Невыполнимое желание

      За окном бушевала метель. Окна заледенели: через их тусклость едва ли мог проникнуть солнечный свет, что уж говорить о дороге, очертания которой исчезли ещё по приезде на старую, не вызывавшую особого доверия заправку. Гравиевая тропа сорвалась ещё у знака, оповещающего путника о его прибытии в «Явственное ненастье». Так называлось село, распложенное в самом сердце подмосковной глухомани. Дороги к нему как таковой не было. Разве что гравиевая тропа, о которой было сказано выше, да и она совсем скоро исчезла из виду. Дорогу замело. Не передать было словами, насколько зол был водитель, что осмелился вести нашего многоуважаемого Роберта Владимировича в вышеуказанное село. Сотни и тысячи раз успел он пожалеть о том, что взял на себя такую ответственность, однако отлынивать от дела, за кое взялся, старик не мог. Уж многое довелось ему повидать, многое осмыслить. Стар он был для речей разгоряченных, от того и пообещал себе, что в спор более вступать не будет. По молодости насовершал всякого и теперь боится, что ему это всё аукнется. Мало ли… В глухомань такую заехали, что аж главной дороги позади уж минут двадцать как след простыл. Однако волноваться всё же было не о чём. Роберт Владимирович был совершенно спокоен и даже не обращал никакого внимания на дорогу. Его мысли были заняты чем-то другим. Трудно было сказать о чем он думал в тот момент. Подобно пазлам смешались думы его. Таксисту только и оставалось, что возмущаться. Это же надо было такое выдумать. «Явственное ненастье». Что за село такое? - спрашивается.       Обычное село. В нём не было чего-то особенного. Одни лишь виды и пейзаж придавали этому место капельку незримой, внутренней таинственности и красоты. Однако зимой эта краса превращаюсь в огромный снежный ком. Почему-то снега здесь выпадало в разы больше, чем в городе. А каковы были домишки… Маленькие, похожие друг на друга, кирпичные построения самой разной площади беспорядочным образом были разбросаны по местности. Местность, стоит сказать, была не самой благоприятной для проживания. На всё село был только один магазин, да и то лавка, в которой счастьем было урвать последнюю буханку хлеба да литр молока. Интернет здесь не провели. Связь ловила только в определённых местах. Например, Надежде Леонидовне, чтобы позвонить своему сыну, приходилось подниматься на крышу гаража. Она, кстати говоря, работала продавщицей в местной продуктовой лавке. Мать Роберта Владимировича была одной из тех женщин, которые всю свою жизнь посвятили мужу и его прихотям. Всю свою жизнь она проработала маляршей. После выхода на пенсию устроилась работать в продуктовый магазин. Отец Роберта Владимировича, Владимир Сергеевич, был человеком весьма неприятным. Во всех своих неудачах винил жену и сына. С агрессией относился он ко всему, что ему не нравилось. На одной работе долго не задерживался. С выходом на пенсию стал по-чёрному бухать. Сначала пропивал свою пенсию, а затем и жены. Владимира Сергеевича не волновало собственное благополучие, что уж говорить о родном сыне, у которого он регулярно через мать его выпрашивал деньги, а та, поддаваясь манипуляциям, и вовсе потеряла со временем чувство собственного достоинства. Только и делала Надежда Леонидовна, что жаловалась. Прячась от мужа, рыдала она в трубку телефона, просила сына пожалеть её. Тяжело было Роберту Владимировичу слышать дрожащий голос матери, в унисон сливавшийся с рыданиями. Были в нём какая-то наигранность, противоречие и абсурдность.       Тем временем, машина уже выехала с гравиевой тропы и направилась в сторону маленького кирпичного домика, не особо отличавшегося от других здешних построек. Дом был стар, трухляв. Спрашивается, зачем было селиться в такой глухомани? Инициатива, эта, опять же, была Владимира Сергеевича. Не так давно, пару лет назад, вздумалось ему здоровье свое поправить. Вот и надумал он в деревне поселиться. Свежий воздух, мол, свое хозяйство и огород. Продали они квартиру, оставив сына-студента с грошом в кармане, и купили не самый хороший двухэтажный домик в деревне. Владимир Сергеевич, однако, так и не смог взять себя в руки. С трудом справлялся он со своими мужскими обязанностями по дому и работой в огороде: рука его всё тянулась к бутылке. Нередки были приступы белой горячки и прочей чертовщины галлюциногенного характера. Непотребное поведение Владимира Сергеевича отрицательно сказывалось на его с женой репутации. В селе их не уважали, смотрели с нескрываемым презрением.       Так и сидел бы Роберт Владимирович в раздумьях, если бы не хриплый старый голос таксиста, что оповестил его о прибытии в пункт назначения. Не сразу удалось ему прийти в себя. Руки подрагивали, мысли путались, ноги подкашивались. Расплатившись с таксистом, он поспешил к дому. Нелегко было ему ступать по тропе, заметенной снегом. Тяжело становилось на сердце по мере приближения к воротам. Предательски хрустел снег под его ногами, тяжёлыми становились веки, беспощадно палило солнце, пятном выдавая его тёмный силуэт средь белоснежной глади. Глухая тишина. Ни единой души не появилось на улице с выходом солнца. Откуда ж взялась эта хандра, что мрачным облаком нависла над жителями деревни? Откуда ж было взяться ей в канун Нового Года? Аль совсем одичали люди в глухомани Подмосковья? Глаза его забегали по окнам, однако и те были пусты. Роберт Владимирович протяжно вздохнул и сделал шаг к калитке. Та заверещала, заскрипела и, в конечном итоге, отворилась. В проходе стояла женщина лет пятидесяти семи. На лице её читался нескрываемый восторг. Не в силах был Роберт Владимирович отвести глаз с её улыбки. Такой искренней казалась она в этот миг, такой непринуждённой. Однако стоило ей открыть рот, как всё сразу же встало на свои места. Растворилась во мгле очей её та искренняя радость, с коей она глядела на сына, скривилась гримаса, повисли щеки и уголки губ.       - Робушка, родненький! Наконец-то ты приехал! – с объятиями набросилась на него мать. - Заждалась я тебя! Чего же ты так долго?       - Дорогу замело, мам, - проговорил он, слегка приобняв её. Как и всегда слова ее противоречили голой действительности, отражавшейся на лице. Неприятно было лицезреть эту гнусную наигранность, этот абсурд, что выдавало всё нутро её в этот момент. Однако противиться матери было бы не совсем корректно со стороны многоуважаемого Роберта Владимировича. Не в том он был сейчас положении, чтобы отталкивать от себя пусть и не духовно близкого, но все же родного человека.       - Да, - вздохнула Надежда Леонидовна, - снега много выпало за последние деньки. Но оно и к лучшему! Какой же Новый Год без снега-то?       Наивность и излишняя ветреность. Роберт Владимирович не переставал дивиться ребяческой натуре своей матери. Почему-то в его представлении эти черты воспринимались как что-то из ряда вон выходящее. И когда это он успел так опавлиниться?       - Ладно, - опешила мать, - пойдём в дом.       При упоминании дома Роберт Владимирович слегка поёжился. Очевидно, что в доме его ждал отец и с отнюдь не благими намерениями. Нет, он не боялся отца. То, что Роберт Владимирович испытывал к отцу, было соизмеримо с ненавистью. Однако назвать ненавистью это чувство у него язык всё же не поворачивался. Как бы плох не был Владимир Сергеевич, он всё ещё оставался отцом для Роберта Владимировича. Пусть и не таким, каким воображают его себе большинство детей…       Мать с сыном прошли через калитку и очутились во дворе. Справа располагался гараж, слева – малая часть огорода, уходящая вдаль, а прямо перед носом – собственно дом, а если быть точнее – крыльцо. Позади дома располагалась большая часть огорода. Пройти к нему можно было через тропинку, вьющуюся между домом и гаражом. Чуть поодаль от гаража, минуя вытоптанную тропинку, находился сарай со всякой скотиной, а уже за ней – импровизированное пастбище. Надежда Леонидовна на мгновение замешкалась, а затем, спешно отворив дверь, попридержала Роберта Владимировича. Данные действия с её стороны вызвали у нашего многоуважаемого историка желание поскорей высвободиться из цепких рук, что обвили его запястье, однако непреклонность матери быстро сломила его веру в себя. Роберту Владимировичу, как это часто бывало в детстве, пришлось подчиниться.       - С отцом не спорь, - строго проговорила мать, - а коль всё же удумаешь, так вспомни – он тебя вырастил, на ноги поставил. Кем бы ты был без него?       - Я понял, - перебил её Роб. – Я ещё в дом не успел зайти, а ты меня уже отчитываешь. Не думала на досуге поразмыслить над своим поведением? – вырвалось из уст его.       Надежда Леонидовна проигнорировала слова сына. Встряхнув с ботинок снег, она первой вошла в дом, а за ней не спеша прошёл и сам Роберт Владимирович. Пахло домашними пирожками и только-только приготовленным куриным бульоном. С зала доносился рокот телевизора, в прихожей гремел старый, ещё советских времен магнитофон. В доме было тепло, даже немного жарко. Окна запотели, от кряхтений магнитофона подрагивали люстры. Надежда Леонидовна прошла на кухню. Роберт Владимирович, не теряя времени, хотел было направиться в спальню, чтобы оставить там свои вещи, однако внезапно появившийся на его пути Владимир Сергеевич преградил ему путь.       - Надо же, уже приехал что ль? – похлопал он по спине сына. – Как дела? Как доехал? Устал, наверное, с дороги-то.       Непринуждённость ручьём лила из уст его. Неправдоподобна была эта сценка нежности, которую вопреки сердцу своему поставил Владимир Сергеевич. Невооружённым глазом можно было разглядеть усмешку, излучаемую лицом его и нутром в целом. Издевкой веяло от отца, холодом, оставлявшим красные кровяные пятна на коже.       Так бы и продолжал молча смотреть на отца Роберт Владимирович, если бы не мать, легонько ткнувшая его локтем в спину. Пришёл он в себя не сразу: всё не мог отогнать мысли о противоречивом отцовском характере. Как только глаза его прояснились, то он, со всей своей холодностью заявил, что всё хорошо и было бы неплохо ему сейчас прошествовать в свои покои, чтобы разложить вещи по полочкам и переодеться. Владимир Сергеевич промолчал, чем очень обрадовал сына. Роберт Владимирович, со свойственной ему спешностью, направился к лестнице, что вела на второй этаж. Там он, предварительно заперев за собою дверь, забился в угол, где просидел около десяти минут. Затем Роб поспешил стянуть с себя тёмную меховую куртку, в которой уже успел до неприличия вспотеть. Так же небрежно снял он с себя пуловер, неприятно прилегавший своими катышками к его телу. Оголив торс, Роберт Владимирович подошёл к окну. Сквозь крохотные щели в дом проникала прохлада. Поднеся к ним палец, можно было почувствовать заигрывающие, щекочущие кожу дуновения ветра. Сейчас таких щелей стало в разы больше. С последнего его приезда сюда минуло около года. Теперь прохлада врезалась уже не в поднесенные к щелям пальцы, а в грудь. Зажмурив глаза, он прильнул к стеклу. Прохлада лучше любого тоника приводила его в чувства. Приятно было ощущать её прикосновения на своём теле.       Простоял он в этой довольно странной позе около трех минут. Затем переоделся. Нацепил первую, попавшуюся под руку футболку. Джинсы сменил на спортивное трико. Выходить из комнаты желания не было от слова совсем. С не особой охотой он принялся разбирать портфель. Вытащил ноутбук, зарядку для телефона, наушники, сигареты и зажигалку. Желание курить возобладало им. Роберт Владимирович, накинув на себя снятую пару минут назад куртку, направился к двери. К ту же секунду в проёме показалась обеспокоенная физиономия Надежды Леонидовны.       - Куда это ты? – спросила она, заходя в комнату.       - Курить, - кратко бросил Роб.       - Не бросил что ль ещё? – претворив за собой дверь, поинтересовалась Надежда Леонидовна.       - Нет, - покачал он головой.       - Давай-ка присядем, - полушёпотом промолвила мать, усаживаясь на кровать. Роберт Владимирович вздрогнул. От подобных речей ему становилось неуютно. Было в голосе матери что-то отталкивающее, что-то оставляющее неизгладимое впечатление.       Роб присел рядом с матерью. На мгновение в комнате воцарилась тишина, однако вскоре последовавший за ней глухой треск магнитофона быстро нарушил эту идиллию. Надежда Леонидовна вздрогнула и накренилась. Роберт Владимирович, не в силах вынести того гнёта, что оказывала воцарившаяся между ними напряжённость, невзначай поинтересовался:       - Как там Васька?       - Васька? Васька хорошо! – вдруг взбодрилась Надежда Леонидовна. – Ещё бы ему плохо жилось! В восемь с лишком килограмм вымахал, поганец!       Васька – среднестатистический деревенский кот, не ведающий хлопот. Описывать жизнь и похождения этакого балагура смысла не вижу. Думаю, и так понятно, что котяра этот и без красноречивых выражений придётся читателю по вкусу.       - А Манька как? Здорова? Сена достаёт?       - Ох, да ей что сено, что комбикорм – всё ест и не жалуется. Не коза, а чудо какое-то. Аж продавать такую жалко. Ведь неизвестно в какие руки попадёт… А вдруг её на скотобойню после первого же выводка сдадут? Иш, расплодились живодеры эдакие!       - А вы её продавать что ли вздумали?       - Да, Робушка. Корма нынче дорогие стали, а сена на зиму не напасешься. Вот и решили с отцом твоим с козоводством покончить.       - М-да… Что ещё нового?       - Да ничего такого, дорогой. Сам как? Как на работе дела?       При упоминании работы, мысли Роберта Владимировича, а в частности, их содержимое потихоньку пришли в норму. Он даже как-то взбодрился. Неужели это такая мазохистская любовь к профессии сыграла свою роль? Иль наш многоуважаемый Роберт Владимирович уже окончательно съехал с катушек?       - Хорошо, намного лучше, чем я думал, - улыбнулся он. – Коллектив просто прекрасный. Да и место как никак уже знакомое. Бывали, конечно, моменты скорби, но это мелочи по сравнению с тем, что было в прошлом году.       - Как на личном фронте? – поинтересовалась Надежда Леонидовна, проигнорировав огонёк, проскользнувший в глазах сына при упоминании его работы. Казалось, что ей претили его чувства, и оттого она старалась быстрее перевести излюбленную им тему на более нейтральную. Не передать было словами, как потускнело лицо Роберта Владимировича в этот момент. Специально иль по неосторожности давила она на самое больное? За что он заслужил к себе такое отношение?       - Никак, - кратко бросил Роб, стараясь избежать всякого зрительного контакта с матерью.       - А с Сонечкой? Не помирились ещё?       В этот момент нашему многоуважаемому захотелось провалиться сквозь землю. Злость овладела им. И эту женщину он называл матерью? Да ведь она только и делала, что сыпала соль ему на рану. Разве мать так может? Энергетический вампир. Иначе не назовёшь. К чему были эти расспросы? Искренностью здесь и не пахло. Так зачем же ей это всё было нужно? Она хотела показаться заботливой матерью? Что ж, порой наши ожидания не соответствуют действительности. От чего же она отталкивалась? От своих собственных идей аль от отцовских?       - Мам, - резко встал он с кровати. Голова его пошла кругом. Сложно было сконцентрироваться на чём-то конкретном, поэтому он начал издалека, - чего ты добиваешься? Если ты хотела вывести меня из себя, то поздравляю: у тебя это получилось! Брависсимо! Просто молодчина! Что ещё спросишь? Ты не стесняйся, спрашивай. Я ведь бесчувственный биоробот. На всё отвечу, даже если и ответа как такового не найдётся. Выкручусь поди… лишь бы тебе угодить! Про что ты там спрашивала? Про Сонечку? Так вот, если ты всё ещё не намотала себе на ус: мы с ней расстались! Никакой свадьбы, и внуков у тебя не будет! Проснись ты уже! Сколько можно об одном и том меня беспрестанно расспрашивать? Или отец тебя надоумил? Если так, то я не удивлён. Что ещё он тебе поручил? Кроме выпрашивания денег, разумеется.       Надежда Леонидовна вздрогнула. Роберт Владимирович уже было приготовился лицезреть поток слез, хлыщущий из глаз её, однако мать избавила его от этого драматического представления со своей стороны. Вместо этого она встала и хлестнула его по щеке. Роберт Владимирович сморщился. Настолько неожиданно было данное действо с её стороны, что он в тот же миг потерял дар речи. Разгневанное лицо матери предстало перед ним во всей своей красе. В последний раз он видывал его будучи подростком, когда движимый эмоциями сбежал из дома и воротился только спустя пять дней.       - Не разговаривай со мной в таком тоне! Ты никакого права не имеешь повышать на меня голос! Я тебя вырастила, выходила! Всё стерпела! И отца твоего стерпела! Я мать! Моя задача – обеспечить тебе нормальную жизнь! Но ты всё делаешь для того, чтобы я не могла этого сделать! Ты не хочешь ни семьи, ни нормальной работы, ни собственной квартиры! Даже Соню бросил! Какая прекрасная девушка была, просто душка! Ну вот что тебя в ней не устраивало, скажи мне, пожалуйста!       В этот момент дверь в спальню приотворилась. В дверном проёме возникла искривленная физиономия Владимира Сергеевича. Трудно было сказать какую именно эмоцию выражало его лицо в этот момент: больше на приторную злорадствующую смесь походила перекошенная гримаса его. После его появления Роберту Владимировичу поплохело. Он бы всё отдал за то, чтобы оказаться сейчас в своей тесной, трухлявой, но такой полюбившейся своими тишиной и спокойствием квартире.       - Вы чего разорались? Отношения свои выясняйте на улице! А с тобой, - обратился он к сыну, - мы поговорим завтра. Больно уж ты заигрался в самостоятельную жизнь. Родителей не навещаешь, деньги обещанные не высылаешь. Мы с тобой как договаривались? До восемнадцати лет мы тебя обеспечиваем, а после – ты нас. Всё по честному. Не далёк тот час, когда я на алименты подам, и ты, как миленький, будешь выделять мне кругленькую сумму. Иш, ты, удумал. Нас с матерью уже за людей небось не считаешь? Я тебе покажу кузькину мать, подлец эдакий!       - Да что вы в самом деле!? – не сдержался Роберт Владимирович. – Я вам раб что ли какой-нибудь? Я сам, можно сказать, впроголодь живу! За что вы так со мною? Да, может я и не оправдал ваших ожиданий, но ведь это не повод набрасываться на меня как стая голодных волков! Я всего лишь хочу тихой, мирной жизни и только! Сколько можно уже? Вы своему родному сыну житья нормального не даёте! Какие вы родители после этого!? – распинался перед ними Роберт Владимирович, однако все его старания добиться к себе хоть одну маленькую долю уважения были тщетны. Равнодушие. На более они не были способны. Порою так хотелось утонуть ему в любви, забыться в чьих-нибудь объятиях и поцелуях. Ласкаться, нежиться до самого утра, утоляя жажду физической близости. Некая доля извращенности присутствовала в мыслях и желаниях его. Однако чего ещё мог ожидать от себя человек будучи никем нелюбимым?       Роберт Владимирович вышел на крылечко. Желание курить в нём еще не угасло, поэтому первая затяжка отозвалась в его лёгких блаженным поцелуем. Стало теплее. Пропала дрожь. Тело его стало более податливым, однако внутреннее состояние по-прежнему оставляло желать лучшего. Ни одна затяжка не была в силах возвратить ему былую бодрость духа.       День прошёл быстро. С родителями Роберт Владимирович старался лишний раз не заговаривать. Остаток дня он провел в своей комнате за заполнением школьной документации. После решил чуток отвлечься и до полуночи пролежал в постели, просматривая свежие новогодние новинки. Затем в ход пошла убаюкивающая инструментальная музыка, под которую он вскоре заснул.

***

      Много часов прошло с тех пор, как Роберт Владимирович наконец-таки сомкнул глаза. Пару раз он просыпался. В эти пару секундные промежутки он едва ли успевал осознать, где находится: всё не верилось ему в явственность «Явственного ненастья». Сквозь замерзшие окна, занавешенные плотными шторами, едва ли могли проникнуть первые лучи солнца. Так и провалялся он целый день в бреду. Всё казалось ему, что ночь никак не хочет сходить со двора. Сон его был беспокойным. Нечего было ему сюда приезжать. Слишком уж много странностей здесь с ним происходило.       Вот и сейчас нечто несусветное осмелилось нарушить его сон. Нехотя разлепив глаза, Роберт Владимирович уставился на потолок, а именно, - на замысловатые чёрные узоры на поверхности деревянных дощечек. Издали они были похожи на летучих мышей с огромными бездонными глазами. Жутко было смотреть на них. Не менее страшными казались многочисленные разноцветные вышивки на ковре. Во тьме они формировали единую жуткую картину: казалось, что все эти узоры, кругами и спиралями вышитые на ковре, в один момент стали частью какого-то языческого божества с шестью парами глаз. Впрочем, задерживать на них свой взор Роберт Владимирович не собирался. Теперь он окончательно проснулся. Нашарив на столе телефон, молодой человек поднёс его к лицу. Свет экрана ослепил его, глаза неприятно заныли и заслезились. Робу понадобилось ещё около минуты, чтобы окончательно прийти в себя. Наконец, чуть сбавив яркость, он смог разглядеть на экране смартфона бесчисленное количество уведомлений. Сердце его ёкнуло: стрелки часов уж пятнадцать минут как перевалили за восемь вечера. Не теряя времени, Роберт Владимирович разблокировал телефон и принялся с особой спешностью просматривать входящие уведомления. Порою в глухомани случались «благоприятные сбои». Не с того не с сего начинала ловить связь, приходили смс-ки самого разного содержания. Микросейсмы ли аль божья воля на то была? Никто не знал. Вот и сейчас проявил себя один из таких «благоприятных сбоев».       В группе учителей коллеги поздравляли друг друга с наступающим Новым Годом. То же самое происходило и в классном чате. Несколько сообщений в личку не обошли себя стороной: на экране высветилась хорошо знакомая нашему многоуважаемому физиономия Эдуарда Валерьевича (на аве у него стояла его собственная деловая мина), поздравительные открытки соответствующего содержания от Александра Николаевича, пара словечек от однокурсника Гоши и подозрительно большое количество уведомлений от Леры. Желания подниматься на крышу гаража, чтобы ответить на входящие сообщения, не было от слова совсем. Однако расспросы Леры о его нынешнем местонахождении вызвали у него небольшие сомнения касательно выдвинутого им ранее решения не подниматься на крышу. Родители девушки, как оказалось, поднимались к нему на этаж, чтобы оказать ему честь присоединиться к ним на праздничном ужине, однако того дома не оказалось. Вот и назрел у Леры вопрос соответствующего содержания. Далее она уже расспрашивала его о предстоящих элективах, а под конец, вспомнив видимо о скором празднике, поздравила его с наступающим Новым годом. Думать ему над решением долго не пришлось: желание курить вновь возобладало им. Накинув на себя куртку и захватив по пути к входной двери ключи от гаража, он тихонечко вышел во двор.       Снег мягкими хлопьями падал на шероховатую деревянную поверхность. Сигаретный дым, уносимый ветром, быстро растворялся в воздухе. Фонари тусклым светом своим едва ли доставили до проселочной дороги, змейкой растянувшейся до самого кладбища. Людно стало на улице, уютно. Бесчисленное количество машин было припарковано у соседского дома. То же самое творилось и в других дворах. В бараках зажегся свет. У родничка начиналась настоящая звездопляска. Близ новогодней ели столпилась местная ребятня и по наказанию алкаша Степана Фёдоровича, аля Деда Мороза, водила хороводы. Там же примостилась и баба Снегурочка.       Целую вечность готов был простоять так Роберт Владимирович. Приятно было смотреть ему на эту ребяческую непринуждённость со стороны жителей деревни. А каковы были детки здешние! Приветливы и послушны, настоящие дети своих родителей! Однако даже здесь Роберт Владимирович не смог найти себе места. Не вписывался он в сельский колорит. Любимы были ему его образы и картины и в то же время неизмеримо далеки. Вновь перед глазами его возникла Лера. Революционерша. Девица с непростым содержимым. Следовало бы поскорей написать ей. А зачем же? Да хотя бы из уважения к её родителям. А может и не только… Рано было ещё о чем-либо говорить. Может в собственных фантазиях они бы и могли стать родственными душами, однако в суровых реалиях жизни это было невозможно. Пусть уж лучше всё будет так, как положено. Жизнь – штука непростая.       Поднявшись на крышу, Роберт Владимирович первым делом отписался Лере о своём нынешнем местонахождении (упоминать название села конечно же не стал). Та ответила не сразу. Роб около двадцати минут простоял на бетонном холодном полу, обдуваемом сквозняком. Руки его дрожали от холода, но он строго настрого запретил себе покидать крышу до тех пор, пока не дождётся ответа от Леры. Та прочитала и ответила утвердительным «ок». Однако как же тепло и хорошо стало на душе от этого короткого и небрежного «ок»! Просто камень с плеч упал, ей Богу! Не дело ведь - гостям дверь не открывать. Вот и прояснилось всё теперь. И с родителями и с элективами. Уже завтра он поедет домой. Разберёт вещи, отовариться в магазине, выкинет весь накопившийся со времен переезда хлам и подготовиться ко встречи с ней и её тараканами.