Count the lights on empty souls Quietly behind the doors Oh, bleeding us just for fun Men of power telling lies Shifty hands and thirsty eyes And they can smell your fear like blood Oh, my weary soul We've met your kind before Set fire to us all And oh sweet providence Come save us from ourselves From Hell and consequence «Providence» — Poor Man's Poison
Шикаку нервно мерил шагами свою гостиную. Чоза, наблюдавший за ним, как за маятником, был спокоен и даже немного весел; впрочем, не ему ломали парадигмы последние два дня, так что бодрое расположение духа глава клана Нара своему старому другу прощал. Почти. — Так ты думаешь, — заговорил Чоза, — устроить переворот с поддержкой иностранных держав? Шикаку остановился. Смерил Акимичи пустым в своей многозначительности взглядом. — Никакой политической проституции. И снова заходил по комнате. — То есть проснувшаяся бисексуальность Гая ничего не меняет? — Долбоебизм у него проснулся, а не бисексуальность, — процедил сквозь зубы Шикаку. — Если бы Иноичи не был так занят, я бы отправил Майто к специалисту человеческого сознательного и подсознательного на срочный дихлофос тараканов. — Но ты же сам сказал, что Окабе и Сабаку не оскорбились, — мягко заметил Чоза. — И что?! Я, — Шикаку чуть не подпрыгнул от негодования, — я оскорбился! Но это, тем не менее, не имеет никакого значения, — он тяжело выдохнул, опустил плечи и устало потёр лицо. Остановился. — Окабе Канаде и Сабаку но Раса не заинтересованы в том, чтобы совать нос не в своё дело. Значит, рассчитывать на действительную помощь от них в перевороте тоже не стоит. — Послушай, мы всё равно пока собираем инкриминирующую информацию о Данзо и его махинациях, — степенно, успокаивающе отозвался Чоза. — Пока мы не будем уверены, что сможем уничтожить его репутацию, старый Сарутоби неприкасаем. — Да, — тон Шикаку был язвительным и уставшим, — потому что этот мудак хочет быть тем, кто потопит своего Хокаге. И замер. — Слу-у-шай, — медленно протянул. — Мы можем дать возможность ему устроить государственный переворот. Тогда они с Третьим сразятся, а мы придём на всё готовенькое и уберём обоих. — Плохая идея, — покачал головой Чоза. — У Данзо Корень, нам неизвестна численность. Я разузнал статистику пропаж талантливых сирот из приютов за последние восемь лет, но у старого злодея также наверняка достаточно детей, таинственно растаявших в воздухе во время войны или после атаки Кьюби — документы очень легко исчезают в беспокойные времена. И, зная методы работы Данзо, кто-то интегрирован в ряды обычных шиноби, кто-то под масками АНБУ, и это не считая тех, кто не на виду. Шикаку, тяжело вздохнув, устало опустился на пол, поджав под себя ноги. Закурил. — В общем, — подытожил Чоза, сохраняя спокойствие, — если у Данзо будет возможность организовать свои силы, есть вероятность проиграть ему, даже если он выйдет на дуэль с Третьим. Между прочим, может и не выйти. Он и раньше пытался покуситься на старого Сарутоби, и это были не честные бои один-на-один. — Знаешь, кто может иметь представления о приблизительной численности Корня? — долгую паузу спустя задумчиво спросил в никуда Шикаку. — Хатаке Какаши. — Мальчик… немного, — Чоза замялся. — Невменяем, да. Вот что происходит, когда долго бегаешь от психотерапии Яманака. Но это не имеет сейчас значения, — Шикаку нетерпеливо стряхнул пепел прямо на пол. — Он работал с Корнем какое-то время, пока подразделение официально не закрыли, это во-первых. Во-вторых, даже если у Хатаке нет информации, она наверняка имеется у его протеже, известном под псевдонимом «Тензо». — Ты о мальчике с мокутоном? — Чоза задумчиво почесал подбородок. Ему кивнули. — Он может быть под печатями. Толк переманивать его на нашу сторону, если он ничего сказать не сможет. Ну, разве что в бою поможет, если до этого дойдёт. — Джирайя скоро будет здесь. Возвращается после долгих лет отлучки. Вдруг взломает? — А вдруг он не захочет предавать своего учителя? — парировал Чоза. — Джирайя — единственный оставшийся саннин, преданный Конохе. — Такой уж «оставшийся», — фыркнул Шикаку. — Его ноги здесь не было с похорон Минато. Чем не индикатор? Разве он непонятно выразил своё мнение? — Ладно-ладно, — Чоза примирительно помахал ладонями, — не кидайся от крайности в крайность. Давай лучше, по старинке, рассчитаем исход такой тактики. Если мы завербуем Хатаке и, соответственно, Тензо, и Джирайя не только согласится помочь, но и взломает печати… мы, возможно, получим больше инкриминирующей информации о Данзо и также будем иметь лучшее представление о численности его боевых единиц. Если повезёт, сможем лёгкой рукой подчистить шпионов Корня. Тогда перед нами встанет главный вопрос: и что? — Хм-м-м, — не без вздоха протянул Шикаку. — Думаешь, главы кланов, сами кланы, Гай, Джирайя, Хатаке, Тензо и другие приличные джонины по типу Ширануи, Аобы и Анко не смогут нагнуть его? — Зависит от того, на чью сторону в конфликте встанет сам Третий, — заметил Чоза. — Он довольно рационален и всё ещё старается быть справедливым, но он много лет закрывал глаза на действия Данзо. — С настолько инкриминирующей информацией он не сможет уйти в милосердие и ностальгию, — отмахнулся Шикаку. И нахмурился. — Мы даже половины не нашли, только намёки на другие масштабные кошмары, но даже того, что нам известно, вполне достаточно, чтобы привести Третьего в ярость. — Верно. Однако, опять же… мы можем понести слишком большие потери. Коноха сильно ослабла за последние двадцать лет. Ива на нас облизнётся, если мы немедленно не вступим в торговый альянс с Кири, Суной и Кумо. — Перед Суной и Кумо нам ещё извиняться и извиняться, — буркнул Шикаку. — Причём действиями. Понятия не имею, как нам восстанавливать с ними дипломатические отношения после саботажа старейшин, но мы что-нибудь придумаем. Тем более, один порт у нас есть, рядом со страной Волн. — Собственно, я к чему и клоню. Может, если дать Суне возможность поучаствовать в государственном перевороте, они простят нам часть наших грехов? — Мы всё равно останемся у них в долгу. — Чем не зародыш прекрасной дружбы? — Чоза, — Шикаку осуждающе уставился на своего друга, — мы тогда прогнёмся. — Нам в любом случае предстоит несколько ослабнуть как политической мощи, — пожал плечами Акимичи. — Лучше сделать это сознательно и таким образом выиграть себе союзников, разве нет? В противном случае, мы скорее всего потеряем определённое количество талантливых бойцов, и тогда куда сильнее ослабнет военная мощь, а она и так ослабнет, поскольку уйдёт Данзо. К тому же, мы потратим какое-то время на изменение структуры повинности шиноби. Иначе говоря, ничего не потеряв, мы ничего не выиграем. — Это очень… торговая логика, — поморщился Шикаку, но не стал спорить. — А что поделать? — развёл руками Чоза. — Гегемонии Коноха не имеет. Мы и так отстаём в развитии от Скрытых Деревень альянса. Но лучше продать тогда что-то и получить что-то взамен, чем просто безвозвратно потерять, не так ли? Откат после переворота неизбежен, но мы выйдем в новые возможности и политическую безопасность на международной арене. Ива не рискнёт пойти против нас, если с нами будут Кири, Суна и Кумо. Надёжный тыл наши старые союзники в виде малых Скрытых Деревень не обеспечат — Цучикаге увидит возможность и набросится. — Ну… допустим. Допустим, что ты прав, — Шикаку щелчком пальцев испепелил окурок. Задней мыслью подумал, что надо будет потом помыть полы. Опять. — Тогда на каком коне ты предлагаешь подъехать с твоей идеей к тому же Расе? — Не нужно подъезжать, — Чоза лучезарно улыбнулся. — Гай уже подкатил! Шикаку поперхнулся воздухом. — Чоза, я же сказал, никакой политической проституции! — Крепкая мужская дружба похожа если не на секс, то на брак, — абсолютно безмятежно отозвался Акимичи. — Казекаге тотальный натурал! И он очевидно моногамен! — Так я же про дружбу говорю, ты чем слушаешь? Гай не глуп. Куда легче обосновать внезапно проснувшееся либидо, чем не менее внезапно начавшееся платоническое общение. — Вот сам при его попытках «пообщаться» и присутствуй!***
То ли дело было в климате, достаточно влажном и богатым на запахи леса, то ли в людях, которые населяли город, но Канаде чувствовала себя в Конохе сонной и вялой, и единственное, чего ей хотелось в стенах второй столицы страны Огня, — это очистить сознание, взбодрившись приличной дозой кофеина, или вздремнуть, чтобы проснуться потом свежей, как утренний воздух на океане. К сожалению, ни того, ни другого не получалось достигнуть полностью. — Не выспались, госпожа? — мягко спросил Кимимаро, наливая своей Мизукаге ещё кофе. У Канаде никак не получалось заставить юношу обращаться к ней менее официально. Он был слишком высокого мнения о своей наставнице и очень любил словесно намекать на существующий в его голове пьедестал, на котором Окабе неизменно сидела. Кто сказал, что быть героем чьего-то детства легко? Вот Хаку, пусть и предельно вежливый, всё-таки обращался к ней по имени, но это потому что Ширагику очень правильно его воспитала. Тот же Суйгецу во время тренировочных спаррингов мог свою «тётушку» и матом покрыть, беззлобно, но с душой, эмоционально, и так, чтобы она не обиделась. Канаде очень хорошо знала спасённых из Кири детей, и хотя, из-за работы, не получалось с ними, в большинстве случаев, общаться по-человечески, отношения с каждым из них кое-какие имелись. Тем более, что их было всего семь, включая Суирен. Клан Юки существовал с численностью в четыре человека, не считая Ао: Ширагику всё ещё занималась усовершенствованием новой системой обучения Кири, сосредотачивая внимания на каждом сословии, не только на одних шиноби, писала учебники и разрабатывала новые методы и практики; Хаку подался в дивизию оининов, решив пойти по стопам своего главного наставника (и Канаде пророчила ему главенство в подразделении через каких-нибудь шесть-семь лет); Юки Минами, обладавшая талантом незаметности, отказалась становиться куноичи, выбрав себе ремесло парфюмерии, и даже открыла успешный магазин; малышка Суирен потихоньку росла и собиралась стать не менее летальной красавицей, чем своя мать. Близнецы Теруми успешно занялись искусством металла: один ковал оружие, второй заделался ювелиром — оба с удовольствием преподносили подарки своей Мизукаге на её день рождения (по остальным поводам она принимать плоды их трудов стеснялась); к счастью, у Кисаме и Мей каких-то три года назад родился сын, так что у них появился новый объект внимания. Единственными, у кого не осталось кровных родственников, были Кимимаро и Суйгецу. Канаде не без сожаления знала, что выбрала «в любимчики» последнего Хозуки. Она старалась этого никак не показывать, но и поделать ничего с собой не могла. Кимимаро всегда был очень серьёзным и задумчивым; ко всему прочему, не получалось сказать, что он обладал недюжинным воображением, или харизмой, или чувством юмора, а если на это накладывался пиетет в сторону своего кумира… качественного общения с ним не получалось. Он был человеком прилежным, старательным, скрупулёзным и редко задавал «глубокие» вопросы; на самом деле, авторитет Канаде он вообще никогда не оспаривал. Если бы она велела ему, допустим, организовать за пять лет шесть отпрысков, он бы умудрился это выполнить и ничего бы не возразил, и какого-нибудь «молодец, Кимимаро», брошенного в его сторону, хватило бы Кагуе на несколько лет вперёд. Иначе говоря, рождённый быть ниндзя, он им и являлся; Кимимаро был бы идеальным шиноби эпохи смуты и первых двух войн, но Канаде всегда больше всего ценила потенциал души, а не механику прилежности. Впрочем, и главному качеству Кагуи нашлось применение — он вот-вот должен был выйти на уровень мастера фуиндзюцу за счёт креативности своего кеккей-генкая. Но хорошим учителем он бы не стал, только академиком или даже учёным, потому что его ученики, скорее всего, ушли бы в формализм из-за характера своего наставника. Кимимаро слишком любил правила. Суйгецу, которому Канаде решила передать свою мудрость касательно гендзюцу, во многом был противоположностью последнего из клана Кагуя. Хозуки с самого детства хулиганил, например, не во вред другим, а просто так. Много матерился, несмотря на нежный возраст, потому что ему нравилось не соответствовать правилам приличия, а ещё у него на всё имелось своё мнение, поэтому с ним можно было вступить в вежливые дебаты — и Суйгецу, вместо того, чтобы вслепую принимать чужую позицию за абсолютную истину, создавал свою собственную перспективу. Конечно, это делало его «проблемным» ребёнком, в отличие от послушного и пассивного Кимимаро, но зато про Хозуки можно было сказать «ну, этот не пропадёт», не покривив душой. Он с самого детства не вписывался в существующие рамки, он вообще на это всё чихал с тех пор, как научился говорить (причём в прямом смысле; его первым словом было «ерунда»), и Канаде видела в нём того ребёнка, которым могли бы быть она сама или Забуза, если бы им только позволили вырасти в более спокойное время. В общем, если Кимимаро пришёл в мир компиляцией лучших шестерёнок общества, идеальным законопослушным гражданином и шиноби, то Суйгецу родился свободным, и хотя на него, бывало, жаловались, Канаде его скромное общество подпитывало, потому что перед ней маячил пример лучшего плода эпохи её правления. Что касалось Хаку, он являлся золотой серединой между Кагуя и Хозуки. Послушный, прилежный, он делал всё от него необходимое, а иногда мог встать костью поперёк горла, просто потому что. Конечно, с возрастом «просто потому что» переросло в принципы не менее упрямые, чем вечная мерзлота, что добавляло ему чести. Он служил верой и правдой, но и собственное мнение имел, и как за то, как за другое вполне мог умереть, если бы счёл это нужным или достаточно красивым жестом. Канаде даже думала, что в будущем Хаку вполне смог бы заменить Райгу на поприще дипломатии. Но Суйгецу она всё равно любила больше. Слишком уж его свободолюбивая хулиганская харизма подкупала. Как-то пару лет назад они выпивали с Йоко на тему роли женщины в управлении государством. Каге, конечно, не имели власти над всей страной, но под их наблюдением и опекой находилась вторая столица, а также всё сословие шиноби, а ещё большая часть внешнеполитических планов, кроме самого главного решения — идти войной или нет. Так что Канаде и Йоко имели весьма похожие роли. Раньше на позиции Каге и даймё вступали только мужчины, значит, их можно было интерпретировать как отцов народа, но какова, в таком случае, роль матери? С отцом могло бы и не повезти. В традиционном обществе они позволяли себе практически не принимать участия в жизни своих «детей», быть строгими и даже жестокими, могли грубо наказывать и рушить судьбы, ставя нечеловеческие ожидания. Но матери? В Ринго Канаде, оборачиваясь назад, помимо крови, славы и боли видела почти героическую жертвенность, ту самую философию «посадить дерево, под сенью которого не сидеть»; Амеюри не умела жить, только выживать, не умела любить, только стеречь, скаля заточенные зубы на любого недоброжелателя, и в её характере было больше дикого, чем человеческого. И тем не менее, у неё было большое сердце, да, больное, да, отчаянное, но судорожно живое. Она забыла, каково это, о чём-то мечтать, но берегла, как могла и пока могла, девочку-надежду, которой не было суждено её спасти. И было в этом что-то искреннее и сильное женское — вычеркнуть себя из будущего, прекрасно зная о скором конце, но посадить это хрупкое дерево и посыпать его собственным прахом в качестве лучшего удобрения, отдаться осквернённой земле, чтобы из неё вырос дивный сад. В Ширагику тоже присутствовала жертвенность; она также была готова лечь костьми, если бы Канаде не спасла её из Кири. Брошенная своим возлюбленным, покинутая своим кланом за преступную связь с ним, она несла на себе клеймо «белой вороны» общества так достойно, как перед казнью, не теряя ни самообладания, ни грации, не будучи озлобленной, только смиренной, упрямой, стоически смелой, чтобы умереть не жертвой, а символом, чарующе прекрасным, как смерть в тяжёлый снегопад. Канаде… признавала в себе наличие жертвенности, потому что любой хороший джедай обязан был, в случае худшего, отвернуться от гордости. И если бы, например, понадобилось умереть ради жизни Расы и его детей, она бы согласилась. Другое дело, что Сабаку-старший нашёл бы потом способ высказать всё, что о ней думает, наплевав на границу жизни и смерти, но это потому что он своему характеру не изменял. Ко всему прочему, он бы в такой ситуации не оказался. Вообще в принципе жертвенность не могла идти бок о бок с лидерской позицией — одного примера Намиказе Минато вполне хватало. Третий Райкаге позволил себе пойти на жертву вполне обдуманно, поскольку у него, к тому моменту, достаточно «созрел» единственный преемник. Что касалось «Жёлтой Молнии Конохи»… Канаде не знала, чем он думал. Было бы куда логичнее разменять Кьюби на того же Сарутоби Хирузена или кого-то из его товарищей, учеников Сенджу Тобирамы — тогда и лидер бы остался, который смог бы предотвратить стагнацию Конохи и её кризис, и непосредственной жертве были бы вечная слава, бесконечный почёт. По словам Эя, Намиказе был отнюдь не глуп. Значит, или ему кровь ударила в молодую голову, раз он решился на такой отчаянный шаг, или его самого «разменяли», или… боевые старики Конохи просто-напросто струсили. Сознательно пойти на такую жертву, как Намиказе, можно было бы из глупости или за неимением других вариантов. Канаде, думая о нём, склонялась к второму. Собственно, поэтому она и не горела желанием встретиться ни с Третьим, ни с его окружением, но раз уж наконец-то сподобились пригласить для аудиенции, надо было идти. — Тётя Канаде, — нетерпеливо позвал её Суйгецу. — Вы зависли. И подлил ей кофе. Кимимаро укоризненно на него посмотрел, но маленький Хозуки только развёл руками, мол, ты что, не видишь, тут надо дело делать, а не предлагать. — Да-да, — проморгалась Канаде. — Спасибо, дорогой. Хаку, передай, будь добр, молоко? — Вы не кажетесь сонной, только задумчивой, — мягко заметила будущая звезда дивизии оининов. Молоко он не передал, но, притянув к себе её чашку, сам налил, сам добавил сахар, сколько надо, размешал, пригубил на всякий случай и только потом поставил перед своей Мизукаге. — То ли воздух здесь такой, то ли люди фонят, — поморщилась Канаде. Потом улыбнулась. — Спасибо, Хаку. И вам, Кимимаро, Суйгецу. Молодцы, что за мной приглядываете. Кагуя степенно и серьёзно кивнул, Хаку, в лучших традициях Ширагику, спрятал ответную улыбку за рукавом, а Суйгецу только фыркнул. — Да тут все или сонные, или чокнутые, — заметил. Поскольку Канаде завтракала с новым поколением шиноби Кири в отеле, их гарантированно не подслушивали из-за печатей и гендзюцу, так что можно было говорить открыто. — Я, конечно, слышал, что они в войну неплохо выступили, но что-то я этого пока не увидел. У них только этот Майто Гай из величин. Ну и гиды ещё неплохи, и глава клана Нара. И дети некоторые. Но как-то не верится, что они каких-то двенадцать лет назад зубоскалили. — Времена меняются, — ответила Канаде, пригубив кофе. В памяти сам собой всплыл образ Рин, её праведная злость на чудовищное государственное безразличие к тем, кто жёг себя дотла ради призрачных лавров. — Мы сейчас находимся в эпохе новых начинаний и возможностей, и общая тенденция, засим, создавать, а не разрушать. Но если долго дышать одной смертью, идея жизни кажется чуждой. — Но мы, тем не менее, эту идею принимаем, — осуждение скользнуло по лицу Хаку, но тут же скрылось под маской беспристрастия. Он прекрасно владел собой. — Потому что я её и породила, — кивнула Канаде. К такому выводу они с Йоко и пришли: если нельзя следовать естественной женской жертвенности, можно оставить себе красоту и плодородие, и рожать если не детей, то идеи. Впрочем, Кацура уже ходила тайно беременная от Забузы. Ей, в отличие от Канаде, нужны были кровные наследники, но вот отца своих детей она выбрала сама, сознательно и по любви, потому что завоевала себе это право и собиралась бороться за него, при случае, всеми возможными способами. Канаде в свои двадцать шесть уже чувствовала себя матерью; и потом, она не представляла, как ей рожать от Расы при их позициях и его детях. По крайней мере, имелся потенциальный кагал всевозможных нянек в лице близкого окружения. Но своих кровных наследников Канаде пока не планировала. Хотя сама мысль выносить под сердцем плод их с Расой любви приводила её… к предвкушающему благоговению. А потом Канаде спускалась на землю из своих мечтаний, и становилось грустно и немного горько. — В общем, само собой разумеется, что идея мира и жизни хорошо интегрировалась в Кири, — продолжила она, — в конце концов, под её флагом и произошла революция. — Но Суна быстро приняла эту идею, — заметил Хаку. — Как и Кумо. — Дядя Раса просто по уши влюблён в тётю Канаде, — фыркнул Суйгецу. Кимимаро бросил на него очень осуждающий взгляд за прямолинейность, но Хозуки его проигнорировал. — Это логично, — добавил, потянувшись за сладкой булочкой, — потому что если встретишь такую фантастическую женщину, как наша Мизукаге, надо срочно что-то делать, а то придёт какой-нибудь желающий, и что тогда? Локти кусать? Дядя Раса очень умный, он, конечно, своего бывшего даймё за ухо схватил и нового, более выгодного, посадил. Казекаге классный. Всем нам, мужикам, — он похлопал Хаку и Кимимаро по плечам, — надо быть как он, а то пиздец. Канаде рассмеялась, запрокинув голову. — Допустим, — не без веселья согласился Хаку. — Но как ты тогда объяснишь Райкаге? — Он братан, — быстро и доходчиво ответила за Суйгецу Окабе. Уже кое-где ходили слухи, что Каге альянса спали друг с другом, и хотя между собой Канаде, Раса и Эй над этим, конечно, смеялись, усугублять положение не стоило. У Четвёртого Райкаге было целых две стратегических любовницы, одна в Кумо, другая в столице Молнии, обе вдовы, обе друг о дружке знали, они даже дружили, Эй их не любил, но относился к ним очень благожелательно и травмировать всякими бредовыми слухами не хотел. Он предпочитал редкий типаж женщин, сильных духом, выносливых, здоровых, с телом «кровь с молоком», не сильно молодых и не слишком старых и непременно блондинок — таких было, согласно ему, «раз, два и обчёлся». Саботировать личную жизнь друга ни Канаде, ни Расе не импонировало. Так что они распустили слухи, что спят с Забузой; с согласия Йоко, разумеется. Момочи был платонически и по-мужски польщён. К счастью, спекуляции про «тройник» с Эем худо-бедно улеглись. — А я так и хотел сказать, — важно кивнул Суйгецу. Кимимаро, со стоическим кислым видом, напомнил своей Мизукаге о времени встречи с верхушкой Конохи. С его идолопоклонничеством, граничащим с поэтической влюблённостью, надо было когда-нибудь что-нибудь сделать. Ревновать свою Мизукаге — бред полнейший, так считала Канаде. По крайней мере, Кимимаро принимал Расу, хотя бы потому что до масштаба личности Четвёртого Казекаге ему было как пешком от Суны до столицы страны Железа, то есть очень далеко. Допив кофе, Канаде удалилась привести себя в порядок. Потом свистнула Райгу и Забузу. Они в тот день завтракали отдельно, потому что скучали по своим женщинам, и потому что им резко понадобилось это обсудить; да, утром, нет, Канаде, ты ничего не понимаешь, иди к «старым детям», не мешай. То, что они уволокли с собой на душевный разговор Чоджуро, не имевшего ни романтической любви, ни женщины, никак их не смутило. Во-первых, он под руку попался, а во-вторых, они просто старались владельца Хирамекарей включать во всякое интересное, чтобы он не болтался без дела. Его решили оставить в отеле бдеть над Хаку, Кимимаро, Суйгецу и двумя его сокомандниками, всё ещё спавшими. В Башне Хокаге, едва Канаде переступила порог, у неё немного закружилась голова. То ли стагнация в этом месте ощущалась лучше, то ли ещё что, но стены отдавали каким-то нехорошим чувством. Какой-то жутью. Разложением. Забуза и Райга, уловив настрой своей Мизукаге, встали по оба её плеча на всякий случай. Канаде усилием воли отогнала от себя общую атмосферу здания, выпрямив спину. Не лесу одурманить её, хозяйку тумана. Вошли в кабинет — в нос ударил пыльный затхлый запах старости. Канаде не дёрнула ни мускулом на лице, сохраняя хладнокровие и достоинство. — Приветствуем вас, Пятая Мизукаге, — с очевидной снисходительностью, граничащей с пренебрежением, проговорил один из стариков, одноглазый, с крестообразным шрамом на подбородке. — Простите за ожидание, много дел, мало рук. Канаде вскинула бровь. — Не припоминаю смены власти в Конохе, — холодно произнесла она. — С каких пор за Каге говорят забинтованные руки, старейшина? Он замер, прищурив единственный глаз. От его ауры отдало яростью. — Маразм, госпожа Пятая, — дёрнул уголком губ Сарутоби Хирузен. — Позвольте предложить вам присесть, — и, обернувшись к старейшинам, припечатал голосом, не терпящим возражений, — оставьте нас. Они покинули кабинет неохотно, отдавая в Силе желчью. Канаде не стала оборачиваться на их спины — не её люди, не её дело. Рискнут выкинуть фокус, убьёт без сожалений. Едва она села в предложенное кресло, Сарутоби Хирузен набил трубку. Канаде вытащила из кармана пачку. Смерив друг друга спокойными взглядами, оба закурили. Потом Третий дал знак, и, через короткую паузу, АНБУ, сидевшие по тёмным углам кабинета, исчезли в шуншине. Канаде стало любопытно — при разговорах с Расой старый Сарутоби охрану не отпускал. И тем не менее, Сила на опасность не намекала. — Во-первых, — начал Третий Хокаге, — позвольте поблагодарить вас за приезд. Окабе медленно кивнула, принимая его слова. — Во-вторых, — он улыбнулся, и что-то хитрое, что-то доброе, что-то смелое сверкнуло в его ауре. Что-то молодое и противоречащее Башне, — позвольте наконец лично поздравить вас с успешной революцией.