Красавица и чудовище

Неделя проходила спокойно. Евгения шла на поправку. До сих пор ненавидела Феликса и всячески ему это показывала: и словом, и жестом, и даже взглядом. Правда, на это не было причин, ведь он не подавал их. Он стоически терпел все ее упреки в его сторону, хотя через два дня хотел выть и бегать по потолку, вырывая себе волосы. Ни разу не ответил ей ничего из ряда вон выходящего, прикусив язык, выбирал слова, чтобы не обидеть и не оскорбить. Заботился. Водил на прогулки, собственноручно закутывал бы в десяток шарфов, платков, надевая три халата, два пальто и шубу сверху… По крайней мере, в его представлении, было бы неплохо так ее одеть, но вместо всего этого, было одно лишь тонкое пальто, один оренбургский платок и перчатки…для помещения — кружевные, так что на прогулках, девушка неизменно прятала руки в карманы. Каждый раз отказывалась принимать его кожаные перчатки. А он по настоящему волновался. Вдруг заболеет снова? Они гуляли не долго, всего по пятнадцать минут в день, как и сказал врач. Где-то после обеда. И обедали они, кстати, вместе. Всегда. Как только ей стало лучше, она начала приходить в столовую, до этого же он сам приходил к ней, составить компанию. Разговаривать было интересно, хотя она и не слишком заморачивалась в выборе слов. Все равно. Даже за несколько минут в ее обществе, он готов был терпеть все ее многочисленные претензии в свой адрес. Конечно, они очень били по его самолюбию, так что часто после таких «дружеских бесед» ему нужно было побыть в тишине, наедине с коньяком, вином, ну, или кокаином… Но тем не менее, он продолжал приходить к ней изо дня в день. Не смотря на неадекватную капризность. — Князь, вы сегодня… Как-то по особенному хороши… Сколько крови, вы, выпили? Литр? Бесит! Понятно, что ее поведение, минимально, но оправдано, он действительно виноват перед ней. Но как же тяжело признавать свою вину. Каждый день. Во время каждого приема пищи. Это изрядно портит аппетит, а внутренний голос ядовито брызжет слюной в сторону девушки, крича о том, что сожрать бы ее, и дело с концом! Но холодная рука расчетливости и совести, ну или странное, похожее на нее нечто, каждый раз защищает Евгению, буквально, за горло держа Феликса. Запрещает думать о ее смерти, о ее крови и таком дурманящем запахе. Кажется ее запах, Юсупов сможет узнать из тысячи других в толпе. Сможет с закрытыми глазами найти ее на огромной красной площади, в любом порту, на Сенном рынке! Да, где угодно! Лишь бы снова увидеть и услышать. Милая, милая Женечка. Почему же она не его? Как интересно получается… Но для милой Жени, он совсем не становился лучше. И да, она прекрасно контролировала свои эмоции, в какой-то момент возможно хотела поверить в его заботу, но остановила этот необдуманный порыв. Почему? Да, потому что, кроме всяких хорошестей, он делал множество идиотств. Как например: все время говорил ей, что она прекрасна, но ее сестры немного лучше… Старшая красивее, а младшие талантливее. Да, он не говорил прямо, он намекал, но и этого достаточно! А еще он жаловался. Все время, ну, пока не гнобил. Жаловался на все подряд. На матушку, на прислугу, на Столыпина, на Руневского, на Дашкого, на Щербатова, на головную боль, которая не покидала его его уже пол месяца. Так как он ее описывал, можно предположить, что мигрень…наверное? Жаловался на то что в Питере, в только начавшемся октябре идет дождь! Боже мой, удивительно прямо! Но чаще всего, излюбленная его тема, которая полностью выносила ей мозг — одежда. «А вот я тут такое платье видел!» или «Я недавно видел брюки черные, там к ним алый пояс был, вам бы очень пошло! Особенно, если пояс завязать на бант сзади! Правда здорово?», и вот как после этого она должна верить, что он, хотя бы просто, адекватен? Сегодня был пятый день ее пребывания в аду, по крайней мере, она так считала. Ей было лучше. Намного лучше, чем несколько дней назад, когда больно было просто пошевелиться. Сейчас она уже свободно ходила по коридорам… Свободно, не без помощи князя. Если на улице бывало слишком ветрено, они ходили по дворцу, это тоже не так плохо. После обеда, что проходил в молчании и некой неприязни друг к другу, коя висела в воздухе уже около тридцати минут, если не более, князь вновь пригласил ее на прогулку. — …за несколько дней, ответ кардинально не поменялся. — Евгения, милая… Вы сегодня, прямо-таки интереснее, чем когда-либо! Что случилось? Неужели выпили все таблетки, что прописал врач? — Мужчина открывает перед Карауловой дверь, пропуская ее в просторный и прохладный коридор. Она выходит, сразу заворачивая в следующую «дорожку лабиринта», тут же оборачиваясь лицом к Юсупову, начинает идти задом, смотря на князя, чьи глаза максимально скептично глядят на туфельки девушки, следя за пышной юбкой и каблуками. — У Вас профессия такая — глупости говорить? , да? — Феликс попытался улыбнуться, на новую колкость девушки, получилось натянуто. Ну, да ладно. Она увидела это и подумав еще немного, добавила, — Хотя, говорите, конечно, вдруг что-то стоящее придумать получиться… Все же она споткнулась. Он успел схватить ее за запястье. Как всегда она упряма и до ужаса «самостоятельна». Боже, это смешно! У нее ведь снова, как у маленькой птички, бьется сердце, так быстро! Она еще хамить изволит. Честное слово, была бы другая, избил бы до полусмерти. — Мы снова собираемся ссориться? — Лисий оскал, точно нельзя назвать милой улыбкой, которой он делился в очень редкие моменты. Он аккуратно вернул девушку в исходное положение, перпендикулярно полу. — Да… — Но, вы ведь понимаете, что это происходит из-за совершенного абсурда. — Тряхнул головой Юсупов, галантно предлагая девушке локоть. Она взяла. — Самокритично! — Восклицает она через секунды, возобновляя шаг. — Невозможны! Неужели вы думаете, что мое терпение безгранично? А если вы все-таки доведете меня? Если я вас ударю? Или сломаю вам что-то? Или выпью вашу кровь? Вам жить уже не хочется? — Почему же? Я люблю свою жизнь, просто интересны ваши границы самообладания. — Интересная причина смерти. — Кивает мужчина с максимально довольным видом. — Уже вижу заголовки газет: «Загадочное убийство милой дурочки!», «Вы не поверите до чего довело милую девушку ее ослиное упрямство!», «Зверская расправа над юной аристократкой, язык нашелся отдельно от нее!» — Князь! — Что такое? Не думали, что я могу отрезать вам этот, совершенно ненужный женщине, орган? Ну, тогда представьте, как я беру нож, прижимаю вас к стене, открываю вам рот и… — Перестаньте! Довольно, Феликс! Мне казалось, что вы стараетесь вести себя со мной мило, а не угрожать мне. А вы… — Я что? Вам можно меня пытать своими интеллектуальными способностями, а мне так нельзя? В моем же доме, мне указывают как мне говорить и как вести себя. Мне не нужна еще одна матушка. — Юсупов был выше и поэтому шел быстрее, девушке от этого приходилось ускорять шаг. Неудобно! И больно… Конечно, Феликс видел, что ей плохо. И эта скорость ей вообще не подходит, но что ему сделать, он был слишком мстительным. Рот-то он закрыл, а вот поступки, оставляют желать лучшего. Ему жутко не хотелось делать ей еще больнее, но это не он! Это природа так решила! Это судьба! — Князь, — Евгения наконец остановилась, дернув его при этом за рукав пиджака. — не могли бы вы идти помедленнее? Я все-таки не могу сейчас бегать… — Под конец она отвела взгляд, уставляясь в стену, выглядело так, будто она слепа и не видит его. Юсупов готов был смеяться. Вот еще одну битву он выиграл. Ему нравилось играть с ней, каждая их ссора проходила так. Она всегда начинала нападение, словно это она хищник готовый, ради чужой крови, на все. Иногда ему чудилось, что так и есть, и она в реальности может загрызть его самого, особенно когда злиться… Особенно неотразима… Особенно угрожающа… Во время битвы, он всего лишь отступал, давал ей волю, в то время как мог с чистой душой, загнобить бедную на столько, что рыдала бы до вечера грядущего дня. Но…она ведь не такая как остальные. Она другая. Та, ради которой князь готов на многое. Лишь бы полюбила… Он мог сделать пару выпадов, от злости терял самообладание, но пока не разу, до ручки, она его не довела… Сейчас Евгения еле стояла, спокойно ждала ответа. Скорее всего девушка не сможет дойти самостоятельно до своих покоев. Так что тут есть два варианта. оба не особенно хороши, но тем не менее оба одинаково забавны. Первый: можно бросить ее здесь, посмотреть, что она сделает. Этот вариант явно придумал мозг, кому как не ему искать источник развлечений во всем? Второй: взять девочку на руки и донести до комнаты… Сердце никогда не понимало иронии и тем более сарказма. Лишь искренние чувства. Да, чаще всего они были отвратительны, но сейчас это любовь, она не может быть неприятной. — Ну же, князь, ответьте мне. Неприлично так долго молчать. Не говорите, что бросите меня здесь. — Вообще не плохая идея была… Но… — Юсупов томно вздохнул, прикрывая глаза, пытаясь прикинуть сколько она весит. Хотя какая разница, он ведь вампир. Феликс резко притянул ее к себе и быстро взял на руки, аккуратно, пытаясь не задеть бедер. Евгения вскрикнула, только оторвались ее ноги от паркета, одна туфелька слетела со стопы, отправляясь в свободный полет. Девушка, рефлекторно, сразу же впилась пальцами в его черный пиджак. Глаза стали больше, от удивления смешенного с негодованием. Да, как он может делать подобное? Она совершенно точно убьет его! Это слишком. Она не просила нести ее на руках, она просила идти помедленнее. Это что настолько похожие для него понятия, что он, бедный, не в силах отличить их? Сердце билось в бешеном ритме. Да когда ж оно перестанет уже так делать, оно ведь такой же орган как и все остальные! Должно подчиняться разуму, так что не так? Ее шумное дыхание, у него на груди, сводило его с ума, как же вкусно она пахнет. Голова идет кругом… Запах сладкий. Ее кровь горячая и чистая, и наверняка очень вкусная. Нормально испытывать чувство безграничной любви к еде и звать ее замуж? Нет, в самом деле, ни один человек никогда не брал в жены: тыкву, сметану или тушеную курицу. Зато вампиров, что женились или выходили замуж за людей — предостаточно! — Вы что творите? — Сбираюсь выбросить вас в окно, очень утомили. — Саркастично ухмыльнулся мужчина, удобнее перехватив девушку и возобновил шаг. — Так нельзя. Поставьте меня. Я пойду сама. — Да, вы не переживайте так, до окна всего четыре метра, так и быть, опущу вас перед подоконником. — Продолжал князь, при чем теперь звучало это убедительно. *** — Ссс… Ай! Мне больно! — Тишину разрезал жалобный всхлип. Евгения сидела на кровати, жмуря глаза и плакала. Снова. Не просто так. Кое-что случилось. Пока он нес ее на руках до комнаты, она яро вырывалась, пытаясь доказать, что все-таки полна энергии и может идти сама. Поэтому в какой-то момент она снесла рукой вазу, та разбилась. А княжна порезалась. Очень сильно. В нескольких местах. Рука была полностью в крови. Было больно. До слез больно и страшно. Страшно, хотя бы потому что зрачки Юсупова расширись настолько, что закрыли собой радужку. Сейчас он был с ней. Прижимал ее к себе, двумя руками, держал ее руки, так, чтобы она не дергалась, пока служанка обрабатывала ее порезы. А девушка какое-то время молчала, а потом вдруг, неожиданно для князя зарыдала. Это было как по щелчку пальцев. Не было никаких предпосылок, просто она решила что ей стало больно вот сейчас. Юсупов даже вздрогнул в первую секунду от неожиданности и еще какое-то время сидел в растерянности, он совершенно не представлял, что нужно делать и говорить человеку…девушке, коя находиться в таком состоянии. Что ему сейчас сказать ей? — Ну, что вы ревете? Я же сказал, вам не идут слезы. — Прикрываясь маской отвращения, выплюнул вампир. — Этот по середине, самый длинный, придется зашивать… — Еле выговаривая слова, ответила Караулова. Она совершенно точно не хотела устраивать истерику при Феликсе. Она должна была оставаться при нем злобной дрянью, которая ненавидит его, а не хрупкой, нуждающейся в защите, девочкой. Но боль… — И что? — Феликс немного раздраженно позвал другую служанку, прося принести ромашкового чая… И коньяка туда подлить. — А я боюсь… — Чего конкретно? — Боли… Несколько минут прошли в тишине, нарушаемой лишь приглушенными всхлипами. Они решили подождать чай, который принесли очень скоро. И по запаху, было ощущение, что в чае этом, коньяка две трети. Караулова, быстро опустошила чашку, громко шмыгнув носом, снова вытягивая пострадавшую руку вперед. — Очень здорово. Я тоже боюсь боли. — Выдохнул Юсупов, сжимая руки девочки сильнее, к ране поднесли тонкую иглу. Хоть какая-то общая черта нашлась… — Не смотрите. Закройте глаза. К сожалению или к счастью, он знал что такое настоящая боль. И физическая, и моральная. Слишком часто в юности просчитывался, за что приходилось платить. Много раз его пытались убить его собственные «друзья». Много раз в нем оказывалось по пять обоим. Двадцать пять пуль в животе, нормально? Да, вампир. Не умрет от обычного железа, но менее больно ему не становилось от этого никогда. Бессмертный, не значит не боящийся боли. Появляясь дома в крови, почти каждый месяц, родители часто делали ему выговоры. Все его раны зашивала обычно, либо нянечка, либо матушка. Либо вместе. Он никогда не кричал от такого рода боли, да и плакать особенно не хотелось, слезы сами текли из глаз, напоминая о том что просто существуют. За долгие годы он научился терпеть боль, но начал ее бояться, всячески обходя любую возможность прочувствовать все заново. Евгения слушается его. Поспешно закрывает глаза. — А теперь расслабьте руки. Так будет… не так больно. — Да, ее пальцы разжимаются, кисти безвольно обвисают. Феликс перехватывает пострадавшую девичью ручку, ближе к порезу, немного сжимая. — Глубоко дышите. Это всегда помогает. «Да, кого ты обманываешь? Это вообще никогда не помогает…» — Мысленно закатил глаза Юсупов на собственные слова. — Не отпускайте… — Выдыхает она, вновь жалобно всхлипнув. «Никогда не отпущу» — Князь сам не особенно сильно хотел смотреть на то как ее будут зашивать. Но уйти он не мог, должен был убедиться, что с ней все будет в порядке, да и она действительно очень боится. Трясется как осина. Плачет, скулит, всхлипывает. Ресницы намокли, слезы текут по щекам и шее, капают на юбку платья. Она правда старается терпеть, но руки время от времени дергаются, пытаясь вырваться. Непроизвольно. Случайность. Но этим она может сделать себе еще больнее, поэтому его пальцы сильнее сжимают ее пострадавшую руку. Он никогда не мог подумать, что она заплачет перед ним. Ну, или даже если заплачет, то не из-за подобного! И не так! Но снова пробегаясь по нежным чертам лица девушки он понимает, что все так и должно быть. Он ведь хотел чтобы она перестала вести себя как ведьма. Хотел увидеть как она смеется и плачет. И не так давно, хотел причинить ей боль. Так что же не так? Вроде все желания учтены… Так почему же он не радуется? Нет! Он не хотел делать ей больно. Это не правильно. Так нельзя. Она ведь…девушка. — Алена скоро закончит, осталось всего минута. Не плачьте, Евгения Александровна. Закончит-то она скоро, а вот эти слезы остановить будет сложно. Нужно будет как-то успокоить девушку, в теории, конечно, надо оставить ее одну, чтобы она сама успокоилась, побыла в тишине, подумала… Нет. О чем он вообще? Что за тишина и размышления? Она просто порезалась. Ее просто нужно пожалеть…минут тридцать-сорок. Что сложного? Он справится. Скажет ей что-нибудь хорошее. Служанка завязала маленький аккуратный узелок, отрезала нитку. Дальше забинтовала руку и вышла из комнаты. Князь с княжной остались одни. Она сидела на кровати, очень близко к нему. Сжимала руку, заливая бинт слезами. Он только что отпустил ее, чего они оба не хотели, но почему-то это казалось правильным решением…в тот момент, когда разжал пальцы. Был вечер, около четырех часов, так что за окном медленно садилось солнце, заливая багровым светом все облака, что были на небе. В комнате темнело, так же быстро как и на улице, все в помещении было залито рыжевато-розовыми лучами. Нет, зря он все-таки ее отпустил. Она плакала, не замечая ничего вокруг. Уже даже не от боли. Просто от жалости к самой себе. Все события нескольких последних дней до сих пор не укладывались у нее в голове. Так что, все эмоции, которые у нее были по поводу всего пережитого за такой небольшой промежуток времени, вознамерились вылиться сейчас. В виде слез. Перед ним. Почему именно сейчас и перед ним? Почему? И почему он все еще здесь, около нее? На самом деле, сначала он просто наблюдал за ней, любовался, смотрел, как она двигается. Как текут слезы, как с губ слетают прерывистые вздохи, она пытается успокоиться, но все попытки с грохотом проваливаются, заставляя ее плач только усиливаться. Она готова была провалиться сквозь землю, только бы он не видел ее в таком состоянии. Потом он придвинулся к ней ближе, переставая разглядывать, теперь он слушал. Ее сбившееся дыхание, ее стук сердца. Птичка. Правда крохотная птичка — пеночка или синичка, например. Он даже не смотрел в ее сторону, направив взгляд на оконную раму, следя за яркими лучами и черными тенями. Потом протянул к ней руку. На мгновение она зависла на ее плечом, но после все же опустилась. Медленно. Он мягко провел рукой до другого плеча, и притянул девушку к себе, а она будто была совсем не против. Опустила голову на его колени. Юсупов немного удивился такому ее поведению, но потом смелее провел пальцами по тонкой шее и начал легко гладить по голове. У нее были такие прелестные кудри. Каштановые, жесткие, длинные. Немного даже колючие, но слишком чудесные, чтобы перестать прикасаться к ним. — Прошло так немного времени… А я столько приключений на свою голову собрала. Я такая дура. Мне так плохо… Я… Я все время хотела, чтобы меня кто-то просто пожалел. Обнял. Больше ничего не нужно. Но матушка. Она никогда баловала меня теплотой. Подруг у меня никогда не было. Сестры не особо меня любят, единственная, которая любила, уехала. И как мне без нее? — Скулила Евгения, поднимая ноги на кровать и подтягивая к животу. Феликс решил просто выслушать ее. Пусть говорит все что хочет. — Знаете как мне больно? И обидно… Потому что… Нет я вижу, что вы пытаетесь заботиться обо мне. Но, понимаете, я слишком вредная. Мне нельзя устанавливать какие-либо рамки. Мне тесно. А вы как только начали заботиться, столько заборов вокруг меня построили, что даже страшно. Так ведь нельзя. я будто бы в лабиринте каком-то! Хотя… Так и есть. Я без вас даже не смогу выйти из дворца. Это будто тюрьма. Я… Не хотела ругаться с вами сегодня. Просто, я не смогла остановиться и поэтому, мы с вами… Лучше бы вы оставили меня одну, по середине того коридора. Посмотрели бы, что я стала делать. — Может вам чай налить? — «Может просто коньяка ей бахнуть?» — Не, не надо. — Отмахнулась девушка. Глаза постепенно начали слипаться, и в конце концов закрылись. Дыхание выровнялось, превращаясь в тихое сопение. Юсупов бережно поднял ее голову с собственных коленей, и переложил на подушку, аккуратно укрыл княжну одеялом и вышел из комнаты. Она прекрасна, когда спит. И когда пьяная. Жаль, что завтра она ничего не вспомнит, снова прикидываясь злобной дрянью. А может и к лучшему, если забудет, не будет чувствовать себя неловко перед ним... Да, две трети коньяка в ее чашке, были абсолютно не лишними.