Обычно праздники оборота колеса подсказывают нам, когда возносить молитвы о хорошем урожае, когда благодарить за щедрые дары. Самайн же… он показывает нам, когда нужно прятаться. Трактат о демонах. Друид Гиллетайн
Скеррис просыпался несколько раз, но ничего не запомнил. Он блуждал в мути лихорадки, стонал сквозь зубы, дергался иногда, как будто хотел сбежать от чего-то ужасного. Лежал он неспокойно, все метался, и Роне приходилось придерживать его, чтобы не свалился с постели. Однажды, ненадолго пробудившись, он уставился на Рону слепым взглядом единственного глаза, явно не узнавая, потянулся схватить ее… Только чудом Рона не поддалась, отклонилась, потому что в следующее мгновение он попытался впиться ей в горло перевязанной рукой, сдавленно рыча. Испугаться Рона не успела: силы оставили Кера, и он свалился на постель без чувств, бледный и мокрый от пота. Она решила не говорить никому, чтобы не тревожить Гвинна больше нужного. От постели Скерриса Рона отходила только тогда, когда ее подменял Йорген или когда Кер крепко спал, опоенный какой-то дрянью со сладковатым запахом. Она внимательно наблюдала за тем, как лекарь менял повязки, училась понемногу, чтобы самой ухаживать за Скеррисом. Все-таки у Йоргена были свои заботы, он изучал хворь и присматривал и за Невиллом, который после боя ослаб и свалился с горячкой. Магия вычерпала из него все силы, а брат не мог приглядывать за ним, нес службу во дворце. Ничего опасного с Невиллом не случилось, обычное дело для начинающего чародея, как убеждал Йорген, но ему приходилось варить для мальчишки укрепляющие зелья с шиповником и чабрецом, что отнимало время. В очередной раз осмотрев раны на левой руке, Йорген задумчиво хмыкнул: — Занятно… кажется, он поправляется скорее, чем нужно. Порезам несколько дней, но я бы сказал, что по всем признакам должна быть неделя — они уже подживают. — И что это значит? — напряженно спросила Рона. — Что я могу порезать его и посмотреть, что будет, — заявил Йорген. — Не дергайся, — предупредил он, когда Рона вскочила со стула. В его руке сверкнул короткий нож. — Всего один маленький надрез. Чтобы убедиться, для науки. И дай ему немного крови. Своей наукой Йорген мог бы оправдать что угодно, но Рона смирилась. Истерзанная рука Кера выглядела неважно, хуже Йорген вряд ли мог сделать. Оставив свежий глубокий порез, он посмотрел на безмятежное лицо Скерриса, пожал плечами и продолжил перевязку. Густая зеленая мазь привычно щекотала нос. Когда Йорген ушел, Рона все еще сидела рядом, прислушиваясь к тихому дыханию Кера. Оно стало отчетливее, больше не казалось таким прерывистым, и Рона сочла это хорошим знаком. С утра Йорген нашел только несколько пробившихся перьев на бедре, запросто срезал их и заключил, что Великая кровь и правда помогает сдерживать болезнь. Радости в его голосе не было, только сосредоточенность, но у Роны просто гора с плеч свалилась. Она нашла в себе силы выдавить улыбку, оглянувшись на Скерриса: ну, мы еще поборемся! — Все равно это плохо, — сказала тогда Рона. — Ладно у Скерриса есть я и Гвинн. А все остальные больные? Какой лорд согласится отдать свою драгоценную кровь для крестьян? Скеррис, будь он и правда сыном Камрин, не согласился бы. И Рона была уверена, что таких надменных лордов и леди в Афале большинство, из тех, что никогда не видели, как больные захлебываются черной гнилью. — Это не моя забота, — отмахнулся Йорген. — Моя задача — найти лекарство, а не отнести его каждому больному в Эйриу. Ты слишком наивна. Знаешь же, что простуду легко вылечить, если пить травы и смирно лежать в постели? А представляешь, сколько людей умирает, несмотря на это, потому что у них нет нужных отваров и они не могут позволить себе отдыхать, должны работать? Подумай о себе и о Скеррисе сначала, а потом о других. Всех не спасти, — заключил Йорген. Возможно, он был прав. Сначала бы разобраться с болезнью Скерриса… Рона готова была пролить сколько угодно крови, лишь бы Скеррис быстрее очнулся, но даже это не возвращало его к жизни. Как и повелел Йорген, Рона надрезала ладонь левой руки, чтобы не мешалось потом в бою, и едва смочила губы Кера кровью. Он не проснулся, но облизнулся, жадно собирая алые капли. Рона снова увидела шилья клыков и поежилась. Если бы Скеррис сам впился ей в руку, наверняка вырвал бы шмат мяса. Она осмотрела его похудевшее лицо, острые скулы, изломы надбровных дуг. Он питался только кровью, неудивительно, что отощал, но все-таки было в этом что-то… нелюдское. И все же это был ее Скеррис. Какая разница, если он жив? С самого утра Рона не видела ни отца, ни Тристана, и это ее тоже тревожило. Они должны были навестить Блодвин и поговорить с принцессой о каком-то важном деле, но после пропали, совсем сгинули… Оставалось надеяться, не подрались снова. С них бы сталось. Поединки в Афале не были запрещены, хотя Рона еще от Тарина слышала, что многие считают это жестокой традицией: ведь кровь лилась не ради Вороньей Богини, а из-за мелких ссор между рыцарями. А уж поводов для ссоры у этих двоих было довольно. Рона вздохнула, сожалея, что не может пожаловаться Скеррису. Полог зашуршал, Рона дернулась рукой к мечу, но это оказался Гвинн. Будто отозвался на ее мысли. Выглядел он странно: как-то безумно оглянулся, уставился на спящего Скерриса. Тристан следовал за ним; оба казались помятыми, но по крайней мере целыми. Рона окликнула Гвинна, но тот словно не замечал ее, двигался дергано, как во сне. Приблизился к Скеррису, покачнулся, словно позабыл о трости. Рукой коснулся лба Кера — настойчиво, крепко. Тристан не вмешивался, благоговейно наблюдал. — Эй, вы совсем ебанулись? — не выдержала Рона, встала, чтобы оттащить обезумевшего Гвинна. Может, он пьян? Она вдохнула застоявшийся винный запах и брезгливо поморщилась. — Что вы?.. Тут она заметила пальцы отца, объятые алым сиянием. Замерла, прикусив язык. Пламя дрожало, как огоньки свечей. Рона помнила то странное тягучее чувство, которое испытала, когда Блодвин колдовала, и сейчас оно же отозвалось в костях. Даже сильнее, отчетливее. Сила их рода, сила древней крови. Она никогда прежде не думала, что увидит ее. Ничего не случилось. Мгновение, другое… — Блядь, не помогает, — пробормотал Гвинн. Он тяжело вздохнул и свалился на место Роны. Трость едва не покатилась по земле, но Тристан ее вовремя придержал. Гвинн сдавленно застонал и закрыл лицо ладонью, как будто стыдясь взглянуть на Скерриса снова. Рона робко улыбнулась: он… так хотел ему помочь? — Не знаю, на что я надеялся. Ногу-то оно не излечило, — признался Гвинн; теперь он знакомо, насмешливо улыбался, то уязвимое отчаяние стерлось так же быстро, как и проявилось. — Но, может, я еще смогу кого-нибудь сжечь. Рона осторожно приблизилась, взяла его за руку, готовая тут же отпрыгнуть в сторону, если бережное прикосновение отзовется болью и ожогами. Но магия не кусалась, она грела. Тонкие сильные пальцы — теперь они были теплыми, не как человеческая рука, а как тлеющие угли. Не обжигало, но все же можно было прочувствовать. Все это казалось каким-то сном. — Ты можешь их погасить? — спросила Рона, с испугом посмотрев на Гвинна. Подумала, что пламя может вспыхнуть, пожрать и его, и хлипкий шатер, и всех их в нем. Тристан, завороженный алым сиянием, как будто и вовсе не думал об этом, но Рона вдруг почувствовала неудержимую силу пожара, скрывавшуюся в худощавом теле ее отца. Гвинн кивнул, закрыл глаза, словно бы в задумчивости. Постепенно тепло угасло, остались лишь знакомые руки. Рона подумала, что совсем не хочет их отпускать. Сев рядом на кровать, она исподлобья уставилась на Гвинна. Изучала, искала в нем что-то. Все те же тонкие черты, ярко-алая коса, завязанная сегодня особенно небрежно. Его растерянный зеленый взгляд запросто выдавал: он и сам не знает, откуда поднялась эта магия, почему разгорелась именно сегодня. Негромким сдавленным голосом Гвинн по порядку рассказал все: и про Служителей в таверне, и про Линетту зачем-то, и про то, как колдовство откликнулось по пути сюда, будто всегда в нем горело. — Блодвин была права, век Вороньей Богини истекает, а Эйриу нужны боги, — вслух подумала Рона. — Поэтому старая магия пробуждается. У Невилла тоже. Может, и у Джанета? Так ярко горел свет. А может, сама Блодвин сумела поднять древнего дракона, потому что сила высвобождалась из жадных рук Мор’реин? Конечно, магия, тлеющая в Гвинне, была несравнима с бушующей мощью Блодвин. Это во имя принцессы лилась кровь, ради нее умирали рыцари, а она принимала эти жестокие дары. Рона прикусила губу. Ей не хотелось об этом думать; по всему выходило, что ее Блодвин ничуть не лучше Мор’реин, любившей, когда ради нее приносят ужасные жертвы. — Ты никогда прежде не колдовал? — спросила Рона, пытаясь убедиться. Она ведь многое не знала об отце. Она и о том, кем ей приходится Гвинн, узнала совсем недавно. — Нет, но я никогда и не учился. Только мечом драться. А у тебя?.. — с надеждой глянул Гвинн. — Огнем проложишь себе путь к победе. — Ничего. Не знаю… Мама не была Великой крови, может, поэтому? Не верилось, хотя она сама видела. За столько лет, что они провели вместе, ни единой искорки магии! Рона вспомнила, как Гвинн жаловался на ненастную погоду, потому что в такие сумрачные дни у него особенно ныла нога, как занимался бумагами, ворча, пытаясь выделить из их доходов денег на следующую зиму, когда нужно будет отапливать старый замок, как разбирался с проблемами селян, которые жаловались ему на все: и на неурожаи, и на сдохшую скотину, и на соседку, которая якобы приворожила мужа… Сколько таких мелких лордов было по всей Эйриу? Неужели в последние дни и они почувствовали биение магии, которая разливалась повсюду, выплескивалась, как горная речка по весне? Почему-то в этом Роне почудилась надежда. Смутная, слепая, как новорожденный щенок. Эта сила принадлежала им, их крови. И никакой не Вороньей Богине, как бы ни пытались Служители загнать их в угол и подчинить своим жестоким порядкам. — Думаю, нужно рассказать об этом Блодвин, — решила Рона. Она была единственной чародейкой, которую Рона знала. Тристан согласно кивнул, а Гвинн загадочно пробормотал: — Что ж, думаю, у нас будет повод. Оставив Гвинна со Скеррисом и наказав — всех богов ради — не разжигать больше огонь, Рона решила прогуляться. Она засиделась рядом с Кером, что даже спина ныла, а это был недобрый знак для рыцаря, который собирается выжить в следующем поединке… Кого ей назначат? Тяжелые мысли стукались в голове, как камни. Уж вряд ли Брианну: они хотят, чтобы девушка непременно победила, потому не станут стравливать их до финала. Оставались Невилл и Эньон. Один пугал пробудившейся неудержимой магией, другой — широкими плечами и сильными руками, чей удар запросто мог отправить ее в чертоги Мор’реин. А уж Воронья Богиня вряд ли будет рада ее видеть, усмехнулась Рона. Она заметила, как вышедший следом Тристан настороженно, изучающе на нее косится. Догадаться о сути такой перемены было легко: конечно, Гвинн ему рассказал! И теперь Тристан видел в ней не одного из участников Турнира, а какую-то диковинку, девчонку с мечом! Рона стиснула зубы, чтобы не рявкнуть на Тристана; она и так слишком многое себе позволяла с ним, а ведь он командир королевских рыцарей… — Прости, я вел себя неподобающе… — негромко начал Тристан. Сегодня он выглядел особенно усталым, лицо у глаз прорезали морщины, а на солнце он щурился. Рона едва не рассмеялась: — Что, неподобающе с леди? Я такой же рыцарь, как и остальные. Я так же сражалась и проходила все испытания. О том, что Йорген подсказывал ей, Рона сказать постыдилась. Но некоторые и с помощью не справились! — Ты права. Просто это… необычно для меня, — признался Тристан. — Мое мнение о тебе не изменилось. Но мне нужно обдумать это… все. И то, что Гвинн теперь чародей. — И что он не пытается отрубить вам голову, — проворчала Рона себе под нос. — Мы договорились… Я видел слишком много ненужных смертей в последнее время. И я не хочу, чтобы вы погибли. Пожав плечами, Рона ничего не сказала. Конечно, ей приятно было, что Тристан всегда выделял ее среди других рыцарей — хотя она была уверена, что его взгляд зацепился именно из-за родства с Гвинном. Среди рыцарей было множество достойных: Ивор, Гервин, Тарин… И все они были мертвы. Рона вздохнула, стараясь отогнать тревожные мысли. Она честно сражалась, она не была обманщицей, занявшей место кого-то из них, настоящих, посвященных рыцарей. Ведь так?.. — Вы, главное, осторожнее будьте, — посоветовала Рона. — Раз Служители считают, что вы виновны в подмене, они найдут способ вас подставить. Когда они принесут новый жребий, даже не пытайтесь что-то сказать. Просто… побольше почтения, им это понравится. Потом разберемся, а пока так безопаснее. — Гвинн тоже так сказал, — согласился Тристан, хотя Рона видела, как в нем что-то борется. Заботиться о взрослом рыцаре, будто он ей родич какой, этого еще не хватало. Рона сочувственно улыбнулась Тристану: ей тоже не нравилось подчиняться обезумевшим чудищам, молившимся полудохлой богине, но выбора у них пока что не было. Главное — дождаться, когда можно нанести удар. — Удачи в бою, — пожелал ей Тристан. — Я собирался во дворец, если хочешь что-то передать… — Только что буду рада встретиться в библиотеке. Хмыкнув, Тристан кивнул, показывая, что запомнил странные слова — для Роны, никогда не бывавшей в белокаменном дворце. Пока что Роне следовало проверить соперников, все-таки не чужие. Да и любопытство не позволяло ей устоять на месте. С приближением последнего боя они все стали сторониться друг друга. Эньона она видела на опустевшей тренировочной площадке. Оттуда слышался мерный стук: Эньон отрабатывал удары по чучелу, молотил его изо всех сил. Из его рта вырывались клубы белого пара. Не самая полезная тренировка. Рона не станет стоять, как эта покорная соломенная фигура, безропотно снося его крушащие атаки. Но все же, проходя мимо, она отметила силу его ударов. Брианна была у своего шатра. Полотно с гербом почти сорвал сильный ветер, так что белка на гербе казалась какой-то мятой жалкой крысой. Рона хмыкнула, присмотрелась. Брианна уже давно не пела, но много сочиняла, все записывала что-то. Были это баллады или ее тревожные мысли, Рона не знала, стеснялась спросить. Только вчера, возвращаясь от Кера в свой шатер, мельком видела, как Брианна стояла около костра и кидала в него свои рукописи. Сейчас Рону привлек странный шепот, шорох… Она молилась. Это осознание вдруг окатило Рону таким отвращением, что она отшатнулась от шатра и пошла прочь, запахнув кожаную куртку от холода. После всего, что Мор’реин сделала с ними? После того, как они умирали, чтобы кормить Богиню и продлевать ее вечную жизнь? Рона могла найти только кучу оскорблений, уж точно не достойных ни леди Великой крови, ни благородного рыцаря, а вот Брианна еще осмеливалась что-то просить у Пернатой Суки. Трус. Так ее называли с самого начала. Не могла она даже умереть достойно. Наверняка Брианна слушалась бы Служителей во всем, следила за королевой и даже убила бы ее… нет, вряд ли. Смелости не хватит. Решительно шагая прочь, Рона едва не натолкнулась на Невилла, выползшего из шатра подышать. Тот дико глянул на нее и отшатнулся. Рона почувствовала движение ветра на лице, стиснула зубы. Брианна шепотом рассказывала ей о магии, что отшвырнула Тарина. Теперь Рона чуяла ее запах, похожий на свежую землю после дождя. Дождя Рона не видела с тех пор, как прибыла в Афал. — Ты в порядке? — спросила она, несмотря на подсознательное желание выхватить меч. Растерянный Невилл мимолетно оглянулся, как будто хотел убедиться, что жалкие остатки рощи никуда не пропали. Потом его блуждающий взгляд остановился на Роне. — Я что, убил его? — прошептал он. Губы у мальчишки были бледными: от истощения после колдовства или от страха. — О, Богиня… Вряд ли у него были проблемы с памятью. Он отрицал то, что совершил, возможно, легче Невиллу было придумать, что это взбунтовавшаяся магия уничтожила Тарина. Рона вспомнила спрятанную в сундуке трубку… Но почему-то не могла злиться на Невилла, хотя знала, что он прикончил Тарина этими вот тонкими, обманчиво слабыми руками. Они все должны были сражаться и убивать. — Твоя магия?.. — спросила Рона. — Как это у тебя получилось? — Я и сам не знаю, — признался Невилл. Его глаза хлопали ресницами, такие наивные, почти детские, что Роне стало даже немного совестно за этот допрос. — Я просто почувствовал что-то внутри… что-то поднималось. Я тогда ужасно боялся, но вдруг у меня в руках появилась сила. И я просто взял ее. Я не должен был?.. Какой же я рыцарь?.. — Не худший из нас, — вздохнула Рона, вспомнив испытания в лесу, Сидмона, убитого в спину. — Мне, можно сказать, тоже повезло выжить. Невилл вновь сорвался в извиняющееся, дрожащее бормотание. И никаких подсказок, как магию пробудить… Может, нужна была опасность? Но у Гвинна огоньки зажглись, когда он с досадой тер ноющую ногу, это явно была не героическая история из баллад. Рона напомнила себе уточнить у Блодвин, как она ощутила в себе магию. Ей нужно было понять закономерность, потому что… что ж, это был ее шанс выжить. Похоже, единственный. — Как ты смог это пережить? Ну, убийство, — спросил Невилл, и Рона догадалась, что он никогда не убивал прежде. На протяжении испытаний Невилл прятался где-то за спинами других. Она вспомнила старика-некроманта с мутным, каким-то грязным взглядом, таким же отвратительным, как и его душа. Когда топор врубился ему в висок и с хрустом проломил кость, Рона обрадовалась. Это не было похоже на благородную месть, руки забрызгало серо-бурым, липким, но ей приятно было видеть, как эти мерзкие глаза потухли. Ей казалось, что она убила дикого опасного зверя. С Иллиамом было иначе. Она отчетливо видела его испуганное белое лицо, распахнутый рот. Он понял, что падает. Это было хуже всего — знать, что ты обречен, и еще несколько мгновений нестись вниз. Рона чувствовала, что падает. Прямо сейчас. Посмотрев на Невилла, она представила его мертвым. Кровь, заливающую горло. И меч в своих руках. — Это нельзя пережить, — сказала она. — Может быть, ты оставляешь часть своей души вместе с убитым. Отдаешь в жертву. Ты будешь помнить всегда, но можно научиться притворяться, что ты забыл. К ним приблизился Эньон, надоело ему колотить ни в чем не повинных чучел. Несмотря на мрачное настроение, они все-таки тянулись друг к другу, не желая оставаться в одиночестве… Или Эньон не считал двух тощих мальчишек достойными соперниками и совсем не боялся их, это тоже не стоило исключать. Рона невольно попыталась расправить плечи пошире и со стыдом отметила, что Невилл тоже выпрямился, хотя усталость гнула его к земле. Притворяться Роне было совсем не по душе. — А там что, вы не слыхали? — серьезно спросил Эньон, указав куда-то за их спины. Они обернулись. Из глубин рощи поднимались высокие дымные столбы. Рона вспомнила, что видела поутру друидов, закутанных в темные тяжелые одежды цвета старого мха. Многие из них были увешаны какими-то безделушками из дерева, бусин и перьев. Ветер донес запах… рябина! Они жгли рябину, чтобы отогнать злых духов. Рона угрюмо покачала головой: это напоминало попытки потушить пожар водой из наперстка. Но на Невилла, которому, похоже, нужна была хоть какая-то надежда, это зрелище подействовало умиротворяюще. Он даже улыбнулся. — Перед Самайном всегда жгут костры, — вспомнил он. — Это старый друидский обряд, может быть, — он понизил голос, — со времен Ушедших, но его каждый оборот проводят в Афале. Название Самайна показалось Роне знакомым, она слышала это слово среди крестьян, которые уже не отмечали день, но могли собраться и выпить вместе. Многие считали это лишь поводом. Но… Старые праздники оборота, точно… Значило это, кажется, «конец лета» на старом наречии, и раньше в это время возносили благодарности богам за щедрый урожай. Вот только Воронья Богиня не могла подарить никакого урожая, кроме боли, гнили и страданий, поэтому праздники забылись, стали не нужны. — А почему рябина? — удивился Эньон. Его лицо казалось задумчивым, будто он хотел нащупать какую-то мысль, но она сбегала от него, как скользкая рыба. — А-а, чтобы отгонять зло, — хмыкнул Невилл. Он вдруг поежился, хотя ветер улегся. — В Самайн заканчивается оборот. Приходит тьма, от которой не сбежать, и зло идет на охоту. В древности люди вырезали маски, чтобы спрятать лица и сделаться невидимыми для этого зла. — Как у Служителей? — Ага, наверное… Рона молчала, кусая губы. Все это не было случайностью, она не могла уже отвернуться и забыть. Конец оборота. Вот только… оборотом был не просто один год, один цикл урожая. Оборот — целый век, время правления богов. В прошлый оборот исчезли Ушедшие, растворились в холмах или где-то еще, в зыбком тумане времени. А кто был до них, Рона и не догадывалась. Сменяющиеся сезоны были лишь представлением о мироустройстве, которое давным-давно было вписано в их обычаи. У каждого века есть зарождение, расцвет, увядание и смерть. Самайн близился. Самая темная ночь, самая страшная. Конец богов. Осенью природа умирает — роща сгнила, гнили люди в городе, захваченные страшной болезнью. Век погибал в мучениях, и скоро все должно было решиться. Она вспомнила про затмение, о котором рассказал Гвинн, про приуроченную к нему коронацию — и почему-то готова была спорить, что случится все в конце этого месяца. В Самайн. Может быть, день после самой темной ночи и не должен настать.***
Гвинн передал ей письмо, едва не позабыл из-за всей этой магической дребедени. Блодвин что-то готовила, в этом Рона не сомневалась, тревога ныла внутри, как расстроенная лютня. Однако… затея навестить дворец по приглашению казалась ей неплохой. С каждой ночью мороз сковывал все крепче, подкрадывалась ранняя зима. Облетевшая роща была словно нарисована чернилами на серой ткани, неживая и зловещая. Загнутые ветки, казалось, могли схватить Рону за горло и удавить. Йорген сказал, что зима пришла рано, и тоже поежился, а уж если этот мрачный лекарь казался встревоженным, стоило бить тревогу. И все же Блодвин не давала им милосердный приют во дворце, чтобы спасти от тьмы и холода; она что-то замыслила, и рыцари должны были сыграть приготовленные роли. Шанс спросить о королевском пире у самой принцессы выпал Роне скоро. — Тебе не опасно уходить так часто? — спросила Рона, поджидавшая Блодвин у шатра. Та вздрогнула, что значило: Рона научилась подкрадываться и растворяться в темноте без всяких заклинаний. Она ждала, с удобством прислонившись к древней яблоне, от которой пахло той же душной гнилью, что и от Скерриса. — Ты как будто не рада меня видеть, — поджала губы Блодвин, остановившись. Во тьме Рона различала только ее лицо под капюшоном плаща. — Нет, что ты! Просто волнуюсь за тебя. В знак примирения Рона поймала ее за руку, поцеловала по-рыцарски бережно тонкое запястье. Вспомнила старый гобелен, выцветший уже, который висел в ее покоях, с воином и прекрасной дамой — слуги находили ее похожей на Рианнон. Рука Блодвин была настоящей, теплой. Такая хрупкая, с просвечивающими синими венками. Красивая. Блодвин притянула ее ближе. Целоваться под завесой иссиня-черной магии Блодвин было странно, однако ее мягкие губы искупали все тревоги. — Нам нужно идти, — сказала Рона, с неохотой отстранившись. Когда она думала о тайнах, сокрытых под землей, в ней просыпался детский азарт, который раньше гнал ее ночью в лес, ловить светляков, думая, что это потерянные души древних воинов. Деррек всегда составлял ей компанию, хотя теперь, при здравом размышлении, Рона сочла бы, что он просто присматривал за ней, чтобы она не сгинула. Он никогда не навязывался, не корчил из себя рыцаря или защитника, и Рона была ему благодарна. Теперь она была защитником Блодвин — хотя бы на эту ночь. — Что за пир? — спросила Рона, следуя за Блодвин. Та торопливо шагала сквозь застывший от холода лес, не желая тратить драгоценное время. Иней осыпался с травы под ногами Блодвин, а платье оставляло широкий загадочный след. — Ты не говорила, что хочешь устроить праздник! Ты умеешь танцевать? А-а, что я говорю. Принцессу наверняка такому научили! — А ты? — лукаво улыбнулась Блодвин. — Мужские движения знаешь? Рона озадаченно покачала головой. — Приноровлюсь, — отважно заявила она. Хотела сказать: «Скеррис научит». До боли стиснула челюсти. Аж на зубах что-то скрипнуло. Она не думала об этом, захваченная видением, где они с Блодвин танцуют вместе, как принцесса на мгновение прижимается к ней, чтобы отступить, крутануться… Непременно — в черной вихрящейся юбке, как ночь, что таилась вокруг. В большом зале древнего замка Ши’урсгарлад смеялись и танцевали, приглашенный музыкант играл на волынке. Впервые за долгое время Рона представила не мощного, широкоплечего Гаэлора, которому битва была куда привычнее танца, а тонкокостного Гвинна, обнимающего красавицу, похожую на королеву Ушедших, их легкий шаг… Она не знала, было ли это когда-то или Рона придумала праздник, на котором все счастливы. Но ей вдруг захотелось оказаться там, за длинным столом, уставленным горячими яствами, и чтобы рядом с ней сидела Блодвин. — Кажется, слауги тоже околели. Или предпочли охотиться на кого-то еще, — поделилась Рона, зябко поведя плечами. — Ты не замерзла? — Нет. Спасибо… за заботу, — улыбнулась Блодвин, как будто удивившись. Найденный ход по-прежнему был открыт, а старая библиотека встречала их молчанием. Рона смущенно отвернулась, не желая, чтобы Блодвин видела, как вспыхнули ее щеки. Миловаться с принцессой было не время, им следовало обыскать древние лабиринты Ушедших. Она снова потянула рычаг, открыв тот загадочный ход, прислушалась к скрежету. Сколько же этому месту оборотов колеса? И что за колеса крутились за стеной? Когда движение прекратилось, Рона пошла впереди, выставив перед собой меч. Невольно подумала о том, что ее убьет скорее не притаившаяся в темноте тварь, а обвалившийся от старости потолок. Размахивая клинком, Рона срезала целые полотнища паутины. Если в библиотеку заглядывала королева, то этим заросшим коридором явно не пользовались веками. Вниз, вниз, вниз… Словно что-то звало ее, подталкивая в спину. Откуда ветру взяться в древнем подземелье? Каждый шаг покалывал пальцы ног сквозь сапоги, как будто Рона шла по иглам. Ее то ли вели вперед, то ли пытались задержать, два эти желания сталкивались и бестолково спутывались. И самое мерзкое — Рона не знала, какое из них было ее собственным чувством, а не внушаемым кем-то… или чем-то. Она не знала, и сколько они шагали, потерялась во времени. Ход расширился, и дышать стало легче, но нараставшая тревога не отпустила сдавленную грудь. Рона мотнула факелом, когда ей показалось, что по стене скользнула какая-то гибкая, странная тень. Нахмурилась, почти что уловив смешок. Скрипучий голос, не похожий на Блодвин. А кроме них двоих, тут никого и не было. — Что-то не так? — спросила Блодвин, коснувшись плеча Роны. — Не знаю, — проворчала она. — Не могу отделаться от мысли, что за нами кто-то наблюдает. — Может, охранное заклинание? Я ничего не чувствую. Блодвин обычно не отмахивалась от ее тревог, и это в который раз тревожно звякнуло. Что-то было не так, и ее принцесса или не замечала притаившегося рядом, или обманывала. Рона покачала головой, пошла медленнее, хотя Блодвин чуть не наступала ей на пятки. — Я же рыцарь. Я тебя защищаю, — заметила Рона, когда Блодвин снова попыталась забежать вперед, гонимая любопытством. — Конечно, — улыбнулась Блодвин, казалось, немного снисходительно. Идти дальше Роне в глубине души не хотелось, но она не желала показаться трусом. Неприятное чувство ворочалось в груди: страх, смешанный с отвращением. Тяжелая влажность подземелья заставляла ее неуютно подергивать плечами. Хотя Рона мало что видела в сиянии факела, она была готова поспорить, что они спускаются куда-то ниже, в такие глубины, которые и представлять было страшно — путь шел слегка под откос. Единственное, что внушало ей надежду, — проход был всего один, хотя он иногда по-змеиному изгибался, а значит, они не заблудятся, возвращаясь назад. — Давай отдохнем, — сказала Рона, когда заметила, что Блодвин отстала на несколько шагов. Из гордости та ни за что не призналась бы в усталости, но благодарно кивнула. Это тоже Роне не нравилось: еще недавно Блодвин рвалась вперед, как любопытный ребенок, а теперь едва переставляла ноги и потирала голову. Прилипчивый взгляд снова облизнул спину. Скрылся быстрее, чем Рона успела обернуться. Что-то словно бы рассматривало их, оценивая. — Долбаные Ушедшие с их долбаными холмами, — проворчала Рона. Меч дрогнул, она так и не вернула его в ножны, боясь не успеть, когда нужно будет защищаться. — Афал стоит не на холмах, а в равнине, — сказала Блодвин, видно, из чувства некой исторической справедливости. — И вообще нет никаких свидетельств о том, что сидов видели в холмах. Это деревенские байки. — Ну, думаю, это название придумали люди, — предположила Рона. — У нас, на севере, так называют холмы — сидхе или ши, зависит от того, по какую сторону гор ты заедешь. Она поняла, что Блодвин внимательно смотрит на нее. Бледное красивое лицо, на которое ложились мягкие отсветы факела. Рассказывать что-то недоступное ей было необычно, как и искреннее любопытство Блодвин, жадной до новых знаний. Старый язык был Роне более родным, чем вылизанное наречие южан, и это подталкивало ее говорить дальше: — Я не знаю, что было раньше, Ушедшие… то есть сиды или эти холмы. Но их так и звали: ферши и бенши, мужчины и женщины с холмов. А еще… до того, как пришла Мор’реин, до того, как люди поверили в ее чертоги… Сидхом называли тот мир. Мир мертвых. Иногда так до сих пор говорят, но только в глубинке. — «Ши» в твоей фамилии, — вдруг сказала Блодвин. — Что оно значит? Рона молчала. Факел мерно горел. Спокойно. Сколько он уже полыхал? Рона позабыла о времени, когда ступила в провал тайного хода. — Не думала никогда. «Гадхрайл» — это гончие псы на старом наречии. Она покачала головой. Обычно родовые имена были весьма прозрачны: nathair wen, белая змея… Старая сказка вспомнилась Роне: ее предок приманил гончих псов, красных и ясноглазых. Гончих из иного мира, гончих сидов. Она почти услышала их звонкий лай, где-то там, под черепом… — Идем, надо двигаться дальше, если хотим застать рассвет, — сказала Блодвин, и почему-то ее слова показались зловещими. В таких глубинах земли не верилось, что солнце еще существует. Они шли в молчании, даже не обмениваясь взглядами, как раньше. Роне казалось, что все тело стало тяжелым, будто ей приходилось продираться сквозь какой-то заслон. Паутина вдруг кончилась, осталась только седая пыль, устилавшая все, как снег. Понимавшая больше нее в чародействе Блодвин молчала. Должно быть, устала, думала Рона, освещая факелом очередную выбоину в стене, оканчивающуюся тупиком. А Ушедшие были умелыми строителями, если их старые ходы простояли до сих пор. Рона слышала, что обвалы в горах случаются от громких криков; она не была уверена насчет подземных ходов, но и дышать старалась потише. — Впереди коридор расширяется, — прошептала Рона, когда, казалось, уже забыла все человеческие слова. Они вышли в небольшую круглую залу, наконец-то потолок не давил на головы. В стене Рона заметила вделанную подставку под факел, однако не отважилась расставаться с ним, прошла вперед, держа обнаженный меч в одной руке, а пламя — в другой. Шаги отдавались гулко. Как будто кто-то бросал камни в бездонный пересохший колодец. Рона тяжело сглотнула, голова закружилась. Перед ней был странный постамент, будто алтарь, и на нем что-то лежало… Кости? Рона медленно опустила меч, выдохнула. Всего лишь старые желтые кости, упокоившиеся здесь долгие годы назад. Череп с острыми скулами, пальцы, казавшиеся хищными когтями. Изгиб ребер. Рону поразила невероятная хрупкость и непостижимость этих древних костей. На их поверхности нигде не появилось и намека на трещину. Потому ли, что они хранились в тиши и спокойствии подземелья, будто бы вне времени, или потому что их оберегало заклинание? — Может быть… это ее? — спросила Блодвин. — Мор’реин? — Думаешь, Богиня мертва? — испугалась Рона. Несмотря на весь ее гнев, на разочарование, почему-то особенно жуткой показалась мысль, что никакой Богини и нет. Что это все темные желания Служителей, которые почитали мертвое божество и умерщвляли свою плоть. Ей нужна была Мор’реин. Чтобы посмотреть ей в глаза. — Нет, я видела ее, — размышляла Блодвин. Рона непонимающе склонила голову. — Я… встречала ее на портретах, у нас во дворце. Думаю, она была моей далекой родственницей, — натянуто усмехнулась Блодвин; что-то неприятное снова кольнуло Рону под челюсть, не позволяя улыбнуться в ответ. Она хорошо чуяла ложь. — Но, быть может, при вступлении на божественный престол нужно отказаться от человеческой оболочки? Точных описаний ритуала я не нашла, не знаю… — Было бы жаль, — хмыкнула Рона. — Мне нравится твоя оболочка. Несмотря на напряженность, Блодвин хихикнула, оценив ее неизящную похвалу. Она поколебалась, но Рона видела, как Блодвин тянет к костям, влечет неудержимо, как она нервно перебирает пальцами, стащив перчатку. — Я хочу прочитать их. Постереги меня, хорошо? — попросила Блодвин, коснувшись плеча Роны. Возможно, ей просто нравилось ее трогать. Рона склонила голову, показывая, что слушает. — Что бы ни случилось, не бойся… — А если мне покажется, что ты в опасности? Я видела, что магия делает с тобой, любовь моя. Ты лишилась чувств тогда… после дракона, — напомнила Рона. Тогда Блодвин была вся в густой кровище, истекавшей из глаз, носа и ушей, но об этом говорить, должно быть, не следовало. Как-то непочтительно. — Верь мне. В этот раз я не стану никого поднимать, я просто… загляну. Это звучало опасно. «Охуенно опасно», — услышала Рона скрипучий голос Скерриса в своей голове, невесть откуда взявшийся. Он бы точно это не одобрил и устроил бы им разнос. Но Рона, оглядевшись, поняла, что больше ничего здесь нет, и они не могли просто развернуться и уйти. Нет уж. Не после того, как спустились так далеко. — Ну ладно, — пробормотала Рона. — Но если что, я тебя разбужу. И мы побежим. Ясно? Блодвин вздохнула и поцеловала ее, будто на прощание. И вот Рона стояла, наблюдала за тем, как Блодвин, присев рядом с каменным ложем, мягко касается кости. Самыми кончиками белых пальцев. Магия откликнулась, Рона услышала ее тонкую, почти неразличимую песню. Мурашки прошлись по спине. Блодвин прикрыла глаза и словно бы заснула… Ее грудь тихо поднималась от спокойного размеренного дыхания. Сколько еще это должно было длиться? Рона в задумчивости огляделась, боясь лишний раз пошевелиться и нарушить сосредоточение принцессы. От ее шагов Блодвин не проснулась. Неспешно двигая факелом, Рона прошлась вокруг и высмотрела старый обвалившийся проход впереди, похожий на тот, откуда они вышли. Почему-то Рона готова была спорить, что они пробрались под озером, не зря она чувствовала влагу вокруг, какую-то липкость стен, а еще — неприятное притяжение, как то, что волокло ее навстречу Нимуэ. А за озером замер дворец, колдовские белые башни. Должно быть, когда-то в эту… усыпальницу можно было спуститься от дворца, но потом проход обвалился. Либо его кто-то нарочно закрыл. Покачав головой, Рона водрузила факел в старую каменную подставку, устав его держать. Одинокий островок света. Рона услышала что-то. Сначала оно напоминало шаги. Потом — скрежет. Такой, будто ножом скоблишь по костям. Или по камню. Рона замерла, напряженно вслушиваясь. Пламени факела не хватало, чтобы разогнать густую чернильную тьму. Что-то там было. Оно двигалось рядом, оно медленно ступало, словно само побаивалось рыцаря с мечом. Рона усмехнулась, показала зубы, чтобы припугнуть. В висках было больно. За глазами — тоже. Как будто что-то сдавливало череп. Долбаные Ушедшие с их долбаными холмами, повторила Рона про себя, точно молитву. Нет, это был не просто холм. Это был курган. Только в нем не было золота, как рассказывал Гвинн. В нем с королевой схоронили что-то… кого-то… Рона чуяла запах. Знакомый, чуть железный. Здесь не могло быть свежей кипучей крови, только что пролитой жертвы, и все же она поняла, что это был за скрежет. Нож заточили, чтобы он легче резал глотки, как масло. Королеву похоронили здесь с жертвами. Теперь их духи сцепились в ноющий комок злобы. Рона видела их очертания, колышущиеся во мраке, похожие на огромного слизня. Как будто комья глины, нерешительно волнующиеся. Из гущи мрака вырывалась то рука, загребающая воздух, то искаженное лицо с раззявленным в немом крике ртом. Магия звенела в воздухе, как натянутая тетива. Как и слаугов, этих духов приманивало сильное колдовство Блодвин. Оно поползло по полу, как пленник без рук. Тяжелое тело, припадающее к земле. — Блодвин? — позвала Рона, но та не откликнулась. Меч блестел в руке, как обломок звезды. Рона не сомневалась, она должна была защитить Блодвин. Для этого она здесь. На Турнире, в Афале. Для этого она, может быть, и родилась. Рона кинулась вперед, увернулась от медленного замаха тени… Вот только сверкнувший меч пролетел сквозь дымную фигуру, не причинив вреда. Темнота сомкнулась обратно. Тварь взвизгнула — это похоже было на вой ветра. Лязг, грохот… Камни падали! Рона испуганно обернулась к спасительному выходу, но все было спокойно. А вот тень взметнулась и толкнула ее на пол. Меч звякнул, отлетев. Рона попыталась подняться, но что-то придавливало ее к земле. Дробило ребра обвалом, не вздохнуть. Ш-ширк-ширк — рядом точили нож. Она вспомнила вспышкой: да, так их удерживал жрец в деревянной маске ворона, худой, весь в черном. Откуда в нем было столько силы? Лезвие сверкнуло в тусклом свете факелов. Грохот барабанов заглушал мысли. Удар, еще удар. Мерный рев старой песни, слов не различить. Это были не ее воспоминания! Рона попыталась вскочить, спихнуть с себя тяжелую тварь, но черная жижа лезла в лицо, дымом заполняла легкие, не позволяя вздохнуть. Даже закричать. Скребя пальцами по полу, Рона хотела нащупать меч. Слишком далеко. Что-то липкое, теплое… Наверняка сорвала ноготь. Боль в руке едва пробилась к ней в голову сквозь черный туман. В отчаянии Рона мотнула этой рукой, как если б по уху пыталась заехать. Попала куда-то. Туман, зыбкий, мягкий, провалился, но тяжесть вдруг спала, и Рона вырвалась, по-песьи жадно дыша спертым воздухом подземелья. Схватилась за поднятый меч. Огонь, неудержимый огонь, раздирающий плоть. Пламя, горящее у Гвинна на кончиках пальцев. Ей нужна была сила, нужен был огонь! Чтобы загореться ярче, чтобы защитить Блодвин. Но никакой магии не было, ничего не поднималось, как говорил Невилл, в груди сделалось глухо, холодно, как в самой темной пещере. Рона отскочила, приняв тяжелый удар призрака на меч. Вскрикнула, когда когти твари задели ее по плечу. Кровь закапала на пол. Кровь лилась широкой рекой из перерезанных глоток жертв. Отступая, Рона понимала, что рано или поздно натолкнется на каменное ложе мертвой королевы, на Блодвин… Вдруг что-то двинулось, факел заволновался. Темнота в углах ожила, задергалась. Иначе, чем медленный злобный дух, ползущий на Рону; в этой тьме была резкость, похожая на выпад меча. Рона расставила ноги, как Скеррис учил, решив, что никто не заставит ее отступить, но чернильная тьма вдруг накинулась на скопище духов. Она не знала жалости, рвала и кусала, как призрачный пес. На мгновение Роне показалось, что это Корак явился на помощь, но… откуда бы ему знать, где их искать? Рона не запалила зачарованное перо, даже не взяла его с собой! Прижавшись к холодному алтарю, она смотрела, как густая ожившая тьма прорезает обитавшего тут духа. Словно острейший клинок, прошедший сквозь легкую ткань… Полосами рассеченные слипшиеся призраки поблекли, стали медленно растворяться. Пока не истаяли, оставив только удушливый запах пыли. Все стихло, оставив Рону в тишине. Никакого больше ножа. Ни барабанов, ни шагов. Тьма собралась вместе. Было это похоже на то, когда вода капает сверху, только… наоборот. Завороженная, Рона наблюдала, как она собирается в тонкую черную фигуру. Та повернулась медленно, вальяжно. Посмотрела на Рону, перепуганную, но еще сжимающую меч. Смутно знакомый визгливый смешок въелся в уши. Возле нее стоял один из Ушедших: высокий, бледный, остроухий, с колдовскими глазами, в хороводе зрачков которых Рона сразу же потерялась.