— Шелдон, ты не болен! Ну да, ты вообще больной, конечно, но не физически. Леонард Хофстедер Я чувствую себя как функция арктангенса, которая приближается к асимптоте. Шелдон Купер — Самое замечательное число — 73. Вы скорее всего теряетесь в догадках почему? — Нет! — И в мыслях не было! — 73 — это двадцать первое простое число, его зеркальное отражение 37 является двенадцатым, чьё отражение 21 является результатом умножения — не упадите — семи и трёх! Ну, не обманул? Шелдон Купер Раджеш Кутраппали
Большая стрелка медленно приближалась к цифре шесть, мучая Дзэту. Признаться честно, сначала она думала, что это всё сон. Фелиса не щупала себя за лицо или за ноги, но просмотрела все бумаги за неделю и конкретно поняла, что попала. Потому что во снах невозможно что-то прочесть. А тут были документы. Поправка: большая куча документов, которая требовала особого внимания. Счета, счета, справки, документы, образцы, справки, справки, судебные справки, медицинские справки, счета, ещё счета, отчёты, отчёты, жалоба, о, ещё отчёт с жалобой, а это справка… Большое. Количество. Бумаг. Круговорот бумаг. Бумажное царство отчётов. Какой кошмар! — Госпожа Дзэта, госпожа Дзэта, — и чуть дёрнула её за одежду, как маленький ребёнок. У Мирабель были глаза оленёнка, и Фелисе пришлось убрать массирующие виски пальцы, с вежливой улыбкой смотря на растерявшуюся… да почти школьницу! Сколько ей? Девятнадцать? Плюс-минус год, но точно не старше двадцати одного. Фелиса окинула отчаявшимся взглядом настенные часы — до конца работы ещё сорок пять минут. Достаточно большой срок. Со-о-о-оро-о-о-ок пя-я-я-ять. Фу, как тянется. — Да, Мирабель? Вот ещё забава какая: милая девочка зовёт всех «господин» или «госпожа», отчаянно смущаясь, когда кто-то пытался её вежливо поправить. Но они ведь в Италии. Не Англия, где подобное было бы уместно. — У меня принтер, он, ну… И замялась, нахмурив тонкие брови. Опустила печальные глаза, словно собралась заплакать. Сцепила пальцы перед собой в замок. Фелиса почти равнодушно смотрела: ну ведь не маленькая уже, а всё заикается. Теперь, спустя время и огромную стопку документов, это уже не кажется таким очаровательным и милым, невинным. Дзэта, рассеянно моргнув, решила не упускать второй шанс. Даже если в итоге это оказалось бы её посмертной галлюцинацией. Документы? Да чёрта-с два! — Мирабель, прошу, ты либо договаривай, либо прекращай использовать служебное время на то, чтобы отвлекать от работы и себя, и меня. Хорошо? У нас много работы и она совершенно не ждёт. Сроки-сроки-сроки! Мирабель очаровательно покраснела сначала ушами, с едва видным румянцем на щеках. Начала заламывать пальцы. А после промолчала, тихо шмыгнув носом. Глазоньки-то у неё оказались на мокром месте. Фелиса мысленно повторила свою речь, нервничая — уж обидеть она никого не хотела. Но она ничего не сказала такого, чтобы… расплакаться? Или что Мирабель сейчас пытается не сделать? …В жизни решительно надо было что-то менять, но лучше всего начинать меняться с самого себя, ведь иначе какой смысл? Поменяй ты хоть город — пока внутренняя суть оставалась всё той же, едва ли что-то вокруг кардинально измениться. К счастью, посмертие — смерть, мнимая смерть, смерть на мгновение? что из этого было бы более верно утверждать как случившееся? — неплохо так ездит по мозгам. Словно охлаждает, замораживает эмоции, помогает некоторое время смотреть непредвзято. А после медленно-медленно возвращает эмоции. Словно и не было «передышки». Мирабель и впрямь… очень милая. Миловидная. Даже её внешность светлая, словно служит для того, чтобы показать внутреннюю доброту. Но это… это всё. На этом всё. Больше ничего. Фелиса глазами синими пытается найти хоть что-то, понятное ей, в чужих глазах, но даже сама не знает — что. Никакой конкретики. — Мирабель? — Н-нет, ничего, простите меня… ч-что я так отвлекаю. Я… Я! И замолкает, таращась оленьими глазами. Дзэта просто смотрит некоторое время. Медленно кивает. — Хорошо. Тогда приступим к работе: рабочий день ещё не закончился. И медленно развернулась, пошла к своему рабочему месту. Стук каблучков словно эхом раздавался в голове. Может, Мирабель хотела сказать, что с принтером что-то не так. Фелиса может много, очень много таких случаев припомнить: когда стажёрка запиналась, заикалась, смотрела неуверенно; начинала и обрывала свою просьбу на половине пути; сжималась тонкой фигуркой и смотрела в пол, словно её избивают за каждое произнесённое слово. Дзэта, на протяжении пяти с чем-то лет, проявляла напор. Делала догадки, и по неуверенным кивкам, качанием головы понимала суть проблемы. Она, в какой-то мере, стала абсолютным профессионалом в том, чтобы понимать немых людей. С помощью чужих глаз и микровыражений лица. Говорила за Мирабель, решала за Мирабель, отвечала за Мирабель, работала за Мирабель… Мирабель же просто жила. Получала незаслуженную зарплату, успевала ссориться с почти всеми дамами, часто «не догоняла» прямые высказывания, а ещё успевала заводить отношения на работе. С последним Фелиса не определилась: завидует ли она или же в ней говорит всё это напряжение? Перерабатывание, знаете ли, приводит к выгоранию. Сгоранию. Потуханию. Меланхолия подбирается неустанно, а за неё уже недалека и депрессия. К счастью или нет, но депрессия её ещё тогда коснулась лишь слегка, словно плечом задела. А ведь Дзэта даже нашла неплохого психолога. Должна была в пятницу прийти на приём. Специально отменила и раскидала несколько встреч. Подменила себя пятью помощницами и тем милым мальчиком, что так при ней очаровательно краснел. Но — не вышло. Умерла раньше. На мгновение синие глаза потеряли любую осмысленность. Пустые синие глаза. Блеклые. Почти мёртвые. А затем — словно щелчок. И они наполнились цветом, глубиной, эмоциями. И ничего такого не было.***
Ещё три дня потребовались на осмысление картины происходящего: Фелиса медленно, но неутолимо понимала, что не хочет жить… так; это жалко, просто и скучно; понимание того, что у неё и друзей-то не осталось больно давило на мозги. Ей даже не девяносто, но вокруг неё витает обитает одиночество и чужие могилы. — Промур-р-рчательно, что тоска делает с двуногими. Серенький Барон важно запрыгнул на кресло напротив, потоптавшись на упавших маленьких подушках. Фелиса подобрала его три года назад, у старого друга семьи: он был психологом и работал на дому, а Барона «выловил» из пруда ещё котёнком. Этот мужчина был довольно стар и просто однажды не проснулся утром. Кот же… просто оказался никому не нужен. А Фелиса порой и не против хоть какой-нибудь компании: даже если это животное, а не человек. Благо, разговаривать она с ними может. Иначе совсем сошедшей с ума станет. Или она уже — стала? Раз может понимать и разговаривать с животными?.. Впрочем, не важно. Это было с детства. И с детства Фелиса приучилась не задавать лишних вопросов. Это удобно. — Это не тоска, Барон, это переосмысление. — Глуп-р-р-р-рость какая. Пахнет мр-р-рячно. Вы когда-нибудь видели кота-скептика? Или кота-начинающего-психолога? Вот-вот. А Фелиса Дзэта видела. И общается с ним. На постоянной основе. — Я просто… — Вздох. — Думаю о многом. Переосмысливаю. Жизнь течёт своим чередом, а я словно застыла как муха в паутине паука. И паук этот меня маринует. А потом — сожрёт. У Барона дёрнулось ухо. Фелиса закинула ноги на спинку дивана, что напротив кресла, и медленно покачивала чёрными туфельками на пальчиках. Колготки бы снять. И юбку — она и так неприлично задралась. Впрочем, она ведь дома. А Барон её и нагой видел. Кого тут смущаться? Причёска совсем растрепалась. Фелиса, медленно проговаривая, вытаскивала шпильки, ощущая как локоны распутываются, падают на ковёр, что на полу. — Я ведь теперь ответственна стала за одну девушку, но… Не знаю. Может — предчувствие. Может ещё что. Не знаю. Мне словно что-то раскрыло глаза и я посмотрела на неё иными глазами. Она мне… просто перестала нравится, понимаешь? Словно раз — и никакого очарования. А она ведь казалась мне такой милой… очаровательной. А после р-раз — и всё. Пропало очарование. — Мр-р-р. — Да-да, я тоже так думаю. Но она не сделала ничего такого, в смысле. Ничего, что я не видела прежде. И я думаю, что устала. Правда устала на работе. Так хочется что-то поменять. Но я ведь не могу всё так бросить? — Мр-реняй. Фелиса глупо всплеснула руками. Вскинулась, словно готовая спорить — начать спор. Но так и не издала и звука, застыв каменной статуей. Словно мысль ей резко пришла в голову — и всё. И ничего. Фелиса перевела взгляд на спокойного Барона. Кототерапия — это лучшее, что могло придумать человечество. Даже если общество и Фелиса подразумевают разное, под «кототерапия». — А ведь ты прав… Кто сказал, что я ничего не могу? Я могу! И поменяю! Например, э… И замолчала. А что менять-то? Начать бы с себя и хорошей терапией. Не с котом-Бароном — хотя он отличная и экономная замена. Просто малоразговорчивый и малопонимающий о человеческом. Для него все мы — простые «двуногие», которые «ничего не смыслят в этой жизни». С живым человеком. Можно, например, отрезать длинные волосы, как в тех сериалах и фильмах про женского персонажа, которого предали. Станет она с каре ходить… И сама же Дзэта вздрогнула. Ну не идёт ей каре. Форма лица не та. Не пойдёт. Нужно менять что-то другое, а не причёску. Но — что? Девушка похлопала себя по щекам. Вздохнула. Стоит начать с главного мрака. С того, что нагоняет депрессию. А потом можно и всё остальное по «полочкам» разложить!***
Под гнётом зелёных беспощадных глаз было тяжело не то стоять, — но и сидеть. Однако Фелиса, вдохновлённая будущим отдыхом, сдаваться не собиралась. И упрямо встретилась своими синими. (И только пробегающие мимо после сотрудники Вонголы знали, какое плохое настроение стало у главного секретаря после ухода Фелисы. Ох, как же плакали три новых работницы, пытаясь разгрести свалившуюся нескончаемую работу!)