Живая вода

Do you remember standing on a broken field        White crippled wings beating the sky        The harbingers of war with their nature revealed        And our chances flowing by        If I can let the memory heal        I will remember you with me on that field        When I thought that I fought this war alone        You were there by my side on the frontline        When I thought that I fought without a cause        You gave me a reason to try        «War» — Poets Of The Fall

       Честь — это понятие, в основном, субъективное. Честь зависит как от личных принципов и ценностей, так и от общественных, социальных. Самураи держали себя и свою страну в очень строгих рамках конкретного кодекса; ниндзя тоже — во времена взлёта и расцвета клановой системы. Тем не менее, времена изменились. Какие-то правила были нарочно забыты, какие-то оказались изменены, а некоторые заменены новыми, похожими, но в корне совсем другими. Очень мало осталось от прежнего, но за старую честь, за старые ценности, как ни странно, держались крепче, чем за новые, бережно, с гордостью неся на себе традиции ушедших лет. Одним таким жестом безукоризненной чести была битва, далеко выходящая за рамки стычек и неприятных случайных встреч. Настоящая битва, со знамёнами и трубачами, когда две волны бегут друг на друга, заполняя собой весь горизонт, сильнейшие сходятся с сильнейшими, а молодые приобретают первую седину. Это также та битва, в которой сопернику позволялось забрать своих раненых и убитых с поля, а проигравшей стороне давалось трое суток, чтобы отступить. К историческим событиям стоит относиться с уважением. Накануне Канаде тайно, в безопасности палатки Ао-сенсея, подписала призывной контракт, доставшийся ей в наследство от приёмной матери. Имя Амеюри Ринго уже было зачёркнуто. Она не взяла с собой катану на вырост, не надела слишком большую юкату, но с особенной тщательностью наточила танто, подготовила арсенал кунаев и сюрикенов, вплела сенбоны в свои пучки цвета спелого ячменя, спрятала в рукавах и карманах готовые печати. Мей тоже выглядела безукоризненно собранной, когда они встретились, чтобы занять позиции на горизонте объединённых сил Кумо и Кири. Широкое поле разделяло две линии шиноби. Небо висело тяжёлое и мрачное, готовое оплакивать людей, дерзнувших сыграть в смерть, жизнь, славу и вечность. Канаде издалека видела зелёные жилеты Конохи и чувствовала исходящее от них нетерпение. «Что им про нас рассказали пропагандисты?», — думала Канаде. В абсолютной тишине тысячи дыханий раздалась звонкая труба Кумо. Ей отозвался рог Кири. Центр и фланги вскинули свои знамёна на древках. Ответили трубы Конохи и её союзников; по ту сторону тоже вскинули флаги. — Ура-а-а-а! — донеслось оттуда волной голосов. — Ура-а-а! — За честь и славу, жизнь и смерть! — громко воззвал голос будущего Райкаге. — За честь и славу, жизнь и смерть! — выкрикнул ему в ответ будущий Хокаге. — Ура-а-а-а! — закричали из своих рядов. Канаде, как и многие, подняла кулак вверх, но она, в отличие от стоящих рядом Мей, Ао-сенсея и Ширагику-сан, не разомкнула губ. Командующие дали знак — и ряды побежали друг на друга разноцветными волнами живых душ, дрожащих от куража и нетерпения; их топот отдавал в ушах барабанами войны. Канаде тоже ринулась вперёд, и слишком быстро, слишком быстро, поле оказалось заполнено своими и чужими. На неё налетели ровесники, которым в стране Воды было бы суждено никогда не выпуститься из Академии, и верный танто плавно и безапелляционно принялся отстаивать право на жизнь своей хозяйки. На битву наполз густой туман, будто привезённый в свитке прямиком из Киригакуре, холодный и злой, вызывая вопли, как радостные, так и испуганные, как смех, так и предсмертные хрипы. Канаде всё бросали и бросали вызов ровесники или дети чуть старше, и она отбивалась, стараясь, по возможности, бить не насмерть, но, когда выбор был оставить калекой, или отправить душу в Силу, она предпочитала второе, чтобы не сеять больше ненависти. Генины Конохи, стараясь брать числом, падали, раненные в ноги простой техникой, метко брошенным сенбоном, или с сюрикеном в горле. Где-то сбоку Мей плавила своих противников паром, неопытных чунинов, и Канаде вскоре тоже переключилась на них, в новеньких зелёных жилетах, потому что так ей показалось честнее после дюжины поверженных генинов. Противника, согласно тенетам Кири, стоило выбирать по силе. На поле боя стоял грохот сотен техник и сотен криков, но Канаде не отвлекалась, потому что выживание требовало концентрации. Сила вела её своими путями, подсказывая вовремя парировать или увернуться, кинуть в нужное направление взрывную печать. Она убивала метко и быстро, не обрекая на мучительную потерю крови или рану на животе, когда холодной сталью, когда простыми техниками стихии воды и ветра. Где-то недалеко чувствовались чакры Ао-сенсея и Ширагику-сан — внимательного охотника, взявшего след, и Юки-онны, холодной в своей равнодушной справедливости. Мелькал то тут, то там Жёлтая Молния Конохи, Намиказе Минато, пока не схлестнулся в равном поединке с будущим Райкаге — рядовые ниндзя Кумо перестали повсеместно падать, словно марионетки с подрезанными нитями. Туман пытались разъесть дымом от огненных техник Учиха, красноглазые от Шарингана; металлический запах их крови мешался с солёным привкусом слёз. Дым равнодушно разбивали ладони людей Хьюга. Но туман никуда не уходил. Его опасная таинственность бросала вызов тем, кто слишком привык к яркому солнцу. Не было тени для клана Нара, не было порядка для техник Яманака, и лишь некоторые Акимичи с рёвом впивались в противников меньше них самих, орудуя своим весом и крепкими руками, будто изголодавшиеся великаны из старых сказок — и они падали, будто тяжёлые спелые фрукты, подрезанные тонкими иглами ловких и юрких оининов Кири, привыкших к противникам физически сильнее и крепче них. Демоническая чакра вдруг вспыхнула на сенсорном радаре Канаде; злая и голодная, она стремительно направлялась к рядам туманников, чтобы забрать свою дань, устроить жатву, вырезая тех, кто посмел встать на её прямом пути. Алые волосы, взметнувшись вдалеке, зазвенели, словно тяжёлые цепи. Раздались крики. Вслед за ними в Силу вылились души, будто золотые рыбки в великую реку, выплеснутые из доброго десятка глиняных кувшинов. Демоническая энергия шла прямо, почти лениво, не сбавляя шага, и Канаде пробила дрожь — она чувствовала кровожадный оскал незнакомого лица, его маниакальное умиротворение. Красноволосая женщина упивалась смертями ниндзя Кири, будто их предсмертные вопли и хрипы были самой лучшей серенадой; от её огромной ауры веяло слепой жаждой мести, старым гневом, старым горем, старой обидой. «Узумаки», — подсказала Сила. Маленькая Окабе моргнула — и увидела давно потонувший остров, который не оплакивали даже чайки, увидела страшное наказание богов за вмешательство в великий и непостижимый порядок мироздания. Клан Узумаки был смертельно наказан бессмертными за свою дерзость; ничто так не развращает, как идея поиграть в демиургов; но суд был совершен людьми из плоти и крови, потому что им так указали свыше — невидимыми ниточками, неслышимым шёпотом. Боль кровоточит как открытая рана, и ничто не может её утешить, как хаос, как смерть, как вызов деревьям, земле, пескам, небесам и океану — «узрите, я, я всё ещё здесь». Омыть руки кровью тех, кто принадлежит к знамени палачей, совершивших суд. Окропить алые волосы чаркой чужого горя, наполненной до краёв. Швырнуть в лицо природы освободившиеся души: «Пока есть Узумаки, мы будем бросать вам вызов, хоть наше время уже на исходе. Так насытимся!». — Мей! — крикнула Канаде в сторону подруги. Опасность приближалась, и с ней нельзя было рассчитывать на милосердие. Женщина из клана Узумаки, выросшая в Конохе, брала количеством убитых, а не качеством. Канаде нетерпеливо вскрыла грудную клетку неудачливого чунина, попытавшегося её отвлечь. — Мей, беги! Беги! — Что?! — крикнула Теруми, оборачиваясь в сторону голоса подруги. — Спасайся! — изо всех сил, с надрывом, взревела Канаде. — Я… я её задержу! «Встать грудью перед алыми цепями, или воззвать к милосердию, или обнажить танто — смерти нет, смерти нет, но Мей такая хорошая, такая добрая, а если Узумаки доберётся до Ао-сенсея и Ширагику-сан, у которых любовь, что тогда, ей же не принципиально чьи души бросать в Силу, покуда тела принадлежат Кири…» — Это же джинчуурики! — с ужасом вскрикнула Мей, тоже заметив вдали алые волосы. На её голос обернулись ближайшие союзники-чунины. — Узумаки на поле! — отчаянно понеслось сарафанное радио по задним рядам. — Узумаки на поле! Доложить командующему! Спасать знамёна! Судорожно поползло движение позади Канаде, но Мей замерла, уронив челюсть, вытаращившись на приближавшуюся смертельную опасность, словно полевая мышь на ядовитую змею. Времени не было, других вариантов тоже. Канаде напряглась, вспомнив почти забытые уроки в Храме, и отбросила Теруми подальше лёгким пассом дрожащей руки — Мей врезалась в спину какого-то джонина, её бесцеремонно схватили за талию и бросили за спину, как мешок с рисом. Канаде осталась последним звеном между Узумаки Кушиной и отступающими ниндзя Кири. Медленно текла последняя минута перед страшной, страшной встречей — алые волосы ещё не успели до конца расчистить себе дорогу. — Прости меня! — крикнула Канаде изо всех сил, почти срывая голос, брыкающейся, что-то визжащей, Мей. — Живи! Узумаки Кушина впилась в очередной ряд туманников с остервенелостью изголодавшегося хищника — Окабе находилась достаточно близко, чтобы увидеть легендарную джинчуурики в деле. Цепи её волос сменились тремя хвостами демонической чакры, ядовитой и жадной. Пять джонинов упало перед тем, как она оказалась совсем близко к девочке. Канаде, дрожа, подняла танто и воззвала к Силе, подсознательно собирая вокруг себя природную чакру, сливая с ней свою собственную. Она была такой маленькой, что, может, Узумаки Кушина не обратила бы на неё внимание… раньше. Но чакра… Эта светлая, нежная чакра, словно робкий луч солнца, упавший на обречённого. Женщина заинтересованно дёрнулась в её сторону. «Только бы Мей успела уйти! — с отчаянием подумала Канаде. — Давай, подойди ко мне! Давай, мне нечего терять, кроме жизни, а смерти нет!» — Ты, — начала женщина, вытаращившись на неё. Три демонических хвоста застыли в нерешительности; по маске безразличной мести вдруг пробежала крохотная трещина. Вкус надежды был самыми сладким дурманом на свете, а увеличенный в пропорции, отражённый в калейдоскопе Силы… Женщина взглянула на бандану ниндзя Канаде, потом на светящийся белой чакрой танто. Она открыла рот, будто желая что-то сказать, но вдруг осеклась, в судороге схватившись за живот. Демоническая чакра взвилась вокруг неё, хвосты переплелись друг с другом в один и хлынули обратно под кожу. Узумаки застонала от боли, оседая на землю. — Ах, чёрт, проклятый… ах! Проклятый… Кьюби… Я же хотела, — в её глазах мелькнула искренняя паника. Злая аура вдруг исчезла. Женщина медленно отняла руку от живота, с неподдельным презрением разглядывая свои неаккуратные ногти. Её шея с резким хрустом повернулась в сторону Канаде. На девочку взглянули отнюдь не человеческие глаза. — Ты пахнешь звёздной пылью, — произнесла женщина чужим голосом, мужским, низким и опасным. Она наклонила голову вбок, словно любопытное животное. И медленно поднялась на ноги. Канаде, силой мысли заставив себя не бояться, только крепче сжала танто. Медленно, раскачиваясь из стороны в сторону, словно моряк, давно не ступавший на сушу, демон в теле Узумаки Кушины подошёл ближе. — Как… интересно, — осклабилась женщина, обнажая звериные клыки. Красные глаза с узкими вертикальными зрачками уставились на Канаде с интересом и даже с азартом. — Столько веков прошло с того пророчества Рикудо Сеннина, а пришла ты только сейчас… Рядом с женщиной вдруг очутился чернокожий юноша со светлыми волосами. К счастью, его глаз Канаде не видела, потому что они были скрыты тёмными очками, но она и так поняла в тот же миг — их теперь двое. Двое демонов под живой кожей. — Курама, — произнёс ещё один властный нечеловеческий голос. — Не запугай её. Раз появилась, значит, таково предназначение. Канаде похолодела от ужаса. Откуда они знали? Откуда они знали?! — Отстань, Гьюки, — огрызнулась женщина, махнув алыми волосами, будто ушами. — Ты и сам знаешь, что я никогда не предам добрую память нашего отца. — Она действительно пахнет звёздной пылью, — в голосе второго почувствовалось удивление и даже озадаченность. — И пустыней, — мрачно добавила женщина. Она задумчиво сложила руки на груди — получилось со второго раза. — Шукаку с ума сойдёт. Печать песка на ней не здешняя. — Уже сошёл. — Хм, кто его знает… Может, голову на место вернёт… Очень любопытно… Знаешь, мне никогда не удавалось раньше завладевать телом Кушины. Твоя чакра, — лицо женщины осклабилось в сторону Канаде, — очень располагает. — А мне в этот раз просто было легче, — согласился парень. — Я даже запахи чувствую. — М-м. Мелочь, а приятно, — и вдруг женщина напряглась. — Эй, ты, девочка… Твоё имя? Канаде, не позволив себе побелеть от страха, полная решимости и храбрости, сама того не контролируя, вытянула правую руку, вместе с танто, вперёд, а левую занесла в дуге над головой, складывая ладонь в печати «кай». Это была стойка боевого стиля Соресу, который она не успела освоить в Храме, но мастером которого ей было суждено стать практически в любом параллельном мире. Путь защитника, путь последнего джедая, сторожа надежды. — Моё имя — это тайна, которую унесли в могилу, — произнесла она, чувствуя Силу в своём голосе, в руках, в мече. Канаде ещё ярче засияла в своей белой, как снег, чакре, не зная, что на поле боя дёрнулись сенсоры самых разных стран, впервые в жизни почувствовав настоящий свет. — Сомнений быть не может, — едва заметно кивнул парень. — Это о таких, как она, нам рассказывал отец, не так ли? — Но почему сейчас? — обернулась на него женщина. — Почему не раньше? Где были те, кто пахнет звёздной пылью, когда нас запечатывали?! А?! Думаешь, я не сопротивлялся? Не молился? Не просил?! А она, — женщина пахнула рукой в сторону натянутой, как тетива, Канаде, готовой ко всему, особенно, к доблестной смерти, — ты посмотри на неё! Она маленькая. Люди такое зверски казнят, а не щадят, что, я не видел, по-твоему?! — Маленькая надежда может вырасти и стать большой, — назидательно покачал головой парень. — Тебе ли этого не знать. — Или станет, как они! — Я не буду, как они! — крикнула Канаде, не дрогнув в своей стойке. — Да что ты знаешь о человеческой жизни с её грехопадениями! — ощерилась женщина. — Что в ней нет смерти, — удивительно ровно ответила Канаде. И, как ни странно, пыл сошёл с лица Узумаки Кушины, и её нечеловеческий взгляд немного смягчился. Потом она скривилась. — Моя джинчуурики борется за контроль, — недовольно проговорила. — Пора прощаться, Гьюки. Ещё немного, и её трижды проклятые цепи меня доконают, — порывисто обняв парня, она кивнула Канаде, и унеслась прочь в шуншине. — Я тоже моего от тебя уведу, — произнёс Гьюки. — А ты переупрямь их всех, ясно? — и добавил. — Мы рассчитываем на тебя. И тоже исчез в ворохе пыли. Канаде медленно, осторожно расслабила застывшее в стойке тело. Грохот битвы вернулся в сенсорный радиус, и вместе с ним она поняла, что их разговор до этого окружало гендзюцу — оно исчезло вместе с демонами под человеческой кожей. Где-то выкрикивал её имя Ао-сенсей, сбиваясь с ног в судорожных поисках. Про Узумаки Кушину ему уже было известно, но он хотел верить. Ветер донёс до носа и языка истерические слёзы Мей и успокаивающее слова напряжённой Ширагику-сан, старающейся не пойти трещинами от отчаяния ученицы. Битва ушла, сместилась: вместе с отступившими ушли атаковавшие, а потом кто-то снова переменил ход сражения, и косые волны ярких жилетов увели моменты неистовой жизни и резкой смерти дальше, на край горизонта. И Канаде осталась одна, словно выброшенная на золотистый берег раковина, словно выбившаяся из стаи птица, среди встревоженной земли и ещё тёплых, но мёртвых тел, как когда-то давно, в первый день новой жизни. Между отчуждённостью и причастностью, в усталом разуме Канаде мелькнула мысль чёрным по белому: «А сейчас я могу уйти». Она тяжело вздохнула, наконец-то опуская танто. Странная тишина осталась с теми, кто был брошен или покинут. Канаде знала, что ей, как джедаю, стоило бы сесть на колени и помолиться, вот только… слова не шли к ней, и ноги не подкашивались. — Если я здесь, значит, это кому-то нужно, — сами собой проговорили губы. Она задрала голову наверх, вперив взгляд в тяжёлое пасмурное небо, серое, как холодная сталь, погубившая столько жизней. Канаде не могла бросить Ао-сенсея, оберегающего её, как сокровище. Не могла оставить плачущую Мей, девочку с таким большим и живым сердцем, и Ширагику-сан, способную нести скромный свет даже на тёмном поприще войны… Она заставила себя сесть на колени, склонив голову в привычной молитве. Собственная искренность показалась ей выцветшей, как измученная солнцем хлопковая юката. Небо разразилось дождём, и в падении капель зазвенели голоса, уходящие в вечность.