Красавица и чудовище

— Не желаете еще ча… — Четвертую чашку?.. — Возмутилась девушка громко, прогоняя горничную. Караулова сидела в гостиной. Нет, не в своей. Она решила поехать к Столыпину и обговорить некоторые, волнующие ее, вопросы. И это уже издевательство, нельзя настолько открыто игнорировать собственных гостей. Девушка приехала сюда еще час назад. С четким знанием того, что Столыпин гарантированно дома. Да, поступила нетактично, не написала что приедет. Но этой привычкой ее заразил супруг, тем более он старше, поэтому она спокойно может брать с него пример. А насколько хорош этот самый «пример» можно и умолчать. Очень в стиле Юсупова явиться туда, где его видеть не хотят. И хотя бы только из страшной природной вредности, она не даст так просто казнить любимого мужа, даже если при этом нужно отдать за его жизнь что-то не менее ценное. Но что у нее есть ценнее его жизни? — Княгиня, прошу простить за столь длительное ожидание — дела. Петр Аркадьевич прошел в гостиную, садясь напротив девушки, та выпрямилась еще сильнее, маскируясь под струну. Ту, которую трогать нельзя! Прикоснешься — лопнет. — Вы меня извините, должна была предупредить, что приеду. Но это очень срочно. По поводу Феликса. — Спокойно начала она и назвав имя притихла, давая собеседнику ответить. Тот кивнул, поэтому она продолжила, — Вы сказали, его будут держать в Петропавловской крепости до выяснения обстоятельств. — Снова кивок. — Я бы хотела спросить каких конкретно? Я все равно не верю, что он мог совершить подобное. — Устраивать из чего угодно балаган Евгения не просто умела и делала профессионально хорошо, а еще и любила. Так что сейчас поджав губы и вызвав слезы, тем что до боли ущипнула себя за руку, стала выглядеть такой несчастной… — Княгиня, поверьте, я бы хотел вас успокоить, но к сожалению, даже если бы у меня не было веских доказательств, я бы все равно поверил, что это сделал ваш муж. Поймите, я знаю его достаточно, чтобы утверждать подобное. Мы знакомы около сотни лет, это совсем «немного» больше полугода… Я знаю, на что он способен. — Но все же… — Теперь играть перехотелось, стало до потери сознания необходимо показать настоящие эмоции: разбить эту фарфоровую чашку об голову этого козла, допустим, как пример. — Нельзя ведь казнить его совсем без всяких доказательств виновности. — В этом, вы абсолютно правы. Но, к его сожалению, доказательства есть. И они неопровержимы. Письма. Его к некоему человеку, который и исполнял все его приказы. Или же договоры, чеки, документы… Доказательств достаточно. — Сухо отвечает вампир. Доказательств достаточно? Да она лично сжигала все письма. Они вместе ими камины растапливали. Нигде не оставляли, а те что сохранили, были заперты в шкафу в его кабинете. — Но ведь можно… — Не можно. — Без права на обжалование сего решения, твердо говорит мужчина. Но Караулова тоже по-разному вредничать может и рогами упираться. Все таки жена князя Юсупова. Должна соответствовать… Хоть и сложно. — Но вы меня перебили. Я хотела уточнить: действительно ли Феликса ожидает казнь? Ведь все то, что вы говорите, сделал он, по сути делал за него кто-то другой. То есть он виноват не полностью. — Ну, да. Наполеон тоже виновен был только от части. Всех направил. А потом просто смотрел. Вас, княгиня, так если послушать, то никто, окажется, ни в чем не виноват. А если вам интересно казнят ли вашего мужа, то — да. Казнят. Сердце застучало быстрее. Не может это быть правдой. Неужели такое возможно? Так сложно дышать лишь только от мысли, что его может не стать. И что тогда? Тогда не нужна ей жизнь. Без него. Ей ничего без Феликса не нужно. Не будет без него ни счастья, ни красоты, ни чуда с любовью. Раньше он был отвратителен ей, но как только она влюбилась в него, а вскоре и полюбила… Солнце стало ярче, небо светлее, мир лучше. Он — ее любовь, ее жизнь, ее вселенная. Только от представления его голоса и нежных объятий, становиться теплее. Кажется, без него ничего не станет. Все будет пустым, серым. Легкие сильнее сдавило цепями, теперь совсем не продохнуть. Слезы подступили к горлу. Нельзя сейчас плакать, и так в прошлый раз концерт устроила, а теперь что? По новой? Нужно держаться. Вдох. Выдох. — Я прошу вас. Не казните… Это не правильно. Мы ведь только недавно обвенчались. И ждем ребенка. Что будет, если вы казните его? Как я… Я останусь одна? Вампир устало потер переносицу, а взгляд был столь удрученным, что должен был вскоре излучать ненависть ко всему: — От меня конкретно, вы что хотите? — Хочу, чтобы мой муж остался жив, и по возможности в целости. — Шмыгнув носом ответила девушка, требовательно смотря на собеседника. Тот глубоко вздохнув, совсем пригорюнился. Это же надо! Чтоб Юсуповская жена был его копией. Это ужасно… — Я же помню, вы говорили о наказании сравнимом с казнью. Разве нельзя сделать вид, что моего супруга очень низкий болевой порог… Хотя по сути так и есть. Поэтому высшее количество ударов в обычном телесном наказании, для него сравнится с минимальным количеством ударов для казни. Разве не такой была логика данного закона? Нет! Она издевается. Нельзя доставать людей настолько сильно. Нельзя кипятить им мозги целый час, без остановки. Но Столыпин бы и рад уже согласиться с ней, и сделать так как она хочет, но это не по закону, тем более… Это же Юсупов. Он уже всех достал, и эти «все» уже давно думают как бы от него избавиться. А тут такой вариант. Хотя теперь-то у них есть Караулова, коя будет капать на мозг всем, по поводу того что… По какому угодно поводу. У нее это на лице написано. Мол «вся такая жертва и ничего мне нужно», но параллельно с этим, «я принцесса, мне все должны!». В общем она как Феликс, только девушка. Настоящая. Она хуже, чем князь. Кажется, когда у нее был муж, он каким-то волшебным образом контролировал ее. Да, а ведь всем мерещилось обратное… *** Она шла по плохо освещенному коридору Петропавловской крепости. Сырость, тухлая вода, капающая с потолка, обшарпанные стены, забрызганные кровью и чем-то еще странным… Совершенно не привлекали юную леди, пришедшую сюда в ярко-желтом пальто. Идя по бесконечному лабиринту, за каким-то мужчиной, что согласился помочь ей отыскать нужную камеру, чтобы она не заблудилась, она думала, что скажет?.. А что сказать тому, кто значит для тебя все, но вполне возможно, что он умрет завтра? И смерть будет далеко не быстрой, а долгой и мучительной. Нет-нет! Конечно же он выживет. Она его жена и должна поддерживать его и верить только в лучшее. Но это так сложно! Поперек горла стоят слезы, в глазах они же… Руки трясутся, расцарапывая тыльные стороны ладоней друг друга. Ногти раздирают кожу до кровавых царапин. Сердце ноет, а низ живота неприятно стягивает. Вдохнув поглубже, девушка отгоняет от себя дурные мысли. Так же избавляясь от надоевших, в последнее время частых, слез. «Держись. Держись ради него!», все время повторяет княгиня, сжимая, до побелевших костяшек, юбку длинного лавандового платья. Вся одежда, что сейчас была на ней, значила для нее очень много. Платье, пальто, перчатки, платок, сапожки, сумка, и даже белье… Все это подарил ей князь. Она все никак не могла решиться надеть столь яркие вещи. Они в своем сочетании выглядели вызывающе, поэтому даже собственному мужу она не захотела показать как это выглядит, хотя все ей очень шло… Сейчас, когда она идет по этому коридору, осознавая, что здесь решились судьбы многих, вампиров в том числе, ей так все равно на моду… Моду, всеобщее мнение, чужие чувства… Что одето на ней? Насколько дороги украшения на ее шее и запястье? Какая погода: хорошая или плохая? Насколько прекрасно она играет на скрипке? Да какая, к чертовой матери, разница?! Если ее любимого человека хотят казнить… Какое отношение все это имеет к данной ситуации? Да никакого. На данное не повлиять. Не изменить. И самое жуткое, нельзя знать наверняка… Выживет или нет? — Дошли, Евгения Александровна! — Проводник остановился, указав на нужную дверь, и скоро найдя нужный ключ, пропустил девушку внутрь. — У вас есть десять минут. Больше нельзя. — Оповестил мужчина. — Да, конечно. За спиной Карауловой закрылась дверь, ключ вновь провернулся в замке несколько раз, и воцарилась гробовое молчание. Феликс сидел на скамейке, сцепив пальцы, нервно кусая губу. Он, кажется, вовсе не замечал ее, но сделав несколько шагов в его сторону, она все же добилась внимания мужа. — Женя?.. — Я хотела приехать к тебе вчера, но Алина не отпустила меня. Сказала, что могу потерять сознание от избытка эмоций, как позавчера дома… — Ты прекрасна… — Поднимаясь, произносит князь. Шаги неуверенные, будто он боится девушку. — Мне даже сначала показалось, что у меня галлюцинации. Не думал, что ты решишься надеть эти вещи. Меня что, все-таки казнят? — Фиолетовый с желтым — родственно-контрастные цвета, любимый. Этот платок очень теплый и мягкий, духи подходят к цвету волос. Должна признать, все это мне идет и… И мой муж гений. Это все он мне подарил. — В пару быстрых шагов она пересекла расстояние между ними, заключая мужчину в крепкие объятия. — Я соскучилась. — Я тоже. — Обнимая в ответ, отвечает Феликс. — И я очень люблю тебя. — Даже не спросишь каков окончательный приговор? — Потом. После этой новости, поцелуй будет не таким… — Подхватывая на руки девушку, он впивается в ее яркие губы, случайно стягивая платок с головы и образовав в прическе пару петухов. — Ты… Такая красивая… Растрепанность тебе очень идет. — Феликс… Это пошло! — Это мило. — Князь опустился на скамейку, оставляя девушку сидеть у него на руках, на мгновение в камере наступила гробовая тишина. — Рассказывай… — Шепот прервал молчание. — Триста ударов. Прости… Я пыталась изменить хоть что-нибудь, но… — Не переживай. — Это все равно будет не казнь. Столыпин сказал, что если бы это было ею, то если бы ты не умер, тебя бы застрелили или оставили в камере, пока ты не… — По ее щеке скатилась пара слезинок. Юсупов аккуратно стер их, обнимая девушку крепче. — Прости, не могу даже думать о подобном. В общем, я выпросила всего лишь… Чтобы это не было прилюдно… и чтобы потом нас с тобой никуда не сослали, и чтобы… — Ты лучшая! Вскрикнул князь, снова целуя девушку. Следующие три минуты они провели молча. Только перед прощанием, вновь признались друг другу в любви. И еще они обменялись сережками, так было как будто спокойнее. Дверь захлопнулась. И снова он один. С одной стороны так близко, всего лишь в разных помещениях одного и того же места, но в тоже время далеко. Будто на разных континентах. Этот коридор не заперт, иди куда захочешь. А камера: тесная, холодная, с единственным выходом, и тот закрыт. Феликс долго не отходил от двери. Просто стоял, смотря в одну точку на ней. Сердце билось в бешенном ритме. Утопая в злости, обиде и жалости к себе, хотелось кричать, да так чтоб сорвать голос. И почему бы и нет? Если он здесь один. Совершенно один! Не в силах больше терпеть все это, по лицу потекли слезы. Крик оглушил в пустоте и безмолвии старой камеры. Пару раз ударив дверь, разбив костяшки в кровь и, кажется, даже сломав пару, злость наконец утихла, сменившись болью и жалостью к себе. Он как во сне съехал по стене на пол, обнимая колени. Собственные всхлипывания и вой сводили с ума, чем сильнее они становились, тем было себя жальче. А жалость раззадоривала обиду, начинавшую грызть изнутри сильнее. Истерика, каких не было уже давно, продолжалась часа два. Все это время он посвятил мыслям, что изменить уже ничего нельзя. Что этот ужас все равно случится. И как сложно было сдерживаться при Жене. Она никогда не должна видеть его в такие моменты. И слышать. Он даже ждал пока она уйдет подальше. Он слишком любит ее, чтобы так просто оставить. Он должен… Обязан выжить. Он мечтал об этой девушке. Мечтал о том что у них будут дети. И эти мечты оказались сбывшимся чудом! Рядом с ней он улыбается и смеется, искренне. И она тоже. Они так счастливы вместе… Никто не сможет разрушить их брак. Никогда. На зло всем и каждому, кто так жаждет его смерти, он не умрет! Нужно было пообещать пеночке, ведь когда он обещает ей что-то, всегда исполняет это.