хельму, ведь адъютант уже несколько лет находится рядом постоянно, и для него даже такая разлука волнительна. Нет, это была отнюдь не любовь, ревность и другая чепуха. В тайне признаться, Августин считал себя чуть ли не братом Хельмы, который был рядом во время всех невзгод: когда она ссорилась с дядей, когда пришло известие о гибели отца на Восточном фронте, когда ей изменил мужчина. Именно он всегда был рядом и протягивал руку помощи, когда всё окружение отворачивалось и осуждало. Адъютант прекрасно помнил ту ситуацию с замужеством, из-за которой девушка поссорилась почти со всеми подругами. Тилике пришлось несколько раз повторять Августину, что все пройдет отлично, ведь с ними штандартенфюрер. Когда собралась большая толпа, офицеров стали по-немногу рассаживать по машинам. Августину и Тилике повезло, они поехали вместе с самым спокойным пареньком Фрицем — адъютантом одного из генералов. Хельма и Клаус не говорили полпути точно, каждый витал в своих мыслях, но кто же мог знать, что они оба волновались за дорогу, хоть план и был безупречен, но нельзя быть уверенными, что все пройдет гладко. Имелись некоторые несостыковки по времени, к тому же на пропускных пунктах, где стояли солдаты с собаками, было довольно опасно. Они могли учуять запах Коли и Анны, если постовые всё же устроят обыск. Поэтому надежда возлагалась только на чудо и на офицерские погоны Клауса, которые должны сыграть свою роль. Целую дорогу Гудериан смотрела в окно, разглядывая знакомых и родные улочки, сменяющиеся другими. — Клаус, скажи, а Тилике точно успеет отогнать машину, чтобы Коля и Анна переоделись? — они уже подъезжали к главному зданию, где и должен состояться бал. Снаружи Хельма не смогла увидеть ни одной изменившейся детали, кроме появившихся маленьких фонариков на ножках. — Успеют. Он должен был уже приехать. Да, видишь, вот их машина, — они подъезжали к главному управлению, где и был организован праздник. Хельма увидела двух знакомых адъютантов около черного авто. Августин обошел остановившийся автомобиль и намеревался открыть дверь фройляйн. — Действуем по плану? — Ну естественно, — только мужчина успел это сказать, как они остановились. Тилике тут же подоспел и занял место водителя. Хельму провожал Августин, и Клаус неспешно шел следом в главный зал.***
Коля уже несколько минут задерживал дыхание, воздух утекал сквозь пальцы, и его оставалось катастрофически мало. Танкист уже начал терять сознание, когда Тилике открыл багажник. Николай тут же жадно хватанул воздуха ртом. — Извини, конечно, но у нас нет времени на отдых, — скомандовала Аня и отдала еле дышащему парню его новую одежду. Ивушкин вздохнул, покачал головой и что-то неодобрительно пробурчал, после начал быстро, как только мог, переодеваться. В целом, ему выдали очень даже неплохие штаны, разве что грубого пошива, и водолазку, тоже, видимо, с первого плеча, но зато чистую. У Анны же было платье черного цвета и пиджак сверху, чем-то походивший на предыдущий, только без нашивки «OST». На прическу не было времени, поэтому она обошлась распущенными волосами, которые имели довольно неплохие волны за счет кос, которые всегда плела девушка. Дабы всё выглядело приличней, Ярцева нацепила фетровую шляпку, а лагерные безмерные ботинки сменила на туфли с бантиком. — Итак, — начал Тилике, — эти вторые комплекты, — он показал на стопку, — для фройляйн Хельмы и герра Ягера. Они придут сюда через часа два, постарайтесь в это время тут спокойно посидеть. После этого мы отвезем вас на вокзал и вручим деньги. Все поняли? — Да, — хором ответили оба, и после секундного замешательства Тилике исчез из виду. А Коля и Анна сели за заднее сиденье машины. Сердце у обоих бешено колотилось, и нельзя было сказать, что оба не волновались. — Коля, держи карту, — Анна выпуталась из старого пиджака и передала ему сложенную в несколько раз бумагу. — А вы с Ягером? — У нас другая, это для вас. — Спасибо, — пробормотал Коля и, сделав глубокий вдох, спросил: — ты не жалеешь, что бежишь? — девушка покачала головой. — Как я могу жалеть? Я рада выбраться из этого ада. Ты сам прекрасно понимаешь какого жить, думая каждый раз, что это твой последний день. Ну а ты не жалеешь? — А что жалеть? Поздно уже дергаться, в спокойствии осталось совсем чуть-чуть просидеть, а дальше начнется, — речь Ивушкина была прервана испуганным взгдохом Ани и шепотом: «что начнется?». — Ты чего? Тут нужно быть осторожным, а все остальное — ерунда. Всё будет хорошо. — Разговор соотечественников оборвался также резко, как и начался, всё остальное время сидели в тишине. Где-то в районе соседних домов были слышны взрывы, однако никто не двинулся с места, они уже привыкли к этому давным-давно. *** — Герр рейхсфюрер, можно у вас ненадолго забрать штандартенфюрера Ягера? — Хельма была само обаяние сегодня вечером, всем мило строила глазки, да такие, что отказать не было возможным, а её улыбка могла парализовать каждого офицера. Клаус уже влился в пелену оваций и похвалы в его честь и немного вошел во вкус, но ни на миг не забывал о плане. Со стороны полковник производил впечатление уверенного в себе мужчины, совершенно спокойного и невозмутимого, хотя внутренне он чувствовал, как сердце отбивает бешенный ритм. — Ты не забыл? Уже почти десять, нужно уйти сейчас, иначе будет совсем поздно. Прием почти закончился, совсем скоро все разъедутся, — Клаус устало покачал покачал головой и начал искать глазами Тилике, который мирно болтал с каким-то парнем, смакуя предложенное сегодня немецкое вино. Встретившись с ним взглядом и подав знак адъютанту, пара начала как можно незаметней продвигаться к выходу. — Августин, вези нас к ним, — Хельма ещё на крыльце произнесла это. Парень быстро подогнал машину, и они проехали квартала два, и юркнули в подворотню. Через несколько метров показалось знакомое авто. Приблизившись к автомобилю, Клаус постучал по стеклу со стороны заднего сиденья. Дверь тут же распахнулась, и показался Ивушкин, а потом уже и Анна в новых нарядах. Тилике обошел машину с другой стороны и поднес стопку одежды Гудериан. — Я останусь в своем обмундировании, по крайней мере до Испании, — отмахнулся Клаус. — Тебе будет лучше переодеться во Франции, — Анна посмотрела на него. — Так они будут знать, что ты где-то там. — Клаус кивнул. — Может лучше в поезде на последней станции? В гражданском будешь выделяться. — Ты прав, Тилике. Переоденусь, как доедем до Франции. Хельма вышла из машины, переодетая в простое платье с длинными сапогами и кардиган. Тилике вручил им деньги, Коле — пистолет, после — фальшивые бумаги, которые оказались у него на хранении. Все битком сели в машину и поехали до ближайшего вокзала. Дорога показалась всем тяжелой и мрачной. Каждый был в своих мыслях, никому не хотелось разрушать идиллию. Клаус и Хельма рассматривали знакомые улочки города, в котором прожили всю жизнь. Коля и Анна думали о том, что совсем скоро окажутся порознь, и неизвестно сведет ли их судьба в дальнейшем. Прибыв на вокзал, они первым делом нашли расписание поездов, и Августин пошел за билетами. Прощание выдалось самой тяжелой частью. — Тилике, спасибо за службу, — говорил Ягер, крепко держа, как в тисках, руку друга. — Спасибо, что спасли меня, — Августин пожал руку юной фройляйн, ставшей чуть ли не сестрой. Той было весьма печально за жизнь адъютанта, которая рушилась на глазах. Слезы начали течь по щекам. — Ладно, всё, хорош! — скомандовал Коля, и все на него обернулись, — устроили тут. Так мы никогда не разойдемся. А, Клаус, чуть не забыл, когда вы приедете в Португалию, напишите нам письмо на этот адрес, — Коля протянул мужчине сложенный маленький клочок бумаги. Напоследок он пожал руку Клаусу. Они попрощались в последний раз, и каждый пошел в свою сторону. Клаус с Анной направились налево, к поезду номер 15, державший курс в Париж. Сев в вагон, Клаус мысленно еще раз поблагодарил Тилике, который очень правильно сказал переодеться ему в гражданское во Франции. Поезд кишел офицерами. Коля с Хельмой зашли в 9-й поезд, в Варшаву. Оба держались осторожно и тихо. Проводив всех взглядом, Тилике и Августин отправились к той машине, что бросили в подворотне, и, сев в нее, достали из шкафчика капсулы с цианидом. Оба долго смотрели на жидкость, гипнотизируя взглядом. Каждый вспоминал своё. Тилике — семью, из который много кого уже не было в живых. Вспоминал своего отца, который бесился от одного взгляда на его светлую форму СС; заботливую нежную маму; маленькую сестренку, первое слово которой было — брат. Конечно, как верный друг, он не мог обойти стороной Клауса, с которым они рука об руку шагали по служебной лестнице. Августин вспоминал всех друзей, никогда не желавших ему зла, Хельму, на судьбу, которой он никак не мог повлиять, и теперь всё будет решено всевышним. Теперь у неё есть надежное мужское плечо, Августин ей не нужен. — Готов? — спросил Тилике у Августина, не отводя взгляда от капсулы. Тот лишь положительно покачал головой. — Думаю, это лучшее, что можно выбрать из возможных вариантов. — Оба взяли в рот капсулу и раскусили ее. Постепенно разгорался рассвет, и этот рассвет был по-разному ознаменован. Для гостей бала это было начало отдыха от вчерашнего приема. Для двух адъютантов это был конец их земного пребывания, а для двух пар, бегущих к новой жизни в разных направлениях, — это было призрачное будущее с тяжелой головой и сердцем.