Сейчас, но не здесь

      Ханна двумя пальцами взяла мелкую шестерёнку, рассматривая её на свету. Та была грязной, золотое покрытый слезло, а один из кончиков был потёртым. Она взяла рядом лежащий пинцет, беря деталь им и опуская ниже – к искусственному свету от маггловской лампы. Спустя несколько секунд она решила, что деталька рабочая и вогнала её в маховик. Взяв пинцест зубами, она залезла руками в коробку с различными механизмами, пружинками и сломанными часами. Грейнджер крутилась где-то сзади, изредка вспоминая какие-то уточняющие моменты. Ханна не сказала бы, что ей было интересно. Все выводы, а тем более о Волан-де-Морте, она уже сделала.       Но иногда разговор переходил на друзей Гермионы и тогда уже Ханна прислушивалась. Ещё на первом совместном уроке с гриффиндорцами, Альт почувствовала, что что-то не так. Геллерт часто проводил свои темные эксперименты в её лаборатории, потому что стены там были обделаны специальным материалом, который не позволит разнести всё здание, если вдруг произойдет взрыв. У Ханны была чуйка на всё темное, а от толпы учеников красного факультета очень хорошо выделялось, что-то, чего в детской школе волшебства не должно было быть. И почему-то как никогда Альт думала именно на Поттера.       В рассказах Грейнджер о её друзьях, Ханна часто начала замечать, что-то странное. Например, то, что Волан-де-Морт до какого-то определенного момента не мог касаться Золотого Мальчика. Или, что Гарри может чувствовать эмоции Темного Лорда. У Альт в голове крутилась какая-то очень скользкая, жуткая догадка, но в том то и дело, что была она скользкой и Ханна никак не могла поймать её за хвост. С Грейнджер ничем не делилась, якобы потому что не хотела её отвлекать.       Та пыталась создать чертеж нужного им маховика, основываясь на первый. Альт знала, что ничего у нее не получится – модели будут кардинально отличаться внутренними механизмами. Ханна признавала, что никогда не создавала ничего подобного, но просто со знанием и опытом знала, что даже похожие внешне модели, будут абсолютно не похожи строением. И тем не менее, Ханна не мешала. Пока Грейнджер познавала новое, Альт уже собрала нужную информацию и прикинула, что будет отличаться от того маховика, который уже отслужил свое.       Она упиралась локтями в стол, задумчиво жуя мятную жвачку, которой её снабдила Грейнджер, и рассматривая строение обычного маховика и маховика Гермионы. Первый, как оказалось, действительно можно было запросить у Выручай комнаты, но в единственном экземпляре.       Обычный, министерский маховик отличался от переделанного тем, что у него не было как минимум шести шестерёнок, двух упругих пружинок и маленькой-маленькой катушки. А ещё часами. Часы можно считать внешней деталью, пускай Ханна думала по другому. Весь механизм и мир часов можно увидеть только если заглянуть внутрь, а циферблат и стрелки для красоты. Но именно они и вызывали сейчас так много вопросов. Министерский имел цифры с резкими углами, две единственные стрелки и... всё. На внешней стороне часов больше ничего не было нарисовано, изображено или тому подобное. Ханна взяла со стола очки. Они были не на её глаза, но в них она видела гораздо лучше. На часах переделанных было бесконечное количество точек. Между цифрами было меньше одного дюйма, но там вмещалось куча маленьких кружков. А ещё на нем было шесть стрелок. Они все находились на разных местах, будто бы наугад. Четыре стрелки стояли на обычных цифрах, а две на точках.       – Грейнджер? Иди сюда и потрудись объяснить мне, что не так с часами у твоего маховика. Когда я видела его в первый раз я, конечно, заметила точки, но стрелок было четыре.       Гермиона подкралась сзади, прищуренно смотря на маховик, но не пытаясь взять его в руки.       – Их всегда было шесть, – сказала она. – Я изначально ставила шесть стрелок. Вы увидели четыре, потому что три из них слились с другими. Ну то есть...       – Ладно, допустим мы настолько опустим мою способность видеть, – Ханна притянула к себе дневник и полистала пару страниц для вида, взяла тетрадку за корешек, повернулась к Грейнджер лицом и потрясла переплётом в воздухе. – Для чего шесть стрелок?       – Для программирования, – Грейнджер пожала плечами и изобразила такую гримасу, будто это было очевидно. – Чтобы отсчитать нужные часы на министерском, нужно покрутить циферблат, а чтобы запрограммировать мой, нужно покрутить стрелки.       «Einfach die Pfeile drehen? So einfach?»       – А как ты сделала двойное программирование? Стоило мне вкрутить последнюю нужную деталь, а потом надеть маховик на шею, как он сразу же перенес меня в это время. Я не крутила стрелки.       – Поэтому вы и увидели только четыре стрелки. Потому что я закрутила их слишком сильно, чтобы программа сработала дважды, – Грейнджер всё же взяла маховик, с опаской и медленно опуская локти на стол, чтобы показать фрау в чем дело. – Больше цифры – это год. Смотрите, стрелки остановились на единице, девятке и семёрке. Казалось бы, что всего три стрелки, но под одной из – под девяткой – ещё одна. И всё вместе образует 1997. А точки – это месяца и даты. Одна стрелка показывает дату, а другая показывает месяц. Сейчас одна стоит на промежутке между двенадцатью и единицей, ближе к единице – дата когда вы прибыли в наше время, а другая указывает на промежуток между пятью и шестью – месяц май. После этого перемещения маховик перестал работать, а стрелки застряли на последнем программирование... Вы хоть что-нибудь поняли?       – Я поняла, что ты всё усложнила донельзя, – Ханна откинула маховик, выпрямилась, взяла свои личные наработки, встряхнула ими и вздохнула. – В моих чертежах получилось всё слишком просто. Кто же не прав, Грейнджер, ты или я?       – Мой маховик хотя бы работает, – пробормотала Гермиона, тоже выпрямляясь и идя в другой конец комнаты, где лежали свитки с домашним заданием.       – Аргумент, – не стала спорить Ханна, но при этом очень громко, показательно фыркнув. – И всё же, что на счёт лёгкости? Если я сделаю всё проще и это будет работать, ты купишь мне... новую метлу.       – Вы умеете летать на метле?       – Мой отец увлекался этим в подростковом возрасте и у него неплохо получилось. Мне самой не разрешали садиться на метлу, пока родители были живы, но позже, выйдя замуж за Геллерта, я смогла открыть в себе эти замечательные способности.       «Übrigens, dank ihm. Er hat mich dazu gebracht, es zu versuchen. Gellert wusste, dass mein Vater es schaffen konnte. Und Gellert wusste, dass ich es konnte.»       Прошло, наверное, минуты три, когда Ханна не вытерпела и с поднятой бровью повернулась к Гермионе. Та сидела, забравшись в кресло с ногами, одной рукой держа книгу по трансфигурации, а второй выводя палочкой нужные движения. Скорее всего, отрабатывала заклинание, которое ученики проходили сегодня.       – Движение правильные, но палочку ты держишь не так, – коротко заметила Ханна, неодобрительно нахмуриваясь. – Почему ты молчишь? Что ты хочешь взамен, если я проиграю?       У Грейнджер такое лицо, будто Ханна сказала, что-то за гранью приличного. А Альт ждёт. Ждёт, пока до Гермионы дойдет смысл сказанного.       – Простите? – У Гермионы голос тихий впринципе. Она даже кричит на своего Уизли почти неслышно. Сейчас она говорит шёпотом, но скорее всего потому, что у нее пересохло в горле. На столе кружка с чаем, но Альт видит как волшебнице не хочется слезать с мягкого кресла. Ханна вместо нее поднимает чашку в воздух, чуть-чуть разбрызгивая чай с молоком. Грейнджер с благодарным кивком ловит посудину, когда та приближается к её голове. – Взамен?       – У тебя настолько кратковременная память? – Альт говорит практически с разочарованием и непониманием. Гермиона имеет вполне хорошие задатки артефакторика. Артефакторик должен иметь хорошие, всегда свежие мозги. – Я сказала, что если я соберу маховик проще, чем твой, ты купишь мне метлу. А если у меня не получится? Что я должна буду отдать тебе?       – А вы об этом... Да как-то плевать, если честно. Понятно же, что вы выиграете. Кто я со своим маховиком, против женщины, которую прозвали лучшей в сфере артефакторики за всё столетние?       Ханна снисходительно улыбается, слегка наклонив голову. И всё же... Именно Грейнджер удалось создать маховик. Да, он был сложен в строении, абсолютно не понятен и имел куча минусов, но он мог перемешать куда угодно. У Альт получилось создать чертежи только после того, как она поняла, что именно делала не так. Но она бы никогда не додумалась, что, например, пружины должны быть более мягкими и более гнущиеся, а не твёрдые и жёсткие. Она всегда использовала последние.       – И всё же? Чтобы ты хотела? Новую мантию? Или может быть какую-нибудь книгу из библиотеки Грин-де-Вальдов? Только представь себе... У нас там чего только нет, – Ханна не сказала вслух, что она сама не верит, что у нее получится собрать более лёгкий маховик. Она лишь притворилась, что хочет играть по-честному.       Грейнджер молчала долго. Смотрела вроде как на Йоханну, но в то же время куда-то мимо. Ханна не торопила. Ей нравилось видеть как девочка думает. На лице Гермионы это происходило особенно заметно. Между бровями залегала совсем маленькая складочка, которую Ханна даже отсюда не видела. Губы поджимались едва-едва заметно, а плечи напрягались. В отличие от самой Ханны, которая всегда уходила в свои мысли незаметно и никак не показывая этого, Гермиона всем своим видом излучала мыслительный процесс.       Она ответила только тогда, когда Ханна уже вернулась к коробке с запчастями, снова пытаясь найти не сломанные.       – Не бросайте меня, – Альт замерла, не донеся пинцет до нужного гвоздика. Голос у Грейнджер был безэмоциональный, но чуть громче обычного. Она волновалась. – Я знаю, что вы хотите просто уйти, когда маховик будет собран. Прошу, заберите меня с собой. Я не сильно вас потревожу. Мне только Драко нужен и всё. Я попаду туда и вы больше никогда-никогда меня не увидите. Только не бросайте.       Ханна взглянула на неё косо, хмыкнула и снова вернулась к рассмотрению старых железок. Она в Хогвартсе неделю, но ей иногда кажется, что Грейнджер помимо всего прочего знает сколько у Альт комплектов нижнего белья. А это даже сама Ханна не знает.       Грейнджер курила. Ханна стояла рядом, проверяя её работу по нурменологии. Они стояли в очереди в «Сладкое Королевство» – одно из единственных заведений Хогсмида, которое не закрылось. Поэтому тут и была такая толпа. В нос попадал сигаретный дым, заставляя Альт чувствовать себя как-то странно и некомфортно, будто её сейчас вырвет. Но говорить Гермионе, чтобы та убралась от нее подальше со своим куревом, Ханна не хотела. Ещё тогда, когда она только приехала в Хогвартс, она разрешила Грейнджер курить хоть прямо ей в лицо, обосновывая тем, что сама раньше этим баловалась и горький запах совсем её не пугает и не отталкивает. Это, на самом деле, было правдой, но сейчас действительно мутило при каждом неаккуратном вдохе.       Отдав почти заполненный пергамент, Ханна отвернулась, вдохнув свежего воздуха. С момента их разговора прошла ещё одна грустная, одинокая неделя, и Йоханна должна была признать, что так никуда и не продвинулась дальше, чем перерисовка чертежей по сто раз. Но пока что чертежи получились без сумасшедшего циферблата, с бесконечным количеством стрелок. Не сказать бы, что это кого-то из них впечатлило, но у Грейнджер в глазах появился едва заметный огонек надежды, что она может и выиграть. Её желание показалось Альт бессмысленным. Можно было загадать и что-нибудь получше, но всё же Ханна пришла к выводу, что Грейнджер нуждалась в Драко и ей ничего не нужно было в жизни, пока его нет рядом. Ханна скосила глаза на пальцы Гермионы, где на одном из блестело её обручальное кольцо. Она поспорила на новую метлу, потому что её старая сломалась, когда они с Геллертом наконец выбрались полетать над горами. Старая сломалась ещё в августе 1944, а она так и не купили новую. Никак времени не хватало, но ещё раз пролететь над высокими кронами сосен очень хотелось.       – Герми? – Обеих девушек перекосило. Одну от слишком громкого крика, а другую от сокращения имени. Голос принадлежал Поттеру, а где Золотой мальчик, там и его друг. А там, где они вместе, всегда происходят неприятности. – Мы думали, что ты пойдешь гулять с нами.       – Ваше общество её достало, – проинформировала их Йоханна, опередив уже открывшую рот Грейнджер. – А я не только разбавляю её скучную жизнь своим присутствием, но ещё и являюсь универсальным проверщиком её домашнего задания. Сомневаюсь, что вы так можете.       – Ты проверяешь её домашнее задание? – Насмешливо переспросил Рон, ухмыляясь. На его вполне красивом лице выглядело это интересно и хорошо, а никак гадкий оскол того же Маклаггена. – Я не думаю, что Гермионе нужна твоя личная оценка её знаний.       – Конечно, нет, – Ханна улыбнулась, чуть-чуть пройдя вперёд – очередь наконец начала двигаться. – Моя личная оценка нужна тебе. И не только в учебе. Может быть хотя бы мои слова заставят тебя превратиться в что-то, что будет напоминать более менее умного, чистокровного волшебника.       – Свои отвратильные чистокровные задатки оставь при себе, – прошипел Рон, сжимая губы в плоскую линию. – Я хотя бы не такой как ты. Может ты и строишь из себя святошу, общаясь с Гермионой, но это даже близко не скрывает всей твоей чистокровной сучности.       Ещё один шаг к розовым дверям.       – Во-первых, моё общение с Гермионой – абсолютно естественный процесс. Она не маггл, а волшебница. Я не строю из себя – wie du gesagt hast? – святошу. Was für ein seltsames Wort. Я просто сблизилась с ней больше всего, вот и всего. – Она взяла Гермиону за локоть, заводя в магазин и бросая через плечо. – А во-вторых, ты не думал, что ты только что при Гермионе сделал акцент на её чистоту крови? Чем тогда ты лучше магов с их «чистокровной сучностью»?       Гарри и Рон проскользнули за ними, притворившись для остальных в очереди, что изначально были с девушками. Ханна сделала пару шагов к ближайшему прилавку, вручную став набирать в шуршащий пакетик мятные леденцы. В Германию их стали завозить, когда Ханне было двадцать четыре. Они хорошо бодрили. Она не была уверена, что эти будут такими же вкусными, но попробовать стоило.       – У неё даже вкуса нет, Гермиона! Мятные леденцы...! – Она прослушала все возгласы Уизли, идя к кассе и уже там обнаруживая, что у нее кроме галеонов ничего больше нет.       Жмёт плечами, показывая продавщице, что та может оставить деньги себе. В конце концов нужны ей эти деньги? Дадут ли они ей что-нибудь? Деньги вообще почти не играли роли в её жизни, после того как она вышла замуж. В браке она очень редко что-то покупала на свои деньги. Всё оплачивалось Геллертом, внутренними сбережениями армии или не оплачивалось вообще. Очень часто происходило так, что она просто заходила в магазин, кафе, бар и брала всё, что хотела просто так. Очень редко она использовала Империус. Люди так боялись её, что сами всё без проблем отдавали, с улыбкой желая хорошего дня и надеясь, что она придёт к ним ещё.       Когда выходила из магазина, на ходу крикнув Грейнджер, которая набирала всего и побольше, что будет сидеть на улице на ближайшей лавочке, случайно кого-то задела. Голову резко прошило болью, а потом резко опустилось в район левого запястья. А на языке... а на кончике языка остался привкус какого-то дерьма, будто бы она съела одновременно и мятный леденец, и какой-то другой, например, кофейный. Только это было ещё неприятнее и нельзя было запить водой, забыв. Она проверила это в эту же минуту, выхватив у кого-то бутылку с водой, проигнорировав чей-то визгливый вскрик. Сделала пару резких, быстрых глотков, а потом хорошенько поболтала воду во рту, выплюнув всё в ближайший клок травы.       – Извини, всё хорошо? Мы столкнулись, но я ещё никогда не видел, чтобы после столкновения люди промывали рот водой, – она медленно развернулась в сторону явно нервного от разговора с ней Поттера, смотря помутневшими глазами в его. Она облизнула губы, всё ещё раздумывая о том, что же вызвало такую реакцию. Такую... знакомую?       Взгляд медленно переместился чуть выше – на шрам, которого почти не было видно за волосами.       – Позволишь? – Она не дала ему опомниться, прикоснувшись к кровавой молнии. Тут же неприлично скривилась и убрала руку. Теперь было понятно откуда такая мерзость. Вот только, что это? Или...       – Что ты сделала с Гарри? – Спокойный гул разговоров подростков, разрезал вскрик Уизли, который, разгоняя пыль, шел к ним от «Сладкого Королевства». Гермиона плелась за ним, без особого энтузиазма жуя разноцветный мармелад.       – Больно мне нужен твой Поттер, – на одном дыхании выпалила Ханна, отходя на несколько шагов назад и бросая на Гермиону предупреждающий взгляд. Та нахмурилась переводя взгляд от фрау до Гарри, а точнее до его шрама.       Крестраж. От них всегда веяло такой чернотой, что эта темень могла бы съесть любое сердце, даже самое большое и любящее. Сердца Йоханны и Геллерта по не опытности один раз чуть не остановились, захваченные темными путами магии. Создание крестражей было самым страшным из того, что Ханна делала в жизни, а дотронуться до чужой частички души – самым волнующим. Особенно если эта часть души твоего мужа. Но она научилась различать крестражи от обычного предмета. Не важно насколько душа создаваемого чиста, любит и вершит добрые дела. От крестражей всегда и всем будет плохо, потому что это ненормальная магия. Да, Грин-де-Вальды обратились к ней, но Ханна желеет об этом и по сей день.       А сейчас этой магией разило от Поттера. Ханна без понятия, как скажет Гермионе, что её друг крестраж, но проблема в том, что она даже не сомневалась в этом. Тут не могло быть никаких других объяснений. Прикосаясь к его шраму она чувствовала замогильный холод, граничащий с адской температурой ярости. Такой контраст вредил носителю крестража, в частности ломая нервную систему, хотя Ханна догадывалась, что никакой системы у Волан-де-Морта уже нет.       – Фра... Фредерика? – Гермиона обеспокоена. По ней видно, что она догадалась о какой-то проблеме с Гарри. Она готовится услышать худшее, а Ханна думает, что ничего хуже, наверное, действительно нет. Крестражи и так почти не исследованны, а тут... человек с чужим куском души в голове! С душой Волан-де-Морта, прости Мерлин! Если бы Ханне сказали, что с ней что-то подобное, она себя убила бы. До Грейнджер начало доходить, что вряд-ли Альт что-то скажет причину своего беспокойства при Уизли и Поттере, поэтому подала локоть, с надеждой спросив: Пойдём?       Ханна за руку браться не стала, просто обойдя парней и идя своей дорогой. Гермиона послушно шла за ней, прикуривая ещё одну сигарету. Её сапоги тихо шаркали по асфальту. Грейнджер вообще была ленивой в плане подобного. То ей лень ноги поднимать как надо, то лень прикрываться, когда она кашляет, то ей лень перевернутся, чтобы подать какую-нибудь вещь для фрау.       Альт закусила губу, быстро идя по направлению к замку и вспоминая. Могла ли она ошибиться? Вкусы у душ были разные, но все одинаково тёмные. Когда она в первый и последний раз притронулась к крестражу Геллерта, не сказать бы, что Ханна почувствовала отвращение. Скорее, жуткий холод и что-то похожее на неприязнь, хотя и не такую сильную, как например к изодранным трупам или к Беллатрикс.       – Ты когда-нибудь сравнивала в своей голове трупы и Лестрейндж? – Через плечо обратилась Ханна к Грейнджер. Было слышно как та шумно выдыхнула сигаретный дым, хмыкнула, а потом утвердительно промычала:       – Постоянно. ***       Пол холодный. Она рискует получить пневмонию, но встать не получается. У Геллерта сил больше. Он уже вовсю ходит по ритуальному залу, убирая кровь, два трупа и изредка задавая Ханне один и тот же вопрос: Lebst du überhaupt? Он не слышит её дыхания. Оно тихое, но иногда Ханна выдыхает свистяще и тогда Геллерт не беспокоится чуть дольше и задаёт вопрос чуть позже.       Она находит в себе какие-то остатки сил минут через пятнадцать. Поднимает к лицу руки, чтобы стереть кровавые слезы. Геллерт садится рядом с ней на корточки, убирая прядь волос и подавая серый платок. Терпеливо ждёт пока она уберет кровь с щёк самостоятельно, а потом берет ткань и промакивает уголки глаз, придерживая её за шею, чтобы она ненароком никуда не дернулась.       Он помогает ей встать. У нее кружится голова, но она рада, что теперь тут не пахнет острым железом. На одной из каменных стен ей видятся кровавые брызги, но стоит только моргнуть и их уже нет. Геллерт стоит молча, ожидая от неё каких либо слов. У нее их нет, только если нецензурные.       Ей удалось переделать ритуал и они ничего не чувствовали, пока выполняли все нужные действия. Не чувствовали, кроме слез, которые лились по щекам, большими, вязкими каплями стекая по подбородку и падая на пол. Не чувствовали, кроме того, что с каждым произнесенным словом они оседают на пол, соприкасаясь коленками с шершавым камнем. Не чувствовали, кроме того, что часть их души покидает тело.       Она сделала три шага к столу. Два предмета, которые не вызовут подозрений. Два предмета, которые можно будет спрятать и никто не догадается, что это. Два предмета, которые будут хранить самое важное, что у них есть.       Ханна протянула руку к крестражу Геллерта, оглядываясь на мужчину через плечо. Он отошёл к стене, упираясь на неё и оставаясь в тени. Грин-де-Вальд чуть помедлил, но кивнул, одними губами сказав: Vorsichtig.       Размер предмета позволял охватить его весь, но этого она сделать не смогла. В затылок ударила боль, а её саму всё передёрнуло. Сквозь зубы она прошипела ругательства, отбросила крестраж, при этом успев кинуть виноватый взгляд на Геллерта. Посмотрела на ладонь, но та была абсолютно чистой. Ханне показалось, что крестраж раскален.       – Они не горячие, – подал голос Геллерт, подходя к столу и проводяя кончиком пальцев по её крестражу. – Они слишком темные. Их как будто искупали в чаше с адскими грехами, понимаешь? Мы можем к ним прикоснуться. Очень даже легко, Meine Liebe, просто нам будет неприятно. Это всё кое-как сглаживает эффект, что мы друг друга любим и наши души фактически принадлежат друг другу. Я предполагаю, что если бы мы испытывали чувство меньше, чем любовь, то была бы непросто неприязнь. Было бы... самое настоящее отвращение, скорее всего.       – Мерлин, что мы наделали..., – она шептала, снова пытаясь взять крестраж Геллерта. Мужчина был прав. Его можно было держать в руке спокойно. Ей лишь показалось, что он горячий, но... что-то что шло от предмета заставляло кривиться, поджимать губы и скрипеть зубами. Что-то будто казалось неправильным. Она бы никогда не подумала, что может чувствовать одновременно два чувства к одной душе... Это было так... странно и непривычно.       Её руку накрыли сверху и заглянули в стеклянные глаза, на ресницах которых всё ещё блестела кровь.       – Обезапасили себя, Йоханна. А это, – он кивнул на крестражи, – пускай и отвратительнее некуда, но наш гарант на то, что мы не сдохнем от первой Авады Кедавры в спину.