Ведь чайки мяукают в небе, как будто бы души кошек, Без суши тяжело, но мы жить в этой луже сможем.
Ваня не припомнит, чтоб Женечка настолько целенаправленно и бескомпромиссно накидывалась. Разное у них бывало, конечно, но их стойкая, чёткая, самая лучшая и компетентная девочка в мире так, на его памяти, ещё не феерила никогда. Молча. Планомерно. Облокотившись на стойку локтями, но даже сейчас держа спину прямо, не прогнувшись в плечах. Единственная вольность, показывающая, что Женя действительно нуждается в его присутствии и поддержке, — её бедро, весь вечер вплотную прижатое к его. Ваня смотрит на неё и думает, ведь она ничуть не изменилась, — всё та же улыбчивая и собранная «очень приятно, меня зовут Евгения», что пришла к ним в четырнадцатом. Суровая, невозмутимая и очень хорошенькая. Он прекрасно помнит, как зацепился взглядом за мягкую приветливую улыбку, и кукольные ресницы, и яркие розовые пряди, видневшиеся в собранных хвостиком волосах. Все свои дебильные пьяные подкаты он тоже помнит хорошо. И как Мирон, тихо, без лишних глаз, но строго-настрого запретил ему даже думать в ту сторону, потому что Жека, прежде всего про бизнес и часть команды, и замужем к тому же. (Чужие женщины для Мирона тогда ещё были - табу.) Прошло девять лет и вот, они снова вернулись в ту точку, где он опять залипает на крошечную родинку за её ухом, изгиб плеча и тонкую косточку ключиц. Повзрослевший, многое переживший, и нажравшийся отношений, казалось бы, до рвотных позывов, Ваня чувствует невнятную тоску. Словно возвращаешься в дом, где когда-то провёл свое детство и сладкие фантомные боли счастливых воспоминаний вновь дразнят утерянным благолепием. Может, не послушай он тогда Мирона и не переключись на другого человека, у них бы получилось? Та симпатия, что задавил Ваня в зародыше, имела ли они хоть сколько-нибудь шансов на жизнь? Рудбой морщится и отключает самокопание. Просто не думает больше ни о чем, потягивая старину Джека, просто находясь рядом, преданно ожидая, когда же прорвется плотина её молчания. Должно же наконец-то лопнуть это ангельское терпение, и хлынуть изнутри, все то тёмное, больное и горькое, что Женя тоже носит в себе годами. Она принципиально не может позволить себе поговорить о чувствах с Мироном, не считает возможным для себя. А может и надо было, хоть раз открыто сказать, как на самом деле обстоят дела? Не то чтобы её отношение было тайной, но в этой комнате завелось слишком много разных слонов, на которых их «владельцы» упорно не обращают внимания. Мирон тоже хорош. Он-то молчит, ведь сам сознательно порвал со Славой, который п о с м е л иметь отличное от его мнение. Ваня в этих вопросах не советчик, но претендует на звание эксперта. Он когда-то не удержал Ванечку, да и с Настей тоже, такое себе, то, что у них случилось… Он виноват, что не берёг, не слушал, не считал нужным принимать во внимание. И тогда в туре, с этого же всё и началось? Да кто бы выдержал бесконечные мироновы скачки по постелям группиз, наркотики, постоянный рок-н-ролл. Женя-Женечка, и ты ведь тоже… Никто, в широком смысле слова, не выбирает персону, от тяги к которой сойдёт с ума. Человека, что по совокупности внешнего и внутреннего станет самым лучшим, и нужным, и главным. Женечка была обречена с самого начала их с Мироном сотрудничества. Ваня увидел это почти сразу, но надеялся, просто — показалось. Однако, со временем, ему предоставлялись возможности лишь снова и снова убеждаться в своей правоте. И все, что ему было под силу — становиться из раза в раз тем самым плечом, на котором бессменному менеджеру Оксимирона можно иногда «поплакать», без стеснения, недомолвок и осуждения. Вряд ли Мирон понимает, в чем реальная причина невыразимой нежности, сквозящей между Женей и Ваней. Лучший друг не желает ничего плохого, когда из раза в раз просит незаметно присмотреть за ней, пока сам колесит по миру с очередной новой любовью. Это к лучшему. А Ване не сложно, и всегда и сейчас тоже. Он ведь, ха-ха-ха, спец в «разведении руками» чужих туч. А ещё, и это тоже должно быть в программе, час назад он имел замечательный телефонный разговор и, о господи, лучше бы не откладывать эти потрясающие новости на потом. Но как сказать Жене, что их ждёт десятибалльный тропический шторм? Ему заранее стыдно. Ведь то, чем ему придётся с ней поделиться, сделает ещё больнее, хуже и сложнее… Или наоборот, решит многие проблемы в одночасье. — Женек, детка, тебе, кажется хватит, — произносит Ваня, мягко перехватывая её руку, махнувшую только что бармену, сигнализируя, о необходимости обновить напитки. Женя вздыхает, ведёт плечом, молча наклоняется к нему. Ваня прижимает её к себе. Целует чуть выше виска, зарываясь носом в пахнущие дымом и цветочными духами волосы. Она разворачивается, расслабленно льнет спиной к его груди. Кивает. Соглашается. Ваня бросает подоспевшему с вопросительным выражением лица бармену просьбу закрыть их счёт, расплачивается, осторожно снимает Женьку с высокого барного стула и, максимально аккуратно поместив в свои объятия, выводит из бара в лобби. У Вани ни в одном глазу, что ему, здоровенному мужику, порция виски. А вот Женю, от пятого грязного мартини, порядочно развезло. В этой горячечной пьяной попытке залить своё большое девичье горе она выглядит отчаянно честно. Ваня знает, пойди с ними Мирон, она бы не стала пить, сдержалась бы. Мирона она старается оградить от собственной любви, иногда, даже излишне. А надо бы себя поберечь, уж если быть честным. Рудбой любит их обоих, они — больше чем семья, Мирон ему брат и Ваня за него готов и на любые авантюры, и почку отдать, и с Гнойным планы полётов — перелетов — трансферов часами обсуждать, потому что у Мирона «очень больно, там, внутри Вань», но Женя, это немного другое. И сейчас, когда такая хрупкая и очень уставшая, она висит на его шее, и, стоя на мысочках шепчет ему, как он нужен, просит не уходить, не оставлять одну, Ваня, наступая себе на горло, произносит: — Конечно я останусь, детка. Просто, помни, что я — не он. Меня не нужно бояться задеть правдой или упрёками. Со мной ты можешь выговориться и поплакать и я не буду тебя осуждать, что бы ты ни сделала. — Чтобы я ни сделала? — задумчиво тянет Женя, глядя на него снизу вверх странным, очень отчаянным взглядом. — Обещаешь? — Обещаю, — подтверждает Ваня, прекрасно понимая, на что подписывается. — Помнишь, у меня на следующей неделе день рождения, Ванюша? — тихо говорит она, осторожно наступая на него, заставляя отодвигаться вглубь номера. — Конечно. Я и подарок приготовил, если сам не успею, мистер Эм тебе вручит, — смущено улыбнувшись болтает Ваня, стараясь как можно мягче сопротивляться её нарастающему напору. — Спасибо Ванюша, но знаешь ли в чем дело? Мне сейчас очень нужно, чтобы ты, в некотором роде, сделал для меня что-то более важное, нежели самые замечательные подарки. — Жень, ты же понимаешь, это не выход, — произносит он спокойно. — Останься со мной сегодня. Как тогда, помнишь? Только, не сопоставляй сейчас, пожалуйста, — произносит Женя и, заключив его в объятия, прижимается тёплыми, горьковатыми от алкоголя губами, к его. Пока Рудбой, совершенно очумевший от происходящего, пытается сообразить, как себя вести, Женя решительно врывается в его рот языком, а юркие пальцы срывают с головы кепку, оттягивают назад волосы. — Я не Мирон, — беспомощно шепчет Ваня, словно этими он может как-то призвать ее остановиться. — Вот и прекрасно, Ваня. Ты — не Мирон, ты мой самый замечательный подарок на предстоящий день рождения! — удивительно трезвым голосом произносит Женя, снимая майку. — Ты пьяна и расстроена, давай я просто уложу тебя спать, пожалуйста? — Я вполне отдаю себе отчет в своих действиях. Ты — Ваня Рудбой, и однажды мы уже были близки, — мягко произносит она, ведя ладонями по его груди, — И мне было хорошо именно с тобой. — Жень, — в последний раз пытается воззвать к голосу разума Ваня, но девушка, ловко щёлкнув застежкой, отбрасывает лиф в сторону и, крепче уцепившись за Ванину шею, подтягивается, оплетает его бедра стройными ногами. Утягивает в новый поцелуй. Ваня знает, что это неправильно. Ну или не в том смысле поддержка, что ей нужна, а с другой стороны, ебаный в рот, да сколько можно! Даже если им обоим потом будет стыдно, похххер. Все взрослые люди и никто никому ничего не должен. И он сдаётся, крепче прижимая Женю к себе, оглаживает подкачанную аппетитную попку и чувствует, как стремительно закручиваясь спиралью внизу живота нарастает собственное возбуждения. Честно и остро. Он — не Мирон. Он больше не страдает по далекому женатому мальчику, когда-то такому родному, но теперь почти забытому, оставшемуся лишь тенью во снах. И, если Жене сейчас хоть каплю поможет его ласка, Ваня не против. Он соглашается, посылая третьим путём все, что может его сейчас остановить. Есть Ваня, взрослый свободный мужчина, и Женя, красивая молодая женщина, умная и сексуальная, отзывчивая, щедрая на ласку, страстная. Есть её желание, приправленное щепоткой безумия момента. И он не хочет отказываться. Ваня отвечает на поцелуй, настолько нежно, насколько способен быть нежным в принципе и старается быть как можно более осторожным, укладываясь поверх Жени на постель. Контроль распределения массы важен, впрочем, почти все его девочки и мальчики были в разы миниатюрнее крупного тяжелого Ваньки. Но. Тело помнит. Ваня и сам не спешит, заново вспоминает однажды уже пережитые ощущения. Ему нравится подчиняться, предугадывать, куда угодит ещё один хаотичный поцелуй, где лизнёт, а где прикусит его Женя. Она такая горячая, во всех смыслах, что Господи, дай ему терпения не кончить раньше времени…-
Ближе к утру Женя сквозь дрёму слышит звук входящего сообщения. По привычке развернувшись к тумбочке, она берет в руки телефон. И не сразу понимает, что это трубка Рудбоя, поэтому несколько минут пытается тщетно разблокировать телефон с помощью идентификации лица. Приходится полностью открыть глаза и прочесть сообщение, высветившееся на экране. Мгновенно сообразив, кто и что пишет Ваньке в три часа ночи она больше не нуждается в других подтверждениях правильности своего решения. Зевнув, она отрубает звук и закидывает телефон обратно, а после, плотнее прижимается к Ваньке, утыкается ему в плечо. — Жек, ты чего? — сквозь сон бубнит Евстигнеев, почувствовав шевеление под боком, но так и не открывая глаз. — Не уходи от меня утром, — шепчет она, оставляя на его ключице легкий чмок. — У Мирона Слава, а я хочу проснуться рядом с тобой. — Прилетел таки, молодец какой. А я отсюда вообще никуда не собирался. У меня большие планы, иди-ка сюда, — произносит Ваня, притянув её, восхитительно мягкую и расслабленную в свои объятия. Даже сквозь дрёму он чувствует, как Женя улыбается, спрятав лицо у него на груди. И понимает, он жалеет лишь о том, что не додумался проявить инициативу раньше. Верно говорят, старая любовь — не ржавеет, и порой достаточно лишь одной искры, чтобы разжечь настоящий огонь между двумя симпатичными друг другу людьми.Случается, чтобы не сойти с ума от бессилия, нужно разбавить одно безумие другим.