Тристану казалось, что живое терние, с острыми шипами и благоуханными цветами, пустило свои корни в крови его сердца и крепкими узами связало с прекрасным телом Исельт. У терния были золотые иглы, и они ранили больно. «Тристан и Исельт», сочинение Аррика, придворного поэта леди верх Килвинед
Она читала весь остаток ночи и все утро. Блодвин не помнила такой жажды с тех пор, как нашла записи матери в сундуке, который тетка хранила для нее. Хотя бы в этом стоило отдать должное Мерерид: она была глупа, но исполнительна, что и требовалось от будущей Вороньей Матери, должно быть. Последнюю волю Аоибхинн она выполнила хорошо, вот только самого драгоценного в сундуке не было. Блодвин помнила, как прикасалась к страницам, представляя, как мать писала эти слова, кропотливо собирала сведения о лечебной магии. Народ лечился с помощью отваров, но понять, какие действовали, а какие были лишь горьким самообманом, дорогого стоило. Но ничего запретного о вороньей хвори там не было. Теперь Блодвин задумывалась, что мать могла спрятать свои записи среди книг Ушедших, обернув их в один из старых переплетов. На то, чтобы их обнаружить, потребовалось бы много времени, и Блодвин всерьез задумалась, стоит ли оно того. Она никогда не сможет исцелить больных, у нее нет такого сильного лекарского дара, как у ее матери и, должно быть, Исельт. Ее сила иная — холодная, костяная. Но иметь такое преимущество было бы полезно. Люди считают, что искренняя вера и молитвы уберегут их от хвори, но если у нее будет лекарство, это пошатнет их власть… Она вспомнила, что Моргольт заглядывал в библиотеку, рыскал там якобы ради книг для Исельт, которая любила старинные баллады. Дряхлый библиотекарь, несмотря на то, что его зрение и память слабели, сумел вспомнить рыцаря. Наверняка они знали о библиотеке Ушедших, но не понимали, где ее искать, а потому наивно копались в королевской библиотеке, где пылилась история. Блодвин потерла кулаком глаза. Ей стоило отдохнуть: на следующий день предстоит важная встреча с Советом, после — с друидами, и ей хотелось поймать Тристана в то краткое время, когда он появится при дворце. Наверняка и Ингфрид захочет с ней увидеться, но у него вряд ли будет что-то важное, вардаари просто скучал в ожидании коронации, уже обойдя весь Афал. Сол помалкивал, позволяя ей копаться в книгах, не издевался и не кричал странные слова, похожие на бредни пьяной прорицательницы, и это наталкивало Блодвин на размышления о том, что она движется в правильном направлении. Ее ручной демон всегда хотел, чтобы она добивалась всего сама, без его ценных советов, и не разменивался на помощь, если она не заключалась в том, чтобы откусить кому-то голову.***
Блодвин чувствовала кости, слышала их. Она страшно жалела, что может извлекать силу только из мертвых, и, сидя на Совете, иногда смотрела на круг дворян и размышляла о том, какие страшные тайны могла бы прочесть по их костям. Эти мысли копошились у нее в голове, как жирные черви. Ингфрид рассказывал, что в его землях прорицательницы вырезали кусочки костей и наносили на них руны, чтобы гадать. Костяные руны пели в их руках. Такие были у ее матери. Блодвин не могла позволить себе все время просиживать в покоях и изучать древние тома. Она больше не была маленькой, никому не нужной девчонкой, а стала будущей королевой, и ей нужно было являться на Советы, приветствовать гостей, которые пришли засвидетельствовать свое почтение. Дары, которые они приносили, Блодвин с любопытством рассматривала. Она не любила роскошь и предпочла бы, чтобы ей дарили не золото, жемчуга и парчовые платья, а книги, исписанные заклинаниями и забытой историей, однако она благодарила гостей и улыбалась. Эта улыбка навсегда застывала у нее на губах. На Совете все проходило тихо. Какой-то рассеянный, несколько странный Тристан отчитывался о новых отловленных больных хворью, и остальные леди и лорды качали головами и вздыхали. Для них это были лишь бессмысленные слова, такие далекие и непонятные. Даже если среди заболевших окажутся их верные слуги, они всегда смогут нанять новых и не тревожиться о перьях, пробивающихся сквозь плоть. Недавно Блодвин думала так же — пока Сол не показал, какой опасной и разрушительной силой могут быть больные хворью. И Вороньи Матери, пользовавшиеся схожей магией, были слишком могущественны. Почти что непобедимы. Впрочем, всех больных приходилось отдавать в Гнездо, где их готовили к торжественному сожжению. Блодвин доносили, что над несчастными читают моления Вороньей Богине, словно ей должно быть легче от этого. «Думаешь, я единственный пожиратель плоти в этой земле? — бешено хохотал Сол. — Они заталкивают в себя гнилую плоть, лишь бы получить эту силу. Она прорастает изнутри, но их Великая кровь не дает превратиться в чудовищ. Хотя… как по мне, они те еще твари!» Блодвин покачала головой. Совет заканчивался, люди крови переговаривались уже не о деле, а о своем: о свадьбах, поминках, о заключенных союзах и нерасторопных слугах. О последних дворцовых сплетнях, которые сообщали, что рыцарь леди Исельт болен и пьян, что она зря приблизила к себе слабого грязнокровку. Исельт больше не появлялась на Советах. Они обсудили торговую сделку с вардаари, и Ингфрид ушел довольным, напоследок кивнув Блодвин. Сидевшая поодаль от нее Камрин тоже это заметила и тонко улыбнулась, словно хитрая змея, заглядывая Блодвин в глаза. Ингфрид был красивым и сильным мужчиной — по меркам двора, — и Камрин наверняка хотела бы видеть его в своей постели. И считала, что он достался принцессе. Сир Клайд, отец Тарина, сердито поглаживал усы, глядя в спину вардаари. Наверняка представлял, как пронзает ее мечом, хотя это совсем не по-рыцарски. Блодвин задержалась поговорить с Ангусом, который встревоженно сообщал, что листва в лесу начала опадать раньше на луну. Возможно, это было связано с рощей; возможно — с приударившими ночью морозами, что Блодвин приходилось кутаться в плащ во время своей прогулки в библиотеку; а возможно, в ее магии и было дело. Она вытягивала последние силы из Мор’реин, чей век почти ушел, однако Блодвин ничуть не хотела уничтожить собственные земли. Впрочем, Ангус и не подозревал ее. Она собиралась испариться, когда наткнулась на леди Камрин. Точнее, это леди вела на Блодвин охоту и надеялась привлечь ее внимание. Она была не одна. — Лорд Дейн, какая неожиданная встреча! — натянуто улыбнулась Блодвин, хотя предпочла бы подумать в тишине. — Рада знакомству. Дейн, как говорили, не любил покидать дом. Тщедушный юноша выглядел бледно, и белые-белые волосы Нейдрвенов лишь усиливали это впечатление. Глаза были голубыми, такими светлыми, что казались слепыми. Он предпочел глядеть в пол, лишь украдкой посматривая на принцессу. Почтительный, но любопытный. Блодвин улыбнулась чуть мягче. Юноша был младше ее на оборот колеса, как, кажется, и Аэрон, но Дейн казался таким хрупким, как мотылек. — Сын захотел познакомиться с работой Совета, — объяснила Камрин. Когда она говорила о Дейне, ее голос стал нежнее, что слышать было удивительно. — Я подумала, что это будет разумно, поскольку Дейн вскоре унаследует дело своего отца. В последнее время Селвин все чаще говорит, что нужно давать дорогу молодым. Камрин холодно улыбнулась Блодвин, показав белые зубы, заостренные клыки. Она уж точно не собиралась никому уступать. — Разве лорд Дейн не младший сын?.. — протянула Блодвин, испытующе взглянув на юношу. Тот предпочитал молчать. Быть может, стеснялся. Или боялся показаться глупым. Она ценила, когда люди знали свое место. — Младший, однако… Скеррис сражается на Турнире. Если Богиня благословит его и ему суждено выжить, едва ли он захочет совмещать торговлю и службу вам, — сказала Камрин. Блодвин кивнула. Леди Нейдрвен была умна и расчетлива — и не боялась расплатиться кровью. Любопытно, справлялась ли Камрин об успехах Скерриса? Общаться или переписываться с рыцарями было запрещено, однако леди с ее состоянием нашла бы способ обойти закон… если бы захотела. Совсем недавно Скеррис сражался за Блодвин. Он казался прежним: опасным, самоуверенным, нахальным. Глаза были топкие и глубокие, дикие. Он был бы хорошим бойцом — и никудышным защитником. Скеррис хотел завоевывать славу, а не стать чьей-то тенью. Впрочем, отдать на Турнир его, а не слабого Дейна было честным выбором. Битва для младшего брата превратилась бы в жестокое убийство, и он стал бы одним из тех разодранных слаугами юношей, одного из которых Блодвин пыталась вернуть. — Миледи, — тихо сказал Дейн. Голубые глаза глядели на нее серьезно, похожие на весенний лед. — Для меня честь… Мне жаль, что я не могу защитить вас, но вы можете рассчитывать на поддержку. Меня и моей семьи. Камрин наверняка не понравилось, как ее сын раздает обещания. Блодвин улыбнулась — так сладко, как только могла. Вино, которое она подала Мерерид, наверняка было таким же сладким. — Вам стоит пообщаться с сиром Галладом, — заметила Блодвин. — Он тоже волнуется за брата. Призрак Скерриса словно стоял между ними. Несмотря на хрупкость Дейна, братья были похожи, только хищный Скеррис, видно, пошел в мать — и лицом, и принципами. Селвина Блодвин запомнила как добродушного, вечно занятого купца, хотя они никогда не разговаривали. — Сир Галлад… Если все сложится удачно, моему брату придется убить его, — спокойно сказал Дейн. — Думаю, это обстоятельство бросит тень на нашу дружбу. Блодвин усмехнулась. — Вы верите в Скерриса. Это… приятно, — мягко сказала она. — Мы с ним не были знакомы, однако он всегда казался мне хорошим бойцом. Помнится, в прошлом году он победил двоих сразу, тех близнецов… Не теряйте надежду. Возможно, будь Блодвин милосерднее, она поведала бы Дейну про подвиги его брата, про его помощь — неоценимую, хотя Блодвин не хотела это признавать. Могла бы рассказать о том, что Скеррис нашел себе товарища в лице Аэрона. Блодвин, возможно, была немного жалостливой. Но не глупой, чтобы подписывать себе смертный приговор лишними откровениями.***
Покои Моргольта вновь были открыты, и она зашла в них свободно. Это был ее дворец, ее дом, и Блодвин могла ходить куда ей заблагорассудится. Возможно, ей нравилось пугать этим Моргольта, который ни на мгновение не оставался в безопасности. Это могло бы подтолкнуть его расколоться, однако стертые воспоминания значительно осложняли дело. И все же Блодвин не теряла надежды. — Принцесса? — удивился Моргольт. Он был в простых кожаных штанах и белой льняной рубахе, похожий на обычного горожанина, но никак не на рыцаря. Блодвин окружало слишком много сияния доспехов, но она не позволяла себе усомниться в силе Моргольта. — Я нашла кое-какие записи своей матери. Я могу попытаться помочь… с вашей бедой, — сказала она, смерив холодным взглядом Моргольта. — Но тогда вы расскажете все, что вспомните. И поверьте, я прекрасно пойму, если вы солжете. Она не обладала такими мистическими силами. Даже Сол не обладал. Однако притвориться могущественнее, чем есть на самом деле, никогда не поздно. Моргольт колебался, растерянно оглядываясь, словно надеясь, что Исельт появится, чтобы его спасти. Но Блодвин нарочно подговорила леди Лавену занять Исельт разговорами о коронации и о предстоящем замужестве Блодвин, и даже самому доблестному рыцарю не позволялось стоять рядом, когда заботливые леди обсуждали первую брачную ночь будущей королевы. Блодвин не лгала: она просмотрела записи Аоибхинн. Там не было ничего о потере памяти, видно, недуг больно странный для молодого здорового рыцаря. Ей снова захотелось спросить совета у матери, но Блодвин не могла обратиться даже к ее костям. И все же она нашла заговор, который помогал осмотреть человека всего целиком, проверить его тело и дух. Достаточно было прикоснуться и прошептать слова на наречии Ушедших, царапающем язык. — Я… я согласен, — промолвил Моргольт. Веки дрожали — ему хотелось зажмуриться, как мальчишке, решившемуся на опасную глупость. Он ответил скорее, чем Блодвин полагала. «Никому не хочется жить чистым листом! — проскрипел Сол в ее голове. — Сама подумай, скольких воспоминаний он лишился. Если и бывают ожившие мертвецы, то это точно он!» Бредни демона не могли сбить Блодвин. Моргольт был жив, и она могла ему помочь. Надеялась на крохи лекарского дара, передавшегося по линии деда. — Вы делали это прежде? — спросил рыцарь, усевшись по ее велению на стул. Блодвин смолчала, чтобы дрогнувший в волнении голос не выдал ее, однако Моргольт, похоже, и сам это осознавал. Он глубоко вдохнул, словно отваживался шагнуть на костер. Сол не показывался, однако Блодвин ощущала его поддержку. Он был рядом, невидимо льнул к ее рукам, и это помогло Блодвин возложить ладони на голову Моргольта. Торжественный, королевский жест. Ничего не случилось; помедлив, она стала медленно, нараспев читать заклинание, снова и снова, по кругу, как обороты мерного колеса. Кончики пальцев покалывало от изливающейся силы. В Моргольте и впрямь не было Великой крови, иначе та откликнулась бы ей, вспыхнула. Но Моргольт оставался спокоен, и все же… Блодвин прикрыла глаза, чтобы сосредоточиться на течении силы внутри него. Она чувствовала кровь, шуршащую по венам, слушала глухой, волнительный стук его сердца. Это раздражало, отвлекало; ей захотелось рявкнуть на Моргольта, чтобы тот перестал бояться, но Блодвин побоялась сбить заклинание. Он был здоров — обычный рыцарь, готовый к любой битве. Никакой недуг из описанных в книгах матери не мучил его, и даже воронья хворь обходила Моргольта стороной. И все же что-то мешалось. Что-то в его голове, прямо под пальцами Блодвин. Она судорожно вздохнула, начиная новый оборот заклинания. Работа лекаря — с плотью — казалась ей не такой отточенной и верной, как магия костей, какой-то неловкой, неповоротливой, медленной. И все же — кость. Блодвин решила сосредоточиться на ране Моргольта, уже старой, заросшей. Может, она поведает больше?.. Блодвин впилась в его кожу ногтями, чуть царапая, до крови. Моргольт вздрогнул, но не отстранился, зачарованный ее силой, покорный, как кукла. Как и всегда — перед своей госпожой. У него было что-то внутри. Что-то, помимо костей. Это открытие заставило Блодвин изумленно вздохнуть. Кто-то — очевидно, Исельт — залез ему в голову. Теперь, нащупав его магией, Блодвин отчетливее видела эти странные преграды, которые мешали силе проскальзывать свободно сквозь тело Моргольта — они же лишали его памяти, уж наверняка. Какое-то вмешательство, какая-то ошибка. Могла ли Блодвин это исправить? Кости. В черепе у человека главное — кости. Ошибешься немного, и на руках у тебя будет не ценный союзник, а бессмысленное мертвое тело… А может, блаженный с идущей изо рта пеной, который никогда не вымолвит ни слова. На один долгий удар сердца — ее и Моргольта, гремевшего в ушах, — Блодвин захотелось отступить, прекратить это, бросить его беспамятным, но живым. И все же… Она должна справиться, это ее собственное испытание, гораздо серьезнее, чем у рыцарей в роще. «Он согласился, он согласился! — скрипуче повторял голос Сола где-то поблизости. — Это договор, детка, и теперь он наш! Разбери его на части, найди истину среди его костей!» И Блодвин кивнула. Она обратилась к черепу Моргольта, надавила на тот самый шрам, на эту жуткую выбоину, при прикосновении к которой что-то тревожно ныло в животе. Она выпустила магию, словно чувствуя, как она пожаром расползается от ее тонких пальцев. Моргольт глухо застонал. Кости ныли и дребезжали. Он был жив — Блодвин не могла им приказать. И все же теперь, почти упав на Моргольта, прижавшись телом и душой, она чувствовала их так же ярко, как и кости из семейного склепа. В ее руках была жизнь и смерть. Магическая сила текла между ее ладонями, вытягиваясь упругой стрелой желания. Бледный отсвет смерти мерцал где-то внутри Моргольта. Золотой, острый проблеск. С золотом, подумала она, связана жизнь, радость, веселье. И смерть, потому что раньше покойников хоронили с их богатствами. Вечный круговорот, обороты колеса. Бледное золото слов, полных смертельной ненависти, застыло у нее в груди. Слова были готовы сорваться с губ. Но вместо них Блодвин произнесла звук, похожий на сдавленный кашель — клокочущий, хриплый и болезненный, и Моргольт вздрогнул. Теперь она видела отчетливо. Золотые гвозди, вбитые в его череп. Гвозди приколачивали его к месту, к Исельт, к своей госпоже, не обращая внимания на то, насколько Моргольту будет больно — он привык. Заклинание было высечено на шляпках, Блодвин чуяла это. Круг. Бесконечная спираль из букв. Медленно, но неотвратимо она тянулась глубже — навстречу последнему неизбежному удару, который должен был снести ей голову. Слово стало ее последней надеждой. Она пропела его, чувствуя кровь на губах. Кость под ее пальцами треснула, разошлась. Моргольт рухнул лицом вниз, к столу, раздался глухой стук удара. Кровь бурлила во вновь открытой ране, но теперь Блодвин видела в ней еще и блеск зачарованного золота. Гвозди. Нужно их вытащить. Не руками — магией. — Моргольт, — прошептала она. Он не ответил и даже шевелиться перестал; Блодвин поняла: он потерял сознание от боли или страха перед смертью… Она могла бы убить его сейчас. Нет. Она должна была вытащить из него эти гвозди до того, как он умрет!.. Магия в ее крови взвыла вместе с ней, потянула. Вместо крови потекло золото, хлынуло из раны… Второй гвоздь заскрежетал по черепу — Блодвин даже не вздрогнула, лишь выдохнула что-то среднее между «Хххааа» и «Ушшш». Древняя речь Ушедших ныла на зубах, горчила на языке, как отрава. Мысли дробились, рассыпались, как бусины разорвавшегося ожерелья. Жемчуг, скользкий камень горя и слез. Это не страшно. Иначе ему ничто не поможет. Сначала нужно извлечь второй гвоздь. Аккуратно, не давя. Так, чтобы этот придурок не умер. Теперь осторожно… Осторожно… Вот так… Ну же… Еще немного! Третий гвоздь пробил кость и упал в сторону. Посмотрев туда, Блодвин судорожно вздохнула: золотой проблеск, гвоздь, перемазанный кровью, с отбитыми осколками черепа. Магия снова скользнула в рану, но там уже было глухо, пусто. Всего три гвоздя! Блодвин истерически хихикнула. Ей казалось, что она проведет весь день, выковыривая их из Моргольта. — Затвори кровь! — рявкнул Сол, наклонившись к ней. Он обратился, от него пахло мокрыми перьями и кровью. Сверкающие глаза завораживали. — Времени нет! Затворить кровь, затворить… Блодвин вспомнила заклинание, которым открывала двери, даже тяжелую старую дверь в библиотеку. Моргольт не должен был умереть — не теперь, когда он мог ответить на ее вопросы. Она попыталась. Прежнее заклинание снова вошло в колею. Она знала, что излияние крови под череп может убить, потому постаралась вытянуть ее. Тьма демона скользнула ближе. Кровь Моргольта не была Великой, но Сол жадно приник к его ране. Блодвин не стала спорить — это помогало. Усилием воли ей удалось стянуть края раны, надавить на кость, оставляя твердый шов. Лечебная магия пылала на кончиках пальцев, непривычная, чуждая, и Блодвин будто бы ощущала, как отдает часть своей жизненной силы взамен за исцеление Моргольта. Она бы с удовольствием оставила его умирать, но он многое знал. Она надеялась, что знал. А сама рана постепенно затягивалась, плоть медленно сращивалась. Кровь перестала течь. Все прекратилось. Но Моргольт остался лежать неподвижно, глаза были закрыты. Так прошло несколько минут. Блодвин облокотилась на стол, наблюдая, как Сол растворяется черным, густым, удушливым дымом, проскальзывает по комнате, собирая капли крови, заставляя их бесследно исчезнуть. Сытое, теплое чувство отозвалось в животе, Блодвин ощутила кровь на кончике языка. Это могло быть… полезно. Она подумает об этом позже. — Моргольт? Он не отзывался. Возможно, это было даже не его имя. Блодвин задумалась, пытаясь разобрать его, расчленить, понять. Мarchawg. Кажется, один из приморских говоров; «конный воин» — Моргольту с рождения суждено было стать рыцарем. Не откликался. Блодвин беспокойно отошла к низкому столику, нашла на нем простой глиняный кувшин, на дне которого плескалась вода. Блодвин налила ее в черненый кубок; пальцы еще тряслись. Протянула Солу, тот обнюхал его и покачал головой, подсказывая, что никакой отравы нет. Блодвин отпила, жадно глотнула пересохшим ртом, а остатки вылила на голову Моргольту. Приподняв — рыцарь казался безвольным, почти что мертвым, — Блодвин хлестнула его пощечиной. Моргольт шумно дышал, как выброшенная на берег рыба. Серые глаза бешено вращались, он словно не понимал, как тут оказался. Что, если она не вернула ему память, когда извлекла иглы, а лишила его рассудка? — Ты меня слышишь? — холодно спросила Блодвин, хотя ей хотелось отбежать подальше. Сол — уже вновь филин — взволнованно заклекотал, расхаживая по столу. — Принцесса… — сипло выговорил Моргольт; выплюнул, как проклятие. — Богиня, я… Что она со мной сделала? Блодвин опасалась слепой вспышки ярости, но в глазах рыцаря стояли слезы — непонимающие, обиженные, как у ребенка. Моргольт растерянно оглядывался, вцепился себе в волосы, вцарапался в кожу. Блодвин поморщилась. Она пододвинула стул с резной спинкой, изображающей переплетенные виноградные лозы, села напротив Моргольта, сложила руки на коленях — на виду. Да уж, вина им определенно не хватало, может, это успокоило бы трясущегося рыцаря. Видеть Моргольта разбитым было… странно. Осознавать, что это ее сила сделала с ним, — почти что притягательно. — Что ты помнишь? — спросила она. — Я… я пытался убить ее. В саду, — губы Моргольта изогнулись в горькой улыбке. — Мне нужны были деньги, я нанялся к человеку… не знаю, почему он хотел убить Исельт. Ему не нравилось, что она захватывает все больше власти, а Мархе позволяет ей. Я должен был прикончить ее, но… Она сопротивлялась, оцарапала меня… У нее яд под ногтями. Он потрясенно уставился на Блодвин, словно не верил, что его губы изрекли это. Что-то тревожно ныло внутри, когда она смотрела на Моргольта, раскачивающегося взад-вперед. Она вскрыла слишком страшную рану. Череп зарастет, но душа… Значит, история о нападении не была ложью. Лучше всего — полуправда. Исельт наверняка сочла, что Моргольт может вспомнить сад, а потому сочинила историю о рыцарском подвиге, словно один из киварвитов. Блодвин рассматривала Моргольта. Простолюдин, умеющий обращаться с мечом; наемник, а не солдат и не рыцарь. Ему нельзя было доверять, раз он решился, дерзнул даже на убийство леди Великой крови, однако теперь он был обязан ей. Но Блодвин не могла сковать его долгом, поскольку еще одного служения Моргольт не выдержит, или свихнется, или зарежет ее. — Я никогда не читала о таких заклинаниях, — сказала Блодвин. Она посмотрела на гвозди, которые Сол задумчиво перекатывал по столу птичьей лапкой. Два целых, один — расплавленный в слипшиеся кляксы. — Это ее собственное заклинание. Должно быть, Мархе не позволял ей проводить опыты над солдатами, потому Исельт довольствовалась простолюдинами вроде тебя. А ты сам попал ей в руки. — Нет, Мархе не!.. — горячо воскликнул Моргольт; он все еще верил своему старому лорду. Вдруг его лицо исказилось судорогой. — Всевеликая Мать Мор’реин, я… я подлил ему отраву, я… — Моргольт, довольно! — прикрикнула Блодвин, потянувшись к нему, словно хотела влепить еще пощечину. — Это был не ты, тобой управляли! Никакой вины на тебе нет… — После этого она вбила в меня третий гвоздь, — прошептал Моргольт. — Вы могли стать четвертым. Он уронил голову на грудь и молчал, собираясь с мыслями. Некоторое время назад Блодвин рассуждала, каково жить без памяти. Она с трудом помнила мать, все было подернуто какой-то мутью, и смотрела она на нее снизу вверх, по-детски, и это искажало воспоминания. А каково всю свою жизнь потерять в этом тумане? — Она узнает? — настороженно спросил Моргольт, поглядев на гвозди. По плечам прошла слабая дрожь, когда он представлял, что они, хищные и изогнутые, были у него в голове. — Мы можем лишь рискнуть. Я не чувствовала гвозди до того, как не осмотрела… не воспользовалась тем заклинанием, — Блодвин решила не упоминать, что это была магия ее семьи, ее матери, чтобы не пугать Моргольта излишними домыслами. — Если будешь послушным, как прежде, она ничего не заподозрит. — «Мы»? — повторил Моргольт. Он умел улыбаться и так — неприятно, но словно бы неуверенно, по дороге вспоминая, каково это. Слишком долго он носил маску рыцаря, что она накрепко срослась с его тонким лицом. — Не успел я освободиться, как вы уже хотите меня подчинить? — Я хочу, чтобы ты рассказал мне все о делах Исельт со Служителями. Чтобы ты, в случае чего, подтвердил мои слова на суде. Тогда мы оба останемся живы и сможем выбрать каждый свой путь, — мягко сказала Блодвин. Ей было почти жаль его; лучше бы Исельт убила Моргольта в саду. — Вы собираетесь уличить ее? Бредни. Двор любит Исельт, — покачал головой Моргольт, словно все еще не мог поверить, что золотая леди так использовала его, словно он был не более чем животным, псом, которого можно натаскать на убийства. — И Служители… Правда, я не знаю, о чем они договаривались, но они знают о вашей магии. Они хотят обвинить вас в колдовстве, поэтому меня послали за демоном. Сол сипло заухал, но рыцарь не дрогнул, глядя на него. Его губы шевелились, словно он пытался что-то сказать. — Я убивал демонов прежде, — сказал он. — Меня нанимали… Они умирали от аконита. — Значит, мой демон — не такой, как другие, — твердо сказала Блодвин, хотя слова Моргольта всколыхнули в ней какое-то сомнение. И оно точно не понравилось Солу, который взволнованно взмахнул черными-черными крыльями, словно пытаясь заворожить ее блеском и шорохом перьев… — Она собирается стать первой Вороньей Матерью, которая усядется на трон, — сказал Моргольт. — Она решилась пройти ритуал, и… я не знаю большего, поскольку даже такого мне не позволялось. Но она посылала меня в город, чтобы я выслеживал больных хворью. Ваше приказание рыцарям пришлось удачно, никто не счел странным, что я расспрашиваю о больных. У нас было место… дом, в котором я собирал кровь и приносил ей. Вороньи Матери обретали бессмертие, призывая проклятие-благословение Мор’реин на себя, но Великая кровь в их жилах сдерживала течение болезни, чтобы они не превратились в диких чудовищ. И неужели Исельт решилась? — И для этого ей нужно лекарство, чтобы лечить хворь, — прошептала Блодвин. — Чтобы королева оставалась все такой же прекрасной и золотой, чтобы болезнь не разъела ее прелестное лицо. Она содрогнулась от ужаса. Вороньи Матери не смели входить во дворец без дозволения королевы… Но что, если Матерь коронуют по всем ритуалам Афала, что, если на ее голове будет корона, заслуженная по праву крови? — Она уже… обращается? — выдохнула Блодвин. Сколько же у них времени? Ни единой отметины черных перьев Блодвин не заметила на чистом и свежем лице Исельт, так что стоило успокоиться и думать взвешенно. Как и всегда. — Мне это неизвестно. Я знаю только то, что она пьет кровь больных. В последние дни она кажется бледной, не знаю, дурной это знак или… — Моргольт развел руками. Он встревоженно посмотрел на Блодвин: — Что вы намереваетесь делать? — Скрывать рецепты моей матери так долго, как только смогу, — решила она, стараясь ничем не выдать то, что у нее нет ни единой страницы тех лекарских трактатов. На случай, если Исельт снова вскроет ему голову. — Если народ увидит ее обезображенное лицо, никто не захочет принять королеву. Хворь — это ведь воздаяние, испытание! Привычные слова казались неубедительными, вялыми. Блодвин никогда не думала о хвори слишком много, зная, что ее это минует, хотя в последние недели увидела ужасающие свидетельства этой болезни. Сол, показавший ей ту казнь, смеялся, как умалишенный. Вороньи Матери приводили ее в дрожь. Как Исельт могла согласиться стать одной из них, превратиться в это… существо со сплавленным, извращенным разумом? Неужели она так хотела власти? Были жертвы, которые Блодвин сама никогда не смогла бы принести. Неужели она так верила, что Мор’реин подарит ей потерянное дитя? Стараясь отвлечься, Блодвин спросила Моргольта и об обряде, который связал их с Исельт, однако рыцарь лишь печально покачал головой: — Не знаю, принцесса. Тогда я был почти что мертв, я не запомнил ее слов. Они остались в бреду. Но магия… магия, видно, сочла, что этого довольно. Магия своенравна. Магии нужна только кровь, плата. Блодвин кивнула, качнув головой неумолимо, как маятником. Она не смогла бы приковать кого-то насильно, ей нужно было знать, что за нее сражаются честно — как Аэрон, рассекающий серые тела слаугов. Как Тарин, пытающийся что-то доказать. Она нахмурилась, удивленная, что вспомнила рыжего рыцаря раньше жениха. Чувство ответственности было… определенно неприятным, царапающимся, как будто кто-то насыпал ей за шиворот хрусткой осенней листвы. Блодвин вовсе не хотелось думать о том, что Исельт сделает, если обнаружит, что она колдовала над ее рыцарем. Она схватила гвозди, спрятала в ладони, сжала пальцы, чувствуя, что они еще чуть теплые. Она надеялась, что Моргольт продержится, чтобы узнать больше. Он обещал.***
Она любила старую библиотеку, тихое и славное место. В читальном зале можно было сидеть вечерами и подолгу листать пожелтевшие книжные страницы, пока глаза окончательно не слипались. — Что вы здесь ищете, юная госпожа? — спросил у нее однажды пожилой библиотекарь, похожий на облезлую худую птицу. Блодвин пожала плечами: — Я ищу себя. — А, — коротко сказал библиотекарь. Он был очень стар и все время клевал носом на своем стуле у окна; Блодвин уже давно не обращала на него внимания… И вдруг он поднял голову: — Ваша мать любила навещать это место, но потом вовсе перестала приходить… Сказала, что эти книги скучны и бесполезны, — ворчливо признался он. Улыбка коснулась губ Блодвин. Похоже, ее мать тоже бывала своенравна. Теперь Блодвин понимала, что Аоибхинн нашла древнюю библиотеку Ушедших и стала исследовать их письмена. Ее сила и упрямство поражали: матери приходилось продираться сквозь их руны, подбирать значения и смыслы, а Блодвин лишь пользовалась ее ключами. И все же она пришла в королевскую библиотеку. Рыцарь — тень королевы, знающая о ней больше всего, и ей подумалось, что мать могла бы доверить записи о хвори своему защитнику. После убийства Служители постарались избавиться от упоминаний об Идене Гволкхмэе, о его маленьком скромном роде. Увы, поехать на север и разыскивать его родичей Блодвин не могла. У нее оставались лишь пыльные книги, пахнущие унынием и одиночеством. Блодвин снова вытащила том с верхней полки, смотрела на выдранную страницу. Ее изъяли явно раньше, чем в столице появились Исельт и Моргольт — по крайней мере, рыцарь ничего не смог вспомнить об этом, только сказал, что Исельт посылала его в библиотеку за любыми бумагами, которые принадлежали Аоибхинн. Но нашел он только ее любимый сборник баллад, написанный придворным поэтом, Филидом. Выдранная, уничтоженная страница что-то скрывала — то, что сделали с рыцарем, когда ее мать умерла и защищать стало некого. Рыцарь ничего не значит без своей королевы. Бесполезная груда хлама: доспехи и клинок. Она листала страницы, пыталась найти родственников Идена Гволкхмэя, однако ничего не осталось, все вычистили. Имена давно почивших предков ничем бы Блодвин не помогли. Однако… Помолвки! Они часто заключаются еще в раннем детстве, как их с Тарином, в то время, когда ребенок умеет только плакать и сосать молоко. Быть может, так глубоко они не копали?.. Блодвин знала, что помолвки никто не затушевывал и не замазывал, когда они разрывались, ведь запись о союзе Тристана и Исельт все еще таилась в книге. Печальное прошлое, о котором они оба постарались забыть. Блодвин подошла к нужной полке, уже знакомой, вытащила тяжелый том. Он был древний, судя по вписанным числам, там можно было найти и помолвку ее бабки. Долго пришлось просидеть, согнувшись над столом. Сведенные лопатки ныли. Блодвин нашла. Шумно вздохнула, прикоснулась к имени, словно проверяя, правда ли чернила складывались в эти буквы. Страницы были старыми, мертвыми. Конечно, можно было счесть, что у рыцаря ее матери была сестра, однако такие совпадения… Рыцаря ее матери звали Идонна Гволкхмэй. И она была женщиной. — Принцесса! Громкий голос заставил Блодвин вздрогнуть, словно она была преступницей, тайно пробравшейся в библиотеку. Грохот, разлившийся между полок, как ужасный потоп… Библиотекарь зашипел, словно недовольный зверь, чей зимний сон потревожили, но увидел высокого рыцаря, закованного в сияющие доспехи, узнал напряженное лицо сира Тристана и отступил, позволив капитану стражи ворваться к Блодвин в читальный зал. Его длинный меч едва не сбил несколько книг, чьи оплетенные старой потрескавшейся кожей корешки выступали из нестройного ряда старых томов. — Сир Ривален? — вздохнула Блодвин, украдкой захлопнув книгу, чтобы он не увидел того же страшного откровения. Он и вовсе не смотрел на то, что лежало под ее тонкими пальцами. А вдруг подумает, что она искала о нем?.. И — Идонна, И — Исельт. — Прошу пойти со мной, госпожа, — взволнованно сказал Тристан. — Это чрезвычайно важно! Он редко бывал так требователен, потому Блодвин поймала себя на том, что уже шагает за ним, торопливо отстукивая туфлями, чтобы поспеть за размашистыми шагами сира Тристана. Первой ее мыслью было, что роща совсем сгинула, погибла. Он вел ее наружу, к главным воротам, которые были распахнуты настежь, словно кто-то взял город, пока она перебирала старые книги. Толпа придворных собралась и шепталась о чем-то, но при виде принцессы разговоры смолкли, только леди Лавена продолжала щебетать. В небе мелькнула черная тень — Сол наблюдал за ней. На главной площади Афала, на которой по праздникам колеса года разворачивалась богатая ярмарка, было не протолкнуться. Блодвин сразу увидела полыхание костров — один, два, три… Она насчитала пять. Огонь взвивался к сумрачному осеннему небу, но дождь не проливался из набрякших туч, чтобы прекратить эти мучения прикованных к столбам. Больных вороньей хворью. Почему их вытащили сюда, а не сожгли в нижнем городе?.. Запах паленой плоти щекотал горло. — Служители просили сказать, что… раз уж принцесса желает позаботиться о больных… — сбивчиво сказал Тристан, но Блодвин махнула рукой, обрывая его. Они хотели напугать ее. Хотели показать, во что они могут превратить город. В пылающую бездну ужаса. Но в ней не было страха, только клокочущая ярость, которая отзывалась отрывистым птичьим криком в хмуром небе. Это просто игра — и ничего больше… Служители решили сыграть в войну, а не притащить ее на суд, а значит, доказательств ее вины у них нет. — Передайте Служителям, что это самое большее расстояние, на которое они смогут подобраться к трону, — стиснув зубы, бросила Блодвин. Она развернулась, оставив Тристана в смятении. Горячий огненный ветер скользнул по ее спине.