Нет, то было не вино — то была страсть, жгучая радость, и бесконечная тоска, и смерть. «Тристан и Исельт», сочинение Аррика, придворного поэта леди верх Килвинед
Блодвин зашла в безмолвный шатер Нейдрвена, едва поколебав белое полотно. Здесь было темно, душно, до лихорадочного давящего жара, и пахло неприятно: болезнью, чем-то тяжелым, тошнотворным. Пóтом и гнилью — от рощи. Облизав губы, Блодвин поморщилась: нет, совсем не так пахло на арене, где разливалась свежая горячая кровь. Приглядевшись, Блодвин увидела кровать, на которой лежал раненый, и согнувшуюся над ним скорбную тень. Она, как и думала, обнаружив алый шатер пустым, нашла Аэрона здесь, верно сторожившим друга. — Сир Аэрон? — позвала она. — Простите за вторжение, я… Она и сама не знала, что хотела сказать. При взгляде на его лицо что-то вспыхнуло в груди, как одинокий фонарик в темноте, который разгорался все сильнее и сильнее. Он не жег, но согревал. И с какой радостью Блодвин смотрела на его веснушчатое лицо, когда их не разделяло ничего: ни королевская высокая ложа, ни сплетничающие придворные дамы, ловящие каждый взгляд принцессы, ни сияющие рыцарские доспехи, в которые он был тогда закован. Рон снова казался всего лишь рыжим мальчишкой, и от этого захватывающего чувства Блодвин несдержанно улыбнулась. Заметив ее приближение, Аэрон ничего не сказал по первости. Он нерешительно кивнул, как будто не был до конца уверен, что это все не сон. Несмотря на пристальный взгляд Блодвин, Рон все еще держал Скерриса за бледную руку в повязках. За оставшуюся. Она старалась не глазеть на покалеченного Скерриса, но все же не могла удержаться от странного любопытства. Такого, когда хочется поглядеть на что-то отвратительное. Хотя Блодвин помнила, как меч безжалостно впился в руку Скерриса, она до конца не верила, но… Похоже, Афалу нужен был новый клинок. — Что вы здесь делаете? — шепотом спросил Аэрон. — Вас могут увидеть! Конечно, вы принцесса, — задумался он. — Вряд ли они вас накажут. Но я все равно… не хотел бы… — он смутился и замолк. — Я наложила заклинание, меня никто не увидит, — успокоила Блодвин. В роще было тихо, все рыцари уже спали, а гости разошлись — со стороны могло показаться, что никого живого тут вовсе нет. — Не стоит волноваться. Я хотела… хотела поздравить с победой, — неловко закончила она. Блодвин не готовила королевскую речь, достойную старых баллад, и теперь терялась в словах. Это было удивительное чувство: она ненавидела запинаться, выглядеть неподготовленной девчонкой, а потому училась говорить с придворными чуть свысока, сплетая кружево слов. С Роном хотелось иначе — ближе, по-настоящему. Мельком взглянув на его искусанные в тревоге губы, Блодвин ощутила навязчивое, неподвластное ей желание снова к ним прикоснуться. Она хотела убедиться, что все в порядке, хотя и знала, что Аэрон победил. Жизнь Скерриса ее не сильно волновала; он оставался опасным и хитрым змеем, и Блодвин тихо радовалась, что он больше не выйдет на арену. Значит, она не будет обречена терпеть его подле себя в случае победы… Но все-таки во взгляде Аэрона, обращенном на Скерриса, читалось настоящее беспокойство, и Блодвин не стала говорить этого вслух. Скеррис был ему дорог — настолько, что Блодвин даже чувствовала кипучую ревность. Она хотела бы, чтобы Аэрон принадлежал только ей, и все же… Благодаря Скеррису Рон был жив, тот сдался, позволил себя искалечить. Ради чего? Чтобы позлить Камрин, которая возложила на него такой груз ответственности? Какая нелепица! Блодвин не верила, что Скеррис действительно проиграл, как бы ни любила она Аэрона, — сама ведь видела в прошлые обороты колеса, как Нейдрвен разделывал и лучших мечников. Его подкупили? Но что пообещать тому, у кого есть все: деньги, слава и громкое имя Нейдрвенов? Увы, Скеррис не мог ответить на ее вопросы. — Мы можем поговорить?.. Где-нибудь в роще. — Нет! — Аэрон сам сжался от того, как громко прозвучал крик. — Простите, принцесса, я… Я не могу Кера оставить, хоть убивайте меня — никуда от него не пойду! — воскликнул он, упрямо поглядев на нее, помотал головой. — Это я его ранил, это моя ответственность! Он из-за меня!.. — горло у него пережало, получился какой-то отчаянный хрип. Блодвин грустно покачала головой. Она и не ожидала другой ответ — она ведь сама ценила Рона за честность и преданность. Кивнув, Блодвин подошла к столу. Ее глаза привыкали к темноте, но она предпочла сменить свечи в старом подсвечнике, занять чем-нибудь руки. Посмотрела на бьющийся огонь. Блодвин чувствовала жизнь Скерриса, она напоминала такой же огонек: можно было сомкнуть на ней пальцы, заставить угаснуть… Тогда Рон был бы только ее. Тогда он волновался бы только о ней. Она помотала головой, гоня мысли, нашептанные демоном. Даже по сравнению с умирающим Рон выглядел усталым, с темными кругами под глазами. Рыжие волосы лохматились в разные стороны. Но собственный вид нисколько его не занимал. Аэрон наклонился к другу, позволяя Скеррису напиться воды из деревянного кубка. Он осторожно придерживал голову Скерриса, чтобы тот не захлебнулся, и поил понемногу. — Лекарь сказал, нужно больше воды, — обнадеженно сказал Аэрон. — Может быть, он скоро проснется! Он явно старался убедить себя, а не ее. — Ты сможешь сражаться на следующем поединке? Ты не ранен? — спросила Блодвин, оставив церемонии. Ей показалось, что Аэрону было безразлично, совсем все равно. Он только пожал плечами: — Я не знаю. Наверное, я сдамся. Останусь с Кером, пока он не поправится… Я слышал про ваши законы, — скривился он, презрительно глядя куда-то вдаль. — Я увезу его на север. Увезет. Уедет. Оставит ее! И он так легко говорил об этом? Возмущение затопило Блодвин с головой, горячее липкое море отчаяния. Она шагнула навстречу, чуть не запнувшись о подол платья. Диким рывком. — Нет! — выкрикнула Блодвин. — Нет, я… Ты мне нужен! Аэрон замер, недоверчиво глядя на нее. Блодвин и сама не ожидала, что эти слова вырвутся у нее. Никогда она не хотела обнажать слабость. Она нуждалась во многом: в магии, в силе, во власти — и неужели… в этом рыжем рыцаре? Честном, упрямом, немного робком? Блодвин укусила себя за язык. Он выдал ее. — Вы хотите, чтобы я стал вашим защитником? — недоверчиво переспросил Аэрон. Блодвин сглотнула. В горле было сухо, как будто в пустыне. Она коснулась руки Аэрона — она была теплой и нежной. Нежнее, чем Блодвин представляла руки воина. Ее пальцы скользнули дальше, почувствовали мозоли от меча. Блодвин наклонилась к нему, зажмурившись. Он сидел, как прикованный к месту, зачарованно глядя на нее. — Я не хочу быть без тебя, — прошептала она, прежде чем быстро коснуться его губ. Поцелуй был смазанным, невесомым прикосновением. Блодвин украла его, как преступница, и сразу же захотела еще. Она отстранилась, чтобы посмотреть в его распахнутые зеленые глаза. Аэрон едва дышал. Он порывисто обнял ее, прижал ближе — как будто ему только и нужно было, что человеческое тепло. Возможность прикасаться, чувствовать. Скеррис закашлялся, как лающий пес. Они вздрогнули, отстраняясь друг от друга. Нейдрвен проснулся — Блодвин видела блеск его глаза, лихорадочный и злой. Его выдернуло из сна, и он потерялся — застыл между миром живых и мертвых. Он был почти как слауг, порождение боли и жажды. В бьющемся свете свечей кожа Скерриса и впрямь казалась серой, и Блодвин захотелось закричать, а лучше — отрезать ему голову. Отчего-то Сол бешено взвился, требуя его смерти… — Кер? Боги, блядь, спасибо… — выдохнул Аэрон. Блодвин увидела блеснувшие слезы на его лице, но рыцарь быстро вытерся и кинулся к другу. — Все хорошо, я с тобой! Видишь, мы живы! Я помогу тебе сесть, ладно? Вот так, обопрись о меня. Кер, ты меня слышишь? Хочешь чего-нибудь? — Умереть, — прохрипел он. — Дурак! — прорычал Аэрон. — Я тебе не позволю! Он сел рядом на постели, поддерживая Скерриса. Тот слабо застонал, помотал головой, а потом его взгляд прояснился, и он увидел Блодвин. Та стояла, так и не решаясь сесть на освободившееся место на стуле. Она чувствовала, что это место принадлежит не ей. От него растекалось горе. — Что… она здесь забыла? — непочтительно спросил Скеррис. — Я пришла вас обоих навестить, — солгала Блодвин. Она хотела требовать ответы, она пыталась понять, почему Скеррис сдался, но знала, что сейчас не то время. — Я видела, как вы дрались. Весь Афал обсуждает поединок. Это был достойный бой. — Хватит лести. Я уже… — он закашлялся снова, сотрясаясь. — Я ничего не стою. — Не говори так! — зашипел Рон. Блодвин посмотрела на руку Скерриса — на обрубок руки, обмотанный тряпками, пропитавшимися кровью. Для воина это была настоящая смерть, страшная, мучительная — влачить существование калекой, который не способен послужить ни своей семье, ни своей королеве. — Твоя магия?.. Она не?.. — просипел Скеррис, криво улыбаясь. Улыбка съезжала в болезненный оскал. — Мне жаль, — поджав губы, сказала Блодвин. Но он уже закрыл глаза и потерялся снова; Блодвин не сомневалась, что Скеррис ничего не слышит, утонув в бреду. Откинулся на постели, затих, и его прерывистое дыхание казалось самым громким звуком в шатре. Возможно, проснувшись, он и не вспомнит, что смутно видел принцессу у своей кровати. Если проснется. — Дадим ему отдохнуть, — предложила Блодвин. — Рон, идем. В этот раз Аэрон с сомнением посмотрел на Скерриса, но кивнул. Напоследок что-то прошептал, чего Блодвин не услышала, но она и не хотела — это ее не касалось, ей совсем не хотелось думать о том, что Скерриса он всегда будет любить так же, как и ее. Они имели на это право — доказанное кровью, битвой. Ингфрид говорил, что в его землях воины становятся побратимами, приносят кровавые клятвы, и теперь Блодвин верила в его рассказ. От их любви аж глаза резало. Ярче, чем магия, сильнее, чем смерть. Блодвин вышла вместе с Аэроном, с облегчением почувствовала лизнувший ее разгоряченные от ревности щеки ночной ветер. Притихший Рон нерешительно переминался с ноги на ногу. Он успокоился, только когда увидел тень, отделившуюся от черного шатра — тот лекарь из Служителей… — Ты ел? — спросила Блодвин, когда они отошли подальше. Вышло слишком резко, и она поспешно добавила: — Тебе нужно поесть, если не хочешь умереть от голода. Рон? Ты меня слышишь? Аэрон казался осунувшимся, усталым. И взгляд, тусклый и несчастный, совсем не сверкал изумрудными искрами, как раньше. Безмерно виноватый, угасший. Он словно разучился улыбаться за эти пару дней, что они не виделись, а ведь Блодвин так скучала по его улыбке! — Да. Наверное. Что-то точно ел, — односложно отвечал он, пожал плечами. — Не стоит беспокоиться… Мне совсем не хочется. Вся эта кровь… Оглянувшись, Блодвин замешкалась. В столовой наверняка что-то оставалось, она щедро платила за содержание рыцарей, но проникать туда под покровом заклинания и воровать еду казалось Блодвин странным и почти что неприличным. Может, послать Сола? В ушах так противно зашипел негодующий демон, что Блодвин тут же отказалась от этой затеи. — Хорошо, идем, — вздохнула Блодвин. Он удивился, когда они свернули не к тенистому выходу из рощи, а к его багряному шатру. Рон покорно плелся за ней, как пес, готовый следовать за хозяином куда угодно, а Блодвин решительно вышагивала впереди. Сухая осенняя трава, скованная ночным морозом и покрытая инеевой крошкой, хрустела под их шагами. Растерянный рыцарь смотрел себе под ноги, грыз пересохшие губы. В небе сверкали яркие звезды, и полная луна освещала путь. Когда Блодвин запахнула полог шатра, Аэрон настороженно оглянулся на нее и даже чуть попятился, как будто она загнала его в ловушку. — Тебе нужно отдохнуть, — сказала Блодвин. Она сама зажгла свечи, чтобы лучше осмотреться. Ей подумалось, что в таком настроении Рон просто уронит их и спалит шатер дотла. — Ложись, я… я посижу с тобой, если хочешь. Если тебе так будет спокойнее. — А потом ты пойдешь в библиотеку? — нахмурился Аэрон. Тревога пробилась сквозь безразличие, и Блодвин позволила себе насладиться тем, что о ней беспокоятся: — Нет, так нельзя! Там может быть опасно, я не хочу тебя отпускать… — Рон, послушай, — Блодвин снова взяла его за руку — не отказала себе в удовольствии. Пальцы в ее руках испуганно дрогнули. — Библиотека ждала меня много лет. У тебя есть всего лишь несколько дней перед следующим сложным поединком. Хочешь умереть, потому что извел себя? Зная, что мог бы стать моим рыцарем? Она смогла надавить на нужные раны. Забраться в них пальцами, расцарапать. Он хотел стать ее! Хотел!.. Повесив лохматую рыжую голову, Рон угрюмо проворчал что-то. Вместе они мягким медленным шагом, словно в танце, дошли до постели. Здесь было скромно, совсем мало мебели, непривычно после пышных дворцовых покоев. Как можно жить на голой земле, с кроватью, сундуком и столом?.. Блодвин приметила стул возле стола, на котором лежали какие-то бумаги, однако не захотела отходить, покидать Рона хотя бы на мгновение, чтобы подтащить его к кровати. Села рядом с Аэроном на постель, гладя его по руке. Он повернулся. В свете свечей зеленые глаза казались очень темными. — Ложись, ну же, — шепнула Блодвин. Осмелев, она подалась к нему, ткнулась губами в угол челюсти — упрямо сжатой. — Тебе нужно хорошо выспаться. Ты похож на бледную тень, а не на рыцаря. Так странно: она сама не спала ночами, читала книги о колдовстве, чтобы потом мучиться с утра, как будто ей насыпали грязного песка под веки, а теперь старательно уговаривала Рона позаботиться о себе. Ей бы самой такие советы! Но все же, глядя на бледное, изможденное лицо Аэрона, Блодвин с ужасом представляла, как он из-за усталости оступается в бою, как Хельди, и… — Нет, — вдруг отчетливо произнес Рон. — Мне надо кое-что… Потом, наверное, может не быть времени, и… Нет, сиди! — вдруг прикрикнул он, когда сердитая Блодвин попыталась отодвинуться, чтобы ему удобнее было лечь. Она замерла, настороженно застыла. Одна, с рыцарем в шатре. Острое чувство опасности впилось ей в лопатки, но Блодвин усилием воли улыбнулась. Демон был рядом, а под широкими рукавами ее черного платья спрятаны костяные клинки. Она не была беззащитна, да и не верила, что от Аэрона нужно защищаться. И все же… с какой-то темной уверенностью он уставился на нее, будто до последнего надеялся, что она испугается, сбежит, растворится в ночи. Теперь в Блодвин прорезалось любопытство. Хмыкнув, она с вызовом посмотрела на Рона: — Ну хорошо. И что же ты хотел? Она вспомнила сальные улыбочки тетки: все мужчины хотят одного. И теперь, когда у него не оставалось ни времени, ни надежды… Отчаяние доводит людей до безумия. Она хотела снова прикоснуться к нему, снова почувствовать распаленные поцелуи на шее, но не потому что он хотел урвать это перед смертью. Блодвин желала, чтобы хотели ее. Подтверждая ее догадку, он потянулся снять рубаху, поморщился. Может быть, нанесенные Скеррисом раны отзывались болью. Но двигался Рон без страсти нетерпеливого любовника, с какой-то… обреченностью идущего на казнь? Блодвин тихо наблюдала; странные догадки теснились у нее в голове: он ранен? Неужели смертельно? Хочет показать ей клеймо преступника — кто знает, чем Аэрон занимался на севере, прежде чем отправиться на Турнир? Его верность искупила бы многое… Когда Аэрон стянул рубаху, помотав головой, как пес, Блодвин некоторое время молчала. Она невольно задумалась, не обманывает ли ее зрение. Она тоже устала, ей могло привидеться… Когда Блодвин была еще маленькой и ее вытаскивали показать придворным, заставляя сидеть подле тетки на торжественных приемах, она глазела на затемненные арки, глядя, как причудливо изгибаются черные тени. Они могли нарисовать сколь угодно удивительную картину. В полутьме, в тревожном мерцании свечей Блодвин рассматривала тонкие ключицы, небольшую грудь, узкую талию. Девушка неуютно поежилась от такого пристального внимания, и… Блодвин изумленно вздохнула. Слова не находились. Уши заложило — даже если Сол пытался выкрикнуть что-то ужасное, она его не слышала. — Надо было попросить обещание, что ты меня не казнишь, — сказала Аэрона, стараясь, чтобы это прозвучало небрежно. Ее короткие ногти царапали ладонь. Снова и снова. — Хотя чего уж там. С этим мои соперники прекрасно справятся… — И ты пряталась… все это время? — недоверчиво спросила Блодвин. — Никто не знал? — Кер знает. Но он никому не скажет. Может быть, никогда никому не скажет. Блодвин тихо кивнула. Она все еще не могла поверить. Не могла даже представить. И все же… сир Иден-Идонна. Неизвестный рыцарь из маленького рода. Ее рыцарь. Нужно подумать об этом позже. Блодвин знала, что так будет, что так может быть, но не догадывалась — что именно с Аэроном. Странное недоверие прорастало в ней напополам с восхищением. Она ведь ни разу не усомнилась, даже когда они… Вместо десятков вопросов Блодвин протянула руку, коснулась выпирающей ключицы. Хотела проверить, что это все не долгий сон, не очередное спутанное видение, которые стали приходить к ней… Но Аэрона была настоящей. Теплая кожа, даже горячая, сильные мышцы, напрягшиеся от ее прикосновения к боку. Блодвин невольно подумала, что сделала больно — откуда бы ей знать, где после поединка болит! Будто извиняясь, она потянулась к Аэроне с поцелуем. Все равно что нырять — надо не забывать воздуха глотнуть. — Я хотела… убедиться… — пробормотала Блодвин, оторвавшись от нее. Жар смущения стекал к шее. — Узнать, как оно… Ты тоже тогда знала, когда целовала меня? — Что ты девушка? — глубокомысленно переспросила Рона. Блодвин захотелось совсем не по-королевски стукнуть ее, но вместо этого она укусила Рону за верхнюю губу. Она забавно ойкнула, рассмеялась и сгребла Блодвин в жаркие объятия. Недолго они сидели так, переплетясь руками, а потом Блодвин потянула ее лечь, прищурилась, рассматривая худощавый свод ребер, нежную кожу, небольшую грудь. Созвездие родинок. Прикоснулась — рука чуть дрогнула. Мягко. Шелковая кожа, совсем не как у мужчин — впрочем, Блодвин только за руку держалась с Тарином. Теперь Тарин был мертв. А Рона чувственно вздохнула, когда Блодвин погладила пальцами по ее груди, зацепила кончиком пальца по затвердевшему темному соску. Свое тело она едва ли знала хорошо, но изучать чужое было так волнительно и интересно. Блодвин провела ногтем посередине грудной клетки, словно взрезая ее напополам. Никаких больше тайн. Только ее рыцарь, доверчиво вздыхающий, когда Блодвин снова припадает к ней с поцелуем. Так и должно быть. Рона принадлежит ей, а не Скеррису, не какой-то там Вороньей Богине. — Ты не злишься? — растерянно спросила Рона. Она ерзала, словно пытаясь ухватить все прикосновения сразу, прижаться к Блодвин всем полыхающим жаром телом. — Ну, что я не сказала раньше? Я просто не уверена была… Я думала, что, если кому-то откроюсь, все закончится, меня выгонят с Турнира и… кто знает, что еще. Но я тогда правду говорила! Я и умереть за тебя могу, я!.. — Лучше живи, — выдохнула Блодвин. — Я думала о тебе. Так, как рыцари думают о своих невестах, — призналась Рона. Блодвин улыбнулась: едва ли в ком-то из рыцарей, кого обязывали жениться на девицах, которых они даже не знали, было столько пылкости. Столько любви. — Если ты считаешь это… пустыми развлечениями, всего лишь прихотью, я хочу, чтобы ты знала… если бы я могла, я бы хотела стать твоей. Только твоей. И даже если у меня осталось мало времени, я буду любить тебя. — Я… не считаю это развлечением, — прошептала Блодвин, пораженная отчаянными словами. — Ты мне нужна. Ей нравилось прикасаться к Роне, особенно теперь, когда что-то запретное исчезло, растворилось. Та сама обнажилась перед ней, хотя и хотела только показать — наглядно, не поспоришь, но Блодвин чувствовала себя вправе касаться ее. Пальцы нащупали глубокий шрам на плече, несколько отметин на боках. Рона смолкла, раскинувшись перед ней, как добровольная жертва на алтаре, и тихо вздыхала. Сочетание хрупкости и силы в ней завораживало. — Этот от татцельвурма, — негромко сказала Аэрона, когда пальцы Блодвин танцевали по глубокому шраму на плече. Он едва зарубцевался, еще был жестким на ощупь. — Тварь взмахнула хвостом, а я и не заметила. — А здесь? — спросила Блодвин, проведя пальцем ниже, к предплечью. Хотя в скудном освещении она ничего толком не видела, могла ощутить. Это ей нравилось — все равно как читать по теплой коже. Узнать ее, прочесть от начала и до конца. — А-а, это я упала с дерева в детстве. Ветка сломалась, я на нее рухнула и чуть не насквозь пробила руку. Гвинн очень кричал, — фыркнула Рона. Блодвин знала, что она улыбается. На другой руке она увидела несколько свежих порезов, оставшихся после сегодняшней схватки. К счастью, они не были глубокими, уже подсохли. Блодвин старалась не задевать их, чтобы не причинять боль. На ребрах у Аэроны шрамов не было, но Блодвин нравилось касаться их, чувствуя хрупкие кости под кожей. Вдох-выдох. Она могла бы услышать их песню… Казалось — могла бы. А может, это и магию захлестнуло ее восхищением и упоением, с которым она исследовала Рону. Устав просто лежать, та притянула Блодвин к себе, запуталась пальцами в волосах. — Ай, — дернулась она от того, как Блодвин рукой оперлась на ее живот. Неправильно дернулась, нехорошо. Блодвин с испугом отняла ладонь. — А это синяки от Скерриса, — насмешливо пояснила Рона. — Там, над почками. Это мне Йорген рассказал, я теперь хоть знаю, где они. Не волнуйся. Синяки уже пожелтели, почти сошли. — Мне не нравится, что он тебя так касается, — нахмурилась Блодвин. — Из ревности, что ли? — удивилась Рона. Попала точно в цель. — Да нет… Он хороший наставник, хотя и жестокий. Ничего, на мне быстро заживает. — Не из ревности, — с достоинством солгала Блодвин. Ложь была горьковатой на вкус, как ядовитый отвар: врать Аэроне ей совсем не нравилось. — Он делает тебе больно. Я не хочу, чтобы тебе было больно. — Я рыцарь, это моя судьба, — со смирением пожала плечами Рона. — А Скеррис… Он мне как брат, правда. И я должна позаботиться о нем, особенно теперь, когда из-за меня… он… Блодвин почувствовала это тяжелое, неподъемное молчание. Рона просто не смогла договорить, не вынесла. Вместо утешений она поцеловала Аэрону снова — медленно, тягуче, позволяя ей расслабиться и забыться. Судя по довольному мурчанию, это был верный способ ее успокоить. — Я боялась, что тебе Аэрон больше нравится. Соперничать с собой же — вот еще, — хмыкнула Рона. Ее теплое дыхание нежно щекотало щеку. — Мне нравишься ты, как бы тебя ни называли, — подумав, сказала Блодвин. Была ли причина в том, что Аэрона — единственная, кто искренне ей улыбался, кто был всегда на ее стороне? Что ж, и Тарина можно было назвать по-своему приятным, особенно когда он помалкивал. Несколько раз они выходили на прогулки по саду — разумеется, в сопровождении стражи. Тарин много болтал, пытался невинно взять ее за руку, а Блодвин желала оказаться далеко-далеко. Прикасаться к Роне ей нравилось, ей хотелось быть рядом всегда, говорить самой и слушать ее рассказы о севере, о вольном детстве, о дяде… О чем угодно! Целоваться оказалось приятно; поцелуи Аэроны от Аэрона ничем не отличались, разве что сама Блодвин стала смелее. Она заметила, что Рона клюет носом. Собственное нетерпение показалось стыдным: Блодвин хотела позаботиться о своем рыцаре, а теперь сама же не давала ей отдохнуть. Млеющая от прикосновений Рона что-то недовольно пророкотала, когда Блодвин отстранилась. — У тебя глаза слипаются, — сказала она. — Все у меня… хорошо, — отмахнулась Рона. — Я хоть всю ночь могу тебя целовать! — Потом, — пообещала Блодвин, хотя сердце защемило: ну да, потом… Следующей встречи и впрямь могло не быть, но она знала, что должна верить в Рону. — Ты устала после поединка. И ты заботилась о Скеррисе, нужно подумать и о себе. Поразмыслив, Рона послушно кивнула: — Ладно, ладно. Твоя взяла. Подай мне рубаху, пожалуйста. Там, в сундуке. А то прохладно… Блодвин кивнула и подошла к сундуку. Он оказался приоткрыт; внутри она нашла чистое белье, свежую рубаху. Вещей у Роны было совсем немного, что тоже значительно отличало ее от всех знакомых Блодвин женщин. На дне она приметила собственную черную перчатку, запрятанную в укромный угол. Коснувшись мягкой ткани, Блодвин лукаво улыбнулась. Она думала, что Аэрона давно от нее избавилась. — А меч? — спросила она, пока Рона переодевалась. Хотела спросить еще что-то, поговорить о древней силе, вкованной в клинок, но не смогла. Смотрела на заманчивый изгиб тела, на узкие сильные бедра… Не могла не смотреть. Что-то притягательное было в том, как она двигается. Хотелось прижаться ближе и снова почувствовать вкус ее кожи. Блодвин вспомнила свои горячечные мечты и понадеялась, что в темноте не видно ее покрасневшее лицо. — А-а, меч Гвинн забрал, — сказала Рона. Слишком устала, чтобы откликаться на такие вожделеющие взгляды, и Блодвин ее ничуть не винила. — Мы решили, пусть лучше он будет у него, чем тут, когда вокруг шастает столько Служителей. — Разумно. Мне задуть свечи? — Как хочешь, — шепнула Рона. — Спасибо… моя любимая? Я могу тебя так называть? Блодвин удивленно уставилась на нее. Ей не приходило в голову, что ее могут называть как-то иначе, кроме как принцессой или миледи, что у нее может быть что-то, кроме тяжелых титулов. Слово, выбранное Роной, ей понравилось, хотя произносила она его непривычно, грубовато, на северный манер. Rogha, раув-а. Любимая, избранница… цветок. — Можешь, — с непривычной нежностью улыбнулась Блодвин. Ей нужно было тоже что-нибудь придумать, но в голову лезли только пошлости из баллад. Когда Рона легла, Блодвин сбросила туфли и устроилась рядом. В верхнем платье забираться в постель, конечно, было неприлично и даже неудобно, но ей хотелось полежать здесь, слушая тихое дыхание Роны. Убедиться, что она уснет. Надолго она не могла остаться, но пока что хотела побыть рядом. Осмелев, Блодвин протянула руку, чуть обняла. Рона вздохнула, повернувшись на бок удобнее. — Ты мне все расскажешь? — спросила Блодвин. — То… как ты оказалась здесь? Как ты смогла обмануть Служителей? Или… — нехорошая догадка закралась ей в голову, но Блодвин вспомнила, как Рона презрительно кривила губы, говоря о «Птицеголовых». — Там, на стуле, письмо, — сонно прищурив глаза, сказала Рона. — Я его написала, думала, как бы передать… Через Тристана хотела, он честный, открывать не станет. Но… Очень уж там много всякого. — Хорошо. Я люблю читать. Рона тихо рассмеялась. Этот мягкий смешок нравился Блодвин все больше и больше; возможно, так звучал ее настоящий голос. Блодвин догадывалась, что все дело в отварах, она даже подозревала, что знает состав… Древесная кора… Эти мысли убаюкивали ее. Рона беспокойно ворочалась и хмурилась. Позвала Скерриса, затихла, когда Блодвин коснулась пальцами ее щеки и погладила. Блодвин задремала сама, когда Сол разбудил ее громогласным уханьем.***
Она уже не знала, который час. Время застыло между ночью и утром, за витражными окнами библиотеки серели густые сумерки, сковывающие Афал. Но Блодвин была далеко от сонного города, замершего в предвестии зимы и большой беды; она потерялась в веках. Родословные, семейные тайны, заключенные помолвки. Все они были мертвы, растворились в пыли библиотечных складов. Их ждало только забвение. И Служители хотели, чтобы их забыли. Блодвин нравилось проводить ночи в библиотеке и раньше: здесь она была одна, все книги принадлежали ей. Смотрителю тоже нужно было отдыхать, особенно — такому дряхлому старику, поэтому по ночам башня доставалась принцессе. С усмешкой Блодвин вспоминала, как рылась в лекарских трактатах, подбирая травы для отравы, в дополнение к тем записям, что остались от матери. В библиотеке же она пыталась найти книги о певицах костей, но в убежище Ушедших о них было гораздо больше. У них это мастерство считалось почетным. Она пыталась найти и что-то о Мор’реин Пендрагон, однако ни в одной семейной книге Блодвин не встретила никого похожего — хотя бы созвучного имени! Пройдясь по галерее с портретами, тоже не увидела знакомое лицо, то, которое Блодвин не смогла бы забыть. Кем бы Мор’реин ни была, она хотела, чтобы ее забыли. Стоило задуматься о том, для чего Сол показал ей эти воспоминания: хотел наградить за то, что она так близка к цели? Случайно не удержался? Когда лилась кровь, демон напрочь терял контроль. Как бы там ни было, этой ночью Блодвин предстояли кропотливые поиски и много бумажной работы. Она не надеялась докопаться до легендарного рыцаря Артура, от которого остался только призрак, традиция, однако она могла изучить предыдущие поколения. Мать, бабка, прабабка… И их защитники. — Что ж, кажется, Аэрона тебя вдохновила на исследование истории, — примостившись на полке над ее головой, заухал Сол, и Блодвин по голосу догадалась, что он… доволен ей? Редко когда демон обращался к ней столь доброжелательно. А вот ей было, что ему сказать. С силой захлопнув тяжелый том, Блодвин уставилась на Сола. — Ты знал! И мне не сказал! Ты, птичий кусок дерьма! — в ярости прошипела Блодвин, кинувшись к Солу. Избегнув ее рук, он перепрыгнул на соседний книжный шкаф. — Почему ты не рассказал мне о Роне? Так, значит, ты выполняешь наш договор? — Я обещал научить тебя чародейству и дать тебе силу, — надменно напомнил Сол, — а не рассказывать, что в штанах у твоих рыцарей. Блодвин оскорбленно фыркнула. Стыд затапливал ее. А демон был с ней всегда, он знал ее спутанные чувства и с наслаждением ковырялся в них, чтобы высмеять все ее привязанности. — Какая разница? — похоже, искренне недоумевая, спросил Сол. — То, что она женщина, не делает ее худшим воином. Даже напротив. Насколько я видел, бить по яйцам — довольно распространенный прием. Размышления Сола звучали странно, будто он был ребенком, впервые столкнувшимся с тем, что мужчины и женщины различны под одеждами. Совиные круглые глаза оживленно поблескивали, а в голосе звучала насмешка. — Нет, но я должна знать, если Служители скрывают среди рыцарей девушек! — негодовала Блодвин. — А может, ты хочешь это знать, потому что втайне обрадовалась, когда твоему женишку отрубили голову? — заухал Согхалас. — Ты уже раздумывала над тем, чтобы выскочить замуж за Аэрона, ведь так? Хуже всего было то, что он прав. Блодвин захотелось швырнуть в Сола чем-нибудь, но ей было жаль старые книги, готовые рассыпаться от любого прикосновения, поэтому она вернулась за стол, заваленный свитками, тяжелыми томами с родословными и ее собственными торопливыми заметками. Она не хотела показывать, как бешеное веселье Сола задевает ее. И все же… Произошедшее мало что меняло между ней и Роной. Тогда у Блодвин не было времени подумать, она просто целовала ее, потому что хотела. Больше всего на свете. Она знала, что при дворе многие женщины спят с женщинами — это избавляло от ненужного приплода, и многие ритуалы, о которых Блодвин читала… Там говорилось о женской связи как о способе умножить колдовские силы, но Сол только поднял это на смех, как и вообще идею о том, что соитие может быть полезно для чародейства. Он-то всегда прекрасно колдовал без этого. Но с Роной Блодвин и впрямь чувствовала себя особенной, и магия пела в ее сердце. Сильнее, чем когда ради нее проливали кровь. Когда ее любили… Несмотря на неразборчивость тетки Мерерид в связях с придворными, любовниц у нее никогда не было. Блодвин казалось, она попросту завидует женщинам, которые красивее ее. А следовательно, всем женщинам. Усмехнувшись, Блодвин вдруг подумала, как тетка была бы в ней разочарована. Принцессе надлежало выйти замуж и родить наследницу. Но зачем ей волноваться об этом сейчас, если она может занять трон богов? — Тебе не следует лезть в то, с кем я… кого я люблю, — стиснув зубы, выдавила Блодвин. Слова вырвались из горла, словно подцепленные рыболовными крючками. — Но если Служители делают что-то под моим носом, ты обязан мне сказать! Они уже подобрали мне рыцаря! Без меня! Никакая не судьба, не Воронья Богиня, а кучка обнаглевших культистов! — ее гнев все распалялся, ей захотелось ударить кого-нибудь, но Блодвин только стукнула ладонью по столу. — Почему они это делают? — Понимаешь ли, есть то, о чем ты не подумала, — улыбнулся Сол. Он спорхнул на пол, вытянулся в длинную черную тень. Блодвин не боялась его, когда демон навис над ней, но что-то безумное сверкало в его нелюдских глазах. Он рассмеялся: — Вы кое в чем еще похожи с Мор’реин, помимо крови. Богиня всегда выбирает женщин.***
Пламя свечи облизало письмо, и Блодвин бросила его на серебряный поднос, наблюдая, как бумага корчится в муках. Она перечитала его несколько раз — не успокоилась. Оставлять письмо у себя было опасно, она не хотела подставлять Рону. Да и слова ей вовсе не понравились: Рона обещала сдаться и уехать на север с отцом и братом. В своей наивности Рона была потрясающе честна — так и написала, что думала. Устало вздохнув, Блодвин подумала, что Рона и дня не прожила бы при дворе, где каждый постарался бы уязвить ее распахнутые чувства. «Только не отвлекайся на причитания о любви», — с досадой шикнул Сол. Что ж, в отцовство Гвинна Блодвин запросто готова была поверить, зная его вольный нрав и грязные слухи, которые так любят распускать придворные леди. Скеррис же… Рона и впрямь слишком переживала за него, утопая в своей вине, но Блодвин знала, что ему понадобится время, чтобы набраться сил для столь долгого путешествия. За это время она сумеет уговорить Рону остаться. Ей нужна была Рона. Вторая записка, гораздо короче и торопливее, была написана рукой Моргольта. Они придумали способ связи, которым Блодвин тайно гордилась: посещая библиотеку, Мор оставлял для нее клочки бумаги в томиках с балладами, а Блодвин позже собирала их. Все знали, что принцесса любит книги, а потому ее визиты в библиотеку никого не удивляли; Исельт же не теряла надежды найти сведения о лекарстве, а королевские книги были поистине неисчерпаемы. Если то, что было написано, правда, то Исельт следовало поторопиться. Блодвин комкала в кулаке короткую записку снова и снова, когда к ней постучали. Это был сир Тристан, а с ним — худощавый рыжий лорд, опиравшийся на трость. Они с Роной были похожи: ярко-рыжие волосы, зеленые глаза, острые, резкие черты, как будто вырезанные. Только взгляд у Гвинна был тяжелый, тревожный, а лицо не усыпали эти милые веснушки. Держался он строго, хотел поклониться, но ограничился уважительным кивком. Со стороны Тристан выглядел как стражник, который провожает пленника к палачу. — Благодарю, сир Ривален, — приветливо улыбнулась ему Блодвин. — Рада познакомиться, сир Ши’урсгарлад. Аэрон о вас многое рассказывал, я польщена. Казалось, эти расшаркивания ничуть не интересовали Гвинна, так же, как и Блодвин, но они продолжали разыгрывать это представление. На Тристана оно действовало успокаивающе, он даже приставил Гвинну стул с высокой резной спинкой. Судя по косому взгляду, «несчастный калека», как его уже называли придворные дамы, хотел бы разбить стул о голову Тристана. С тех пор, как Блодвин начала искать какое-нибудь зелье, возвращающее память, для Моргольта, она наткнулась в книгах Ушедших на кое-что любопытное. С рыцарем Исельт этот способ не сработал бы, но ведь Гвинн забыл всего одну ночь, а не всю свою жизнь. Оставалось надеяться, что воспоминание просто спрятано в его голове. Смесь в курильнице Блодвин подготовила: шалфей, лавровый лист, смола из дерева мирры, вербена — она же «голубиная трава», которую Блодвин собирала в сумерках в королевском аптекарском саду, когда никто не видел, как и предписывали книги. Оставалось возжечь это зелье, прочитать заклинание на певучем языке Ушедших и надеяться, что сир Гвинн не свихнется от обряда. — Постарайтесь вспомнить тот день, — попросила Блодвин. — В моем возрасте это сложновато, — усмехнулся Гвинн. — Этот ритуал вы тоже вычитали в книгах Ушедших? Уверены, что он не убьет меня? Его подозрения отнюдь не были безосновательными. Блодвин могла ошибиться, читая книги из древней библиотеки: она заметила, что некоторые написаны на наречии, отличном от того, которое перевела ее мать. Должно быть, этим заклинаниям было еще больше лет, чем человечеству. По туманным разъяснениям и примечаниям чародеев Блодвин сочла, что эти ритуалы могли использоваться для общения с богами Ушедших, которые явно были сговорчивее и ближе к своему народу, чем Мор’реин. И это же объясняло, зачем в темных храмах Вороньей Богини воскуривали травы. Гвинну же предстояло договориться не со своенравным богом, а с самим собой, что могло оказаться еще сложнее. — Судя по описанию ритуала, вы заснете и сами расскажете нам об этом дне, — успокоила Блодвин. — Если же что-то произойдет не так… думаю, мы найдем способ вас пробудить. — Что ж, ладно… Только бей в этот раз понежнее, — хмыкнул Гвинн, кивнув Тристану. — Доверяюсь вам, миледи! Блодвин могла поверить, что многие девушки влюблялись в него. Что-то было в этой лукавой улыбке, в словах, брошенных с вызовом. Но, приглядываясь внимательнее, Блодвин замечала, что он старается скрыть неуверенность, граничащую со страхом. Он редко сталкивался с колдовством и опасался его. Прежде всего она возложила руки ему на плечи, прикрыла глаза, чтобы сосредоточиться. Кости откликнулись — Блодвин теперь понимала, почему отца Йоргена, если у него и впрямь был тот же дар, прозвали Костяные Уши. Она ощутила неправильно сросшуюся ногу, как прореху на прекрасном гобелене, как ошибку, причиняющую боль. Но чтобы исправить это, пришлось бы сломать колено и дать ему срастись заново, а времени на это у них не было. И тем не менее Блодвин с облегчением обнаружила, что с черепом Гвинна ничего не сотворили. Вдохнув дым, Гвинн поморщился. Блодвин, отогнав от себя клубы, читала заклинание, следя пальцем по книге. Прячущийся в углах Сол шептал, подсказывая ей слова, которые были ему более привычны, и на языке демона они звенели, как добрая сталь. Медленно Гвинн повесил голову на грудь, дыхание успокоилось — несомненно, заснул. Недавно еще посверкивал насмешливым взглядом, а теперь задремал, его сознание рассеялось, повинуясь движениям колдовского дыма. Блодвин уже думала, что ошиблась, когда Гвинн заговорил негромким, задумчивым голосом, совсем не похожим на его обычную речь: — Они пели. «Я был псом, лосем, косулей на горе, колодками, лопатой, топором в руке, жеребцом, быком, теленком, зерном, что взошло на холме», — напел Гвинн; Блодвин поежилась. Должно быть, он сумел рассмотреть пир, устроенный в честь будущей свадьбы. — Бранвен, красивая девка, волосы — как пшеница. Она улыбалась и лила что-то мне, а я думал, что это вино. — Я знал Бранвен, — вспомнил Тристан. Он опасливо посмотрел на Гвинна, боясь помешать ритуалу, но ничего не произошло, и Тристан заговорил смелее: — Она была служанкой Исельт, и ей она доверяла все свои дела. Она не прибыла в Афал вместе с госпожой, это показалось мне странным… если только Исельт не оставила ее присматривать за землями верх Килвинедов. В задумчивости Блодвин кивнула. Она уже слышала это имя: Моргольт упоминал его! Похоже, Бранвен долгие годы была ближайшей помощницей Исельт. Для чародейских опытов ей нужны были слуги, и Блодвин поражало, на что люди готовы ради своей госпожи. Исельт умела очаровывать — вплоть до того, что задумка опоить и подчинить, а то и вбить в голову гвозди не казалась им чудовищной. — Горький привкус, такой… — Гвинн продолжал бормотать. — Ложь на вкус горькая. Ложное удовольствие. Мы танцевали, и я глаз не мог от нее оторвать. Я подумал: «Кажется, Трис убьет меня, но я хочу ее в своей постели сегодня же, сейчас». А Исельт спросила: «А правда, что в вас кровь богов?» Я сказал: «Да, вроде того». Старая байка. Кровь богов? Бригитта, рыжая богиня огня, о которой вспомнила Рона! Блодвин с любопытством посмотрела на Гвинна, пытаясь обнаружить в нем биение древней силы. От нее остались только искры. И все же… Уже они привлекли Исельт. — Для чего ей это понадобилось? — изумился Тристан. Его растерянность даже показалась Блодвин забавной. Должно быть, все эти годы он считал, что все дело в запретной страсти, измене, в женской ветрености. Но в случае с Исельт все было отнюдь не так заурядно. Уже в те годы она хотела большего. — Она хотела кровь богов, — словно вторя ее мыслям, сказал Гвинн. — Она спросила: «Ведь все рыцари служат?» Я посмеялся, я служил только себе. Исельт сказала: «Это ненадолго». Блодвин тоже вдруг стало смешно, хохот кололся в горле. Исельт хотела подчинить и присвоить древнюю магию, которая напрочь не нужна была ее владельцу. Она нашла древнее заклинание, отнимавшее волю; обычно его использовали чародейки, чтобы приворожить желанного мужчину, но Исельт и даром не нужна была любовь. «Все твое — мое», — прочла Блодвин в книге Ушедших. Золотое терние опутывало жертву, впивалось глубоко-глубоко. Тот самый договор, который связал Исельт и Моргольта. Вот только Моргольт был лишь наемником, мальчишкой низкой крови. Он — все, на что Исельт оказалась способна, не совладавшая с подчинением Гвинна. Моргольт всегда был рядом — напоминание о том, как она провалилась. О ее унижении. И все же… она была опасна. Даже будучи низкой крови, Моргольт оставался ее верным клинком, убийцей, которого она могла направить против кого угодно и не бояться предательства. Против Мархе, против Блодвин. А вдруг Моргольт — не единственный ее слуга? — Что еще ты помнишь? — нетерпеливо спросила Блодвин. — Я взял ее, а она царапалась и кусалась, чуть не располосовала мне спину, — продолжал Гвинн. — Выла, как кошка, стонала слаще столичных шлюх. Она шептала что-то, что я не понял. Потом стало больно, что-то впилось в раны, я попытался сбежать, но уже не мог… Понял, что не подчиняюсь себе. Я не мог остановиться, а она… вдруг завизжала и стала дергаться, как припадочная. Оттолкнула меня, я упал и ударился головой о спинку кровати. А наутро… — Довольно! — прервал Тристан. Что-то скрипучее, страшное было в его голосе, что даже Блодвин не решилась спорить. Последний захлебывающийся рассказ Гвинна он слушал с каменным лицом, видимо, из уважения к желаниям принцессы вызнать все до последнего мгновения той ночи, но теперь не вытерпел. — Гвинн! Просыпайся! — он тряхнул его за плечо, гораздо сильнее, чем мог бы. Собиравшийся сказать еще что-то Гвинн дернулся, мотнул головой и прикусил губу. Отфыркиваясь кровью, он растерянно моргал и оглядывался по сторонам, как только что разбуженный ребенок. Чары распались, он вырвался из плетения сна, и все же они узнали довольно. Блодвин бережно прикрыла крышкой серебряную курильницу, чтобы не чадила больше, и отодвинула с края стола. Она не была уверена, помнил ли Гвинн все, что наговорил, но, похоже, стыда он точно не испытывал. — Думаю, у Мархе она продолжала свои исследования, — заметила Блодвин. О Моргольте она решила умолчать, чтобы не подставлять наемника. Чем меньше людей знает о его свободе, тем лучше. — Сир Ривален, напомните, ваши предки ведь не Великой крови? — Нет, совсем нет, — покачал головой Тристан. — Мой предок сир Персиваль отличился на службе у королевы во время войны с вардаари, и ему пожаловали титул. Конечно, потом он сочетался браком с леди Великой крови, чтобы укрепить свой дом, но… — Но сомнительно, чтобы в вас была кровь богов, — довершила Блодвин. — Не расстраивайтесь. Будь она в вас, я думаю, вы бы уже были рабом своей замечательной жены. Понятно, почему выбор пал именно на сира Гвинна. Тот что-то неразборчиво пробормотал. Вздохнув, Блодвин протянула ему платок, чтобы он утер кровь из губы. Гвинн благодарно кивнул ей; рука у него была теплой, почти как у Роны. Занятно. — Сдается мне, Исельт мечтала о чародейской силе… В конце концов она получила то, что хотела, — заключила Блодвин и передала Тристану записку Моргольта, которую он настороженно развернул. Несмотря на то, что, казалось, любое движение головой причиняло ему боль, Гвинн тоже с любопытством постарался заглянуть в нее. Моргольт торопливо писал, что Исельт, кажется, беременна. Судя по кляксам, он был напуган, рука дрожала. — Но от кого?.. — растерялся Тристан. — Если что, я ее даже не видел, — по-волчьи осклабился Гвинн. — Помолчи! — рявкнул Тристан и тут же переменился в лице. — Простите. Мне следует быть сдержаннее… — Я понимаю, — сказала Блодвин, хотя вспышка Тристана почти ее напугала. Никогда она не видела его таким: злым, с дико сверкающими глазами. — А что до ребенка… Он от Вороньей Богини. От самой Мор’реин. Она сама не думала, что будет рассказывать о ритуальном деторождении двум растерянным рыцарям, вдвое старше ее. Тристан слушал об обрядах Вороньих Матерей с застывшим лицом, да и Гвинн побледнел. Ему повезло, что Блодвин решила не признаваться, откуда знает о таинствах Вороньих Матерей — из длинного письма Роны, составленного пугающе обстоятельно, как будто мысли об увиденном до сих пор не сгладились в ее памяти. — Я думал, они задурили ей голову, что это бредни женщины, лишившейся дитя… — прошептал Тристан. — И что теперь? — Она обладает властью большей, чем может получить человек. Нам стоит быть осторожнее, — предупредила Блодвин, опасаясь, как бы Тристан не побежал к Исельт, чтобы поговорить, разобраться… — Запишите свои воспоминания, подайте мне. Повезло, что был поединок и что люди помнят о той ссоре. Я смогу созвать суд. Договоренность казалась ненадежной: в суде присутствовали и Служители. Но Блодвин надеялась, что они же и откажутся от Исельт, как от коварной ведьмы, когда народу станет известно о ее приворотах и заговорах. Это чародейство не было запретным, чтобы отправить ее на костер, как за некромантию, однако все равно считалось бесчестным — Исельт стоило выслать прочь, вернуть на тот забытый Богиней камень, где она правила последние годы. — Оставьте нас ненадолго, — приказала Блодвин Тристану. — Нам с сиром Гвинном надо кое-что обсудить. Насчет его племянника. Тот поколебался, однако кивнул. Его синие глаза честно обещали: «Я буду рядом, принцесса». Блодвин не сомневалась, что верный рыцарь останется у дверей, чтобы кинуться ей на помощь в случае опасности, однако убеждения не позволят Тристану подслушивать. А Блодвин хотелось поговорить с Гвинном начистоту. Он заметил, что нечто переменилось. Сложил платок, подал ей. Весь в крови. Нахальная улыбка скользнула по его лицу, как будто Гвинн торопливо просчитывал, какую выгоду можно извлечь. Теперь, когда во дворце и по всему Афалу складывали легенды о Серебряном рыцаре… Блодвин вздохнула. Быть может, Гвинн и провел долгие годы в ссылке на севере, но замашки у него оставались столичные. — Я хотела поговорить о Роне, — постаралась Блодвин начать как можно мягче. Гвинн чуть подался вперед, неотрывно глядя на нее. — Она дорога мне. Очень дорога, — настойчиво повторила Блодвин. — И я хочу, чтобы она продолжила сражаться на Турнире. Однако… Гвинн вдруг отрывисто рассмеялся. Эта короткая вспышка сбила Блодвин с толку, заготовленная речь рассыпалась. Втайне ей хотелось произвести хорошее впечатление на сира Гвинна. На отца ее возлюбленной, как бы странно это ни звучало. — Подумать только… — протянул Гвинн и снова отрывисто рассмеялся. — Я в прежние годы и мечтать не мог о внимании королевы, а Рона уже завоевала сердце принцессы. Моя кровь… — В крови-то все и дело! Снова в крови, — нетерпеливо перебила Блодвин. Она почувствовала горячку смущения — теперь, когда Гвинн рассматривал ее уже иначе, не как будущую правительницу, фигуру на троне, а как девушку. Как будто он пытался вызнать, что именно в ней привлекло его дочь… — Рона рассказала мне все, и про Служителей тоже. Теперь я убеждена, что они приводят на Турнир девушек, дочерей крови… — Ну, в этом-то я уверен, — помедлив, кивнул Гвинн. — Вопрос, который всегда меня мучил: зачем им это понадобилось? Блодвин нашарила рядом одну из страниц своих торопливых заметок. Принялась читать негромко: — Сир Иден Гволкхмэй, последний своего рода. Записей о нем нет, но есть упоминания о помолвке леди Идонны Гволкхмэй, примерно его возраста — если судить о том, что подобные союзы заключаются в детстве. Погиб вскоре после покушения на королеву, отправившись в море. — Она уже чувствовала, что поймала Гвинна на крючок, но продолжила читать: — Сир Манех Ллевилин, последний своего рода. Появился из ниоткуда, выиграл Турнир. Была кузина Мэйв Ллевилин, записи о ней обрываются. Погиб на охоте после того, как моя бабка умерла родами. Сир Риогалл О’Брайан, неизвестный до Турнира брат леди Руитхерн. И леди Ригру. Дочерей было две, а вот откуда взялся сын… Он умер вскоре после того, как моя прабабка отправилась на тот свет. В весьма почтенном возрасте. Им обоим повезло. На пятом или шестом имени Гвинн остановил ее. Блодвин шуршала страницами, глядя на имена. Ради этого списка стоило провести время в библиотеке, вдыхая книжную пыль. Столько имен, столько судеб — прерванных или искалеченных по замыслу Служителей. — Я думал, Служители хотят наказать меня. Что они решили отобрать у меня ребенка за дитя Исельт, и раз уж у меня не уродился сын, то все равно… Но целые поколения? Для чего им это? — спросил Гвинн, с надеждой поглядел на Блодвин. Ей нравилось это чувство власти. Знать ответы было приятно. — Это лишь предположение… Они делают из них Вороньих Матерей. — Молчание показалось мертвенным, таким, как в густых тенях крипты, как в темных коридорах Ушедших. — Я встречалась с Советом Матерей, — продолжила Блодвин. — Они могут подчинять себе рассудок других. Особенно — таких же, как они. Они вместе видят и чувствуют. Если Служителям нужен был идеальный, вечно верный лазутчик во дворце, они не могли придумать ничего лучше, чем послать Воронью Матерь прямо к королеве. — Не может быть, это… Блядские боги, это какой-то бред! — натянуто рассмеялся Гвинн. Ему не хотелось верить. — Кто-нибудь непременно бы заметил! — Вы когда-нибудь видели сира Идена без шлема? Он растерянно покачал головой: — Нет, но… это традиция! Даже на поединках рыцари дерутся в шлемах. Я когда-то слышал, это чтобы королева не влюбилась в своего защитника и не сбежала с ним. Как эта… как ее… Гвенуфайр, жена Урса Пендрагона! — Гвинн затравленно оглянулся. — Сир Иден всегда казался мне тенью… Тенью королевы, а королева редко появлялась на свету… Гвинн выглядел отчаявшимся — и признавшим ее правоту. У Блодвин не было доказательств, но это было единственное разумное решение: Служители проводили Турниры, чтобы кровь лилась рекой и поила их жадное божество, а победителей использовали себе на пользу. Они хотели следить за королевами, а Вороньи Матери были глазами и устами Совета, если нужно. Служителям воспрещалось входить во дворец, но своего рыцаря королева не могла не пригласить. Наверняка они знали, но не смели противиться решениям Совета. Ведь за их спиной всегда был послушный Служителям рыцарь, который мог оборвать жизнь королевы или кого-то из ее семьи. Что, если Аоибхинн искала лекарство для Идонны? Ведь зачем-то оно ей понадобилось… Мать была добра, ей нравилось помогать людям, однако Блодвин сомневалась, чтобы у той был шанс увидеть хворых бедняков из нижнего города и пожалеть их. А вот обреченного рыцаря, куклу в руках Служителей… — Они не хотят, чтобы об этом узнали, уничтожают все записи. Если бы девушкам разрешили участвовать в Турнире, кто-то непременно начал бы задавать вопросы: а что случилось с нашей дочерью или нашей кузиной? Почему она не навещает родных? — Блодвин прерывисто вздохнула. — Когда девушки исчезают, это гораздо проще. А вместо них появляется неизвестный рыцарь, чей род тихо угасает без продолжения. — Я заберу Рону, мы уедем… — бросил Гвинн в каком-то безумии. Пока Блодвин размышляла о Служителях, он нервно царапал рукоять трости. Будь у него здоровые ноги, наверняка он шатался бы по покоям принцессы, сгорая от волнения, как Рона в минуты беспокойства. — Я… да, все будет хорошо, я увезу ее подальше от этой ебанины… — Далеко вы не уедете, — припечатала Блодвин. — Вас убьют, а Рону уволокут в Гнездо. А если удастся каким-то чудом спрятаться, вы готовы всю жизнь скрываться? От Служителей, которые правят Эйриу? Только вместе мы сможем что-то изменить. Мне нужны союзники, а вам — уберечь семью. Я понимаю, — добавила она. — Мне дорога Рона, я ведь сказала. Я не позволю им ее тронуть. Но мне нужна ваша верность… — Тогда забирайте все, что угодно! — рявкнул Гвинн. — Это все из-за меня, — сказал он тише, обреченнее. — Рону приговорили к этому… из-за меня. — Из-за крови, — поправила Блодвин. — Они выбирают рыцарей древней крови. Они всегда найдут способ использовать тех, кого хотят. Вы не виноваты. И Рона — она уж точно ни в чем не виновата. Я разберусь со Служителями. — Мне сейчас не до уважения, — оскалился Гвинн, взглянул на нее по-звериному, — да и мы в некотором роде… Будь Рона и правда сыном, мне стоило бы называть вас невесткой, ведь так? А потому я скажу прямо: вы всего лишь девчонка, Блодвин. Что вы можете сделать против всей их власти? Королевские дела — это устраивать пиры и турниры, заниматься торговыми пошлинами и судить грызущихся леди и лордов. Ну, и еще улыбаться посланникам вардаари, этим немытым скотам, чтобы те не устроили нам очередную кровавую бойню на севере. И как вы собираетесь воевать со Служителями? — Я собираюсь отнять трон Вороньей Богини, — пообещала Блодвин. Гвинн недоверчиво рассматривал ее, будто втайне спрашивал себя, не помешалась ли принцесса от волнений. Сол неодобрительно заскрежетал где-то рядом: ему вовсе не нравилось, когда их не воспринимают всерьез. — Сначала мы избавимся от Исельт, — сказала Блодвин, — принесем ее в жертву — мне, а не Вороньей Богине. Кровь Пендрагонов… кровь самой Богини отомкнет врата. Но для этого мне нужен меч… и рыцарь, что его держит. Ее совсем не занимало, что Гвинн не понимает ни слова. Это будущее уже заворожило Блодвин. — Значит, вы выбрали Рону, — хмыкнул Гвинн. — Кажется, это не по правилам. Блодвин кивнула. Он сделал бы что угодно ради своей Роны, даже отдал бы жизнь, кровь… Сол мерзко заскрежетал хохотом у нее в ушах. Блодвин улыбнулась Гвинну. Исельт не смогла его подчинить. Но Блодвин могла его использовать.