A desert wind can turn a stone to sand And strip your soul of every dream you've ever had And leave you with nothin' but this barren land Rain on me A thousand mountains stand before my eyes They hide the ocean on the other side But I can smell the water and I can taste the tide Rain on me And let me taste the water Water is what I need «Rain on Me» — Pat Flanakin
Даруи в свои нежные восемнадцать воротил нос от фильмов и книг про любовь, потому что они ему казались чрезмерно наигранными. Была в них какая-то слезливая фальшь. Мужчины выглядели как-то одинаково, сплошные одинокие «волки» с сильными челюстями или смазливые юнцы-ровесники, которые почему-то вели себя так же галантно и степенно, как сорокалетние с любовным стажем в пятнадцать лет — и те и другие довольно молчаливые, то есть «задумчивые», с намёком на тяжёлое загадочное прошлое. При этом плюс-минус такой же типаж тела, похожие причёски, профессии и какая-то опасность, с ними связанная. Разумеется, «постельные боги» с уклоном в доминирование над главной героиней, то есть тренированные, но при этом отвергающие женский пол в целом, кроме, естественно, своего любовного интереса. И посыл был следующий: если ты не один из них, хрен-то с два тебе, а не нежные чувства. Женщины в этих фильмах и книгах тоже мало чем друг от друга отличались. Или невинные девушки с оленьим взглядом, которых надо было обязательно спасать, или несколько сердитые лани, взбрыкивающие, которых, впрочем, тоже надо было спасать, а потом всячески страстно иметь. Более сильные духом женщины (или роковые) обычно играли роль бывших или сестёр, а главные героини, все такие из себя слабенькие, хиленькие, не были способны никому дать ни отпор, ни банальную затрещину. И они, разумеется, не матерились. И не смеялись — только хихикали. Но вообще много плакали. И при этом не устраивали истерик. И, разумеется, эти фильмы и книги были нацелены на то, чтобы вызвать у аудитории «о-о-о-о», «а-а-а-а» и «о-у-у-у». Никаких «ы-ы-ы-ы» или «у-у-у-у». В жизни последнего было как-то побольше и хотя, конечно, искусство служило способом эскапизма, Даруи считал, что хотя бы немного «ы-ы-ы-ы» не было бы лишним, как минимум, для разрядки неоправданно высокопарной обстановки. Предпочтения не помешали кандидату на пост Райкаге, впрочем, случайно запомнить наизусть несколько стихотворений Момочи Забузы. Но он себе это объяснял так — работы джонина Кири не вызывали естественную реакцию в виде междометий. Там было скорее «еба-а-а-ать, вот это я понимаю, вот это красиво!», и «все мы — это он, он — это мы», и слёзное «так тонко чувствует! Это гениальный поэт!», и «дайте мне вот это вот, и я на груди себе вырежу». Он по пьяни чуть цитату из сборника себе не набил, но Шии вовремя оттащил от тату-салона. Но дело было не в этом. Даруи утром следующего дня выглядел свежим и старательно бодрым — три холодных душа и два литра кофе; костяк Кири не успокоился бутылкой коньяка и одним оленем, и ниндзя Кумо угостили сначала джином, потом личными рыбными закусками. Заночевали в итоге в горах. Отговаривать было бесполезно, поскольку Хошигаки в какой-то момент распечатал трубу, как в том революционном во всех смыслах видео, Бива тоже достал трубу, только какую-то другую, а Окабе Канаде — барабан. Киллер Би, с уже зажившим носом, приклеился к месту, Даруи тоже. Обоим перспектива получить нагоняй от Райкаге показалась делом слишком естественным, чтобы упустить шанс насладиться музыкой. Рассвет встретили тоже в горах и только в половину седьмого бодрой рысью понеслись обратно в Кумо. А через два часа уже была запланирована встреча с делегацией Суны. Они тоже прибыли в немногочисленном количестве. Из известных личностей — непосредственно сам Казекаге, Баки и Матсубаяши Пакура. Из тех, на кого информации не имелось — два кукловода. И ещё двое детей для участия. Иначе говоря, то же самое количество «голов», что и у Кири. Но дело было не в этом. Все три стороны — «жёлтая» Кумо, «синяя» Кири, «зелёная» Суна — сошлись своими костяками на сквере равносторонним треугольником. Даруи, никогда прежде не имевший личного дела с песчаниками, завис, глядя на Сабаку но Расу. Шии упал в прострацию, уставившись, не мигая, на пространство между Казекаге и Мизукаге. Югито с восхищением вытаращилась на Окабе Канаде. Но дело было не в этом. В Кумо любили анализировать язык тела. Если Четвёртого Райкаге можно было сравнить с горным быком, огромным и мощным, мускулистым и ловким, способным пастись на самых крутых склонах, поднимая на рога неугодных, Сабаку но Раса двигался с ленивой грацией плотоядного хищника, будто в его спокойных, даже миролюбивых, движениях пряталась тайна быстрого и безапелляционного конца, не прилюдного, личного, тихого, один-на-один. Он не был так высок, как Эй, и не так широк в плечах, но как Казекаге себя интуитивно преподносил! Даруи на периферии сознания только и подумал что-то вроде «о, боги, ну вот я и понял, кем хочу стать, когда вырасту». Если Райкаге был горным быком, Сабаку получалось сопоставить разве что со снежным леопардом, хотя в Суне никогда не выпадал снег — какая-то необъяснимая сила эманировала от него, что-то дерзкое и немного насмешливое блестело в тёмном взгляде, что-то непокорное пряталось в плечах. Казекаге преподносил себя не как что-то само собой разумеющееся, в отличие от Эя, ни как что-то естественное, в отличие от Окабе Канаде (настолько естественное, что надо не забыть приглядеться, первые впечатления поверхностны, а в океане глубокое дно), но как что-то, до чего стоило догадаться самостоятельно — людям всё же свойственно радоваться решению головоломки, даже если к ней никто вслух не приглашал. Подобная манера держать себя не имела ничего общего с лицемерием или ложью. Она была такой же честной, как у Райкаге; оба позволяли составить о своих личностях неверное или, по крайней мере, неполное впечатление, но если Эй скрывал в себе ранимость и чувственность, мягкость, иначе говоря, человеческие качества, Раса не выставлял напоказ хладнокровность и стремительность хищника. Даруи, глядя на Казекаге, думал, как, должно быть, ему пригодился такой обманчиво простой расслабленный образ, к которому так просто было бы приписать слово «наивность». Кандидата на «жёлтую» шляпу из целой череды невероятных событий на международной арене за последние полтора года больше всего поразил государственный переворот во дворце даймё страны Ветра. Он не сильно интересовался личностью «Окабе Канаде», пока загадочного автора тайно искали все, кому не лень. Революцию в Кири Даруи воспринял как торжество человеческого духа, но он ему не удивился, просто искренне за чужой народ порадовался. Примерно так же Даруи отреагировал на тот факт, что целая страна обрела в один день не правителей, а правительниц — он привык иметь дело с сильными благородными женщинами, как та же Югито. Затем внезапные дипломатические отношения Кири и Суны, неожиданно крепкие у самых корней, торговый путь, письмо Пятой к старому Цучикаге… И ни одного слова о том, как Сабаку но Раса сам выбрал себе сюзерена. И дело было почти в этом. Едва Райкаге закончил торжественную приветственную речь, на сквер ввалился опоздавший Киллер Би, и Эй мгновенно переключился на брата, поскольку про спарринг ему уже донесли. «Ы-ы-ы, — подумалось, — ну не перед делегациями же, ну что же вы!» — потому что от словесной перепалки между двумя до лёгкого насилия был один шаг. Райкаге сгрёб брата в захват. Тот закашлялся от стремительно уменьшавшейся возможности дышать. — То есть ты не подумал, что у нас есть камеры, чтобы заснять?! — рявкнул Эй. — Дуэль десятилетия, остолоп! Би что-то невнятно прокряхтел, и Даруи только и подумал не без сочувствия: «у-у-у-у». — Канаде, — между там произнёс Казекаге, расплываясь в эфемерной, как мираж, улыбке. — Ра-а-са-а! Он подхватил её в порывистые дружеские объятия, и Даруи, вовремя переведший внимание, увидел, как Сабаку но на миг прижался к светлым волосам Мизукаге, чтобы вдохнуть их запах. О-о-о-о. О-о-о-о. Словно по сигналу, остальные члены иностранных делегаций тоже кинулись друг к другу с немедленной дискуссией всякого разного характера, как очень хорошие знакомые, которые явно имели общие весёлые истории, но взгляд кандидата на пост Райкаге был приклеен к своим будущим коллегам. — Отлично выглядишь, — глаза Окабе Канаде сияли. Она мягко потрепала Сабаку по щеке. — Выспался? Раса, запрокинув голову, звонко рассмеялся. — Ты когда-нибудь перестанешь задавать этот вопрос каждый раз, когда мы видимся? Они отступили друг от друга, но всё ещё стояли близко, слишком близко для всяких формальных приличий, и ведь как стояли! Каким взглядом её смерил Раса! И выглядели оба как… как что-то… — Ребята, — шепнул Даруи, вытаращившись. — Ребята. — Да я вижу, не отвлекай, вижу! — нетерпеливо осадил его розовощёкий Шии. — Их чакра, клянусь… — Говорят, они очень хорошие друзья, — скороговоркой прошептала Югито, воровато оглядываясь по сторонам. «А-а-а-а» — подумал Даруи, невольно следуя её примеру. Пока никто, кроме них троих, на иностранных Каге не смотрел. Нет. Нет-нет-нет. Они выглядели, как что-то… Стихи Момочи Забузы в нужный момент не всплыли в памяти, и Даруи рассердился бы на себя, если бы не старался запомнить, как выглядит вот это что-то необъяснимое, то ли притяжение, то ли ещё что, когда одна и та же орбита, но границы и рамки в телодвижениях от невозможной близости; и хотя он знал Окабе Канаде всего два дня, а Казекаге увидел в первый раз, вот эта правильность, когда стояли вместе, когда просто разговаривали, будто, кроме них, в мире никого не было, и как они смотрелись со стороны, внезапно не волкодавы, простые люди, мужчина и женщина — и видение померкло, разошлись каждый к своим, но осталось, потому что Раса стоял по ветру, а Канаде выше него, и Даруи понял, что он всё ещё ищет её запах. И у него защемило сердце, будто внезапно упавший на лицо солнечный луч спрятался за облаками.***
— Это немыслимо! — он нервно мерил шагами комнату. — Немыслимо! Ты знал, чёрт возьми, Шии, мог бы предупредить! — Как?! Будь объективен, у нас с тобой практически не пересекались графики! — Утром! — Ты бы не слушал, — отмахнулся он. — Ты нервный, понимаешь? Тебе ещё вот этого не хватало. Тем более, как мне было объяснить? Дружище, я тебе сейчас расскажу про волшебную чакру Мизукаге? Про «Златорукого» Расу? Расскажу, что чакра всех влюблённых несколько отражает свет своей пары? А ты бы мне поверил? — он устало провёл ладонью по лицу. — Сенсоров по-настоящему понимают только сенсоры. Ты просто подумал бы невесть что… — Надо молиться, чтобы «невесть что» не подумал теперь Райкаге, — огрызнулся Даруи, продолжая нарезать круги по комнате. — О Сабаку и его намерениях сложилось положительное впечатление, господин Эй действительно планирует сотрудничество. Но если он узнает, что эти двое- — Надо отдать им должное, — подала голос Югито, — все их сегодняшние взаимодействия можно интерпретировать, как нежную дружбу. — А химия между ними? — обернулся на неё Даруи. — А физика?! — Первое есть, второго нет, — пожала плечами Нии. — Ай-ай-ай, — он взъерошил волосы. — Ай-ай-ай… — Ещё ничего не произошло, — попытался обнадёжить Шии. — Райкаге пока вроде не подозревает. — И не должен. За сенсоров я спокоен, ты из них самый лучший… — Никто, кроме меня, не может из наших видеть цвет, — беспечно отозвался Шии. — Именно. Югито? Она поперхнулась вином, не ожидая, что к ней так быстро обратятся. — Ты как поняла, что они влюблены в друг друга? — Я? — выдавила Нии из себя, пытаясь прокашляться. — Я, кхе-кхе, ну… — Ну? — Не дави на неё, Даруи, — вмешался Шии. — Дай человеку пару минут. Мататаби, да? Югито, всё ещё кашляя, кивнула. — А ты как догадался про это? — нахмурился Даруи. — Ну кошки же. Я родом из провинции, где их почитают, забыл? Мы оба, — кивок в сторону джинчуурики, — оттуда, вот и выглядим, как кузены. А если я что-то про кошек и знаю, так это то, что они очень проницательны, когда им вздумается. Что логично, биджу в этом плане, — он сделал неопределённые пассы рукой, — ты сам понимаешь. — Какова вероятность, что Би что-то знает? — О, — хрипло подала голос Югито, — на него можно рассчитывать. — Это ещё почему? Она замялась. — Ну, — неуверенно заговорила, — он… толковый. А ещё… И замолчала. Даруи, тяжело вздохнув, устало помассировал виски. Экспромтный супер-секретный ужин у них с Шии в квартире пришёлся на ночь перед началом первой фазы экзамена. Последнее, что ему хотелось, это тянуть время, поскольку было необходимо выспаться. — Югито, умоляю, — совершенно искренне попросил он. — Мне нужно знать, чтобы, в случае чего, оказать необходимое влияние на нашего Каге. Кумо не может потерять возможность вступить в торговый и политический альянс только потому что господин Эй не вовремя и громко оскорбился. — Может, он сам догадается, — глухо заметил Шии, уставившись на свой бокал. — И потом, намерения Кири и Суны искренни. Я на переговорах, что вчерашних, что позавчерашних, ничего эдакого не заметил. Тем не менее… здраво планировать стратегии наперёд. Только ещё одного скандала нам не хватало. — Югито? Она, со вздохом скрестив руки на груди, исподлобья уставилась на Даруи. — Это не мой секрет, — сказала строго. — И хотя он не имеет глобального значения, вам надо поклясться никому не рассказывать. А то спущу на вас Мататаби, и она с радостью съест ваши души. — О как, — с любопытством подался в её сторону Шии. — Сболтнёшь — умрёшь. — Не сболтну. — Ладно. Даруи? — Сам вскроюсь, — пообещал он. Югито какое-то время всё равно колебалась. — Сядь, — сказала она Даруи. Кандидат на пост послушно сел. Пауза затянулась. — Нет, не могу! — она поджала губы, вскакивая на ноги. Прыжком оказавшись у окна, осторожно выглянула в него. — Ай-й, чёрт бы вас побрал! Надо перебежать ко мне домой без лишних вопросов. Там есть чердак, и на нём установлены одни из самых безопасных печатей в городе. — Ты же сказала, что секрет не имеет значения? — нахмурился Даруи, приподнимаясь. — И не солгала. Но это не мой секрет, понимаешь? И не ваш. Даруи и Шии переглянулись. — Ну, — заявил сенсор, — незаметно мы к тебе в гости не попадём. Слишком много АНБУ. Но! Мы можем прийти с чем-нибудь. У меня, например, есть лишняя тумбочка. Югито уставилась на него скептически. Три джонина не могли делать вид, что вместе несут одну несчастную тумбочку. — Ковёр вам отдам, — наконец решила. — Потом заберу. Вдвоём его и будете нести на обратном пути. Чердак у Югито был действительно роскошный — просторный, обставленный, из благородного дерева. Ещё в нём почему-то пахло свежей, как с грядки, морковкой. — Сам ты морковка, — буркнула Нии, занавешивая окна, — это можжевельник. Когда все расселись на пушистом ковре вокруг единственной керосиновой лампы, она тяжело вздохнула. — Не мой секрет, — строго напомнила. — Убью! — Да мы поняли, — нетерпеливо отмахнулся Шии. Даруи заинтересованно подался вперёд. Она заговорила не сразу, явно колеблясь. — Окабе Канаде, — начала, — виделась с Би… раньше. Точнее, — она запнулась, — не совсем с ним. С Гьюки. — Как? — недоверчиво спросил Шии. — Не как, а когда. На войне. Я об этом знаю, и Мататаби тоже. — Она тяжело вздохнула, выдерживая паузу. — Никто из биджу не заинтересован в её смерти. И… дело не в том, что она излечила Однохвостого- — Чего?! — Молчите, вы оба, — цыкнула Югито. — Повторяться не буду, ясно? Мне и так совестно, что приходится, вы же не отстанете. И хотя Мататаби мне разрешила… Она нервно облизнула губы. Смерила пронзительным взглядом Шии. — Ты понял, какая у неё чакра. Так? — Да, — он моргнул, осознав, что от него ждут объяснения. — Я никогда прежде такой не видел… Очень светлая, — Шии прикрыл глаза, — как звёзды. Если бы я мог чувствовать вкус… даже не знаю. Светлая. Как надежда. — Верно, — важно кивнула Югито, и Даруи странно на неё посмотрел. В смысле, «верно»? — До неё в этом мире жил только один человек, у которого была подобная чакра… Рикудо Саннина знаете? — Да кто его из нас не знает, — усмехнулся Даруи. — Мы вообще единственная страна, которая его хоть как-то чтит в храмах. — Так вот, это был не он. Шии уставился на неё, как на сумасшедшую. — Ну не он. И? — И… не его брат. — А кто тогда? — устало вздохнул Даруи, чувствовавший, что адреналин начал отпускать его, уступая место усталости. — Их учитель. У них… был учитель. Это он научил Рикудо Сеннина и его брата человечности и милосердию. — И что с ним было? — полюбопытствовал Шии. — Погиб. Как сказала мне Мататаби, он погиб в Великую Войну, когда ещё не было биджу, защищая последний большой город. Город всё равно пал, но зато люди спаслись. Собственно… это место и известно, как Долина Скорби. Даруи и Шии замерли. Югито, не обратив внимания на их лица, продолжила: — Имя того человека было забыто, и сами биджу его никогда не видели, но Рикудо Сеннин рассказал им о нём. У Окабе Канаде точно такая же чакра, как он описывал, ни с чем не перепутаешь. И, предупреждая ваши вопросы, — Югито внимательно посмотрела на своих слушателей, — Би ей рассказал. Она сама его спросила про Долину Скорби, что только, как бы, всё доказывает. Биджу и раньше были к ней благосклонны, но теперь, когда они знают наверняка… Окабе Канаде абсолютно нечего бояться ни от них, ни от нас, джинчуурики. — Почему? — после затянувшейся паузы спросил Даруи. — Из сентиментальности, или… — Да на такую чакру только негодяй по-настоящему замахнётся! — воскликнул Шии. Югито по-кошачьи наклонила голову. В её чакре мелькнуло конкретное присутствие. — Как ты думаешь, мальчик, — вкрадчиво спросил незнакомый голос, — зачем к людям приходит надежда? И лицо Нии расплылось в совершенно чужой улыбке.***
Ковёр несли в полном молчании. Шии думал о чём-то своём, Даруи беспокоился только об одном — нельзя было допустить дипломатических прегрешений со стороны Кумо. Если даже биджу видели в Окабе Канаде какую-то надежду, допущение промашек не представлялось допустимым. С другой стороны, это означало, что можно было рассчитывать, в худшем случае, на обоих джинчуурики. С третьей стороны, биджу выражали очевидную благосклонность к Окабе, распространялась ли она на Сабаку, Даруи не понял. Хотя Мизукаге, наверное, могла бы их попросить. Сложно отказать в помощи или хотя бы в содействии искренне влюблённым, если это им действительно нужно. Едва Даруи заварил себе чай из горного сбора, чтобы хоть как-то привести нервы в порядок перед сном, к нему в окно вежливо постучал агент АНБУ и сказал, что Райкаге зовёт своего ученика поговорить. Шии, выглянувший на кухню, смерил друга сосредоточенным взглядом. — Сходить с тобой? — Да брось, — отмахнулся Даруи. — Надену обувь и сбегаю. Всё равно тебе тогда придётся стоять под дверью. — Ну, моё дело предложить. — А моё — отказаться. Спасибо. Лучше отоспись. Пусть хоть кто-то из нас будет бодрым завтра. В кабинет Даруи зашёл с видом человека, который слишком устал, чтобы ещё о чём-либо беспокоиться. Уже было не страшно. К тому же, он сутки не спал. Эй не сидел за столом, как ему было свойственно. Он сидел на столе. И задумчиво смотрел в окно. Если бы у Даруи имелись в остатке хоть какие-то силы, он бы напрягся. — Господин Райкаге, вы хотели меня видеть. — Хотел. И Райкаге, практически никогда не куривший, зажёг сигарету. Горький дым заструился по помещению, окутывая тонким сизым облаком мебель, стены, ресницы. — Ты успел разузнать, что у Мизукаге и Казекаге роман? — Да, — честно ответил Даруи. Не было смысла врать. — Понятно. А почему сразу не сказал? Ответа не последовало. Выждав с минуту, Райкаге перевёл взгляд на ученика. — Ну? — Вы бы сами узнали. — Хм. Твоя правда. Он затянулся и, выдыхая, стряхнул пепел с сигареты на пол. — У тебя хорошие инстинкты, — наконец произнёс Эй, снова переводя взгляд на окно. — И то, что захотел скрыть от меня любовь между Расой и Канаде, на самом деле, делает тебе честь. Даруи не позволил себе расслабиться. — Почему? Эй тихо и хрипло рассмеялся. — «Почему», спрашивает меня он. Почему… Бросив недокуренную сигарету в пепельницу, вытянул из пачки новую. — Пойдём со мной, — попросил, не приказал. Они вышли на крышу. Опустившаяся ночная прохлада проникала под кожу, и запах влажного от росы камня щекотал нос. Небо висело тёмное, загадочное, лишь тонкий месяц и щедрая россыпь звёзд освещали его — стоял поздний час, и только в далёкой круглосуточной аптеке горел свет. — Раса сам мне всё вчера рассказал, — тихо заговорил Райкаге после паузы. — Он проверял меня не менее тщательно, чем я его. В итоге пришлось после ужина пойти в кабинет и выпить, один-на-один. Я распустил охрану, никто не подслушивал. Так что… мне известны подробности их секрета. — И что вы решили? Эй усмехнулся. — Ты знаешь, что я решил. — Я бы так решил, но почему вы- — Ты бы так решил, потому что за эти твои качества я тебя единственным преемником и взял, Даруи. Он не понял. — Не проси меня объяснить, — вздохнул Эй, задирая голову вверх. — Мне тридцать семь. Ещё три года — и сорок. Для ушедшей эпохи я уже почти старик с жизнью, которая как-нибудь оборвётся до пятидесяти. И всё-таки, — он сардонически усмехнулся, — когда-то и я верил, что смогу изменить мир. — Вы можете изменить его и сейчас. — Да-а, — протянул тот с усталым вздохом. — Посадить дерево, под чьими кронами мне уже не сидеть. Они, может, доживут. Ты знаешь, что мне сказал Раса? — он затянулся и выдохнул. — Что вся цель… их авантюры… попробовать встретить старость вместе. Представляешь? — он горько рассмеялся. — В каком блядском мире мы живём, Даруи, если великие мира сего едва ли смеют мечтать о такой скромной радости? Что с нами, чёрт побери, не так? Почему эта цель кажется безумной? — Она не безумна. — Нет, — со вздохом кивнул Райкаге. — Не безумна, — и продолжил долгую паузу спустя, — в их проекте самое главное не деньги. Предлагают они нам, на самом деле, не деньги. — Но их предлагают. — Да, но это неважно, — с раздражением отмахнулся Райкаге. — Деньги приходят и уходят, их круговорот бесконечен, его можно рассчитать и вычислить. Нет. Они предлагают… мир. Не на бумаге, как обычно. Но такой мир, в котором наши державы могли бы доверять друг другу достаточно, чтобы люди спокойно влюблялись между собой, зная, что мы сможем позаботиться об их будущем. — Это… не в ближайшие пять-десять лет, — нахмурился Даруи. — Дерево, — печально кивнул Эй. — Когда это войдёт в норму, меня уже здесь не будет. Но, — он хлопнул своего преемника по плечу, — будешь ты. И заглянул к нему в глаза. — Справишься с такой ношей, а? Этот путь будет непростым. Ты родился в войну, она тебя вскормила, но ты не воевал. Не забудешь о самом главном? — Нет, — медленно ответил Даруи. — Я знаю, что нет, — фыркнул Эй. И посерьёзнел. — Но я был обязан предупредить. И медленно направился к выходу с крыши. Обернулся. — Ты порадовал меня, Даруи, — вид Райкаге, как обычно, был строгим, но голос его звучал искренне и мягко. — У меня есть все основания полагать, что, когда придёт время… И, усмехнувшись себе как будто неверяще, ушёл, скрипнув дверью, оставив преемника наедине с темнотой ночи и её яркими, яркими звёздами.