Записка

      — Fermati, basta così, — хриплю и накрываю голову одеялом. Прячусь от мерзкого рингтона, наступившего утра и болей в голове. — Пожалуйста.              Игнорирую цикличную мелодию. Сильнее зарываюсь в своем укрытии и прижимаюсь к теплому телу рядом, в надежде, что это поможет. Но противный звук, доносящийся прямо из-под подушки, продолжает настойчиво ударять по вискам; вибрация ощущается как настоящее землетрясение. Кажется, кровать дрожит вместе с комнатой.              С закрытыми глазами нащупываю мобильник. Борюсь с желанием швырнуть его подальше, лишь бы вновь вернуться в сон, где все, по сравнению с реальностью, очень-очень хорошо. Из-за спины раздается невнятное мычание, но его прерывает еще более громкое звучание звонка.              Поворачиваюсь на бок и отвечаю сквозь зевок:              — Да? — двигаюсь, и на талию ложится чужая рука. Ладонь касается поясницы, надавливает на позвонки, ласково ведет вверх и отвлекает.              — Александр? — строгий мужской голос басом звучит в динамике и доставляет бóльший дискомфорт.              Морщусь, мысленно проклинаю человека, который с самого утра не может набрать правильный номер и звонит без разбора.              — Вы ошиблись, — быстро проговариваю и сбрасываю нажатием на боковую кнопку.              Телефон скатывается куда-то вниз под одеяло, но до него совершенно нет дела. Я веду плечами и закидываю ногу на мужское бедро. Прижимаюсь ближе, чувствую запах и тепло кожи. Не нахожу в себе силы понять, с кем именно сплю. Оставляю эту проблему до пробуждения, ведь находиться под натиском мягких прикосновений лучше, чем раздумывать о возможном разочаровании.              Главное, чтобы это был не Дерек. В остальном все не так плохо.              Потеревшись щекой о грудь, ладонью веду вниз по твердому торсу. Касаюсь резинки штанов или белья, и мою руку перехватывают, сжав. Лениво улыбаюсь. Удобно укладываюсь, намереваясь продолжить сон еще пару часов, пока либо не проснусь сама, либо меня не выкинут из постели.              Однако у чертового телефона другие планы: рингтон снова пронзает помещение, пугает и теперь ощущается болью в затылке. Стону и роюсь под одеялом. Стараюсь быстрее избавиться от доставляющего дискомфорт звука, не понимаю, где и как согрешила.              — Слушаю.              — Вы издеваетесь? Передайте телефон Александру! — прикрикивает, вынуждая отставить мобильник от уха.              Сказанное не сразу доходит до меня. Несколько секунд я продолжаю лежать с закрытыми глазами и надеяться, что все происходящее — глупый сон. Только незнакомый мужчина не успокаивается и бурчит что-то в динамик. Пересилив себя наконец-то смотрю на яркий экран. Горящие буквы больно вонзаются в глаза, вынуждая несвязно прохрипеть. Они не сразу выстраиваются в знакомое, вызывающее негодование и каплю ненависти слово, а когда осознание постепенно приходит, я удивленно поднимаю брови. Сон пропадает, но сухость в горле и усталость — нет.              — Папа? — шепчу. Происходящее никак не укладывается в сознании, и возникает желание ущипнуть себя. Такого просто не может быть, чтобы отец так просто и нагло появился в моей жизни спустя столько лет.              — Не ваш, милочка. Я еще раз прошу позвать Александра.              Заторможенно моргаю. Сначала смотрю на свой телефон, потом на чехол, который совершенно не похож на мой. Проклинаю стандартные рингтоны и, особо не задумываясь, пихаю лежащего рядом Александра.              Тот морщится и крепче обнимает меня, заставляя ахнуть. Еще раз толкаю Нильсена, но тщетно. Он продолжает закрывать лицо одеялом и не обращать внимание на тревожащие его факторы. Откровенно борется со мной и моими попытками разбудить.              — Нильсен! — повышаю голос, тут же пожалев об этом: закашливаюсь, когда по ощущениям по горлу скатывается песок. — Тебя.              Передаю телефон быстро, когда Алекс приподнимает голову и сонно моргает. Не даю ему опомниться и наблюдаю, как меняются эмоции. От непонимания до удивления. Почти сразу взлохмаченный, помятый Александр становится собранным. Даже и не скажешь, что вчера вечером он во все горло кричал популярный трек, пытался соблазнить меня и нагло манипулировал.              Единственное, что удивляет — спокойный и даже ласковый голос. В нем слышится любовь, уважение и забота, когда Александр отвечает на вопросы и что-то спрашивает в ответ.              Где-то в груди начинает мерзко жечь. Чувство зависти заполняет изнутри, и я отворачиваюсь. Зажмуриваюсь, желая заткнуть уши, лишь бы выкинуть из головы последнее воспоминание, которое связано с моим папой.              — Я уеду сегодня же. И плевать я хотела на ваши желания.              Голос давно сорван, потому что бессмысленный разговор длится не первый час. И если в начале я была полна энтузиазма отстоять свою правоту, то сейчас мне хочется быстрее закончить и покинуть комнату, дом и страну.              — Агата, ты совершаешь глупость! — встревает мама и трясет головой, из-за чего светлые волосы падают на заплаканное лицо.              — Глупость? Глупость — это продолжать верить, что я исполню ваши мечты, а не свои.              — Мы даем тебе дорогу в жизнь. Хотим, чтобы у тебя было все, — папа зачесывает челку назад, а я веду подбородком.              — Ограничивая возможности? Я — не вы. Вы ищите выгоду в людских недостатках, выкачиваете деньги и затаскиваете людей под нож, лишь бы продолжить купаться в достатке. А дети для вас — шанс увеличить заработок.              — Агата, — строго говорит отец.              — Вы не дали выбора ни мне, ни Мату. Вы не поддержали мое собственное решение. Вы жалкие, мерзкие. Я не хочу знать ни вас, ни ваших дел.              — Хватит! — отец криком перебивает и замахивается.              Его ладонь со звонким шлепком соприкасается с моей щекой. Я непроизвольно отшатываюсь, сделав шаг вбок. В ушах звенит, шея болит от резкого поворота. Только голос мамы позволяет прийти в себя. Медленно моргнув, стараюсь сфокусироваться на родителях: мама дрожит, закрывает рот рукой и прижимается спиной к стене, а отец, кажется, только сейчас начинает понимать, что сделал. Его обеспокоенный взгляд ничего не стоит.              Больше ничего не стоит.              Слез нет. Только разочарование тонкими нитями сковывает тело, впивается в кожу и оставляет кровоточащие следы. Щеку жжет, кость под глазом болезненно ноет. Возможно, ободок кольца отца попал прямо по ней, и после останется синяк, который достаточно долго будет напоминать о сегодняшнем дне.              — Давид, ты что творишь?! — мама хватает отца за предплечье и трясет, что-то параллельно щебеча.              Ничего не говорю. Крепко сжимаю ручку чемодана и прикусываю язык, чтобы отвлечься от пощечины и того, как тускнеет блеклый огонь любви к родителям. Смотрю на них и не нахожу схожести; не принимаю родство. Все вокруг становится чужим: комната, в которой я провела всю осознанную жизнь, двухэтажный дом недалеко от побережья, вид из окна на усыпанный цветами сад. Из груди словно вырвали огромный кусок чего-то дорогостоящего и превратили в дешевое барахло, выкинули на свалку или забросили в дальний угол кладовой, чтобы больше не вспоминать.              Стараюсь контролировать дрожь в плечах, из-за которой трясутся и руки. Плотно сжимаю губы, пока тишину рвет плачь мамы. Я не нахожу в себе силы продолжить. Лишь хватаю чемодан со спортивной сумкой и, протиснувшись между родителями, выхожу из комнаты. Колесики больно бьют по пяткам и икрам, когда я стараюсь спуститься с лестницы. Игнорирую родительские просьбы остаться, не желаю слышать их голоса. В памяти хочу оставить только каплю хорошего, чтобы окончательно не задохнуться в обжигающей душу ненависти. Мельком осматриваю светлый зал, сохраняя в голове картинки проведенного здесь когда-то сочельника. В ту ночь я загадала самую заветную мечту, и она, к сожалению, не сбылась.              — Оставь ее, Патриция. Вернется.              Прохладный ветер на улице не отрезвляет. Кожа щеки все еще горит, и я касаюсь ее кончиками холодных пальцев. Испытываю секундное облегчение, залезая в машину к Маттео. Знакомый хвойный запах болтающегося на зеркале ароматизатора приятно дотрагивается до носа, немного щекоча своей остротой. Закрываю глаза и медленно выдыхаю, не позволив брату заметить скатившееся на дно настроение.              — Все в порядке?              — Просто супер, — натягиваю улыбку, поворачиваюсь к Мату. — Заедем на набережную. Хочу попрощаться.              — А самолет?              — Успеем, — киваю, не упоминая, что рейс только завтра. Но лучше я проведу день в аэропорту, чем вернусь домой.              — Я горжусь тобой, — Мат склоняет голову набок, и русые кудри падают на лоб, пряча серые глаза, в которых я вижу поддержку.              Становится горько от несправедливости в мире и в жизни. Слова, что я так трепетно желала услышать от родителей, не приносят радости. Мне удается только тихо поблагодарить брата, ведь оставлять его без ответа — невежливо. И пусть он думает о моей учебе в Лондоне, как о сбывшейся мечте, а не о моем очередном провале, который пришлось скрывать.              — Буду скучать по тебе и по океану, — отвернувшись к окну, смотрю на бесконечную гладь воды. Желаю оказаться ближе, коснуться теплых волн и последний раз забыться в их нежности. Прощаться с городом тяжело. Понимать, что я больше сюда не вернусь — настоящая пытка. Однако нужно терпеть, иначе все вновь вернется на круги своя.              — Эй, мы еще увидимся, — подбадривающе сжимает плечо и вынуждает посмотреть на него. В последнее мгновение успеваю стереть с щеки слезу: единственная слабость, которую себе позволяю. — Рождество, летние каникулы. Ты же не навсегда уезжаешь.              Качаю головой. Сглатываю кислую слюну, пока брат все внимание уделяет узкой дороге.              — Навсегда, — непроизвольно снова тянусь к щеке и стараюсь прочь отогнать вызывающие отвращение картинки. — Я не вернусь сюда больше.              Маттео замирает. Косится в мою сторону и тяжело вздыхает. Я совестно отвожу взгляд. Наверное, я поступаю как настоящая эгоистка, но иначе жизнь будет испорчена. Мату нравится построенное для него будущее. Мне — нет.              Только почему от этого не легче, и чувство вины царапает изнутри?              — Зачем ты отказываешься от всего? Как ты будешь одна?              — Я отказываюсь от того, что не должно мне принадлежать. А как справлюсь? Не знаю, — честно говорю. — У меня есть накопления, мне будут платить стипендию и всегда можно найти работу. Возможно, все не так сложно, как кажется.              — Я постараюсь помогать, — нежная улыбка застывает на губах Мата. — Вдруг мы еще встретимся.              — Не думаю, что когда-то захочу себе силиконовую грудь, — весело произношу, и под наш смех машина спускается к набережной.              — Агата!              Резкий голос вырывает меня из воспоминаний, и я одергиваю руку, отняв ее от щеки. Растерянно моргаю. Не сразу смотрю на Александра, сосредотачиваясь на щелканье пальцев.              — Мне надо в душ, — быстро говорю и поднимаюсь на ноги. Не желаю сейчас разбираться и обсуждать свое нахождение в чужой постели.              Собираю с пола вещи, которые сонно стягивала с себя поздней ночью, и мысленно благодарю себя, что выбрала надеть хоть и простой хлопковый, но комплект. Не очень красиво бы смотрелись мои нервные движения в разноцветном белье, так еще и с путающимся под ногами гигантским котом.              — Только не говори, что вчера я раздел тебя до белья и вырубился, — приподнимается на локтях, внимательным и ощущаемым на коже взглядом осматривает.              Хитро ухмыляюсь и перед тем, как выйти, кидаю:              — Так и было, Александр, — подмигиваю, и Нильсен, застонав, закрывает лицо предплечьем.              Оказавшись за дверью, прижимаю к груди одежду. Осматриваюсь и прикусываю губу. Не понимаю, где именно искать душ и почему я так уверенно решила, что справлюсь сама. По памяти дохожу до прихожей, минуя достаточно длинный коридор. Там нахожу брошенную на полку сумочку и взглядом цепляюсь за напольное зеркало. Сдерживаю разочарованное мычание, которое так и рвется наружу, стоит увидеть свое отражение: волосы больше не лежат красивыми волнами на плечах и больше похожи на спутанный клубок; помада с губ плавно переместилась на подбородок, вынуждая усомниться в обещанной рекламой стойкости, а про нарисованные тенями стрелки вовсе можно забыть. Они давно оказались под глазами и растеклись темным пятном. Но хотя бы тушь, за которую я отдала пару сотен фунтов, осталась на месте и оправдала свою цену.              От раздражения запрокидываю голову назад и тут же жалею: тягучая боль пронзает затылок и перед глазами темнеет. Обещание никогда не пить лишь на мгновение всплывает в мыслях, но быстро исчезает. Отказываться от вкусных алкогольных коктейлей я не намерена, даже несмотря на последствия.              Выдыхаю через рот. Обратно разворачиваюсь и начинаю дергать дверные ручки. С третьей попытки удается найти ванную комнату и в который раз удивиться квартире Александра. Слишком просторная. Слишком красивая.              От размеров ванной становится неловко. Кажется, что в нее влезет вся моя квартира и еще останется место для балкона, которого, к слову, нет.              Переступаю с ноги на ногу, когда холод пола начинает чувствоваться босыми ступнями. Оставляю сумочку и белье, сразу же нырнув под душ. Стараюсь стереть с тела липкость после клуба, усталость и очередное воспоминание из прошлого. Только последнее не выходит: щека фантомно ноет, горло першит, глаза пощипывают. Эмоции сейчас ощущаются гораздо ярче, чем тогда. И так всегда. Давно прожитое задевает сильнее настоящего.              Подставляю лицо под воду и напористо тру кожу. На подкорке сознания всплывают сказанные братом слова о помощи. Она была. Но недолго. Закончилась после перевода нескольких сотен евро пару месяцев подряд. Вместе с ней прекратилась и наша переписка. Маттео перестал писать, отвечать на сообщения, а после и на звонки. Возможно, не смог смириться с моим побегом, который я преподнесла как мечту, а, возможно, настояли родители. Потому что через год и мама перестала прилагать усилия, чтобы связаться со мной. Переводы тоже закончили приходить. Папа же даже не пытался наладить контакт. Наверное, не смог признать своей вины. Либо ему просто все равно. Но так даже лучше. Я давно научилась справляться со всем сама.              И сейчас справлюсь.              Только преодолею чувство стыда, которое плотными цепями сковывает движения. Нарушать собственные принципы — отвратительно. Но у меня совершенно не было желания уезжать от Александра и тратить время на дорогу. Поэтому после не очень долгих уговоров, пришлось остаться и впервые уснуть с малознакомым парнем в постели.              Нервный смешок срывается с губ. Складывается ощущение, что с Нильсеном у меня все происходит в первый раз: от заключения странных договоров до сна в одной кровати. Страшно представить, что будет ждать меня дальше.              В сумочке нахожу зубную щетку, которую всегда ношу с собой. Взрослая жизнь научила подготавливаться ко многим ударам судьбы. Даже незапланированной ночевке. Единственное, что все же смущает — заглядывать в чужие ящики. Однако выбора нет, избавиться от мерзкого привкуса во рту просто необходимо.              Привести себя в порядок удается не сразу. Какое-то время я просто смотрю на свое отражение и не могу смириться с опухлостью лица, прибавляющей несколько лишних килограмм и портящей настроение и день в целом. Сложно принять и синяки под глазами, и запах мужского геля для душа, и шерсть на мятых штанах.              Хмурюсь и в очередной раз отряхиваю штанины. Белые полосочки никак не исчезают, раздражая. Похоже этот наглый и избалованный на вид кот всю ночь провел не у Александра под боком, а на моих штанах. Другого объяснения у меня нет. Удивляет, что за все встречи с Нильсеном я ни разу не видела следов совместной жизни с котом на его одежде.              Хотя, возможно, я слишком редко видела его одетым.              Che sciocca…              Похлопываю себя по щекам, прежде чем выйти. Веду плечами и снова проклинаю покупку дурацкого топа. Только все неудобства отходят на второй план, когда в коридоре я встречаю Александра в одном, мать его, полотенце.              Взгляд сам падает вниз. Жадно осматривают тело, вспоминаю, как приятно проминается кожа под пальцами и ощущается рельеф мышц. Убеждаюсь, что Александр привлекательный. Вернее, его торс точно меня привлекает и уже не первый раз. Раздражает только чужое самодовольное хмыканье, которое вынуждает отвлечься от возникших в мыслях фантазиях.              — Сходил к соседям? — кивком указываю на полотенце, решив напасть первой.              — Есть гостевая ванная, — делает шаг вперед, и я отзеркаливаю его движение. Лопатками врезаюсь в дверь.              — Неплохо. Хорошая квартира.              — Подарок родителей.              Александр оказывается неприлично близко, и мне приходится задрать подбородок, чтобы поймать светлый взгляд.              — Любимый ребенок?              — Вроде того. Облегчили мне жизнь.              Приподнимаю брови, как бы соглашаясь.              — Завтрак? — спрашивает Александр, и я сглатываю от возникшего напряжения, которому сложно протиснуться между нашими телами.              — Можно, — неконтролируемо смотрю на губы Нильсена.              Свободной от сумочки ладонью касаюсь пресса, продолжаю свое нападение. Замечаю лукавую улыбку, что вынуждает сердце забиться сильнее. Лишь на секунду прикрываю глаза и размыкаю губы, когда Алекс наклоняется ниже. Долгожданный трепет возникает в теле, смешивается с желанием и возможностью получить то, от чего я так долго отказывалась.              Но все обрывается очередным звонком. Телефон в сумке призывно вибрирует, но я настырно его игнорирую.              — Ответишь?              — Отвечу, — смотрю на Александра исподлобья: голубая радужка давно скрыта за черным зрачком.              На ощупь нахожу телефон и теряюсь. Имя Клейтона ярко горит на экране и спрятать его не удается. Хотя есть ли смысл скрывать?              — Привет, — неловко говорю, пока ладони начинают потеть от неловкости происходящего. Однако Александра ничего не смущает. Он продолжает стоять рядом, внимательно всматривается в лицо.              — Привет, я взял билеты в кино, — голос Уайта как всегда легок и весел. В нем замечается нежность.              — Кино? — хриплю и чертыхаюсь. Кошусь на Алекса, который никуда уходить не собирается. — Да, точно помню. Эм…              — Предлагаю встретиться через час.              — Сегодня не могу. Ко мне брат приехал, — опять вру, и Александр ухмыляется. Он склоняет голову набок и поправляет мою челку, заставляя замереть. Слуха касается низкий сексуальный смех. — Из Италии.              Клейтон молчит несколько секунду.              — Неожиданно. Тогда в другой раз?              Соглашаюсь и резко сбрасываю. Борюсь с желанием приложить руку к груди, где бешено колотится сердце от стыда, вранья и собственной глупости.              — Брат?              — Да! — мягко отталкиваю от себя Александра. — И он уже ждет меня.              — А завтрак?              — Предпочту пропустить, — вздергиваю нос, по памяти следуя в прихожую. Там меня встречает Герцог, который вальяжно растянулся на комоде и занял все место.              — Очередной твой принцип, что ты так легко можешь нарушить?              Оборачиваюсь через плечо: Александр складывает руки на груди и снова чертовски привлекательно приподнимает уголки губ.              Perche' mi punisci, Signore, perche'?              — По-твоему я нарушила их, оставшись у тебя? — Александр кротко кивает. — А мы и не спали. Ты уснул один, — опять лгу. Когда-нибудь, как говорила мама в детстве, язык точно засохнет.              — Везде у тебя есть лазейки, Агата.              — Без них никак, — пожимаю плечами. Неприлично тычу пальцем в висящую на крючке олимпийку. — Я одолжу?              — Без проблем, — он облокачивается спиной на стену, когда я поворачиваюсь лицом. Смотрю в глаза и медленно снимаю неудобный топ, бросив его прямо в руки замеревшего Александра. Надеваю кофту поверх бюстгальтера и, застегнув звонкую молнию, молча выхожу из квартиры, оставляя Нильсена в полной тишине, а себя с горящими от стыда щеками.       

***

      — Тебе правда не понравилось?              — Не знаю. Мне было хорошо, — смотрю на Фиби, продолжая идти по коридору. — Фильм прекрасный, Клейтон тоже. Но… чего-то не хватило.              — Может, поцелуев? — Браун игриво приподнимает брови, и я закатываю глаза.              — Не думаю. Возможно, все не так, потому что я не смогла посчитать поход в кино свиданием. Поэтому в голове никак не складывается романтичная картинка: я, Клейтон, последний ряд, который был не последним.              — Скукота. Он действительно просто повел тебя в кино? Без… всякого? — многозначительно наклоняет головой.              — Да.              — Теперь понятно, почему тебе не хватило.              Мне остается только согласиться. Прогулка правда была комфортная и по-своему приятная. Но никак не получалось избавиться от ощущения неполноценности. Как будто вырвали кусочек чего-то важного, связывающего нас. Возможно, нужно просто немного подождать, и все наладится. В конце концов, нельзя сразу утонуть в чувствах. Для начала их надо изучить.              — Зря ты ушла в пятницу раньше, — грустно вздыхает и кидает сумку на стол.               Я повторяю за Браун и резко дергаюсь в сторону, когда замечаю лежащую на клавиатуре записку. Быстро кладу поверх нее бумажный пакетик с круассаном, прощаясь с завтраком на ближайшее время, пока Фиби не отвлечется.              — Кимберли, — шепотом начинает и кивает себе за спину, — целовалась с барменом за стопку текилы.              Не сдерживаю смешка. Закидываю ногу на ногу, представляя это зрелище во всей красе: вечно погруженная в работу и отсутствие личной жизни Ким, перелезает за барную стойку, чтобы схватить за щеки крупкого бородатого мужика.              — Как много я упустила, — закрываю улыбку ладонью.              — Хорошо было. Жалко корпоративы не каждую пятницу, — на выдохе говорит и, повернувшись к компьютеру, врезается зубами в свою булочку с заварным кремом.              Здесь я с Фиби уже не соглашаюсь. Не готова я каждую пятницу доставлять пьяного Нильсена до дома, а после наблюдать за ним в одном полотенце. И пусть никто меня собственно не просит ему помогать, я уверена, что свое благородство усмирить не смогу.              Бегло смотрю на Фиби, которая что-то яростно печатает, и тянусь к оставленной записке.       

В обеденный перерыв жду в подсобке на втором этаже.

А.

      Когда буквы складываются в слова, а их смысл постепенно доходит до меня, брови сами поднимаются, губы вытягиваются в трубочку, ладони становятся мокрыми.              Точно нет.              Он сошел с ума, раз предлагает такое. Нужно быть либо полным идиотом, либо бесстрашным, чтобы решиться на такое. Не хватает еще потерять работу из-за одного до одури сексуального архитектора.              Складываю записку и убираю ее в сумку, где лежит ежедневник с остальными посланиями. Пару раз глубоко вздыхаю, отгоняю от себя мысли о встрече с Александром и погружаюсь в работу вплоть до самого обеденного перерыва.              Я принимаю проигрыш не сразу. Сначала борюсь со здравым, потом с собственным самолюбием и в самом конце — с Фиби, которая чересчур подозрительно на меня посмотрела, когда я отказалась идти на обед вместе. Конечно, пришлось соврать и сослаться на большое количество работы. Однако что-то мне подсказывает: Браун не поверила.              Прислушиваюсь к собственным шагам. Подошва кед иногда скрипит от соприкосновения с гладким полом и нарушает образовавшуюся в офисе тишину. Кажется, все покинули рабочие места сразу же, как наступил обед. Я же не последовала их примеру.              Глупо. Безрассудно. Опрометчиво.              Крутится в мыслях, когда я поднимаюсь на этаж Александра, который он символично назвал вторым. Здесь так же пусто. Нет ни одного сотрудника, способного меня заметить. Но страх все равно холодом ощущается на кончиках пальцев, когда я дергаю вниз ручку двери.              В подсобке тихо. Только мой рваный вздох разрезает воздух, стоит Александру встать передо мной. Он протягивает руку, и ключ в замке легко поддается, окончательно лишая меня возможности уйти. Сразу же становится волнительно не по себе: в горле пересыхает, сердце быстро колотится, колени подрагивают. А Нильсену будто все равно. В его взгляде нет ни капли сомнения, движения уверенные, на губах все та же соблазнительная ухмылка, которая теряется, когда он с напором меня целует.              Я сдаюсь в одно мгновение. Закидываю согнутые в локтях руки на плечи Александра. Тяну его ближе к себе, почти соприкасаясь с ним животом. Не желаю заканчивать, потому что соскучилась; потому что мне нравятся полученные эмоции; потому что я никогда такого не испытывала.              Отдаю всю себя, теряясь в чужих прикосновениях.              Александр делает шаг, и я упираюсь спиной в голую стену. Запрокидываю голову и сдерживаю тихий стон, когда на шею ложатся мокрые, желанные поцелуи. Зарываюсь пальцами в волосы на затылке Нильсена, сжимаю их от нетерпения и сильного влечения. Все проблемы уходят на второй план, пока широкие ладони дотрагиваются до обнаженной кожи спины прямо под футболкой. Они с напором сжимают мягкие бока, двигаются выше и касаются груди сквозь бюстгальтер. Заставляют забыться в моменте, поддаться искушению, страсти.              — Хочешь остановиться? — вдруг спрашивает, разрушая пелену вожделения.              — Если кто-то узнает?              — Я похож на идиота? Не узнает, — Алекс смотрит в глаза, и я почему-то ему верю. Наклоняется ближе, практически губами касаясь мочки уха. — Тебя не смущало ничего, когда мы были в переговорной.              Задыхаюсь от сказанного. Осознание приходит только сейчас, и мне почему-то нравится испытывать такого рода страх. Рисковать вместе с Александром, но быть уверенной, что он все контролирует.              На этот раз первая его целую. Сразу же углубляю поцелуй, ногтями царапая торс через ткань рубашки. Ощущаю манящую твердость тела, забываю про необходимость дышать. Давлюсь собственными стонами, когда Александр подхватывает меня под коленом. Узкая юбка неприлично задирается, а ткань белья сильнее мокнет от напора.              — Алекс, — бессвязно проговариваю, чувствуя чужие пальцы на бедре и выше. Ахаю от нетерпения и сжимаю плечи, ногтями врезаясь в кожу.              — У нас не так много времени, — произносит в губы и резко меня разворачивает.              Я упираюсь спиной в грудь Александра. Запрокидываю голову назад, положив ее на плечо, и прикусываю щеку, когда кончиками пальцев Нильсен сначала ведет по низу живота, на котором собралась юбка, а после проскальзывает под ткань белья. Его прикосновения напористые, уверенные и резкие. Они огнем чувствуются в груди, сухостью в горле и шумом крови в ушах.              Чужое тяжелое дыхание эхом звучит в голове. С ним смешивается мое имя, которое сладостью ощущается на языке. Хочется, чтобы Александр не останавливался. Касался меня, доставлял настоящее, заветное удовольствие.              Веду бедрами и шире расставляю ноги. От влаги белье неприятно липнет к коже, и Нильсен неприлично и пошло отодвигает его в сторону. Я упираюсь ладонями в стену, выгибаюсь в спине и слышу, как расстегивается пряжка ремня, а вместе с ней и молния. Прикусываю губу от нетерпения, сосредотачиваю все внимание на Александре и желании быстрее почувствовать его.              Сжимаю ладони в кулаки. Ногтями впиваюсь в кожу, когда Алекс притягивает к себе. Сердце в груди порывисто бьется, врезается в ребра и на мгновение замирает. Стон прокатывается по маленькому помещение. Отскакивает от стен и касается потного тела. Я закрываю глаза, окончательно потерявшись.              Изо всех сил стараюсь сдерживать рвущиеся из груди стоны, понимая, что нельзя шуметь. Но выходит плохо. Откровенно плохо. Страсть, которая с каждой чертовой секундой застилает сознание, не позволяет контролировать свои эмоции и чувства. Все вокруг словно по щелчку пальцев становится неважным, ненужным, ничего не стоящим. Есть только резкие, быстрые движения Александра, доводящие до исступления.              Алекс обхватывают ладонью мою шею, вынуждает запрокинуть голову. Нахожу его губы своими и целую. Горячо, жадно, страстно. Мычу в рот, когда Нильсен чаще ударяется бедрами о мои, разнося по подсобке пошлые звуки соприкосновения кожи о кожу.              Дышу прерывисто и тяжело. Напрягаюсь всем телом, бездумно шепчу имя Александра. Опускаю руку, коснувшись клитора. Кончиками пальцев чувствую латекс и стараюсь растянуть момент упавшего на плечи наслаждения.              Падаю в объятия Александра. Втягиваю воздух через рот, пока по ногам ползет дрожь, капельки пота стекают по спине и чужой протяжный стон желанно звучит в голове.              Алекс долго не отпускает меня: утыкается носом в сгиб шеи, целует. А я понимаю, что это был один из лучших сексов в моей жизни. Быстрый, страстный, жаркий. Слышу его сердцебиение, чувствую тепло его тела, и это мгновение кажется вечностью. Улыбаюсь, прижимаюсь крепче и не решаюсь заговорить. Жду, когда это сделает Нильсен.              — Хватит времени на обед, — весело произносит и поправляет свою рубашку, когда мы так же молча собираемся.              Я качаю головой, показывая беззаботность. Только страх быть пойманными снова подкрадывается.              — Ты точно уверен, что все будет хорошо?              Александр встает напротив. Его взгляд задумчиво блуждает по моему лицу: от глаз к губам и обратно. Гипнотизирует, позволяет на секунду отвлечься от реальности.              — Да. Ты же доверилась мне, когда согласилась на договор? — киваю. — Тогда просто продолжай доверять.              — Ладно, — на выдохе произношу, неловко заправляя за уши волосы. — Я первая?              — Как и всегда, — игриво подмигивает, и я закатываю глаза.              В коридоре пусто. Лишь редкие сотрудники виднеются в отделах. Это добавляет спокойствия. Наверное, Александр все правда рассчитал, и смысла бояться нет. В конце концов, никто в самом деле не узнал о произошедшем в переговорной. Значит и сейчас не узнает.              Успокаиваю себя, мысленно возвращаясь на несколько минут назад. Неловкость сразу вспыхивает где-то под ребрами, жжением ощущаясь на кончиках ушей.              Я переспала с парнем в подсобке на работе!              Oddio…              Сворачиваю в уборную, где в полной мере могу оценить свой внешний вид. Он, конечно, оставляет желать лучшего, но все не так плохо.              Подставляю ладони под холодную воду. Стараюсь остудить себя и неконтролируемо шепчу:              — Я сошла с ума. Точно сошла с ума, — смотрю на раскрасневшееся лицо и не могу понять собственных чувств. Они такие яркие и их так много, что ухватиться не получается, и я путаюсь в них.              Когда отрываюсь от своего отражения, натыкаюсь на удивленную сотрудницу. Она косится в мою сторону, медленно намыливая руки.              — Не сохранила отчет, который делала месяц, — через натянутую улыбку оправдываюсь и вылетаю из уборной.              Сразу занимаю рабочее место. Отвлекаюсь от тревожных мыслей и погружаюсь в упавшие на меня задачи. Стараюсь не думать об Александре и об очень хорошем сексе, который, к сожалению, не входит в мои рабочие обязанности.               Вздрагиваю от громкого хлопка и смотрю на стол, где чужой ладонью накрыта стопка оставленных Нильсеном записок; записок, которые я бережно хранила в сумке и которые теперь ярким пятном горят перед глазами. Знакомый почерк, фразы, стикеры и блокнотные листы — все это лежит прямо перед моим носом, а твердый, полный злости голос больно ударяет в затылок:              — Объясни, чем ты занимаешься на работе, Харрис?!              Дерьмо. Дерьмо. Дермище.