Красавица и чудовище

Она совершенно того не подозревая начала влюбляться в князя. Как могло такое произойти, у нее вовсе не укладывалось в голове, так что часто, она попросту не замечала собственных странных действий. Ну, а когда же поняла, что подсознательно делает что-то совершенно не согласовав с мозгом, всерьез задумалась о своих чувствах. В любовь она конечно верила, но точно не в ту которая «с первого взгляда». Фу! Какая приторная сладость в словах любого кто говорит об этом. Прямо таки мерзость, ощущающаяся всем телом… эта липкость. Задумалась девушка над своими чувствами лишь в начале этой недели, то бишь три дня назад, а сейчас шел, вот уже, одиннадцатый день проживания в этом дворце с этим вампиром. Все время она думала, что его присутствие в комнате, ее тяготит. От того что он просто может внезапно ее окликнуть, а так он делать любит, она уверена, у него это идет отдельным развлечением, у девушки просто трясутся руки. Неужели она боится? Но почему же до сих пор так смело высказывает ему все, что о нем думает? Почему так старается задеть его больнее, каждый раз? Зачем? Ну, хорошо — в начале, эти их словесные дуэли по часу, приносили ей неиссякаемое удовольствие, которое чуть ли не физически отзывалось в организме, но теперь… Ей перестало приносить это даже малейшее удовлетворение. С каждым днем, издевки и злобные комментарии в адрес Юсупова, давались с большим трудом. Теперь она делала это вовсе не из удовольствия… Просто такие установились правила в их беседах. Наступление ведется четко с ее стороны, далее он защищается, возможно пара выпадов в ее сторону, но не более того. Атаковать первым он ни разу не начинал. Так в чем же проблема? Чувства спорили друг с другом, сопротивлялись. Ненависть безразлично смотрела в сторону сочувствия и понимания, которые рвались появиться хоть в одной из бесед. Она пинала их ногами, била, при чем так сильно, что у тех просто не оставалось сил на продолжение дискуссий. Больше они не приходили. Но вдруг, когда Евгения надеялась, что победила саму себя в своем же внутреннем конфликте, появилась она… Как же сложно было осознать, что просто при виде этой чистоты и света, ненависть рассыпалась. Раскололась на сотни тысяч осколков, а те и вовсе растворились, канули в небытие. Влюбленность. Первая. И что же послужило ее появлению? Что же такого произошло, что вдруг из неоткуда в душе стало светить мартовское солнце, согревая своими лучами ледяное сердце той, что ни разу в жизни не влюблялась? Какая ирония… Ему достаточно было закурить…и замерзнуть. Он стоял на улице тогда. И был вечер. Близилась зима, подкрадывалась медленно, но тем не менее с каждой неделей температура на улице все понижалась и понижалась. Его изумрудное пальто казалось темно-бордовым из-за тусклого фонарного света. Лицо было задумчиво, брови свелись к переносице, губы сомкнулись в тонкую линию, а взгляд янтарных глаз устремился в ночную черноту одного из углов дворца, где все время была проблема с фонарем. Растрепавшиеся за день кудряшки, сейчас ласково перебирал холодный ветер, неприятно задувая в уши и под рубашку, верхняя пуговица которой, была расстегнута. А пальто он тоже застегивать не спешил, так как вышел на несколько минут всего — подышать воздухом, побыть в тишине, покурить… Рыженький огонек маячил в темноте, но вовсе не раздражал, даже наоборот успокаивал. Пальцы аккуратно держали зажженную сигарету. А взгляд, до того ничем незанятый скользнул по ряду окон, и найдя милое личико девушки, немного завис, после быстро ушел. Князь крупно вздрогнул. Новая затяжка — клуб дыма. Этот момент… Он будто запечатался в памяти девушки, с этого момента она потеряла голову. Юсупов прикрыл глаза и стоял так, пока к нему наконец не вышла служанка с шарфом и перчатками, которую отправила Евгения. Почему же для того чтобы понять влюбленность, нужно что-то столь нелепое, что самой хочется провалиться сквозь землю, сгорая со стыда? И почему он? Он ведь… Дурной! *** — Здесь кухня. Здесь прачечная. Напротив… — Князь, — Девушка перебила его, остановив по середине коридора, потянув за рукав пестрого пиджака. — Я разберусь сама, нет нужды… В том чтобы вы откладывали все свои дела и бежали рассказывать мне о своем дворце. Я бы сама прекрасно… — Нет, Евгения Александровна, мне не сложно. Вы совершенно меня не отвлекаете, тем более сегодня у меня нет никаких дел! Разве не чудесно? Он был слишком к ней привязан, чтобы не обойти вместе с девушкой весь свой громадный дворец, и не представить ей каждый из его таинственных уголков, намотав при этом несколько километров. От одного его вида у нее неостановимо тряслись руки, которые сейчас крепко сомкнулись в замочек за спиной. Она кусала губы, все изорвала уже, периодически прокусывая до крови. Зрачки в глазах будто расширялись при виде Феликса, голова кружилась, так что пока они шли, именно она задавала темп. И он подстраивался под ее медленную походку. Из хорошего: тошнить перестало. И сердце уже бьется немного спокойнее. И ненависть превратилась в странное чувство, которое до сих пор хочется вытравить любым способом, но не получается… Нехорошо. Сейчас она сохраняла свой образ «недовольной», только ради удовлетворения собственной вредности, что загрызла бы ее изнутри, если бы девушка решила перестать сопротивляться князю, а то есть всему что он: говорит, делает и ей предлагает. Она все равно знает, что он ничего ей не сделает. Ну, а если загрызет взбесившись, так и пусть! Ее на этом свете, никто уже давно не жалует. — Не чудесно, князь. Не чудесно. Ваша компания меня тяготит. Я бы очень хорошо прошла бы здесь одна или думаете заблужусь? — О, поверьте, милая, это обязательно произойдет, как только вы начнете ходить здесь без меня и прислуги. Входы в некоторые комнаты вы не сможете разглядеть даже через месяц, а уж выход из дворца, во многих его точках, вы в жизни не найдете без моей помощи! — Я вроде как собираюсь быть вашей экономкой, а вы меня шантажируете тем, что я не смогу выйти отсюда… — Как хорошо, что вы сами говорите об этом. — Хитро улыбнулся Юсупов, наклонившись к ее лицу. — О чем? — О том, что вы моя будущая экономка, но и да… Отпускать я вас тоже не собираюсь. — Она немного нервно усмехнулась, мысленно подумав, что похожа на дурочку. — Следите за словами, милая. Не дожидаясь спутницы Феликс вальяжно пошел дальше по коридору, специально, чтобы она могла догнать его, что девушка и сделала. — За что зовете меня милой? — С издевкой произнесла она, немного отвернувшись от мужчины, стала смотреть в окна, которые были просто до сумасшествия огромными, для коридора. — Потому что это правда, вы, конечно, изрядно мне нервы треплете все эти две недели, но тем не менее, вы все еще живы. И даже для меня этот факт удивителен. Да, удивителен. Он никогда и никому не позволял столько перечить ему в чем бы то ни было. Не важно кто был этот человек, его прислуга или какая-то знатная особа: мужчина, женщина, да без разницы. Если бы в жизни своей хоть кто-то что-то подобное сказал ему, из того репертуара, что ему каждые несколько часов предоставляет его любимая девушка, каждый день! , он бы перегрыз этому «кому-то» глотку — сразу! Но… тут исключение из правил. Евгения ни раз задумывалась о том, что князь может сделать с ней, теперь пальцев не хватает перечислить все те ужасные способы, что она сама придумала у себя в голове. Но и то что он совсем не сможет ей ничего сделать — тоже мнение ошибочное. Он может, при чем не так мало, как ей может показаться, если она все же доведет бедного до ручки… Но что конкретно это будет, он еще сам не определился, вероятно, будет то, что первым придет в голову. Коридор все никак не хотел заканчиваться, а ноги девушки… И немного выше, все слишком болело от долгих прогулок, она пошла еще немного медленнее, а потом и вовсе остановилась. Он заметил, но ради сохранности образа «безразличного», прошел еще пару метров. — Вы, что же, устали? А кто же в следующий же день после маменькиного наказания грозился вскочить с кровати и пешком дойти до Англии? Где же былой энтузиазм, Евгения Александровна? — Оскалился Феликс, скептично смерив ее, хрупкую фигуру, взглядом. — Отстаньте, князь… И так больно. Хотя, вам же такое счастье доставляет именно моя боль, да? И душевная и физическая… — Глупо, по своему мнению, улыбнувшись, строила теории девушка. «Чья угодно, но не ваша…пожалуй… Может совсем немного.» — Уголок губ потянулся вверх от мысли пришедшей в голову князю. А сразу после этого он понял, что он сам может с ней делать все что ему захочется, но больше никто! Потому что она его и ничья более! Он не отдаст ее даже княгине Карауловой, Евгения теперь ему принадлежит… — К чему такие громкие заявления, милая? — Склонив голову на бок, ему был интересен ее ответ. — Уверена, милый… — Она повторила его движение, скопировав и выражение лица, что его взбесило окончательно! Все эти дни она капала ему на мозги и продолжает, хотя у самой пальцы дрожат и то и дело, в беседе с ним, проскакивают нервные жесты, в виде кусания нижней губы или же расцарапывания до крови запястий, что он старательно игнорирует. Бешенство никак не отразилось на прекрасном лице, не нужно знать девушке, что происходит сейчас внутри него. — …вы каждую ночь так долго сидите в своем кабинете… А на следующий день в мой адрес летит, с вашей стороны, все больше издевок. Что, ночь — время, когда вас посещает муза? — Да, она сама издевается, долго монолог готовила? — Или…их несколько? Например две…или три…или пять? — С каждым высказанным предположением девушка делала осторожный шаг в сторону Юсупова, который кажется готов был уже сейчас выйти в окно…! Или он… Он! Он сделает с ней что-нибудь! — Зачем же так грубо, княжна? Какое вам вообще дело до моих…муз? , как вы решили выразиться. Я совершенно не понимаю почему вы высказываете мне подобную претензию, ведь мне тоже есть что сказать вам. Обычно моими издевками, я пытаюсь отбиться от ваших нескончаемых обвинений в мою сторону… — Не буду извиняться, за то что перебила, но… — Вот об этом я и толкую, — Немного повысив тон, начал князь, — вы совершенно игнорируете факт, что вы меня боитесь, но по неизвестным, мне кажется, даже вам самой, причинам, вы каждый раз поливаете меня грязью. Что бы я не сказал вам, вы против до тех пор пока я не начинаю вас гнобить и вы… не можете победить меня в этом. Каждый раз. Мои издевки лишь щит, которым я пытаюсь укрыться от ваших ударов. — Я не боюсь вас. — Голос дрожал, из-за чего фраза смешила Юсупова до боли в животе, но дрожи было не достаточно, он хотел какого-то другого ее состояния, он хотел видеть ее слезы. — …не уж то, даже не вздрагиваете всем телом, от моих внезапных появлений в комнате? — Он в несколько широких шагов пересек, все еще большое, расстояние между ними, схватив ее за запястье и притянул к себе, до неприличия близко. В эту секунду Феликс чуть не задохнулся от желания впиться в ее губы, и целовать так долго… Чтобы она почувствовала к нему еще хоть что-то кроме слепой ненависти! Она вскрикнула, от неожиданности и от боли одновременно. Его движения казались слишком плавными, чтобы сделать что-то настолько резкое и непредсказуемое. Сердце вновь увеличило темп. И стало жарко. Да что с ней? Куда она смотрит сейчас? Губы? Почему? Но это закономерно, она слишком низкая, чтобы смотреть ему в глаза, ведь ее находились как раз уровне его тонких губ… Нет! Обманывать себя на этот раз она хочет. Она смотрит. Осознанно. Понимает, что признает его лицо идеальным. Тонкие бледные губы ничем не выделялись никогда, лишь раз такое было. Около месяца назад она видела его, он шел по улице с Руневским. Губы Феликса светились алой помадой, отлично сочетающейся с кулоном, перчатками и туфлями. Но почему сейчас все ее внимание сосредоточено на них? «Они прекрасны…». Вот и ответ. Конечно, она не может отрицать, что три дня, не считая этого, с ней происходит что-то странное, но что? С каждым часом, обвинения в его сторону летят с большим сожалением, будто бы ради приличия. Мол если установили общение такое, теперь неудобно его перестраивать, да и не понятно как это выглядеть будет. Боязнь никуда не девается, но ненависть… Ушла. А ее-то что собой заменило? Что за чувство, из-за которого ноги подкашиваются и голова идет кругом, а в теле такая легкость, что прямо сейчас встанешь и полетишь? И почему, когда он не приходит какое-то время, начинаешь думать где он. Почему не пришел или почему опоздал? Это глупо. Совсем по-детски. Смотреть на часы и считать вместе со стрелкой секунды, пока ждешь…хотя можешь заняться в это время чем захочется. Читай, вышивай, пой, да хоть на руках по дворцу ходи, но нет… Секунда, две, три, четыре. Минута! Две, три, четыре. И что такое? Она что же, радовалась когда видела его? Радовалась даже, когда видела его мельком. Пронесется князь по коридору, сбив пару неуклюжих служанок, которые от дуновения ветерка падают, пригрозит им, да побежит дальше по делам. Стала замечать, что возвращался домой всю неделю поздно, а потом действительно закрывался в кабинете у себя, и до четырех утра свет горит. А девушка потопчется возле коридора знакомого, походит-походит взад-вперед до двух часов, скажет служанке еще кофе ему заварить, да пойдет спать, чтобы утром снова строить из себя злобную, вредную, мерзкую… Боясь изменить самой себе и признать, что чем-то он задел ее сердце, в котором не было никого никогда. Она врач. Она никогда ничего не боялась, никогда не понимала почему все так носятся с этой любовью. Почему все пытаются ее найти. Зачем искать, если все эти же люди утверждают, что она сама найдет тебя. Если суждено, значит все будет. Что же происходит? , совсем не понятное чувство влюбленности, что никогда раньше не давало знать о себе. Никто и никогда не был удостоен даже смущенной улыбки или вспыхнувшего личика от Карауловой. Она будто каменная стена — непреступна, нерушима и холодна для всех чувств чужих людей, что были ей высказаны. А признаний девушка слышала не мало с четырнадцати лет… Почему же лишь одно признание из всех она решила рассмотреть. И почему оно его? Но сейчас Евгения была более чем уверена — он издевался над ней и тогда, лишь глухой не смог бы услышать столь презрительное отношение к ней и к любви в его словах… тогда. Ночью. В ливень. За что же он решил с ней так обойтись, что плохого она ему сделала? — Мне больно, князь… Отпустите. — Пальцы наполовину онемели, стали холодными и перестали гнуться. — Пожалуйста… — Девушка попыталась ими подвигать, но это было неприятно, так что она быстро перестала. — Правда? — Безразлично спросил мужчина, сверкнув янтарными глазами в темноте безлюдного коридора, от чего по хрупкому тельцу девушки, прокатилась волна мурашек. — Прошу вас… — А я не хочу. Что тогда? — Сжав руку девушки еще сильнее, игриво, по-лисье ухмыляясь, спросил Феликс, смотря на Евгению сверху вниз, видя сейчас лишь ее макушку, но прекрасно чувствуя кожей ее горячее сбившееся дыхание. — Как думаете, могу я сжать ваше запястье еще сильнее? — Не нужно, пожалуйста… — Не нужно? Евгения Александровна, вы треплете мне нервы уже дюжину дней, вам не стыдно? Теперь позвольте вам показать, что я все же смогу вам сделать кое-что, если вы продолжите показывать свой характер… — Не шепот, зловещее змеиное шипение. В тут же секунду она вскрикнула и заплакала, затряслась как осина. С ресниц закапали слезы, намочив его идеально белую рубашку. Он слышал как с ее щек срывались прозрачные капли и ударялись о плотную ткань, оставляя на ней серые горошины. Она не скулила как это делали остальные, не просила более отпустить ее, просто закрыла глаза, ждала когда он сам захочет разжать пальцы. По лицу струились горячие ручейки, обжигая нежную кожу. Казалось она в секунде от того, чтобы сорваться на крик. Но она терпела, тяжело дыша, боясь распахнуть глаза и увидеть его взгляд. А он… Он хотел отпустить ее, но не мог. Он сам уже боялся самого себя, чуть ли не больше чем она. Пальцы не слушались, вцепились в чужое запястье, как в спасательный круг, вот только от чего спасти его нужно, не понимал даже он сам. Вскоре обе его руки дрожали, и кое-как он смог разжать пальцы. Девушка тут же схватилась другой рукой за пострадавшую, начав тереть и всячески разминать, хотя это и было больно, просто до крика. А князю было страшно смотреть. Он знал, что не прав. И что это было слишком жестоко по отношению к ней, да и к самому себе тоже. Сделав ей больно, он причинил боль и себе. Отвратительно. Он будто физически чувствует тоже что и она. Девушка плачет, судорожно прижимая к себе левую руку. Ей так больно. Неужели он действительно сделал это? Неужели это сделал он? — Простите меня, князь. — Евгения присела в реверансе, склонив голову перед мужчиной. — Я… — Нет, прошу вас! Не извиняйтесь… — Выпалил он, выставив вперед руки и хотел было подойти, но сделав лишь шаг, девушка испуганно отшатнулась, снова застыв на месте. — Простите… Простите меня за это, клянусь, я больше никогда причиню вам боли. — Сейчас он говорил серьезно и испуганно поглядывал на белоснежные отпечатки пальцев на запястье Карауловой. — Я клянусь… Она всхлипнула, первый раз за несколько страшных минут заглядывая в его глаза, черные зрачки которых заняли почти все пространство янтарных глаз. Они будто хотели затянуть в себя все что увидят. Они смотрели внимательно, впитывая в себя, в свою память, все что было в поле зрения. Они смотрели с сожалением. С влюбленностью. Совсем ребяческой, но тем не менее это было именно то чувство, о котором все так шепчутся и сочиняют сказки, пишут рассказы, повести, романы… Она уже видела подобную теплоту в его глазах… В больнице. Он смущенно улыбнулся ей тогда, и кажется ему было не удобно перед ней так же, как и ей перед ним в тот момент, ведь она была в одном белье. Она знала всего один способ как проверить, права она или нет? Правда ли он так влюблен… Караулова вновь присела в реверансе, развернулась и поспешила уйти. К себе в комнату.