Уроборос

      Красные массивные крылья, которыми он размахивал, подобно соколу, ворожили меня. Было в этом нечто невообразимо прекрасное, заставляющее зрачок заполонить всю радужку. Хотелось подобраться ближе и пройтись по, наверняка влажным после дождя, перьям, услышать равномерное биение сердца. Но мужчина продолжал порхать в воздухе, отрешенно наблюдая за происходящим. Всякий раз, как я глядела в ясное небо, встречалась с чёрными омутами, не упускающими меня ни на шаг. Он видел меня насквозь. Война и в этот раз проявил жестокую изощренность. Я действовала решительно, дотрагивалась до каждого воина; их тут же обуревали ярость и убийственная кровожадность. Но всё не могла избавиться от вины, что вскружила голову, я корила себя за собственные ощущения. Восторг, закравшийся мне в душу от содеянного, стремительно исчез, только завидела детей, худых и беспомощных, прячущихся за балахоном своей матери, что не успела протиснуться сквозь бойню на узкую дорожку, ведущую в деревню. Я столкнулась с её испуганными глазами, с искаженными от плача детскими лицами и обомлела. Сама того не замечая, превратилась в палача, вершившего чужие судьбы. Возомнила себя Богом, способным решить, кому жить, а кому — нет. На деле, сама боялась сгинуть, так и не ощутив в последний раз тёмные мягкие волосы, щекочущие кончики пальцев. Будто кошка, крадущаяся к дереву, я тенью пронеслась дальше от обречённой, но оступилась, упала прямо в ноги воителю. Всадник подал мне руку, сомкнул наши ладони, словно мы были равны. Словно он не появился на свете, дабы нас уничтожить. — Ты пропустила. — произнёс мужчина, а я чуть ли не отскочила обратно, не веря собственным ушам. Я должна влюбить Войну в себя. Должна избавить нас от страданий, от всепоглощающей тоски; позволить поверить во второй шанс. Он питался ненавистью, и я не позволяла ей себя переполнить, оставаясь той, кем предназначено быть изначально. Пустым сосудом. Но сейчас Война требовал убить ни в чём неповинных, хоть и смерть их была вовсе ненужна. В детях не было ненависти, только страх. И впрямь, ему нужны были не дети, а я. Не испробовав моей ненависти на вкус, он оказался до жути жадным. Его никогда не настигали неудачи. Война попросту желал заполучить своё. — Нет. — мой тихий голос затмился чужими криками, но он услышал. Глаза Войны мигом обернулись красными. Он все ещё сжимал мою руку в собственной, заставляя почувствовать то, как захрустели мои кости. Будь то Чума, я бы давно сравнялась с землей, глядя на яркое солнце безжизненными глазами. — Каково продолжать пытаться, если смысла нет? Я молчала, ощущая потоки тёплого ветра на своём лице. Если бы послушалась, убила их, то непременно проиграла бы. Хранительница равновесия перевесила чашу весов, позволяя заполнить себя яростью, ненавистью из-за несправедливости. Я была готова подвергнуться пыткам, позволить вновь свернуть тонкую шею, но не дать Войне мной обладать. — Прекрасно. — улыбнулась, хоть и коленки предательски дрожали. Коснувшись его разгоряченной щеки, я вновь начала собственную игру. Победа важнее жертвы. Пред глазами побелело. Я видела меч, вонзившийся в живот, и Войну, что всем своим видом показывал то, насколько моё существование являлось беспомощным и уязвимым. Победа важнее жертвы. Он наказал меня; мне же нужно было лишь его сердце. Из последних сил схватила всадника за затылок и притянула к себе, вовлекая в отчаянный поцелуй с привкусом крови на губах. Правильно, победа важнее жертвы. Я сделала это, зная, что Мальбонте за мной наблюдал, ощущая на себе убийственно ледяной взгляд. Война не пытался меня убить, но я всё равно погибала, чувствуя, как змея вонзилась ядовитыми клыками в плоть. Силы барахтаться все ещё оставались. Мальбонте, уничтожь меня до конца, я больше не могу терпеть.

***

      Снова холодный пот и смятые простыни. Я не помнила то как вернулась с задания. Воспоминания, мысли меня мучили и терзали, позволяя падать в свою тягуче-сладкую истину всё глубже. Дотронувшись до живота, осознала, что всё заросло. Устало вздохнула — получалось. Война почти запутался в моих руках, почти погряз в чувстве, доселе неизвестном. Надежда прошлась от ног до головы, стоило мне подойти к окну. Под лунным светом, одиноко, будто единственный в этом мире, стоял Мальбонте. Его чёрные, словно чернила на бледной бумаге, волосы трепались от порывов ветра, прилипая к лицу, ровным губам. Он не смотрел на меня, но чувствовал, что наблюдаю. Он заставлял меня наспех одеться и, под гипнозом, вылететь в коридор, даже не ведая, куда идти. Змея почти укусила себя за хвост, осталось только дотянуться. Когда мурашки прошлись по оголенной груди, Мальбонте всё ещё стоял ко мне спиной, позволяя ладонью коснуться до багровых перьев, пройтись по ним во всю длину. Заставить воспоминания заново превратить меня в ведомую, обманутую. Стоило прикоснуться к его шее, как голова ударилась о землю. Он прижал меня к серым камням, до крика сжимая кисть руки. Война делал то же самое, но сейчас я и сама жаждала, чтобы кости оказались сломаны. Вожделела от одной мысли, что Мальбонте оставит на мне шрамы, напоминающие о нашей близости. — Глупая. — прошептал брюнет. Всё как в прошлый раз. Мальбонте властно схватил мой подбородок, не позволяя отвести взгляда. Я попалась в ту же ловушку. Он не старался причинить мне боль, не пытался заставить умолять о пощаде, когда пролистывал воспоминания. Одно за другим. От мужчины не скрылось ничего: тягучие разговоры, поцелуй один, затем другой. Мальбонте рыскал внутри меня, находя каждую частицу, связанную с Войной. Вместе с этим наблюдал то, как я вечно смотрела в его сторону, цепляла взглядом всё, начиная с чрезмерно выпрямленной спиной, заканчивая сомкнутой челюстью. Я хоронила саму себя бессчётное количество раз, только завидев брюнета перед собой. Только почувствовав запах Мальбонте. — Не бывает настолько легко, Вики. Лучше отступи. — сказал, не отнимая взгляда. Проваливаясь в чернь его глаз, я еле сумела зашевелить головой, отвечая отрицательным кивком. Сердце билось столь громко, что закладывало уши. Я бредила им. Я надеялась, что разозлила, что заставила хоть что-то почувствовать. Но Мальбонте всё не откликался на мой крик, будто загнанное в клетку животное, он притаился в углу, не торопясь нападать. Он зарылся пальцами в мои распластавшиеся по земле волосы, задержал взгляд на губах, но всё не откликался. Мальбонте поднялся, наконец меня отпуская. Только не снова. — Подожди… — схватила его за рукав костюма, вцепилась когтями, пытаясь удержать. Я совершенно обезумела от того, что он находился так близко. Отчаянно пытаясь верить в то, что наше время не было иллюзией, что он правда меня любил, я самостоятельно закапывалась всё глубже. Чума не смогла окунуть меня в отчаянье настолько, сколько сумел он. — Не уходи, прошу, не делай этого. На глаза подступили слёзы. В каждом его движении являлось безразличие, и моей тоски не было предела. Ослепшая я ушла наощупь, на последнем издыхании пытаясь найти поводыря, но он бросил меня на самом краю, давая лишь выбор спрыгнуть. Не зная, что делать далее, я продолжала плакать, наблюдая за тем, как Мальбонте и впрямь остановился, присел рядом, дотронувшись рукой до моей. Поводырь вернулся, не в силах отказать. — Не могу. — ответил с запозданием, но я вся сжалась. Виднелось в подсвечиваемых только полной луной глазах, некое сожаление. Эмоция, хоть какое-то чувство, обращенное ко мне. Мечта появилась снова. Мальбонте ещё не отрекся от меня, не поставил крест. — Это невыносимо, Вики. Хотелось увидеть, что творилось у него в голове. Мужчина не позволял, всё взирая в мою душу, но сам не открывался. Паразит, не думающий о чувствах своего хозяина. Он сжирал меня всю, сам становясь от данного сильнее. А я млела от его низкого голоса, от привычно-растянутой манеры. — Что? — спросила, боясь услышать ответ. Не хотелось даже думать о том, что он вновь оставит меня ни с чем, что снова одарит ядовитым молчанием, абсолютно бесшумным и пустым. Но Мальбонте боле не смел так со мной поступать. Он раскрыл рот и также быстро закрыл, не зная что и сказать, как донести. В итоге сдался. — Твои воспоминания невыносимы. Три слова, всего три, однако, они ещё долго гулким эхом проносились в моей голове, ласкали искалеченный разум своим созвучием. Пламенный, выжигающий всё на собственном пути феникс воскрес, взмахивая крыльями в каждом сосуде тела. Я забыла как дышать, осознав смысл сказанного. Ослепший ухватился за шею поводыря и приказал тащить на себе костлявую тушу. В нём не было ко мне сострадания, но Мальбонте позволил заново свету переполнить сердце. Неожиданная ревность, мелькнувшая в нём, окончательно меня добила. Я целовала Войну, но это являлось совершенно иным ощущением, стоило соприкоснуться с сухими губами, обвести языком каждую и проникнуть внутрь, мысленно умоляя о том, чтобы не оказаться отвергнутой. Буря эмоций нахлынула сразу же, как только моя талия стала пленницей сильных мужских рук. В нём что-то возгорелось, воспылало, только наши языки соприкоснулись. Брюнет жадно овладел моим ртом, не давая и секунды, чтобы продышаться. Я вся растворилась в нём, вздрогнув от наслаждения, когда губы очутились на шее, проложили мокрую дорожку до самых ключиц. Наваждения не хватило надолго. Только успев ухватиться за его затылок, заполнить себя родной энергией, как он отодвинулся от меня, заново оттолкнул, ошарашено оглядывая с ног до головы. В нём абсолютно точно не было ко мне никакого сострадания. Никакого. Его лицо вернулось к безразличной маске, заставляющей меня поверить во случившееся лишь благодаря прокушенной в порыве страсти губе. Больше не было в глазах Мальбонте сожаления. Пустота пронзила моё тело, превращаясь в порывистые толчки боли. — Ты прав. Это невыносимо. — обречённо произнеслось из моих уст. — Абсолютно. Мужчина повернулся спиной и, эта короткая фраза, кинутая впопыхах, заставила меня всю съежиться. Красные крылья продолжали заманивать меня в изощрённую ловушку. Не я упала в пропасть, это он меня столкнул. Так добей меня скорее, Мальбонте. Парализуй своим ядом, потому что иначе мне придётся продолжать страдать.