Под смогом и дымом

Ториэль еще раз поправила фарфоровую чашку с узором из голубых цветов, чтобы она стояла на блюдце под "правильным" углом, и кивнула мужу. -- Я пойду позову детей, -- ободряюще улыбнулась она, и Азгор рассеянно кивнул: кажется, он был полностью погружен в свои мысли. Женщина вздохнула и направилась в сторону лестницы. Из комнаты, где сидели дети, доносились громкие голоса: кажется, они перекрикивались, но не ссорились. Ториэль давно не слышала в этом доме ничего подобного. -- Одиннадцать на двадцать шесть! -- Двести восемьдесят шесть. -- Минус тридцать четыре! -- Двести пятьдесят два. -- Разделить на четыре! -- Шестьдесят... -- голос на секунду затих, словно отвечавший сомневался, -- три. На пару секунд голоса стихли, послышалось шуршание, но тут же послышалось недовольное: -- Азриэль, давай! У тебя же листок перед глазами! Быстрее! -- Я не успеваю... повтори, на четыре? -- Да, да! На четыре! -- Сейчас... -- послышалось бормотание: Азриэль всегда шептал под нос, когда считал, -- ...Верно! Решив больше не тянуть, женщина едва слышно дважды постучалась и приоткрыла дверь, моментально приковав к себе взгляды детей. Азриэль сидел за столом, только что оторвавшись от высчитывания последнего примера, Чара заглядывала ему через плечо -- кажется, это ее голос объявлял все новые примеры, малютка Фриск болтала ногами, сидя на краешке кровати, Санс -- точно, это его голос все это время отвечал Чаре -- снова затравленно смотрел на взрослого из угла. Кажется, здесь было довольно весело. -- Мам! -- воскликнула Чара, пальцем указывая на Санса, отчего тот поежился, -- Он считает в уме быстрее, чем Азриэль на бумаге! Ториэль кивнула, только сейчас обратив внимание на то, как пристально на нее смотрела Фриск. Девочка, казалось, пыталась запомнить каждую черту ее лица наизусть. Ах да, точно, они же виделись впервые. -- Приятно познакомиться, Фриск, -- женщина мягко улыбнулась девочке, которая кивнула в ответ, -- Меня зовут Ториэль, я хозяйка этого дома и... -- Я знаю, -- перебила ее малютка, -- Видела Вас на портрете, -- она рассеянно улыбнулась в ответ, -- В жизни Вы более красивая. -- Оу, -- Ториэль не ожидала такого внезапного комплимента, -- Спасибо, -- в комнате повисла неловкая тишина, и через минуту Ториэль хлопнула в ладоши, снова привлекая к себе всеобщее внимание: -- Дети, кто-нибудь хочет спуститься в гостиную на чай с печеньем? -- Чара тут же вскочила с места и, схватив брата за руку, вытащила его из комнаты. Фриск сделала несколько неуверенных шагов в сторону коридора, но остановилась, смущенно смяв подол своего сарафана, Санс остался в постели, даже не предприняв попытки встать. Пожалуй, это было разумно: Ториэль не была уверена, что он смог бы дойти хотя бы до лестницы, не говоря уже о спуске. -- Что ж, -- женщина ободряюще улыбнулась, поочередно пытаясь заглянуть в глаза явно смущенной девочке и мальчишке, пялившемся в стену. -- Идите, -- Санс вздернул голову и улыбнулся -- неестественно широко и счастливо для кого-то, кто буквально минуту назад отчаянно пытался спрятаться от всего мира, подумала позже Ториэль, -- Это ведь важно для вашей семьи, так? ПЛАМЕНный прием для блудной дочери, -- женщина с трудом сдержала смешок от этого неуклюжего каламбура и кивнула, после переведя взгляд на Фриск. Девочка, и до того казавшаяся застенчивой и тихой, сейчас, похоже, окончательно передумала выходить из комнаты. -- Фриск, -- заговорила Ториэль, и малышка повернулась в ее сторону, продолжая мять свою юбку, -- Ты хочешь пойти или остаться? -- Я, эм... -- она посмотрела сначала на дверь, потом на Ториэль, а в итоге остановилась взглядом на Сансе, -- Я, наверное, тоже не буду мешать... да. Я останусь в комнате, можно? -- Конечно можно, если это действительно то, чего ты хочешь, -- медленно проговорила женщина, следя за тем, чтобы каждое ее слово дошло до ребенка. Зажатое, даже немного испуганное поведение девочки начинало ее тревожить. Ториэль сделала несколько шагов в сторону Фриск, заметив, как оба ребенка синхронно вздрогнули от этого действия: Фриск заломила руки и густо покраснела, опустив взгляд в пол, а Санс слегка приподнялся, видимо, пытаясь встать, словно собирался защищать девочку. Ториэль не понимала, почему ее так боятся эти дети -- она ни разу не сталкивалась с подобным отношением и не знала, как реагировать. Женщина замерла, подняв руки в примирительном жесте, и дождалась ответной реакции: Санс медленно опустился на подушку, впрочем, не сводя с взрослого глаз, Фриск отпустила подол, но отчаянно вцепилась в свои косички, пряча лицо. Кажется, она покраснела. Ториэль вздохнула, чувствуя непонятное облегчение: девочка не боялась ее, она скорее просто... стеснялась? И была жутко смущена. -- Чувствуешь себя не в своей тарелке? -- женщина улыбнулась, наклонившись к девочке, и та кивнула, густо залившись краской. Ториэль жестом пригласила Фриск выйти из комнаты и поддержала для нее дверь, оставив мальчишку одного. -- Ты точно не хочешь ничего мне рассказать, милая? -- Ториэль пришлось чуть присесть, чтобы ее лицо находилось на одном уровне с Фриск. Девочка, похоже, все еще была жутко смущена, однако уже не так сильно боялась каждого своего действия. -- Нет, это просто... -- она отцепилась от своих косичек и обвела рукой коридор, -- Слишком много всего за пару дней? Моя голова вот-вот взорвется, -- малышка пожала плечами, кажется, она не врала, -- Кажется, мне, ум... мне просто нужно немного времени, чтобы все осознать. Слишком... быстро, вроде как. -- Я понимаю, -- женщина кивнула, отнесясь к ситуации со всей серьезностью. Она не часто встречала детей, так хорошо понимавших свои чувства, отчего казалось, будто она общается с маленьким взрослым. Странное, но в чем-то приятное ощущение: Фриск не нужно было ничего объяснять, она сама понимала свои эмоции и могла рассказать о них, что было довольно удобно. -- Я, эм... -- Фриск опять потянула себя за косичку, но тут же отпустила, -- Можно я пойду в свою комнату? -- Да, конечно, -- Ториэль улыбнулась, -- Хочешь, я принесу тебе поесть? -- Н-нет, спасибо... -- девочка улыбнулась, снова краснея, -- спасибо Вам. Она вспыхнула и, спрятав лицо в ладошках, убежала вдаль по коридору -- Ториэль только услышала, как через секунду хлопнула дверь. Забавно было видеть ребенка, так хорошо осознающего свои эмоции, но еще совершенно не умеющего их контролировать. В дверь постучали. Не то что бы это было каким-то необычным действием, просто сейчас скорее... неожиданным. Виндингс остановился и прислушался, пытаясь понять, не мог ли стук просто послышаться ему. Звук повторился -- нет, не послышалось. Кто в такое время? Вероятно, опять соседи -- их младшая дочь часто страдала от зубных болей, так что, наверное, им просто нужна небольшая порция обезболивающего и возможно осмотр, ничего необычного... На пороге стоял Зиттенвидриг. На его лице сияла добродушная улыбка, руки были сложены домиком, и все это казалось настолько нереальным, что на секунду Виндингс поверил, что это просто дурной сон. -- Что... -- тихо произнес он, даже не пытаясь задать вопрос и просто надеясь, что это странное видение развеется. -- Добрый день, старый друг! -- Оскар улыбнулся еще шире и, схватив ладонь Гастера, затряс ее в рукопожатии, -- Ну же, не будь букой -- невежливо оставлять гостя на пороге! -- словно под странным гипнозом, Виндингс отступил обратно в дом и отошел чуть в сторону, освобождая проход. Зиттенвидриг радостно кивнул, замер на пороге, старательно вытирая ноги о ковер, и вошел в комнату. -- Славно, очень славно! -- словно самому себе сказал он, осматривая гостиную, -- У тебя очень милый дом, дорогой коллега... -- он с каким-то неестественным интересом уставился в окно, после чего вновь повернулся к Виндингсу: -- Так и будешь стоять и быть плохим хозяином или устроишь гостю небольшую экскурсию по твоей квартире? Виндингс медленно кивнул, все еще не понимая, для чего весь этот маскарад, что нужно Оскару в его, черт возьми, доме. -- Мой кабинет, -- тихо и бесчувственно, удивляясь собственному спокойствию, произнес Виндингс, указывая на дверной проход в свою святыню. Оскар благодарно кивнул, вошел и осмотрелся. -- Миленько! -- заключил он, заглянул под стол и снова перевел взгляд на хозяина, -- У тебя очень приятный цвет обоев. На самом деле, -- он наклонился над рабочим столом, рассматривая черновики, и Виндингс мог только тихо возрадоваться, что сжег письмо Азгора буквально несколько минут назад, -- я хотел бы поговорить с тобой. -- Да? -- Гастер старался звучать спокойным и заинтересованным, но голос пропал, так что эти слова он произнес неестественным, высоким голосом. -- Да, мой дорогой друг, -- Оскар тепло улыбнулся, и Виндингса затошнило от того, насколько искренней добротой светились его глаза, -- Видишь ли, у меня для тебя интересные новости, -- сообщил он, похлопав Гастера по плечу и вышел из комнаты, -- Мои поздравления, старый друг, -- он остановился у двери детской и повернулся, заглянув Виндингсу в глаза, -- Он убежал. Повисла тишина. Гастер сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, укладывая информацию у себя в голове, пока не сложилась окончательная красивая картинка. Его ребенок действительно у Дриммуров, действительно сбежал и Оскар действительно не знает, куда. Потрясающе. -- Не выглядишь таким уж удивленным, -- заметил Зиттенвидриг с улыбкой, -- Впрочем, он ведь явно не у тебя дома. Это было бы слишком глупо, верно? Ни в гостиной, ни в кабинете... -- Виндингс едва сдержал безумную улыбку, когда понял, зачем Оскар заглядывал под стол в его кабинете. Все это переходило грань абсурда. -- Я и не знал, что он... -- заговорил было Виндингс, но тут же тонкий палец в белой перчатке и прижался к его губам и Оскар тихо зашипел, призывая к молчанию. -- Я все и сам вижу, коллега, -- он повернулся в сторону детской, и Гастер с трудом сдержал внезапный порыв оттащить его подальше от двери, -- Не стоит так волноваться, я всего лишь пришел за услугой, которую ты мне задолжал, -- он повернулся к Виндингсу лицом, и на секунду в его глазах мелькнул адский огонь, -- Вот моя дружеская просьба... -- Оскар сделал шаг в сторону Виндингса, и тот едва не отшатнулся, когда Зиттенвидриг положил руку ему на плечо, -- ...помоги мне найти его или хотя бы не мешай. Хорошо? -- он широко улыбнулся, и Виндингс кивнул. -- Дружище, я знаю, когда люди лгут, -- все также весело улыбаясь, произнес Оскар, -- так что не пытайся обмануть меня. Друзья так не поступают. Какое-то время они провели в молчании. Оскар улыбался и буравил взглядом дверь детской комнаты, пока Виндингс пялился в стену, надеясь, что непрошеный гость сам вскоре уйдет. -- Детская опустела, -- неожиданно заговорил Оскар, положив руку на ручку двери. Виндингс поборол желание оттолкнуть его, -- Папирусу ни к чему такая большая комната, ему будет одиноко, -- он покачал головой и вздохнул. Гастер ужасался тому, насколько искренней была каждая его эмоция. Зиттенвидриг чуть нажал на ручку и открыл дверь. Папирус, сидевший на полу среди мягких игрушек (кажется, у них было чаепитие) мгновенно повернулся в их сторону, вскочил и подбежал ближе. -- Папа! Папа, мистер Мышь приглашает тебя на бисквит! -- заявил он, указав на одну из плюшевых игрушек, но тут же его внимание переключилось на Оскара, -- Здравствуйте, красивый сэр! -- мужчина неподдельно ласково улыбнулся и кивнул, -- Мне нравится Ваш галстук-бабочка, -- сообщил Папирус и снова повернулся к отцу, -- Кто это? Твой друг? -- Эм, да, -- Виндингс смутился, не зная, что еще сказать. Кажется, Папируса устроил и этот ответ. -- А ты славный мальчик, Папирус, -- Зиттенвидриг опустил руку Папирусу на макушку и потрепал рыжие кудряшки. Мальчик широко улыбнулся, радуясь похвале, -- Твой брат много рассказывал мне о тебе. Виндингса затошнило. В глазах Папируса как будто зажглись все звезды галактики. -- Правда?! Вы знаете брата? А что он рассказывал? А откуда Вы его знаете? Вы учитель в его новой школе? -- затараторил ребенок, и Оскар перевел насмешливый взгляд на Виндингса. "Новая школа? Так вот что ты ему сказал?" -- Да, я его учитель, -- Оскар кивнул. Решил подыграть? Как благородно с его стороны. -- А вы какой учитель? -- Папирус вытянулся стрункой, пытаясь заглянуть взрослому в глаза. -- Я преподаю биологию, -- Зиттенвидриг, похоже, наслаждался своей ролью. -- Фу! -- Папирус смешно сморщил носик, -- Она скучная! -- Правда? А что насчет математики? -- Оскар наклонился, чтобы быть на одном уровне с собеседником. -- Брату она нравится, -- малыш пожал плечами, раскачиваясь с пятки на носок, -- но по-моему, она слишком сложная, -- он на время замолчал, но тут же оживился: -- А что он обо мне рассказывал? -- Что ты сильный, отважный и самый добрый на свете, -- Оскар снова потрепал Папируса по волосам. Лицо мальчика выражало чистейший восторг. -- Здорово! -- взвизгнул он и обнял Зиттенвидрига. Гастер чувствовал сотню эмоций одновременно и не знал, какая из них была хуже. Кажется, Оскар не собирался уходить из комнаты, а видеть его так близко к своему ребенку было почти физически больно. -- Папирус, -- Виндингс привлек к себе внимание ребенка, -- Может, лучше поиграешь в чаепитие на кухне? Там есть настоящие чашки, -- мальчик кивнул и, подобрав несколько игрушек, вылетел из комнаты. Сейчас Гастер был готов пожертвовать несколькими чашками, если это позволит держать Зиттенвидрига подальше от Папируса. Оскар усмехнулся и подошел к письменному столу на стороне Санса. -- Занятно, -- он оглядел комнату, задержав взгляд на двух детских кроватках, -- Я был единственным ребенком, так что никогда не делил комнату, -- он осмотрел половину Папируса и улыбнулся, бросив взгляд на ящик с игрушками, после чего вновь повернулся к столу и наклонился, взяв одну из лежащих на нем тетрадок. За последние месяцы она успела покрыться пылью, которую Виндингсу просто не доставало духу стереть. Дети сами убирались в своей комнате, и вытереть пыль здесь значило признать, что Санс сюда уже не вернется. -- Это его? -- спросил Оскар, повернувшись к Виндингсу с тетрадью в руках. Санс постоянно вел записи, кажется, начиная лет с шести: сначала пытался подражать отцу и тренироваться в письме, пока еще только учился читать, а потом это стало скорее привычкой. Его стол был завален не только книгами и тетрадями, связанными с учебой, но и такими блокнотами для мыслей, идей и порой довольно неплохих набросков механизмов. Он не вел дневник, считая свои чувства недостаточно интересными для фиксации на бумаге, но все "интересные" и важные наблюдения записывал. Виндингс считал это очаровательным. -- Да, -- тихо произнес он, и Зиттенвидриг удовлетворенно хмыкнул, пролистав несколько страниц. Санс никогда не давал читать свои заметки, только пару раз показав отцу чертежи, так что это было прямым оскорблением, и Виндингс хотел было сказать об этом, но почувствовал, как омерзительный липкий страх сковал все его тело и заткнул рот. Пусть читает. Лишь бы не трогал тебя и Папируса. -- Хороший почерк, -- заметил Оскар, -- и довольно интересные наблюдения для ребенка. Ты знаешь, что он пытался изучать природу магии? Тут есть несколько забавных гипотез, -- он усмехнулся. Виндингс замотал головой. Естественно он не знал, заклокотал внутри голос гнева, потому что мой ребенок не хотел никому это показывать, значит, никто и не должен был это видеть. -- Он очень умный мальчик, на самом-то деле, -- неожиданно ласково произнес Зиттенвидриг, любовно погладив обложку блокнота, -- Довольно быстро понял, что к чему... в первые дни все ждал, когда "папа" придет и заберет его оттуда, но вскоре все понял. Мне даже не пришлось ему рассказывать, -- он улыбался, словно вспоминал что-то приятное, -- Просто однажды утром я зашел к нему в камеру и по глазам увидел, что он все понял. Он тогда даже не сопротивлялся... и не просил о помощи... не пытался вырваться или убежать... -- Оскар покачал головой, в его голосе звучала гордость, -- Он сдался, Виндингс. Неожиданно Зиттенвидриг отложил тетрадь обратно на стол и поднял взгляд на Гастера. -- Так что я удивлен, что он вообще сбежал. Куда ему идти, если даже родному отцу нельзя верить? Но потом я понял одну важную вещь, -- он взял несколько книг с полки и принялся перебирать их, рассматривая. Все это выглядело как самое наглое вторжение в личное пространство его ребенка, но Виндингсу будто связали руки. Оскар усмехнулся и отложил "Stoff und Kraft", после чего повертел в руках "Математические начала натуральной философии" Ньютона и внимательно уставился на сборник анекдотов на французском (последняя попытка Виндингса замотивировать сына учить этот язык). -- Я понял, что он сбежал не потому, что надеялся спастись, -- Оскар оставил книги в покое и подошел к аккуратно заправленной кровати, -- Он потерял надежду в тот же день, как понял все. В момент побега им двигала не надежда, -- он покачал головой, с мечтательной улыбкой огладив плакат «Свобода, Равенство и Братство до смерти», который Санс в двенадцать лет повесил над кроватью и с тех пор не снимал. -- Это было отчаяние. Парадокс! Одно и то же действие может быть спровоцировано прямо противоположными чувствами. Иными словами, -- Зиттенвидриг поправил перчатки и направился к выходу из комнаты, -- твой сын во всех смыслах интересный экземпляр для изучения, старый друг. Оскар вышел из комнаты и медленно, разглядывая фотографии на стенах и безделушки на комоде, двинулся к выходу. -- Подождите! -- из кухни выбежал Папирус, прижимая к себе плюшевого медведя с оторванным ухом, -- Вы уходите? -- Боюсь, что да, малыш! -- Зиттенвидриг оправил свою шляпу перед зеркалом и замер у двери, -- Ты чего-то хотел? -- Передайте его брату, пожалуйста! -- Папирус выглядел невероятно серьезным, когда сунул мужчине в руки игрушку, -- Его зовут Соль. Санс забыл его, когда уезжал. -- Оу, -- Оскар выглядел смущенным, -- разумеется. -- У меня почти такой же, Перец, -- Папирус показал другого медведя, у которого оба уха были на месте, -- Мы обещали, что они всегда будут с нами, а он взял и забыл, когда уезжал! -- мальчик надулся, и Зиттенвидриг рассмеялся, погладив ребенка по забавно лохматым волосам. Папирус вздернул голову и продолжил, -- Он их путает, но я знаю, что они разные, они как мы! Поэтому передайте ему Соль, пожалуйста! -- Разумеется, Папирус, -- тепло улыбнулся Зиттенвидриг, открывая дверь из квартиры, -- Скоро я увижу твоего брата и отдам ему эту игрушку.