Под смогом и дымом

Азриэль мерял шагами коридор уже, казалось, целую вечность. Мальчик отчаянно перебирал пальцами складки воротничка своей блузы, пытаясь унять стремительно нарастающую панику. Он, оказывается, все это время был знаком с Сансом. И тот его помнил! хотя и сказал, что узнал не сразу, легче от этого не становилось. Позор! Вселенский позор! То есть Азриэль все это время пытался познакомиться с тем, кого знал? Ужас. Теперь Санс наверняка считает, что Азриэль не запоминает никого, с кем общался, и никогда не захочет с ним даже разговаривать, и это будет правильно, потому что это действительно так и вообще поделом ему, и он так никогда не найдет друзей, и... Скрипнула, открываясь, дверь, и мама, аккуратно придерживая подол платья одной рукой, вышла в коридор. Азриэль застыл, осознав, что крепко вцепился пальцами в волосы, пытаясь их выдрать, и оставил свои несчастные кудри в покое. Мама выглядела усталой, хотя в последнее время все взрослые были какими-то... нервными. Хотя Азриэль и не заметил, что она была такой вымотанной, когда только вошла в комнату. -- Он спит, -- мама тепло улыбнулась, мягко встрепав волосы сына и превратив кудряшки в настоящее гнездо, -- Думаю, вы двое отлично поладите, -- она медленно двинулась по коридору в сторону лестницы на первый этаж, и Азриэль послушно посеменил вслед за ней, -- Санс славный мальчик, и я уверена, что у вас много общего, -- Ториэль обернулась, заговорщицки улыбнувшись, и Азриэль нервно облизнул губы, пытаясь понять, на что мама намекала, -- Даже слишком много... -- на выдохе пробормотала она, вновь повернувшись в сторону лестницы, -- Ты мог бы столько ему рассказать про ботанику! -- судя по интонации, женщина снова оживилась, -- А он мог бы помочь тебе с математикой, что думаешь? Азриэль сглотнул, вслед за матерью ступая на скрипучие ступеньки. Идея казалась неплохой, однако как только он начал о ней думать... а что, если Сансу не интересна ботаника? А что, если Азриэль покажет себя дураком во время занятий по математике? Ну конечно, все так и будет! Иначе и не может быть! Так, ладно, не давай тревожности захватить свои мысли, не давай тревожности захватить свои мысли, не давай тревожности... -- Было бы здорово, -- почти силой вытащив себя из собственных мыслей, Азриэль догнал Ториэль, за которой шел до этого с дистанцией примерно в шаг, и попытался заглянуть ей в глаза. -- Аззи! -- раздался со стороны зала оглушительный визг, и на Азриэля на огромной скорости обрушился черноволосый ураган. Мальчик рефлекторно сделал шаг назад и вцепился в перила, изо всех сил стараясь удержать равновесие. Спустя секунду в голове щелкнуло, и в невероятно подвижном набросившемся на него "чем-то" Азриэль опознал сестру. Не зная, что сказать в такой ситуации, он (с трудом подавив желание закричать, не зная, как еще выразить нахлынувший на него коктейль из эмоций) ответил на объятие -- Чара к тому моменту уже вцепилась в брата мертвой хваткой -- и аккуратно похлопал сестру по спине. Ближайшие полчаса они вчетвером провели в гостиной, вцепившись друг в друга. Казалось, этот дом впервые за долгие годы наполнило отчетливое ощущение правильности. Фриск отложила карандаш. Она уже десятый раз пыталась нарисовать хоть кого-то, но все черты новых знакомых сливались в одно и она уже не могла понять, кого рисовала. Да, у Джуди были классные косички, но Фриск хотела изобразить еще и бороду Азгора, и тот красивый прямой нос у одного из парней, что помогал им добраться сюда... не получалось ровным счетом ничего. Наверное, у нее не было вдохновения. Девочка отложила блокнот на стол, потянулась и медленно приблизилась к двери. Можно ли ей выходить? Фриск понимала, что не была здесь пленницей, однако ей казалось, что и гостьей она не являлась. Скорее, беженцем, и здесь ей дали укрытие. Фриск не знала, в чем заключалась угроза, от которой их здесь укрыли, но догадывалась, что она была и была серьезной, потому что все взрослые вокруг были напряженными и суетились. Ей чего-то недоговаривают, но это нормально: они же взрослые. Теперь, правда, и дети стали скрывать всякое -- историю семьи Чары Фриск узнала только сейчас, а Санс сам по себе был одним сплошным "недоговариванием". В коридоре безопасно. В другой комнате безопасно. Если Фриск сейчас выйдет, то ничего плохого не случится. Девочка сомкнула пальцы на дверной ручке и открыла дверь. Она все никак не могла привыкнуть к странной атмосфере этого места: дом будто был живым, постоянно двигающимся и изменяющимся, он даже как будто дышал. Это было не плохо, просто странно и непривычно. Фриск никогда не думала в таком ключе о приюте или о тех старинных домах и музеях, куда их водили на экскурсии. Пожалуй, самое близкое к этому ощущение она испытывала, находясь в церкви. Дело было даже не в больших окнах и струящимся сквозь них призрачном свете, не в мерцании свечей, даже не в архитектуре. Может быть, это ощущения создавали люди, но одно Фриск всегда знала точно: церковь Ангела, находившаяся на территории приюта, которую они посещали каждое воскресенье, была живой. Фриск пыталась объяснить это другим детям, но никто ее не слушал, кроме Чары, которой и деваться-то было некуда, они же спали в одной комнате. Правда, Чара сказала, что ничего подобного не испытывает и вообще, все это глупости. Фриск не знала, верила ли она в то, о чем говорили священники, но в живое здание почему-то верила до сих пор. Она даже имя ей придумала -- Дорофея, то есть "дар Божий". Как бы она назвала этот дом? Фриск еще не решила. Ей даже казалось, что у него уже есть имя, так что называть повторно против воли хозяев было бы грубостью. Девочка оглядела коридор, думая, в какую сторону лучше пойти, однако ее взгляд зацепился за картину, висящую в темном тупике. Большая, в золотой раме, и в таком темном углу эта единственная картина на весь коридор привлекала внимание. Фриск взяла стоящий на комоде канделябр и двинулась в сторону картины, поднесла свечи к полотну -- и это оказался семейный портрет. С полотна на нее смотрели четверо, двое взрослых и двое маленьких детей. В мужчине Фриск тут же безошибочно угадала Азгора -- он выглядел степенным и даже серьезным, но при этом тепло улыбался сидящей у него на коленях маленькой девочке в пышном белом платье, которой на вид было не больше четырех лет. Вглядевшись в лицо малютке повнимательней, Фриск опознала в ней Чару -- ну да, она очень изменилась, но многое осталось таким же: черные волосы всегда были очень послушными, красные глаза всегда смотрели пристально и порой даже зловеще, носик был все таким же аккуратным и вздернутым, а щеки, несмотря на общую аристократическую бледность, покрыты румянцем. Маленькая Чара была такой же симпатичной как и сейчас и даже напоминала фарфоровую куколку. Рядом с Азгором, положив ему голову на плечо, сидела очень красивая молодая женщина, ее длинные белоснежные слегка вьющиеся волосы были изящно заколоты на затылке, образуя замысловатую прическу, темно-синие глаза смотрели с умилением прямо на художника или, позднее, на зрителя, а на ее руках сидел маленький мальчик, как две капли воды похожий на Азгора, но с такими же белоснежными волосами, как и у той женщины. Мальчик казался даже младше Чары, ему было, наверное, около двух или трех лет. Значит, вот она какая, семья Чары. Храбрый Герой, его Прекрасная Дама и их маленький Принц. Эти люди на портрете казались очень милыми, и Фриск, уже встретившая Азгора, могла уверенно сказать, что так оно и было, однако странное, непривычное чувство беспокойства и даже неприязни не оставляло девочку, пока она внимательно всматривалась в глаза людей на портрете. Это было хуже, чем зависть -- это была ревность, та ревность, которую испытывают родственники или друзья, понимающие, что не являются для кого-то самым близким человеком. Фриск осторожно прикоснулась к маленькой нарисованной ручке мальчика. Интересно, как его зовут? Сейчас он уже должен быть примерно ее ровесником. Фриск одновременно и хотела, и боялась с ним познакомиться. Разумеется, Чара будет проводить с ним время. Возможно, куда больше времени, чем с Фриск, но ведь этот мальчишка был ее братом -- наверняка это совершенно по-другому ощущается. Иметь братьев и сестер было непозволительной роскошью для всех, кого Фриск знала до этого. В конце концов, большинство приютских детей были единственными наследниками какого-нибудь рода, от которого кроме них никого не оставалось. Было, правда, несколько ребят, которые попали в приют вместе. Например, близняшки Эбигейл и Аннабель Шнайдер, семья которых владела несколькими салонами ателье элитной одежды. Их родители погибли, утонув во время прогулки на лодке (ходили слухи, что это было убийство), а родственники не смогли воспитать девочек -- во всяком случае, они так сказали, и отдали их "профессионалам". Было еще двое, Каломира и Евлампий Конте, с юго-запада, правда, Каломире было уже шестнадцать лет, а Евлампию всего восемь. Их отец принадлежал к древнему богатому роду, но никто не знал, чем он занимался или почему отправил детей в приют. Сами ребята говорили, что это было сделано "в целях воспитания настоящих аристократов" (никто не знал, что конкретно это означало). Фриск же всегда была только с Чарой -- ей казалось, что они и были в каком-то смысле сестрами... видимо, так думала она одна. Черт, столько всего произошло за эти дни. У Фриск просто раскалывалась голова. Наверное, ей лучше просто дождаться, когда все это хоть как-то объяснят. Альфис отряхнула ручку над чернильницей и отложила ее в сторону. Девушка вздохнула, пытаясь утрясти все мысли в голове. Последний месяц был ужасно напряженным и доктору Шрайбер срочно требовался отпуск. Альфис Шрайбер всегда считалась "одаренной" или талантливой, для мага даже слишком талантливой. Родился с "ошейником" -- про хорошую репутацию можно забыть, в Университеты Большой Тройки уж точно не возьмут, поступай как знаешь и куда знаешь. А уж если ты девушка... Альфис, сейчас, глядя на весь свой жизненный путь с высоты прожитых лет, понимала, насколько ей повезло: безусловно, она на отлично сдала все проходные экзамены на вступление в Университет имени Гиппократа на факультет хирургии, однако сколько было магов, лучше ее, умнее ее, способней ее, которым один только красный кожаный ошейник да факт рождения не в той семье закрывали дорогу в будущее? Удивительное стечение совпадений -- ей удалось поступить, и она вцепилась в этот шанс зубами, работала сутки напролет ради того, чтобы быть лучшей, не спала сутками, зубрила, зубрила и зубрила, занимаясь постоянно. Она думала, что станет врачом -- для ее семьи это было бы прекрасным шансом вырваться из нищеты и Альфис была бы спокойна за свое будущее, став врачом в их маленьком городке на юге страны, но в какой-то момент поняла, что ее притягивала не только и не столько медицина как возможность помогать людям: она хотела изучать то, как работает жизнь. Ее притягивала биология. Однажды в их университете прошла необязательная лекция, которую читал прогрессивный молодой ученый, доктор Оскар Зиттенвидриг, она была посвящена отличиям между магами и людьми, лишенными этих способностей. Альфис, кажется, впервые в жизни влюбилась -- и даже не в человека, а в его идеи. Подошла после лекции к Оскару, задала несколько вопросов, показала интерес, завязалось общение, он стал ее научным руководителем... и вот она здесь, с мешками под глазами такого размера, что в них можно собирать урожай. Альфис Шрайбер. Доктор Альфис Шрайбер. Альфис еще раз пролистала свои сегодняшние записи и убрала их в сумку, проверила, все ли в порядке еще раз, и погасила свет в кабинете. Сейчас она вместе с группой других молодых перспективных ученых работала над одним чертовски интересным проектом. Альфис чувствовала себя частью чего-то большого, чего-то, что могло стать делом всей ее жизни. Пока что она занималась теоретической частью, поднимала архивы, проводила опросы и составляла схемы, однако однажды надеялась попасть туда, на нижние этажи лаборатории, где проводились практические исследования -- она догадывалась, что эти эксперименты могли быть неэтичны, но, черт возьми, оно того стоило. Они изучали происхождение магии и возможности контроля над ней. Можно ли отследить, откуда она взялась? Контролировать ее? Можно ли избавить их всех от этого проклятия? Ведь если не будет магии, думала Альфис, не будет и ошейников, и ненависти, и косых взглядов. Решение этой глобальной проблемы было достойной целью, которая оправдывала средства. Даже если кто-то пострадает. Даже если кто-то погибнет. Альфис понимала, что это звучало ужасно, но до тех пор, пока она могла придвинуть мир без магии чуть ближе, она готова была смириться с чем угодно. ...кроме того, ей хорошо платили. Альфис не знала, что делали бы ее родные без этого. Родители были уже слишком стары, чтобы позаботиться о себе самостоятельно, они уже начали "сдавать", и Альфис понятия не имела, что будет с ее младшими сестрами после смерти родителей. Энни и Лия, младшие сестры Альфис, были еще слишком юны и легкомысленны, они не смогли бы прожить сами, и Альфис понимала, что если они не выйдут вскорости замуж, то им придется точно так же пробиваться по жизни, как и их старшей сестре. Альфис просто хотела сделать их жизнь чуточку проще, уже если они должны будут повторить ее судьбу гения из трущоб. Все, что она делала, имело причину. Все, что она делала, имело смысл. Все, что она делала, было оправданно. ...во всяком случае, ей хотелось в это верить.