Фанат

Так как Арсений всегда читал по две, а то и по три книги одновременно, и при этом всегда обладал очень живой фантазией, мгновенно воплощавшей все прочитанное в трехмерные образы, то порой прямо перед его глазами античные корабли вспарывали океан рострами, а по палубе носились туда сюда дикие мальчишки из “Повелителя Мух”. Или Робинзон Крузо сидел на выцветшем на солнце пляже бок о бок с Эркюлем Пуаро, склонившемся задумчиво над убиенным кокосом, расколотым надвое. А иногда сквозь какого-нибудь Жана Вальжана, спиздевшего от голодухи булку из лавки и улепетывающего по темным улочкам французского городка, прорывался вполне реальный, не состоящий из фантазий кулак, и прилетал прямо по носу. Арсений от неожиданности валился на спину, но в следующую же секунду возвращал себя в реальность. Вокруг была не Франция времен Людовика 16-ого, а голые стены школы, а перед ним не герой романа, а один из этих дурачков, вечно обманывавшихся его худосочностью. Он мгновенно вскакивал на ноги и давал отпор. И всегда выигрывал. Не потому, что был сильнее или натренированнее. Злее. Боль и усталость от постоянной внутренней борьбы вселяли ярость. Ему нравились мальчики. Это было неправильно. Такие, как он, вроде бы были только за границей — так говорил отец. Это все пропаганда, их вовсе не существует — говорила мать. Но он же есть. Получалось, что он урод. К пятнадцати тело начало бунтовать, требуя контакта, и он иногда очень несмело клал руку на колено приятеля или слишком близко наклонялся к чужому лицу. Заканчивалось все всегда одинаково — дракой. Убежденность в том, что он просто непривлекателен подрывалась популярностью среди женской части школы. За это парни ненавидели его еще сильнее. И он себя тоже. Можно ведь быть обычным. И выбирай любую. Но нет, ему подавай недоступных мужиков… Они с Людой уже минут пять смотрят на упаковку с титановым синим айфоном 15 про макс и невероятной красоты букет с каллами и протеей, уперев локти в стол и положив подбородки на ладони. Курьеры пришли с разницей в полчаса. К первому подарку прилагалась смс-ка от Шастуна: “Чтобы твои фото были еще красивее, солнце”, ко второму записка с мелким Никитиным почерком: “Просто, чтобы ты улыбнулся, милый”. Последнее слово было совсем неразборчиво. Скорее всего, Никита в нем был не уверен. Так же от Антона пришли фотки какой-то милой однушки в центре с припиской, что эту квартиру освобождают через месяц, и если Арс хочет, он оплатит ее аренду. Тогда они смогут видеться чаще и не ночевать в отелях. — Мда, — наконец выдает Люда. — Ситуация. Что делать будешь, Казанова? Арсений вместо ответа глухо падает лбом на столешницу. Звук такой, будто на него приземлилась пустая деревянная коробка. В голове и правда лишь иссушенное перекати-поле. — Арс, так не пойдет, — строгость в тоне Люда разбавляет нежным поглаживаем по голове. — Надо что-то решать. Либо один, либо другой. Можно и обоих, конечно, оставить. Один будет подарки дорогие делать, другой утешать, когда первого рядом нет. Но тогда нужен стратегический план. — Люда! — Арс поднимает голову и возмущенно лупится на невозмутимую тетку. — А что? — она дергает вверх острыми плечами. — Я в твоем возрасте с тремя сразу мутила. — Я так не могу, — качает он головой. — Это мерзко. — Это да, — вздыхает Люда. — Поэтому решай. Арсений поджимает губы и гнет брови в мученическом выражении. — Все ясно, — Попова вздыхает еще глубже и тянется к пачке сигарет. — Все уже давно решено. И о чем мы тут вообще беседуем? — Я люблю его. Расстаться с этими словами оказывается до странного легко. Наверное, потому что говорит он их не Антону. — Естественно, — тетка удивленной не выглядит. Даже разочаровывает. Для него-то это откровение похлеще, чем у Иоанна Богослова, а она среагировала, будто он признался, что кисло-сладкий вкуснее сырного. — Я серьезно, — уточняет он. — Я верю. — Не втюрился, — он внимательно следит за ее беспристрастным лицом. — Не втрескался, не вкрашился… — Не потерял голову, не врезался, не вляпался. Я знаю эту песню, Арс. Зачем ты перепеваешь Дору с приставкой “не”? Он замолкает, наблюдает за тем как клуб сигаретного дыма сплющивается в струйку и утекает в форточку. — Я поняла, что ты его любишь. И я никак не собираюсь умалять силу твоих чувств. Но что ты хочешь от меня? — Ничего, — он кладет подбородок на сложенные на столе руки. Сам не знает. Ничего он не знает. — Божечки, — она снова нежно касается его волос. — Зайчик, знал бы ты, как мне одновременно тебя жалко и, как же я тебе завидую. С Антоном они не виделись неделю. Целую неделю одиноких, сводящих его с ума ночей. С ноутом, со звучащим оттуда на низкой громкости его голосом и в обнимку с как-то забытым им шарфом. И пока не пришел этот телефон, как компенсация за долгую разлуку, Арсений не находил себе места от беспокойства, напридумывав, что все это наказание за его выходку с Никитой и фотками. Но причина как всегда в работе. И он был предупрежден. Той же ночью, когда произошел инцидент с его позорной попыткой вызвать ревность. Оба сидели друг напротив друга, забравшись с ногами на кровать. Арсений только закончил свои исповедальческие излияния про “никогда ни с кем. Только ты, Антон. До конца жизни.” и теперь чувствовал себя голым и очень уязвимым. Хоть и был одет. Он впервые позволил себе такую искренность с кем-то посторонним. И странным здесь было все: и это ощущение и то, что Антон до сих пор был для него посторонним. — Не спал с ним? — наконец нарушил долгое молчание Антон, чем вызвал у Арса короткое замыкание. — С кем? — С кем! — он передразнил его фальцетом, собрав при этом глаза в кучу. Было бы смешно, если бы не предмет разговора. — С другом с твоим. С которым вы там милуетесь на фотках. — Да нет же! Я бы никогда… я же с тобой. — Странные у тебя методы. Ты меня пытаешься заставить ревновать или убедить, что по гроб жизни только со мной будешь? Антон все еще выглядел слишком спокойным. Но говорил с тем самым сарказмом, которым обычно прикрывают что-то другое. Арсений пристыжено отвернулся к нелепой джакузи в углу комнаты. И чего только в этих “отелях на потрахаться” не увидишь! — Интересно только, какой ты реакции от меня ждал. Арсению казалось, что все очевидно. Хотел вызывать чувство собственничества. Дать знать, так, между прочим, что не Шастуном единым. Что Москва в голубом брате недостатка не испытывает, а он — Арсений — тот еще лакомый кусочек. Но не будет же он все это произносить вслух. — Понятно же, — только и пробурчал он. — Неа, Арсюх, непонятно, — его голос вдруг пропустил раздраженные нотки, и Попов вскинул на него голову.— Я уж тебе поверю, что вы только в щеки друг друга целовали. Но будь там, что пооткровенней, пиздюхал бы ты уже пешкодралом до ближайшего метро. А так, так уж и быть, довезу тебя до твоей хаты. Романтичное настроение все равно уже просрано, — и он начал подниматься с кровати, перекидывая через Арсову голову ногу, но тот ее остановил в полете где-то у виска и вернул на место. — То есть, ты бы взревновал? — с неуместной надеждой в голосе спросил он. — Если бы ты с кем-то сосался или ебался у меня за спиной? Естественно! Я что, похож на куколда?! — это возмущение затянуло обжигающий узел внизу живота. — Че ты лыбишься? — Антон выглядел комично с этим опасливо-невдупляющим выражением то на лице. — Ты как будто не понял, что я не прощу тебе измену. — Потому, что… — Арс оперся на руки и придвинулся вплотную к озадаченному лицу напротив. Антон выглядел совсем как в “Громком Вопросе”, когда не понимает, что говорит гость. Эти изогнутые брови и приоткрытый рот. — Потому, что это нормально, — осторожно предположил он. — Да нет же! — Арсений раздосадованно сел обратно на пятки. — Неужели так сложно сказать! — Блять, с тобой хуже чем с девчонкой, Арс! — Ага, потому, что девчонка тебе с ноги в табло не уебет за такие сравнения, а я да! — Да что я сказать-то должен?! — заголосил Антон. Напускное спокойствие стерлось окончательно. — Ой, иди нахуй, — теперь Арсений попытался смыться с этой тонущей лодки и начал спускаться с кровати, но его схватили под коленками, повалили на кровать и стали бесчеловечно щекотать. Арсений защебетал своим сказочным смехом и в попытках вырваться скатился спиной с кровати, увлекая за собой Антона. Оба вытянули вниз по одной руке, упираясь в пол, чтобы на него не шлепнуться. И так и зависли вниз головами. Смотрели друг на друга, раскрасневшиеся от начавшей приливать вниз крови, и дышали. — Так, что я сказать должен был? — Что я твой. — Так, ты мой, — сказал Антон, как само собой разумеющееся. Арсений начал целовать первым. Он мог бы подождать и посмотреть, поставит ли Антон точку в этом конфликте, но нет. Маленький глупый Арсений совсем не имеет никакого терпения. То была его первая настоящая ссора в его первых отношениях. И первое же примирение. Он слышал, что секс после такого горячее, но даже поцелуй выходил до лихорадочного ярким. Он цеплялся, утопая, за Антоновы рукава, съезжая все ниже к полу, пока тот не поднялся и кряхтя не вытащил его за собой — Арс. — А, — маленький глупый Арсений и не собирался слушать, что ему хочет сказать взрослый и умный Шастун, и пополз поцелуями по шее, запутавшись в огромном Антоновом худи и хаотично елозя руками внизу, пытаясь найти край и просунуть под него руки. — Я тебя очень сильно прошу ничего больше такого не исполнять. И не делай таких фоток. Слышишь? — Да-да. Ничего он не слышал. Потому, что Арсений маленький и глупый.

***

О долгой разлуке Антон предупредил. Начались “Битва за Время”, новый сезон “Импры” и все эти сторонние шастуновские проекты, которые только за счет его улыбчивой ряхи на превью и способны оттолкнуться от берега и хоть куда-то поплыть. Они вовсе перестали видеться. Арсений держался только на этом “так, ты мой”. Даже удивительно, как пара слов определенным тоном от определенного человека могут придать столько энергии, что он буквально летал по тренажерке, куда проплаченный Антоном абонемент позволял ходить каждый день, не выбирая занятий. Пробегал по часу в день на дорожке, таскал блинчики по залу, активно потел на табате, растягивался до боли в мышцах на стретчинге и стоял на голове в какой-нибудь шванасане на йоге. Он поражал своих однокурсников на актерских курсах сильнее, чем прежде, с неистовой самоотверженностью изображая слепого крота или работницу МФЦ, получавшуюся так точно, что его игра вызывала желание пришибить Попова на месте. Даже Николаевна скрежетала зубами, а она сама человек не намного приятней любого госслужащего. Никиту он поблагодарил за цветы, позволил поцеловать себя в щеку на прощание у метро, и быстренько смылся от более серьезных контактов. Всю неделю Арсений засыпает под его голос. Обычно включает свои любимые “Цитаты”, умудряясь вырубиться даже под яростный срач Антона и Журавля о нелегкой судьбе продавщиц и их нежелании улыбаться. Еще Попов пересматривает сохраненные шастуновские сторис с Бали. Они одновременно болезненны, ведь там Антон в сотнях километрах от него с какими-то близкими друзьями, в круг которых он не входит. В то время Арсений в морозной Москве прострадал все новогодние каникулы. Но с другой стороны, его бедный парень-трудоголик там отдыхает. Такой редкий вид незагнанного Шастуна приносит радость. Его любимое видео — это где он бычит на океан. — Ну че, океан, это все, что ты можешь? — говорит он подбирающейся к его ногам волне. — Тих-тих, не нагнетай, — осекается и умеряет свой пыл, когда пенящаяся кромка почти касается кроссовок. Бухой тридцатилетний мужик срется с водой ночью на курорте. На этом видео Антон именно такой, какой он обычно с ним наедине — инфантильный придурок, доводящий его порой до хрипящего смеха. В такие моменты пропасть между ними, состоящая из всех этих бесконечных разниц — статус, материальное положение, возраст, характер — стирается, и Арсений действительно чувствует, что они близки. Антонов инстаграм оказывается ещё и источником самых актуальных новостей. Например, когда тот снимает, как барбер остригает его русую шевелюру и красит в пергидрольный блондин. Через полчаса Арсению все-таки приходит сообщение с фоткой и вопросом: «Подстригся и покрасился. Тебе нравится?». «Здорово, Горох! Но вроде же так и было.» — отвечает он, глумливо хихикая, но следом пишет: «конечно нравится. В любом образе нравишься». Но все последующие сообщения и созвоны он начинает по одному принципу: «Привет, Дональд Трамп», «здорово, Пит Дэвидсон», «о, Дарья Мороз, не возьмете меня в свой новый проект?». Стас наконец просит появиться в офисе для съемки небольшой рекламы. Попов знает, что сейчас там проходят съемки "Громкого вопроса", поэтому полчаса крутится перед зеркалом, пытаясь уложить волосы, который ему в любом случае будет укладывать стилист. Ну, а вдруг Антона встретит раньше. Волосы подчиняться отказываются. Сердце тоже. Увидит, увидит, наконец увидит! Морозная солнечность сменяется на мокрую ветреную хмурь. Когда сумрак начинается в десять, чуть стирается на полчаса в середине дня и остается до пяти, пока не превращается в непроглядную темноту. Новая песня — какой-то постмодерновый ремикс на Глюкозу, завладевает его сознанием. — Хасбики в моем животе — это любовь к тебе, не спрятаться, не скрыться, — с этим он залетает в автобус, тем самым освобождая себе место у поручня. Он давно заметил, что люди с опаской относятся к тем, кто вслух напевает под нос странные песни. Ему все равно. Хасбики в животе перебирают маленькими ножками, отплясывая лезгинку. Приезжает он рано. Как всегда. У импровизаторов перерыв между гостями. Они, а так же Стас, Саша Ваш, Гаус, Дрон и несколько девчонок из команды — все набились в зону отдыха с телеком и синим столом для пинг-понга. — О, Зоя Яровицына, ты тоже тут? — бросает Арсений, играющему за столом с Сашей Антону. Все хохочут, и Шастун старается смеяться поактивнее, чтобы не выдать себя слишком скромной реакцией. У него уже сформировался иммунитет за неделю подколов от Арса. Он недолго болтает с Сережей, а затем просто слоняется между людьми, периодически слыша мат от проигрывающего Шастуна. — Ну, чего ты, Антошка, ракетку же неправильно держишь! — глумится Ваш. Шастун проигрывать не умеет. Даже, когда они рубятся в приставку, Арс, иногда видя, что вырывается вперёд, начинает поддаваться. А то потом говна не оберешься. Ныть будет полчаса! Неожиданно для уже привыкшего к воркотне на определенной частоте, прерываемый лишь на раскат смеха и ругань Шастуна, в зал врываются ворох цветочного запаха и заливистые голоса. Три девушки. Одна — жена Позова, вторая — Стаса, а на третьей он даже сразу не фокусирует внимание, пока от нее не доносится насмешливое «Привет, бывший.» Ира. Она подходит к Антону, приобнимает его за плечи и говорит: — Прическа — класс! Хорошо, что мы уже расстались и этого не надо делать второй раз. Она проходит так по всем, заключая в полуобъятия. Добравшись до Арса, Ира протягивает ему свою маленькую ладошку. — Ну, привет, Федя. И улыбается с хитринкой, будто знает о нем нечто, о чем он сам не в курсе. И тут же поворачивается к остальным, уволакивая за собой этот яркий аромат духов и щебеча об удачном шопинг с девочками. Она снова появляется рядом через несколько минут, элегантно упав сбоку на диван. — Скучаешь? — Да не то чтобы. Жду просто съемки. — Ясненько. Арсений пересекается глазами с Антоном. Тот выглядит точь в точь как человек, который оказался в одном помещении с двумя бывшими. Словно в любой момент готов уйти за хлебом и не вернуться. — Как у тебя с ним? — С кем? — Арс недоуменно поворачивается к Ире, которая смотрит точно по той же траектории. Не может этого быть... — С парнем с твоим, с Антоном, — она тоже поворачивается. Глаза у нее большие. Настолько ясные, что помимо себя, Попов четко видит в них шкаф позади со всей одеждой в нем. — Он тебе рассказал?! Поверить в это сложно. Если бы их отношения были чем-то материальным, Шастун бы хранил их в банке из-под печенья с надписью "варенье" в сейфе, зарытом в бункере, семизначный код от которого сжег бы на костре, а пепел развеял бы над океаном. — Ну да, — пожимает она плечами, в один простой жест, уничтожая значимость навороченной Арсом метафоры. — Мы друг от друга ничего не скрываем. — Заебись, — все, что он находит сказать. — Да ладно! — она пихает его плечом, и Арс деревянным столбиком смещается по спинке вбок. — Не хочешь об этом говорить, не будем. Он молчит некоторое время, пытаясь уложить в голове, что шастуновская бывшая, на бесконечные нарезки с которой он постоянно натыкается, даже когда она давно уже в прошлом — ее улыбающееся лицо в зале на концертах, мелькнувшая фигура в блогах где-то позади Антона, они, обнимающиеся в какой-то Новый Год перед большой елкой — сейчас сидит рядом с ним, болтает ножкой в колготке и такая "не хочешь говорить про ваши с Антоном мутки, и не надо". Все это в голову укладывается с трудом, торчит из нее то тут, то там излишками ткани, и Арсений вдруг решает, что сделать ситуацию еще более дикой просто необходимо. Иначе он был бы не он. — Давай поговорим, — даже не видя ее, он чувствует как Ира вся подбирается, готовая слушать. — Так себе, если честно. Видимся раз в две недели. На людях ничего нельзя. Дома говорить только с его разрешения. Ем по расписанию. По выходным можно одну шоколадку, в другие дни ничего сладкого, а то бока наем. Гулять только недалеко от дома. Он заканчивает и после непродолжительного молчания слышит чахоточное мелкое дыхание сбоку, а повернувшись, обнаруживает Кузнецову тихо смеющейся. Даже удивляется такой реакции. Он был уверен, что она обидится. — Ты Попов — приколист. Тебе надо к ребятам четвертым! — Не, ну на самом деле первые три предложения правдивы. Она вздыхает, становится грустно-серьезной. — Это понятно. Но, ты знаешь, в случае с Антоном, всегда можно там поднадавить, здесь подзатянуть и он уже идет на тысячу уступок. Антошка безотказный. Ну ты сам знаешь. — Неа, не знаю, — резче, чем сам того хочет, произносит Арс. — Для меня никаких уступок он не делает. — Я тебя умоляю! — тянет Ира, распластавшись по дивану и отжав большую часть места. — Ты видел "Битву за время" с ним? Кто додумался его посадить в судьи? — она немного меняет голос, пародируя Шастуна. — Почему я?! Я сейчас скажу свое жесткое мужское мнение и никто со мной не посмеет спорить! Как котенок, притворяющийся львом. С тобой наверное удается потому, что ты еще совсем малыш. Но, я тебя уверяю, им сманипулировать проще простого. Он снова стреляет взглядом в Антона. Тот делает вид, что занят пинг-понгом, но достаточно хреново. Глаз косит в их с Ирой сторону. Нервничает. — Я пытался. Манипулировать. — Что делал, если не секрет? — она кладет локоть на спинку и наклоняется ближе. Бергамотно-мандариновый аромат туманит разум. От нее пахнет роскошью, а в каждом движении ощущается непоколебимая уверенность в своей красоте и женственности. Сбитый с толку этими чарами, Арсений говорит стыдную правду. — Пытался вызвать ревность. — Не получилось? — Не очень. Опозорился только, — Арсений который раз натыкается на тревожные оливковый взгляд. Тот его неловко отводит. — Я осуждать тебя не вправе, но все-таки попытки в ревность — грязноватый приемчик. Обычно ничем хорошим не заканчиваются. Да и… — она со вздохом переворачивается на спину, отмахнувшись от своего локона, прилетевшего Арсу точно в глаз. Она даже не замечает. — … в твоем случае, совершенно ненужный. У тебя есть кое-что гораздо круче. — Что? — протерев глаз, спрашивает он. Ира поворачивается, и уголок ее губ ползет вбок, как алая трещина на идеальном фарфоровом лице. — Ты правда не знаешь? — Нет, — в горле почему-то пересыхает. — Мда, — Ира пробегает по нему таким взглядом, что Арсению кажется, она сейчас попросит всех посмотреть. — Хочешь, я тебе свой любимый фанфик про вас скину? Арсений глубоко в углу дивана, намертво замурованный подлокотником и кузнецовской коленкой, с которой он старается не соприкасаться, но он все равно чуть с него не слетает. — Ты фанфики про нас читаешь? — Обожаю их! Ты уж прости. Но перед таким гилти плэже редкая женщина устоит. Этот диалог точно войдет в его топ десять самых странных за всю жизнь. — Скинуть? — Ну давай. Она с такой радостью хватается за телефон, что все-таки соприкасается своей коленкой с его, и Арсений пытается всосаться в угол еще сильнее, скукоживая все конечности. — Прислала в запрещенграм, — она резко встает, но прежде чем уйти наклоняется, и блондинистые волосы спадают двумя шторками по бокам от его лица, щекоча щеки. — Я до сегодняшнего знакомства с тобой, тебя таким как там представляла. Оценивала по этим рекламным роликам. Ты либо очень хорошо играешь, либо просто не понимаешь, что ты гораздо больше Федя, чем сам о себе думаешь. Ира уходит, оставляя ему такую степень охуения, что он уже знает — придется донести до дома, а может и протаскать пару дней. Антона-то он конечно увидел. Посмотрел на него, как на бабуина в зоопарке. Подходить ближе чем на пару метров нельзя, кормить тоже. Но по пути домой, он настолько углубляется в свои мысли об разговоре с Ирой, что забывает сильно расстроиться. В автобусе он читает присланный ею фанфик. Вроде ничего особенного, он и похуже видел — где на нем места живого не оставляли или где он Шастуна заставил из миски лакать, но от этого у него неожиданно потеют ладони. В фике он ловко заводит Антона, пользуясь своей врожденной сексуальностью. Там он сам себя не стесняется. Ни своей странности, ни своих желаний. Он рассказывает своему парню о том что и как хочет, не краснея и не пряча глаза. Проводит ему экскурсию по всем своим шкафам, внутри которых такие скелеты, что Арсений порой подозревает в себе шизофрению. Кто в жабо с мундштуком, кто верхом на коне, кто в латексе и с кляпом во рту. Удивительный, непредсказуемый внутренний мир Арсения Попова, куда ему всю жизнь хотелось кого-нибудь пустить и увидеть, что этот кто-то не убегает, сверкая пятками. В фике он искренен. И несмотря на совершенно ООС-ного альфа-самца Антона и умение Арса проглатывать член по яйца, ни разу не поперхнувшись, именно это — самая нереалистичная в нем часть. Дома Арсений уговаривает себя перед все тем же зеркалом. Мысль, выбравшись из той отхожей ямы, в которой валялась, показывается наружу — пованивающая, но все же живая. — Ты не трус, Арс. Никогда не был. — И в чем тут смелость? — отвечает он, но еще некоторое время не решается, осматривая каждый сантиметр своего поджарого тела. Пытается отыскать изъян. Естественно находит. Слишком тощий, слишком бледный. Нос смешной — кнопкой. Антон как-то раз на него нажал и, поднеся свой рот к Арсовому, заговорил, будто в домофон: — Э-э, доставка из теремка. Откройте пожалуйста. Арсению было стыдно признать, что его это задело. Ведь у них никогда не было строгих ограничений на подъебы. Да и Антону прилетало куда больше. Но Шастун сам заметил, и потом очень долго его в этот нос целовал и рассказывал, какой он прекрасный. От воспоминания скручивает нутро. Как же, сука, он скучает! Он добирается до кровати, для храбрости считает до пяти и пишет сообщение. Слышь, Машин Ган Келли! Я скучаю. Через несколько секунд приходит.

Я тоже, солнышко.

А знаешь, кто ещё скучает?

Кто?

Раз уже написал, глупо на этом обрывать. Он забирается коленями на кровать, снимает футболку, разворачивается к стене лицом и немного спускает штаны, чтобы были видны ямочки на пояснице и совсем немного напряженная задница. Заводит руку с новым айфоном назад, смотрит в камеру, положив висок на стену и прикусив губу. Фоткает с черно-белым фильтром. Потом ещё долго и тщательно осматривает на предмет хоть какого-то недостатка. Складки на пояснице, прыщика, морщинки. Когда наконец убеждается, что картинка идеальна, отправляет и сразу зарывается лицом в подушку. От нервов сердце избивает матрас под ним. Антон звонит по видео, и Арс, прежде, чем взять, снова считает до пяти. Шастун на этот раз не в туалете и не в кладовке (обычно с работы он звонит только оттуда), а в пустой гримерке. На фоне убранный столик с зеркалом и вешалка с его пуховиком. — Арсюх. — Что не так? — Это… — подбирает слова. — Выглядит жутко возбуждающе, но я же предупреждал про фотки. — Так удали. Реакция вполне предсказуема, так что он не особо расстраивается. — Не могу я. — Почему? Антон подносит телефон близко-близко к своей небритой физиономии. — Красиво, пиздец. Хасбики в животе, на время притихшие, начинают остервенело плясать. Арсений лишь сглатывает, боясь спугнуть момент. — Давай, ещё шли. Создам онлифанс, буду на тебе зарабатывать! Что ж, хотя бы и на мгновение… Он несколько раз этот фанфик перечитывает. Даже, устав заходить в инстаграм, хочет сохранить его себе в телеге, но нечаянно отправляет Антону. В панике нажимает удалить и естественно делает это только у себя. — Нахуя нужна эта сраная функция?! — воет он. От Антона в ответ приходит только злая гифка. Он видимо решает, что это очередная поповская шутка. Главное, чтобы не читал. Наконец встретиться они договариваются через пару дней, когда Арсений едет к концу "Историй", чтобы снять промо на фоне дверей. Все проходит очень быстро. Незатейливая мини-история про фаната Импры, который попадает на концерт. По сути Арс играет самого себя, играя Федю, который в свою очередь играет самого себя. — Рекурсия, — говорит он Сереже. — Хуюсия, — доносится в ответ. Когда все расходятся, Антон пишет Арсу подождать его у машины и уходит в туалет. Арсений почему-то не спешит. В зале, в котором еще какой-то час назад было столько смеха, оглушительно тихо. В косых софитах летает пыль, где-то в недрах здания скрежещет нечто тяжелое. Он поворачивается к этим трем дверям, будто уцелевшим после какого-то катаклизма, снесшего дом, пишет Антону, что он все еще в зале и забирается на одну из них. Дверь плохо закреплена, и она сильно шатается. Он цепко держится за бесполезные наличники. — Арс, — раздается хрипящий шепот. — Я здесь. Пугливый Шастун дергается и обалдевшими глазами смотрит наверх. — Ты ебладей, что ли? Ты чего туда забрался? Слезай! Когда он съезжает по двери вниз, край его футболки цепляется за угол, и он на нем чуть не виснет, как картина на гвозде. Антон подбегает ему помочь, обхватывая за голый торс и чертыхаясь. — Что у тебя за приколы вечно? Ну Арс... Договорить ему мешает раскаленный поцелуй. Оба валятся на дверь, снова почти ее роняя. Что-то меняется. Антон его не останавливает. Он тащит его до выхода на парковку, залезает вместе с ним в машину и снова целует, неудобно перегнувшись через коробку передач. Даже успевает расстегнуть Арсову куртку и хаотично облапать. — Все, Арсен, поехали, — он отрывается от него и заводит машину. — Я, сука, с твоей этой фоткой сдрочился до мозолей! Не могу больше. Арсений ошарашенно наблюдает, как Шастун выворачивает руль и давит на газ. — А куда едем? — Да, в котором прошлый раз были. Там кровать самая удобная. Не об этом ли говорила Ира? Он не дает себе слишком много времени на размышления. — Нет. — Что нет, лисенок? — не отрываясь от дороги, спрашивает Антон. — Ко мне домой поедем. Я не люблю эти отели. — Я тебя умоляю, не начинай! — стонет он. — Время двенадцать часов ночи. Скоро освободится твоя новая хата, тогда не придется никуда таскаться! Пока так. — Я тебя не заставляю, но в отель я не поеду. Он чувствует этот косой пронизывающий взгляд. Он ему черепную коробку просверливает. Но держится. Смотрит в лобовое и даже не подает виду, что внутри помирает от напряжения. Пан, либо пропал. Возможно, его просто высадят в ближайший сугроб. А может довезут, куда надо, и злой Шастун выебет из него дурь. Очень хочется второго, хотя оно и звучит страшнее. — Это еще что за приколы? — Не прикол никакой. Либо мы ко мне домой в ебеня едем и проводим замечательно время, либо ты один к себе в ЖК бизнес-класса и дальше натираешь мозоли на мою фотку. — Это ты так с Ирой поговорил продуктивно? — догадывается Антон. — Неважно. Не все же тебе мне условия ставить. Боже, сколько всего надо контролировать — и лицо, и голос, и все тело, чтобы ничем себя не выдать! — Не меньше меня ведь хочешь, — раздраженно, но уже с долей смирения говорит Антон. — Потерплю. Ты очень хорошо научил меня терпеть. Больше Шастун ничего не говорит. Но до Одинцово успевает остыть. Едва оказавшись за порогом они готовы были уже из штанов выпрыгивать, но Шастуну позвонил настолько важный хуй, что его нельзя сбросить, даже если ты прижимаешь кого-то к стенке и наминаешь его член. Впрочем, в случае с Антоном — это примерно кто угодно. Поэтому он бродит вдоль кровати, отмеряя пространство ритмичным "ага-ага", "да-да" и "понял-понял". Арсений же лежит на спине, согнув одну ногу в колене и чуть наклонив вбок, чтобы удобнее было сопровождать это блуждание осуждающим взглядом. На очередном "ага" он, вложив в жест максимальное неодобрение, вздергивает бровь и шумно выдыхает, как тронувшийся поезд. Антон обращает на него внимание, присаживается с краю, виновато улыбается и проговаривает одними губами "пять минуточек". Арс в ответ находит в своем телефоне переписку с ним и отправляет стикер из своего любимого пака. Но так как Шастун слишком занят разговором, и он не может посмотреть, он сует ему под нос собственный экран с раздосадованным Олегом Тиньковым и цитатой из его интервью Дудю "не хочу с этим говном жить". Шастун усмехается, отделив одно "ага" от другого в своей монотонной беседе, и запускает руку Арсу под футболку, поглаживая окаменевшие за последние дни мышцы. Он ведет ею вверх и выпрастывает из-под горловины, касаясь подушечками губ. Арсений высовывает кончик языка, сначала касается пальца, как несмелый котенок, а затем протискивает его между указательным и средним, проскальзывая под удивленный шастуновский взгляд до ладони. — Да, Дрон, я думаю мы можем впихнуть это в график на среду. Что там за очередную низкопробную передачку Шастун пытается впихнуть в свой график Арс не в курсе, но, вдохновленный этим диалогом, он пихает его длинные пальцы себе за щеку. — М... ага, — Антон совершает слабую попытку вернуть себе конечность, раздувает ноздри и поджимает губы, всем своим видом прося Арса угомониться. Тот лишь смелеет. Сжимает огромную ладонь со свое лицо размером сильнее, прокручивает языком кольца, ощущая кисловатый вкус металла. — Ну, если нужен и второй день, то давай еще на следующей неделе, — Антон смиряется, перестает отбирать облюбованную Арсом руку и просто наблюдает за всем этим непотребством. Попов поворачивает ладонь так, что пальцы оказываются один на другим и насаживается на них оттягивая на каждом толчке щеку. Антон наконец заканчивает разговор и кладет телефон на тумбу, продолжая с внимательной веселостью следить, как Арсений имитирует минет. — Ну, профессионал, — цокает он. — Хорошо, что я тебя с той заправки выцепил. Такой бы талант пропадал. Арсений выпускает пальцы, хлебком подбирает слюни и сглатывает: — А самое главное, размер точно такой же. Ничего даже додумывать не надо. — Нарываешься, лисенок. Слова даже не звучат угрожающе. Он произносит это своим обычным тоном. Добрым шастуновским. Но у Попова почему-то закручивается горячая спираль внизу живота. Он старается этот выпад своего организма игнорировать. — А что мне еще остается? — он делает страдальческий вздох по-Станиславскому, чуть не поперхнувшись количеством вобранного воздуха. — Спасаюсь своей богатой фантазией. — Бедняжка. — Да не говори. И все-таки прав ты был насчет Олеси и ее колдовства. Не эффект Барнума это. — Что? — Ну ты сказал, что все реально сходится. И правда. Про слабый марс звезды не соврали. Мы больше недели не виделись, и вот наконец наедине, а ты лясы по мобиле точишь. А сейчас сидишь целкой неприкаянной и не пытаешься ничего со мной сделать. По лицу Антона пробегает нечто очень юркое, что Арс не успевает уловить. Это напрягает, учитывая, что по его незатейливой физиономии обычно все читается без проблем. Он снова берет телефон и начинает что-то пролистывать. — Что ищешь? Инструкцию по удовлетворению партнера для тех, у кого маленький член? Антон не отвечает, и Попов начинает ерзать. Чуть приподнимается на руках, заглядывая в телефон. — А, вот! На экране мелькает шапка того самого фанфика, что Арс ему нечаянно отправил. Воздух внезапно пропадает из легких. — Хочешь, как здесь? — вот теперь тон действительно угрожающий. Или Арсу он таким кажется из-за подскочившего вдруг пульса. — Антон, не смей. — "Что ты хочешь, чтобы я сделал, Антон" — говорит мальчишка, — громко и с выражением, прочистив для начала горло, будто тост на свадебном застолье, начинает зачитывать Шастун. Арс дергается вперед, чтобы выхватить телефон, но напарывается грудью на Антонову руку. Тот встает, продолжая читать, двигаясь по-крабьи — боком вдоль кровати, чтобы не терять угрозу из вида. — «Раздевайся и на кровать». — Прекрати! — Арсений чувствует, как горит внутри и снаружи. И как какая-то необъяснимая самому себе паника заставляет бесцельно заметаться в поисках решения. — «Теперь раздвинь ноги и покажи, как ты себя ласкаешь» —продолжает Антон, — настоящий Антон — не тот доминантный альфач из порнушки, а эта свинья мразотная, хихикающая под нос, тоже продолжает, увернувшись от руки Арса, снова попытавшегося выхватить телефон. — «Начни с пальцев, потом игрушкой». Следующим своим маневром Арсений ничего отобрать не пытается. Он вдруг чувствует себя тем самым изгоем из школы и действует как привык, каждый раз, когда ему приходилось себя защищать. Антон от удара летит жопой на кровать. Раздается шипящее "блять". Он потирает плечо и глаза его наливаются непониманием и злостью. Арсений — эксперт по Антону Шастуну — видел всякие его реакции. Но это что-то новенькое. Что-то настоящее, чего не открывалось ни в одной передаче. — Попов, ты охуел? Хочется чтобы он добавил «лисенок». Но это походу неигры и здесь все серьезно. Арсений делает пару шагов назад. Он выиграет. Он знает. Как всегда, в школе. Но неужели это опять тот же самый сценарий? — Куда ты попятился? Ты думаешь, я с тобой драться буду? Арсений в попытках найти что-то стабильное хватает себя под локоть и начинает скручивать кожу, будто сам себе «крапиву» делает. — Антон, прости, пожалуйста. Шастун глядит на его нервные телодвижения, и взгляд его смягчается, а переносица сминается в тревожные складочки. — Ладно. Но что ты так реагируешь? Мы же постоянно друг над другом стебемся. Что вдруг за драма? — Не знаю. Просто… можешь не читать? Я не специально тебе отправил. Антон вроде начинает поднимать подбородок для кивка, и Арсений уже готовится облегченно выдохнуть, но на полпути он мотает головой. — Не, ты объясни, что ты так психуешь. — Да, Антон, блять, просто бесит эта порнуха, которую эти больные малолетки про нас пишут! Шастун фыркает, хочет сказать что-то язвительное, но останавливается и суживает глаза. — Ты реально, как там хочешь? Боишься сказать? Арсений убирает руку от другой, оставляя на ней красный пятипалый след, мелко сглатывает и смотрит мимо на стену. Он все давно о себе знает. Но принять, что ему нравятся парни уже было достаточным испытанием. Любовь к удушению и легкому подчинению он решил оставить своей тайной. Вафельному Антону, сдувающему с него во время секса пылинки, такое явно не придется по вкусу. А так как это первый и навеки единственный мужчина в его жизни, смысл из-за этого страдать? Можно и над фанфиком вздрочнуть, если припрет. — Ничего я не бо… — Раздевайся и на кровать. Арсений не двигается. Лишь косится в угол, проверить не стоит ли там какой-нибудь Холден Колфилд или Гендальф и убедиться, точно ли это не его фантазия. Когда он снова смотрит на Антона, тот выглядит уверенным. Или по крайней мере пытается таким казаться. Попов стягивает с себя футболку, спускает штаны с трусами и одеревенело, будто не было всех этих классов йоги, идет к кровати, забирается на нее и на четвереньках ползет вперед, проваливаясь в мягкий матрас коленками. У изголовья укладывается на спину и остается лежать бревном, нервно сжимая в кулаке простынь. Антон подбирается ближе, неловко забирается следом и садится на колени между его ног. Теперь то, что он нервничает видно отчетливее. Но определенно не так, как Арсений. Скорее, просто боится спугнуть. Он кивает на прикроватный шкафчик. — Бери то, что нужно и начинай. Арс подтягивается к ящику, открывает, достает смазку и возвращается обратно на спину. Если бы перед ним сейчас сидел не Антон, которому он доверился даже если бы тот вытащил из-за пазухи ошейник с шипами и бензопилу, то его эта уязвимость сожрала бы заживо. Он выдавливает смазку на пальцы и касается члена. Стреляет глазами вниз. — Ты просто смотреть будешь? — Ты должен сам себя подготовить. — Ладно, — в горле резко пересыхает и слова выходят шурша, словно полные песка. Он дрочит, прикрыв глаза, пытаясь представить, что он в своей комнате один. Хотя, какой тогда смысл? Антон здесь, смотрит. И от этого член встает куда быстрее. Через пару минут, он чувствует теплую руку на своей, и ее опускают ниже, под мошонку. Выпущенный из носа воздух тонкой горячей струей опаляет и без того раскаленную кожу на груди. Надавливая на колечко мышц, он проваливается сразу двумя подушечками внутрь. Вторая Антонова рука давит на внутреннюю сторону бедра. — Ноги пошире расставь. Арсений открывает глаза, промаргивается, фокусируясь в полумраке на Антоне. Тот двигает рукой в штанах, не доставая. Лишь головка мелькает иногда над резинкой, как-будто лысый крот выглядывает и, шугаясь открывшейся картины, ныряет обратно. Арсений откидывает назад голову. Его параллелепипедный мозг конечно же рисует это в деталях, и он тихонько хихикает. Тут же чувствует, как матрас продавливается по бокам. Открывает глаза, сталкиваясь с недоуменным лицом Антона. — Ты ржешь что ли? — Прости, я просто представил крота у тебя в брюках. — Че? — Это от нервов. Поцелуй меня. Очень хочется, чтобы поцеловал. Его обычно перед сексом и во время него с ног до головы вылизывают. — Нет, — Антон мотает головой, и так непривычно, что его волосы не колышутся следом. — Где у тебя приблуды твои? — Какие еще приблуды? — напрягается Арсений. — Ну, чем ты себя еще растягиваешь? — Ты за кого меня принимаешь?! — от возмущения Арсений даже достает пальцы из жопы. Выходит резко и с хлюпом и, смутившись, он замолкает. Антон явно делает над собой титаническое усилие, прикусывая губу, чтобы не заржать и не застыдить его еще сильнее. — Нет, у меня никаких приблуд. — Арс, у меня в телефоне есть видео, доказывающее обратное. Он вспоминает этот злоебучий ролик и чуть ли не стонет. — Я посмотрю? — кивает Антон на тумбу. Арсений от напряжения действительно хочет все это прекратить. Сделать все как обычно. Чтобы Антон наклонился, прижал к себе крепко, поцеловал и стал нашептывать какой он красивый и остальные слащавости. Но он же хочет с ним всю жизнь прожить. Когда-нибудь тайна третьего ящика будет раскрыта. Он кивает, и голова Антона над ним пропадает. Остается только скучный побеленный потолок. Слышит шелест выдвигаемого ящика, тихий свист. — Антон! — Я просто от неожиданности, — Антонова голова возвращается. — Прости. Ему в руку вкладывают нечто, что он без труда узнает. Анальная елочка. — Побольше смазки и вперед. Никакое смущение и даже звук сбитого дыхания Антона, наяривающего рядом, не способно перекрыть попадающую раз за разом по простате волнистую игрушку. И вот уже Арсений про все забывает, рот его приоткрывается и он, выгибаясь и прокатываясь затылком и копчиком по покрывалу, удерживаемому на кровати только благодаря Антонову телу, ввинчивает ее в себя, меняя углы, пока не оставляет почти полностью внутри и начинает резво гонять кулаком по члену. — Стой-стой. Он не сразу понимает, что происходит, когда игрушка из него пропадает, его резко переворачивают на живот и тянут за бедра, ставя на колени. Для удобства он поднимается на четвереньки, но его с силой давят между лопаток, заставляя выгнуться в букву «л». По булке прилетает отрезвляющий от предоргазменного тумана шлепок. Он ойкает. — Арс, в фике было без презика. — Ты его весь что ли прочитал? — он проворачивая голову, вытирая пот со лба, чтобы посмотреть назад. — Ага и я тебе даже расскажу о всех своих впечатлениях, когда твоя дырка не будет у меня перед носом маячить. Так как? — Давай как в фике, — Арсений упирается пылающим лбом в матрас и удивляется, как тот не загорается. Его натягивают на член в одно резкое движение. Арс вскрикивает, и Антон сразу останавливается. — Лисенок, нормально? — Слушай, взялся играть роль, так не выходи из образа, — пыхтит он в ответ, отплевываясь от забившейся в рот ткани. — Понял, мастер. Конечно, полной репрезентации фика у них не выходит. Антон не может полностью себя отпустить, и в каждом движении деланно-грубом, чувствуется осторожность. Но этого достаточно. Чувствовать, как его руки заводят за спину крест на крест, при этом аккуратно, стараясь ничего не вывихнуть. Понимать, что на каждой серии толчков, после любого болезненного звука, он на долю секунды останавливается, прислушиваясь. Ощущать его член внутри так глубоко, когда он под локти поднимает его и усаживает верхом, что Арс стонет с этим порнушным хныканьем, которое он всегда был уверен, лишь актерская игра. Когда одна рука Антона стискивает его поперек грудной клетки, не давая двигаться, а другая сжимает горло, перекрывая кислород, он остается в нем, не выходя. — Бедрами покрути, — шепчет на ухо. Он двигает единственной частью тела, что осталась в его власти. Делает волну вперед-назад, водит по кругу, елозит, будто не может нормально усесться на неудобный стул. Комната уплывает от этого ощущения перемешивания внутри и от недостатка воздуха в перекрытом горле. Он издает какие-то надсадные звуки, особо их не регистрируя. Антон останавливает его, приподнимает и сажает на себя в два выбивающих последние остатки разума толчка. И когда Арсений уже готов и ему остается совсем чуть-чуть, он пытается вырваться, чтобы дотянуться до своего органа, но его пихают вперед, ссаживая с члена. Лицо Антона появляется напротив, и Арс не совсем понимает, как это произошло. Когда его перевернули, почему в заднице так пусто, почему комната течет, словно жидкий метал вокруг более-менее четкой фигуры перед его глазами. Шастун тянет его на себя, и Арс снова ощущает у яиц горячую головку. — Кончаю внутрь? — Ты правда до конца что ли прочитал? — вопрос тоже льется — нескладным потоком букв, будто он бухой в стельку. — Больше не спрашиваю. Антон обнимает его, прижимая губами к своему солоноватому плечу с напряженно торчащей косточкой и пытается нашарить головкой вход, просунув под Арса руку. Когда у него получается, и Арсений снова ощущает эту распирающую наполненность, он на эмоциях прикусывает плечо и тут же шипит от боли, когда Антон стискивает его челюсть, убирая от своего тела и заглядывая в глаза. — Блять, Арс, ты... — он резко себя останавливает, ослабевая хватку. — О-о-о, сладкий мой, ты совсем поплыл. Ты почему не сказал, что тебе так это нравится? — Потому, что не хочу, чтобы ты уходил. Слова свои он уже не фильтрует. Правда невзначай выпадает из носка, как улика, раскрывающая против него дело. Как спизженные драгоценности или заныканные туда наркотики. — Я и не уйду никуда. Арсений скачет на члене, уже ничем не контролируемый и горячо шепчет Антону в губы, не давая себя целовать. — Скажи еще раз. — Что сказать? — Что я твой. — Ты мой, лисенок, только мой. Сперма выстреливает между их животами, размазываясь от трения. Антон снова сжимает его, как в тисках, сдавив его голову между локтем и подмышкой, простонав на ухо и спустив внутрь, что Арсений понимает только по дрожи в его теле. Его осторожно, как фарфоровую статуэтку, которую собираются упаковать вместе с пенопластовой крошкой, кладут на спину. Арсений порывается вытянуть ноги, вдруг почувствовав натяжение во всех мышцах, и в очке у него журчит и хлюпает, будто там свой микромир образовался. Он чувствует, как из него вытекает струйка. — Блять, — он стреляет взглядом в Антона, думая, что того сейчас разъебет, но тот и не думает смеяться. Смотрит с нежностью, будто измазанный своей собственной и исходящийся его спермой парень — это нечто милое. — Я чувствую себя фаршированной уткой. Я читал, она может в несколько приемов выходить. Я подумаю, что я все вымыл, а она опять. — Интересная должно быть книжка, дашь почитать? — Ты придурок! Это на форуме гейском писали. — Да ничего страшного! Подмоешься несколько раз. На тебе салфеточку, прижми и давай в душ. Арсений не двигается, только мотает головой. — Я никуда не пойду. — В смысле? — Оно сейчас опять там начнет хлюпать. Это некрасиво. Нахуя ты вообще это сделал? — Что я сделал? — накренив голову, как непонимающая собака, вздыхает Антон. — Ну... внутрь мне кончил. — Ты хотел, как в фике. — Нет. — Арс, когда я спросил, ты был вот в таком состоянии, — Антон закатывает глаза и начинает скулить, как прищемившая хвост дворняга. — Да не мог я себя так вести, — мямлит Арс. Но причин не верить на самом деле нет. Он плохо помнит, что было несколько минут назад кроме того, что возбуждение прокатывалось по телу горячими неиссякающими волнами до самого мозга потому, что член внутри раз за разом попадал, куда надо, не давая опомниться, а Антон держал крепко и громко-громко дышал. Наверняка, он вот так и выглядел — как пассивы-невменько из порнушки, нанюханные попперсом. — И вообще, хватит мандеть, — Антон наклоняется к нему и проводит носом по щеке, оставляя поцелуй на виске. Успокаивающий и нежный. — С тебя сейчас только картину рисовать. — Да? — Ага. Лежишь тут голенький, течешь, — он понижает тон, и Арс и слышит и чувствует как в него, заполненного Антоновой спермой без труда входят пальцы. — Для второго захода даже смазка не нужна. Такого в фике не было.

***

Они ещё долго не спят. Арсений играет с ним в игру, что они использует в качестве разминки в актерке. Он показывает ему различных персонажей, а Антон должен угадать. Он слезает с кровати, хватается за бортик и хрипит, неистово стуча зубами, простирая к Антону руки: — Роуз, ебаный ты в рот, на двери достаточно места для нас двоих! Потом ходит пьяной походкой Джека Воробья, конечно же споткнувшись о простыни и больно пришибив Шастуна локтем. Даже показывает ему пару персонажей из черно-белого кино, фальшиво спев «Moon river» Одри Хепберн и изображая экспрессивного Эд Вуда и старого фильма Тима Бертона, но Антон никого из них не угадывает. Арсений не может успокоиться, пока не замечает осоловелый взгляд, которым на него стараются так внимательно смотреть. — Бля, Тох, я тебя уманал! Прости! — Я не мог тебя остановить. Ты так ярко все это делаешь. Пообещай, что не бросишь. У тебя отлично получается. Все, кого я знал, угадываются с первых движений. — Нет, конечно, не брошу. Вот он. Он только сейчас это понимает. Человек, которого можно пустить. Он уже это сделал. И Антон не убежал. Он лежит в его постели, борясь со сном, чтобы посмотреть на эти его дурацкие отыгрыши. Бесконечно слушает его россказни о театре. Слышал, как он поет, видел, как он ворует бензин, ловил его на лжи и манипуляциях. И он до сих пор с ним. Арсений плотнее сжимает губы, чтобы не сказать. Рано. Перед сном Антон уходит покурить, а он наливает себе на кухне стакан воды, и когда жадно хлещет, словно пробыл три дня в пустыне, в доме раздается трель дверного звонка. Время два часа ночи. Может, соседу чего надо? Он идет открывать, особо ни о чем не размышляя. В животе хасбики, в голове от такого количества общения с Антоном распрямилась последняя извилина. Он даже не смотрит в глазок, прежде чем распахнуть дверь и наткнуться на розоватое от мороза, измученное и изрытое безответными вопросами лицо его второго "как бы это ну парня". Хасбики останавливаются в замешательстве. — Никита? — И чему ты так удивлен? — голос надрывный. Он держится из последних сил. — Ты меня всю неделю игноришь! Арсений, в чем дело? — Я приболел, — он экстренно пытается придать себе болезненный вид, но полчаса назад у него был лучший секс с любовью всей его жизни. Тут ни один актер не справится. — Зачем ты врешь?! Я тебя, думаешь, плохо знаю? — Никит... В это время из недр квартиры раздается хлопок балконной двери и утробный кашель скурившего видимо парочку сигарет за раз Антона. Арсений жмурит глаза, чтобы не видеть Никитино лицо. Хасбики начинают съебывать по-одному, поняв, что дело дрянь. Теперь и в животе становится так же пусто, как и в голове. Никаких звуков не доносится. Поэтому он осмеливается открыть глаза и увидеть, что Демин смотрит куда-то в потолок. — Никит. Он сглатывает, зажимает в зубах губу, чтобы она перестала дрожать, судорожно выдыхает. Арсений понимает, что происходит. Чтобы заговорить и не разрыдаться в таком состоянии, надо себя изнутри сломать. Что Никита и делает. Но когда говорит, голос все равно слабый. Интонация подскакивает на каждом из двух слов. — Это он? — Да. Арсений не успевает ухватить его за руку. Никита, дерганно закивав каким-то своим выводам, уже несется по малахитовой лестнице вниз. — Погоди! — Попову приходится вернуться внутрь, сунуть ноги в кроссовки и споткнуться о шнурок, прежде чем он не несется следом. — Да остановись, Никит, пожалуйста! Арсений так часто в приступах энергетического подъема скакал через эти пролеты, горланя дебильные песни, что даже расшнурованный умудряется нагнать друга через этаж и прижать к стенке. Только, сделав это, он совершенно не знает, что говорить. Вот парень. Ты ему сердце разбил. И что дальше? Что бы он сейчас не сделал, выйдет лишь топтание на осколках. — Прости, я всего этого очень не хотел! Никита к удивлению Арсения хмыкает. — Как это тебе удается вот так нечаянно быть таким гондоном? Арсений в замешательстве его отпускает. Демин проезжается рукавом по лицу, вытирая слезы и громогласно шмыгает носом, отправляя горестное эхо по всем этажам. — Ты ведь и правда не специально, — продолжает он. — Ты придурок. Такой же как и я. Тоже весь, сука, на романтике! Начитался, насмотрелся и уверовал, что в сказке живешь. Вон, — он кивает на Арсовы ноги в расшнурованных кроссовках. — Тебе это думаешь за твою глубокую душу подарили? Ты вообще понимаешь, что происходит? — Что? — зачем-то спрашивает Арсений. — Ну он же у тебя не 24/7 тут обитает. Вы не живете вместе, не гуляете, уверен, ни одного разговора не было о вашем совместном будущем. Тебя трахают, ну или ты его, неважно, дарят что-то прикольное и сайонара. Ты в курсе, как это называется? Арсений от этой мысли так упорно бегал, что сейчас, когда она нагнала его на этой ебучей лестнице в виде гневного отчитывания от бывшего лучшего друга, он стоит оглушенный, раздавленный, к ней неготовый. Хочется по-детски затопать ногами и заканючить "неправда, неправда, неправда". — Так что, давай не теряй здесь со мной время, там у человека все оплачено на месяц вперед. — Еще одно слово, Демин, и ты тоже, не теряя времени, внизу окажешься. Арсений даже кулаки сжимает, хотя знает, ничего он не сделает. Сколько в тренажере не занимайся, а несколько правильных слов лишают сил в один миг. Никита бросает на него последний презрительный взгляд, отделяется, шурша от стенки, и уходит вниз, рассеиваясь в скудном освещении, как герой недавно прочитанного Арсением романа. И только сейчас он понимает, что никогда полностью реальность от фантазий отличать не умел. Он возвращается в квартиру. Стоит, прижавшись лбом к прохладной поверхности шкафа, пока наконец не отлипает от него. Доходит до кровати и ныряет под теплый бок к дернувшемуся от его прикосновений Антона. — Боже, ты где был? Холодный такой. Он тут же зачерпывает его в свои вместительные объятия. — Да так. С другом вопрос надо было решить. Пригласить внутрь я ведь его не мог. — Решил? — он проводит рукой по его волосам и накручивает на палец локон. Никита не прав. Он не нечаянно. Нельзя просто, благодаря случайностям, до того дойти. Проникнуть за кулисы, обойти кучу кандидатов на работу в компании мечты, замутить со звездой, понавыпрашивать айфонов и квартир, использовать друга, а потом от него избавиться, как от тряпки половой. Пора бы перестать прятаться за образами литературных и киногероев и оставить это для игры на сцене. Перестать разговаривать со своими мыслями, представлять у себя в голове метро и напевать тупые песни. Перестать бежать от того, кто он есть и от очевидной правды, что Антон не его суженый на веки вечные и никогда им не был. Пора перестать жить в фантазиях. Пора бы ему наконец повзрослеть. — Антон. — Да, это я. — Я хочу квартиру свою новую обставить поприличней. Если я тебе список пришлю, ты купишь? — Да, конечно. — Спасибо.