Сейчас, но не здесь

      Каждый раз, когда близкие сторонники ей говорили, что при желании можно разбежаться до такой скорости, что совсем несложно выплюнуть лёгкие, она смеялась, потому что в реальной жизни в принципе очень сложно добиться того, чтобы начать плеваться собственными органами. Сейчас, когда дыхательные пути горели обжигающим до боли пламенем, а к высохшему горлу приблизилась горькая желчь, Ханна успела подумать о том, что остановиться она сможет только чтобы опустошить желудок, а потом побежит снова. Успела, потому что, выбежав на открытую часть дороги, в её бедро врезался бампер тяжёлой машины. Она закричала, но даже не поняла этого, оттолкнувшись вспотевшими ладонями от лакированной поверхности, чтобы броситься дальше. Где-то далеко за ней, стирая ноги в кровь, бежала Гермиона, но та настолько зависла, что сейчас могла лишь гадать – догонит она фрау или потеряет из виду.       Ноги держали и несли только на чистом адреналине, который безумно журчал в венах. Она жутко устала, но каждую секунду ей в затылок ударяла паника. Земля содрогнулась снова. Дети, мимо которых она пробегала, рыдали у родителей на руках, а те их ругали за чрезмерную громкость, но у них самих в глазах отражался чистейший ужас. Темнело с неимоверной скоростью, а фонарщики бросали на тротуары небольшие банки с керосином. Ханна, перед тем как заскочить в тонкую щель между домов, где не помещались даже мусорные баки, с неясными чувствами бросила взгляд на небо. Облака отражались зелёным, синим и красным. Когда острый штык в стене задел её многострадальную правую ногу, небо окрасилось фиолетовым, а по округе пронёсся крик мертвых душ, верещавших от того, что их потревожили. Сердце у Ханны заболело. Невозможно было представить, что устроили Геллерт и Альбус. Также невозможно, как предугадать сколько у неё осталось времени.       Когда она поняла, что до площади ещё два квартала, ей ничего не оставалось, как послать по тому направлению ураган с молниями. Хоть как-то попытаться обозначить своё присутствие где-то рядом. В глазах мгновенно потемнело, но она снова ускорила шаг, выбравшись из подворотни, не глядя врезаясь в бегущих в другую сторону магглов. Шины какой-то машины заскрипели по асфальту, на который стали падать мелкие капли дождя, несравнимые по силе с хлещущим по лицу ветром. Пышные, растрёпанные волосы лезли и в рот, и в глаза, и под ворот мантии, щекоча загривок и разгоняя мурашек, бегущих по коже то ли от холода, то ли от страха, то ли от обильной потери магии. Магия, как кровь. Течет с неимоверной скоростью, а восстановить сложно.       Если признать честно, Ханна никогда так не бегала. Конечно, все тренировки, включающие в себя и боевую подготовку, и занятия по гимнастике, нагружали и со временем делали мышцы выносливыми. Но она вернулась к спорту относительно не так давно после трудного перерыва, при этом стараясь себя лишний раз не нагружать – возможный выкидыш пугал её. С тридцатых годов Геллерт официально нацелился на выборку женщин в сторонники, так как их было легче прикрыть, и она ни раз видела неудачные беременности после боёв и неожиданных стычек.       Внезапно потеряв равновесие, когда запрыгнула на бардюр и врезавшись в одно здание плечом, она завыла, осознав, что бедро всё-таки было повреждено при столкновении с машиной, а вся боль и, скорее всего, лёгкое растяжение, ушло в ногу, когда та в колене прогнулась, чтобы Ханна не упала под капот. Тревога несла её, как на крыльях, заглушая все остальные неприятные ощущения, но когда рука буквально непроизвольно потянулась к животу, накрывая тяжело тянущий низ, её прошиб холодный пот. Ветер усилился, подгоняя тучи и этим выжимая из них дождь. До ливня было далеко, но магглы, замечая в небе фиолетовые, будто нарисованные, молнии, старались быстро скрыться.       Ей было страшно чувствовать, что по ногам что-то до сих пор течет, впитываясь в неудобные, узкие штаны. Она понимала, что это издёвка разума, не больше, ведь на втором месяце не могло быть обильного кровотечения при выкидыше, но, как бы страшно не было, опускать руку вниз, чтобы удостовериться в своей неадекватности, Ханна не решилась. Ей бы отдохнуть. Минут десять, чтобы восстановить дыхание и подождать Гермиону, в силах которой она сомневалась сейчас меньше, чем в своих. Её и площадь разделяло одно здание в нескольких десятков шагов. Оно размылось перед глазами, а иногда двоилось. Ханна всё-таки прикрыла глаза на несколько секунд, вообще забыв почему тут находится, но ужасный звук взрыва и треска дерева заставил её фактически подлететь. Выкрашенные в зелёный каменные стены очернились за считанные мгновения, а стекла один за другим лопались, создавая какой-то безумный шум, смешиваемый с криками, звонкими гудками машин и завыванием ветра.       Ханна бросилась в сторону горящего здания, огибая невысокий забор, подсознательно осознавая, что вряд-ли перепрыгнет даже с учётом того, что ноги гнулись на удивление хорошо. Позади ей послышались крики Грейнджер, окликающие её на высоких, истеричных нотах. Альт не обернулась. Было уже поздно.       Сторона дома, в которую напрямую влетело адское пламя, почти полностью была уничтожена. Не осталось пепла, а огромные куски стекла, вылетевшие вместе с железными рамами, соприкасались со сгустками огня на кусках пожелтевшей травы и сгорали прямо на глазах, запуская в воздух темно-серый дым вместе с едким запахом. Ханне не на что было упереться, поэтому она с трудом сжала руки на коленях, дрожа от перенапряжения. Она щурилась, тяжело дыша. Больше всего на свете она мечтала сейчас разглядеть лицо мужа, но, во-первых, её здоровье ей это не позволяло, а во-вторых, Геллерт стоял к ней спиной.       Если Геллерт что-то и говорил, то делал он это тихо и, скорее всего, хрипло. Она соскучилась по его голосу. Зато Альбуса Ханна услышала хорошо, улавливая абсолютное спокойствие в каждом слове.       – Мне казалось, что ты приведёшь сюда Йоханну, но... – Дамблдор обвел Грин-де-Вальда глазами, поправив рукава плаща. Дорога из каменных плит под ними были разрушены и из них лезла сухая растительность. – Видимо слухи о твоём скверном нраве правда. Бедная Ханна мертва, Геллерт?       – Жива. Она жива! – до этого, значит, он не говорил. Потому что слова его были громкими, яростными, пропитанные ядом и горечью. Она медленно выпрямилась, разглаживая то, что теперь с трудом можно было назвать мантией. – Я не хотел подвергать её опасности.       Палочка в руке затрещала – так сильно Ханна сжала её, когда выходила из-за угла, приветственно махая лишь слегка приподнявшему брови Дамблдору. Была идея сделать шуточный, издевательский поклон, но она побоялась, что не сможет разогнуться, если исполнит порыв.       – И я бесконечно ценю это, – она закашлялась, когда попыталась говорить так, чтобы было слышно. Из горла вырвался сигаретный дым, оставшийся в лёгких после применения туманного проклятья. Геллерт её не видел. Он просто застыл, то ли боясь обернуться, то ли просто не доверяя собственному слуху. Ханна откашлялась, прочищая горло до неприятной мокроты, которая скребла гортань. – Но сегодня у меня были совершенно другие планы.       У Геллерта глаза чернеют, когда он истощается магически. Ей иногда было страшно на особо опасных, обширных боях с МАКУСА, когда она, нацепив очки на нос, издалека видела, как голубая радужка покрывалась чернотой. У него слегка отрасли волосы. Взмокшие светлые пряди упали набок, когда она сначала встала рядом, а потом, подумав, вышла вперёд, сверля Дамблдора взглядом и раскачивая в слабых пальцах палочку. Ханна старалась делать это максимально расслаблено, но, на самом деле, она просто еле как двигалась и была без понятия, что будет делать, если Дамблдор пожелает вступить с ней в бой.       Пальцы Геллерта на секунду коснулись рукава её плаща, с намерением утянуть назад, но обессиленно соскользнули, когда она совсем немного дернула рукой.       – Ханна, ты дрожишь. Зверски дрожишь, – не шепот, но достаточно тихие слова Геллерта доносился до неё, как из под толщи воды, учитывая всё ещё бушующий ветер. Ханна осознавала, что он ей мешает и его надо усмирить, но на данный момент все силы уходили только на то, чтобы держаться прямо, с ровной осанкой и кривой, но хотя бы наполовину фирменной улыбкой. – У тебя в пыль разодрана мантия на спине, а правая нога... ты её вывернула?       – Всё хорошо, – пробормотала она, впрочем не надеясь, что будет услышанной. Над головами прокатился раскат грома, но конкретно эта часть стихийных бедствий ей не была доступна, поэтому совсем скоро, помимо надвигающейся ночи, хлынет дождь. Падающую воду в воздухе она остановит, но не хотелось тратить силы ещё и на это. Она выдохнула сквозь плотно сжатые зубы, снова по инерции прикрывая левой рукой живот. – Что-то будет, Альбус? Или будем стоять тут до утра, сверля друг друга взглядами?       – С какого притона ты сбежала? – Вопрос отразился эхом, пробиваясь сквозь крики магглов на другой улице.       – Который прямо за углом, – огрызнулась она, палочкой убирая свисающие пышные пряди назад.       Когда рядом вспыхнула полупрозрачная искра аппарации, Йоханна инстинктивно отшатнулась назад – поближе к мужу – прижав запястье плотнее к животу, надавив так, что стало даже больно. Гермиона держала во вспотевших руках пистолет, передавая его фрау. Ханну перекосило от достаточно смешанных чувств, но сжав теплое от прошлых рук оружие, Альт помахала им в воздухе, ловя изучающий взгляд Альбуса.       – Я не знаю откуда ты вылезла спустя десять месяцев, но тем не менее... Сделала ты это несказанно вовремя, – Дамблдор отступил, поднимая руки вверх, будто примирительно. Его мантия подметала поднятую ветром пыль и грязь. Накидка Йоханны тоже почти свисла настолько, что болталась по раздробленной площади, цепляя мелкие, иссохшие листья.       – Ты где пистолет достала? – уточнила она у Гермионы, которая смотрела на свои ботинки, где стёрлось дешёвое покрытие. Дамблдор аппаратировал, а Ханна отчего-то боялась повернуться лицом к пока что молчавшему Геллерту, сжимая металл, как нечто успокаивающее.       – Война на улице фактически. У любого маггла можно найти, – пробурчала она, сдирая подошвой другой ноги отвалившиеся покрытие ещё больше. – Вы должны мне новые сапоги.       – А мне вы должны объяснения, – Йоханна на одном, немного погнувшемся, каблуке развернулась к мужу, сложив руки за спиной. Она страшилась не его, а того, что он может ей не поверить. Не поверить всему, чему только можно.       Его пальцы коснулись цепочки маховика, которая во время бега перетянулась на шее, слегка стягивая и оставляя красноватый след на коже. Она хотела вцепиться в его руки, когда он стянул вещь через голову, стараясь не задеть запутанные волосы. Ей хотелось узнать, что случилось с маховиком и со стрелками. Размытость без очков раздражала её сейчас особенно сильно, ведь разглядеть промежуток между цифрами было для неё невозможным. Геллерт как-то пришибленно повертел маховик в руках, огладив небольшие выпуклости на цифрах.       Ханне пришлось сложить руки на груди в достаточно неудобную позу, чтобы незаметно накрыть рот ладонью. Желчь щекотала нёбо, а глотать было тяжело и горько. Ветер постепенно стихал, но на открытой площади, стоящей на небольшой возвышенности, всё ещё касался их волос, завывая в обмерзших ушах и превращая обкусанные губы в корку.       – В Нурменгарде дежурят два врача. Пойдем, – неисправный маховик был перекинут в руки Грейнджер, у которой всё ещё заметно тряслись коленки, тогда как Ханну трясло всю. Она вспотела, а холодный воздух забирался почти всюду, заставляя вдобавок ко всему ещё и мёрзнуть. – Ты можешь мне внятно ответить, что у тебя с ногой?       Грин-де-Вальд аккуратно притянул её к себе за правое плечо, кладя руку на талию, совсем слегка сжав. Его напряжённые пальцы мимолётно коснулись живота, а её передёрнуло. Так, что дернулась голова в другую сторону, а Геллерт придвинул её к себе поближе. Гермиона подобралась поближе, наматывая цепочку маховика на ладонь, звеня ею слишком громко, будто показательно.       Видно было, что он тоже устал, но шаг его был твердым, а рывок аппарации наполненный достаточной силой, что Ханна почти его не почувствовала. Её ноги подогнулись перед воротами Нурменгарда, но она устояла, схватившись за тонкие металлические балки. Под ладонью осыпалась черная краска, а несколько высохших кусков остались на коже.       – В меня врезалась машина, – наконец ответила она, когда её бережно подтолкнули по грунтовой дороге, ведущей к главному входу. Грейнджер проскользнула мимо, идя чуть подальше, ближе к искуственной изгороди, и наступая на остриженные листья, лежащие под колючими ветвями. В Австрии, над горами, тучи выглядели даже тяжелее, чем в Нью-Йорке. Молнии были ослепительно яркими, а земля странно подрагивала. Тени отскакивали по стенам причудливыми танцами, а над ними возвышалось одно из деревьев, растущее близ забора. Ханна оглянулась на ворота, прежде чем зайти в высокие двери, придерживаясь за бедро. Снова раскашлялась, развеивая взмахом руки сгустки табачного дыма. – История меняется. Эта временная петля уже, скорее всего, переписана.       – Временных петель не...       – Это так важно сейчас? – Грейнджер предсказуемо вздрогнула, побоявшись даже просто взглянуть на Геллерта, который стянул с плеч Ханны разорванную накидку, сжигая в воздухе и позволяя пеплу осесть на каменном полу. Слегка небрежно накинув свой плащ на жену, он взял пальцами одну из её прядей, втягивая воздух шумно и раздражённо. – Ты использовала одно из своих проклятий? От тебя несёт жжеными сигаретами за километр. Оно опасно для лёгких, Йоханна.       Она пожала плечами, медленными шагами приближаясь к лестнице и облокачиваясь на перила. Сейчас о Волан-де-Морте хотелось говорить меньше всего. Тем не менее, Грейнджер её мыслей не разделяла, вытянув из потайного кармана плаща стопку листов и передавая её Грин-де-Вальду. Бумаги перемешались и смялись, но информации на них было достаточно. То исписанные почерком Альт, то распечатанные на маггловском принтере с буквами в один ряд, то вырванные из книг с хрупкими страницами, то обычные вырезки из газет, украшенные симпатичным лицом Тома Реддла, который выиграли крупный магический конкурс в 1942. У Геллерта было ощутимое желание избавиться от стопки также, как и от испорченной мантии, но десять месяцев, в течение которых Йоханна выполняла задание, собирая все эти несчастные документы, пересилили намерения поджечь всё.       Бумаги отправились на одну из коридорных тумб, а Альт собирались подхватить на руки, но она молчаливо запротестовала, поднимаясь самостоятельно, хотя ей явно было сложно двигать растянутой ногой. Ощущение бегущей по ляжкам вязкости как-то резко пропало, а ей хотелось лишь надеяться, что это – успокоенные нервы и ощущение безопасности, а не просто время, в течение которого кровь подсохла.

***

      Бинди Гелен – старая немка, которая была знакома с Геллертом уже многие годы и имела медецинское образование. Если и существовал человек помимо её мужа, которому Ханна вверяла свое здоровье, то это была фрау Гелен. Альт обращалась к ней по любой проблеме с самочувствием и всегда получала квалифицированную помощь, а Грин-де-Вальд иногда получал в свой адрес ворчания Бинди за то, что не бережет жену. Они никогда не спорили, но Йоханна чаще всего получала ожоги и раны в лаборатории по своей неосторожности, в момент, когда Геллерт вообще был на другом этаже.       Племянница Гелен – низкая, болезненно худая и кроткая Конрадайн, – обрабатывала царапину на бедре, пока слегка окровавленная марля плавала в небольшом тазике с подогретой водой. Сама Бинди размешивала костерост, ведь зелье в чистом виде при обычном растяжение могло привести к отравлению. Ханна сжимала в руках небольшую склянку, шумно втягивая носом резкий запах содержимого. Тошнота успокоилась, а неприятная горечь была разбавлена горячим молоком с маслом для унятия сухого кашля после проклятья табачного дыма.       – Одного не пойму, – Бинди подала ей раствор, забирая пахучее зелье. Альт за несколько глотков опустошила чашку, скривившись и вопрошающе взглядываясь в медика. – Как вы, фрау, так истощились? С кем боролись? Зачем проклятье использовали?       – Я, если честно, истощилась ещё до того, как применила его, – пробормотала Альт, крутя кружку в руках и размазывая остатки по стеклянному краю. – Скажи, Бинди, такое может быть из-за беременности?       – А вы в положении? – голос Гелен опустился до шёпота, а взгляд опасливо переместился на дверь. Геллерт был в её лаборатории, искал способ связаться с Куинни, которая была на задание на другом континенте. Просьба Йоханны. – А как же... Если вы...       Конрадайн по инерции склонила голову, когда в комнату вошёл Геллерт. Черные глаза горели недобрым огнем, но при взгляде на Йоханну взгляд как-то незаметно смягчился. Бинди передала ему энергетической зелье, которое отправилось в карман брюк. Распахнулись шторы, впуская ночной свет прикрытый тучами, заполыхал камин. Тепло распространилось по комнате быстро, а Альт размяла шею, рассматривая в окне далёкие молнии.       – Фрау Альт, могу я срезать бинты? – Конрадайн щёлкнула большими медицинскими ножницами в воздухе, указывая на плотный слой марли на руках. Пожелтевшие, с кусочками пыли, они выглядели отвратительно, но ей ужасно не хотелось видеть метку, а тем более показывать Геллерту. Она помотала головой, но голос Грин-де-Вальда буквально сам резал.       – Режь, – девушка аккуратно взяла фрау за правый локоть, подлезая лезвием под слой, остужая кожу холодным металлом. Впрочем, Геллерт тут же добавил. – Перевяжи новыми, если потребуется.       Бинты упали на матрас, открывая вид на слегка потертое, бледное запястье. Конрадайн переместилась к левой руке, а до сих пор удивлённая Бинди вмазала в конечность прозрачный крем с успокаивающими действиями. Когда была перерезана марля на левой руке, молодая целительница отступила на несколько шагов, бросая испуганный взгляд себе за спину – на Грин-де-Вальда. Гелен отпрянула, слишком уж драматично прижав руку к сердцу.       – Такая же, как у Малфоя, – Геллерт взял её за ладонь, переворачивая руку внутренней стороной. Метка воспалилась и по краям позеленела. Вены рядом с ней вздулись, а мышцы казались напряжёнными. Единственное изменение – заметное побледнение, но какой-то особой радости это не приносило. – И свести её будет либо просто сложно, либо также невозможно. Что произошло?       Бинди кинула на неё последний взгляд, оставив на тумбочке несколько склянок, немного неловко и небрежно подписывая последнюю, где на дне плескались остатки бордового бадьяна. Конрадайн, подхватив лёгкую юбку ночного платья, последовала за тётушкой, загребая двумя руками всё, что осталось после лечения. Тазик с остывающей водой остался на тумбочке.       Геллерт отошёл к окну, за несколько глотков опустошая склянку с энергетическим зельем. Ханна видела, как в полумраке черная радужка постепенно отступала. В его руках перекатывалась волшебная палочка, со стуком отправившаяся на рабочий стол.       – Обещай, что чтобы я сейчас не сказала, ты поверишь, – Альт только сейчас опустила руку с меткой, позволив ей обессиленно свалиться на колени. Её веки были полузакрыты, ресницы подрагивали, а губы приоткрыты, чтобы масло от обсыхания быстрее впиталось в обветренную кожу.       У Грин-де-Вальда в принципе взгляд страшный и жестокий. Она давно научилась понимать смягчение, доступное, кажется, только по отношению к ней, но за эти два – десять? – месяцев, она будто бы забыла, как это делать. Геллерт казался отчуждённом, холодным – почти обжигающе ледяным, – и каким-то чужим. У них обоих за это время осунулось лицо и появились несмываемые никаким сном синяки под глазами. По телу Ханны течет тяжёлая усталость и желание спать, спать, спать. Желательно рядом с Геллертом. Желательно до конца этой отвратительной недели.       – Разве я хоть раз давал сомневаться в моем доверие к тебе? – ему, кажется, немного сложно опуститься перед ней на коленки, но он без сомнений берет холодные ладони в свои и с явным трудом отрывает взгляд от метки. – Даже если ты скажешь, что трава синяя, я тебе поверю.       – Трава синяя, – эхом повторяет Ханна, а Геллерт кивает, словно действительно соглашается, прикасается трепетно, в неистовом истоскование по её мягкой коже и неглубокому, но шумному дыханию, из-за которого ей иногда трудно заниматься на особо интенсивных тренировок. – Время сломалось. Грейнджер разломала его пополам и заставила подчиниться себе. Маховик и скачки во времени на такие расстояния оставляют глубокие раны на реальности, переписывая её то ли по своему усмотрению, то ли по нашему. Но время упрямое и прислуживать не готово. Скорее всего, именно из-за этого нас перекинуло на девять месяцев вперед. Стрелки стояли на первом месяце.       Он не сжимал её руки слишком сильно, но поглаживал их слишком напористо, растирая холодные пальцы. У Ханны тыльные стороны ладоней нежные, мягкие и костлявые. Ими было удобно собирать и чинить артефакты, а ещё делать дамам прически, но себе она косы плести не умела. Только низкие и растрёпанные. Рядом с венами остаются покраснения, но она не чувствует жжения, а только приятное тепло. Геллерт слушает молча, не желая вставлять вопросы или ругательства на немецком. Ей непривычно и странно. Грин-де-Вальд всегда что-то говорит, если рассказывать важное, опасное и жуткое. Сейчас тишина бросает её в дрожь, а Геллерт натягивает на плечи её грязной одежды одеяло.       Ханна ломается и ищет лазейку. Ей совсем не страшно, но в уголках глаз щиплет, потому что Геллерт может не поверить, решить, что придумала всё, чтобы скрыть измену, а ей обидно, что всё так сложилось, ведь не было ничего подобного. Но он обещал, что поверит, а язык у нее сухой, как и стенки горла. Глотать снова неприятно, но молока в стакане осталось совсем на донышке, а растопленное масло расползлось плавающими желтоватыми разводами по прозрачным, высоким стенкам.       – Я беременна. От тебя, – Геллерт по инерции тянется за стаканом, где всё же есть немного молока, когда слышит её несчастный, хриплый голос, почти сорвавшийся на кашель, но застывает, когда она берет стекло в правую руку, сжимая побелевшими костяшками. Она медленно делает глоток, ставя стакан обратно на поверхность, не в силах отвести взгляд от его лица. – Ну, понимаешь... Тут-то прошло десять месяцев, но в 1997 – всего два. И я узнала совсем недавно. Мы провели ночь вместе перед моим «путешествием» и я узнала, где-то в середине июня. То есть... через полтора месяца.       – Ханна, мне зачем вся эта информация? – слова Геллерт тянет, а ей поначалу кажется, что в глазах у него смешинки. – Я же вроде сказал, что я всегда тебе верю.       Её так неожиданно подхватили в талии, заставив встать с кровати, что ей пришлось прикусить язык, чтобы не вскрикнуть. У неё закружилась голова, а ноги, соприкоснувшись с полом, снова подогнулись, но она готова была забыть обо всех неудобствах, когда их губы встретились. Спустя два – десять? Ханна действительно не знала, какой временной отрезок применять в разговорах и размышлениях – месяца ей показалось, что она совсем забыла, что Геллерт любит класть руки ей на талию, а в более интимные моменты – на бедра. Сжимать так легко и невесомо, что почти не ощущается, но жар от ладоней идёт обжигающий, приятный и успокаивающий. Забыла, что он любит разрывать поцелуи, опускаясь губами и тяжёлым дыханием к её вечно голой шее, потому что шарфы не носит, а платья с высоким воротником ей натирают. Забыла, что каждое его движение нежное и осторожное, словно косточки её сделаны из хрусталя, а кожа соткана из тончайших, дорогих ниток.       Ей хочется в душ, потому что она вспотевшая, пропахшая табаком, пылью и рыхлой землёй, но одновременно с этим она тает, как снег, растекаясь на полу усталой, грязной лужей, а греющим солнцем ей служит Грин-де-Вальд. Она двигает губами, языком, руками совсем лениво и будто бы неохотно, но ей всё ещё сложно закрыть глаза полностью, ведь она не может оторваться от расслабленных черт лица напротив неё. Вязкость где-то между ног уже давно пропала, но Ханне уже было неинтересно – спокойствие это или время.       Dummes Mädchen. Die Zeit ist egal. Es ist müde.

***

      Гермиона перерыла всю библиотеку, где-то в глубине души отчаянно надеясь, что посреди ночи в Нурменгард вернётся знаменитая Гольдштейн, но Грин-де-Вальд заранее предупредил её, что это может растянуться до утра. Маховик Гермиона побоялась разбирать, так как прямого разрешения от фрау у неё не имелось, а позже получать от Ханны по голове ей не хотелось. Стрелки были сдвинуты туда-сюда на свой страх и риск, но ей действительно нужно было проверить их исправность. Были догадки, что одна из них просто шатается, но с таким точным попаданием месяц в месяц, это было почти нереально. Хотя ей ли об этом говорить?       Она боялась подчёркивать что-то в книгах, хотя Грин-де-Вальд специально для этого дал ей маггловский карандаш. Страницы выглядели старыми и жутко хрупкими. У Гермионы непозволительно мало времени, но она все их переворачивала с трепетом, медленно, осторожно. Первой мыслью, когда фрау скрылась в одном из коридоров, ничего ей не сказав, была догадка в том, что одной из возможных причин станет сама Грейнджер. Ханна проверяла, где стоят стрелки, но была настолько взвинченна и напряженна, что может запросто аннулировать данный факт, обвинив клубок шерсти во всех несчастьях перемещения.       Вообще-то, в книгах было очень сложно найти что-то действительно нужное. Время никто и никогда не ломал, маховиков, отбрасывающих в будущее, не существовало, а случай, когда кто-то перемистился далеко в прошлое был лишь один, но не имел ничего общего с их ситуацией.       «Tempus intactile est, sed fragile. Stulti es, si viam invenisti ad illum tangendum.»       Грейнджер латинский не знала, но это была первая и последняя фраза, которую она подчеркнула, не смотря на почерневшие страницы, которые уже чуть ли сами не вываливались. Тучи в окнах уже были далеко, над острыми верхушками гор, а свет от солнца ещё только зарождался на горизонте. В девятом часу должно было пройти плановое собрание, а Грин-де-Вальд попросил принести её то, что она найдет за ночь в какой-то зал, находящийся совсем недалеко от библиотеки. Она подхватила книгу на латинском и несколько пергаментов со своими кривыми записями, где остались кляксы. Кончик ястребиного пера остался мокнуть в чернилах.       В Нурменгарде был очень странный декор. Насколько помнила Грейнджер – находилась она на минус третьем этаже, и тут, в отличие от главного входа, были мраморные полы и потолки, висели картины исключительно известнейших магов, а на вычурных тумбочках стояли дорогущие вазы, отличающиеся от друг друга и узором, и толщиной, и высотой. Вся эта помпезность буквально кричала Гермионе о напыщенности того, кто отстраивал это место. Тем не менее, она не могла не признать, что выглядело это по-настоящему роскошно.       Зал, в который ей указали идти, находился в другом конце коридора, вероятно, дабы не мешать и не стеснять габариты библиотеки. На развилке, правая сторона которой уходила к далёкой темной лестнице, Гермиона остановилась, ведь ночью совсем не увидела портрета, висящего посередине холла. Фрау Альт тут выглядела всё также молодо, поэтому понять её возраст не представлялось возможным, но какой же её изобразили яркой. Белое вино в бокале плескалось то туда, то сюда, а нога раскачивалась легко и беззаботно. Волосы были собраны во что-то невысокое, но абсолютно растрёпанное и совсем не аристократическое. Голубое платье, как небо в самый ясный день, а глаза блестящие, почти освещающие лучше, чем свечи. Лицо у нее скривилось, когда она заметила Гермиону.       – Ungebetene Gesellschaft ekelt mich an. Verlassen, – она постучала ногтем по бокалу, вздыхая и откидываясь на спинку бежевого дивана. Гермиона не поняла ни единого слова, но что-то во взгляде картины ей не понравилось. Она пошла дальше. Ей показалось, что за спиной от стен начало эхом отражаться молчаливое пение, но скрип двери в конце коридора всё заглушил.       Тут было пусто, но огромные часы напротив двери указывали, что уже почти девять, а значит все скоро соберутся. Она теперь понимала почему фрау всё время сетовала на место, где проводилась сборка Пожирателей. Да потому что, скорее всего, столовая в Малфой-мэноре не сравнится с огромнейшей круглой комнатой, полностью обделанной светло-серым камнем. Колонны с правой стороны были начищенны до такой степени, что золотая отделка на них сверкала и резала глаза. С потолков свисали десятки люстр, отбрасывающие длинными свечами тени на правую сторону стены и на портреты висящие там. Под ними находился огромный камин, в который, наверное, можно было зайти даже не наклоняясь.       Но больше всего её поразили окна. Девять высоких рам разделялись между собой всё теми же колоннами, но уже более тонкими, с узорами из серебра. Тут было куча диванов, столов, мягких стульев, разбросанных подушек, стопок книг, пачек с орехами, миндальными круассанами и чем-то похожим на крекеры, а она невидяще огибала это всё, чтобы подойти к плотному стеклу. Река, в которую падал недалёкий водопад, простиралась снизу, отражая в себе восходящее солнце. По обе стороны от неё горы выглядели грубыми и суровыми, но зрелище того, как с них падают мелкие камни, плюхаясь в журчащую воду, заставили сердце как-то радостно и абсолютно по-детски заколотиться. Это место походило на рай божий.       Места под большими часами, естественно, принадлежали Альт и Грин-де-Вальду, но ей в момент стало как-то не по себе, когда она рассмотрела стул фрау поближе. Тут точно убирались хотя бы раз в неделю и всё сверкало, но от этого, то ли слишком простой трон, то ли слишком вычурный стул, не выглядел живым и кем-то занятым. От него буквально веяло заброшенностью.       Гермиона аккуратно положила всё, что принесла на стол, находящийся ближе всего к главным местам, почему-то отказываясь думать, что за такую вольность ей могут сердце вырвать. Да и догадки её могли быть верны. Ханна любит распутывать задачи, но если ей взбредёт, что Грейнджер решила повторить то, что уже было однажды зафиксировано, она оторвёт её голову, которую так любит сравнивать с клубком шерсти.       До девяти оставалось ровно пять минут, когда дверь снова открылась, но, по каким-то причинам, без скрипа. Где-то дюжина сторонников, переговаривающиеся шепотом – вероятно, чтобы не мешать картине фрау в коридоре – застыли на пороге, увидев её. Она узнала Винду, несравнимо молодую, без шрама и без седых волос, но всё такую же бойкую, ведь Розье была первой, кто поднял палочку, изогнув губы в лёгкой улыбке, но Гермионе показалось, что в ней также есть нервозность. Остальные разбрелись так, чтобы друг другу не мешать, а Грейнджер не предпринимала никаких попыток сказать что-то. Грин-де-Вальд предупредил, что подобное может произойти, так как экстренно созывать всех ночью не было сил, но были манеры и уважение к уставшей Альт. Наверное, ей стоило прийти после девяти, но ей в любом случае казалось, что с ней ничего не успеют сделать.       – Господи, Винда, опусти палочку. Пугаешь же бедную мисс, – Розье отступает, когда в помещение заходит Грин-де-Вальд, раздражённо оглядывающий зал. До девяти было две минуты, а людей тут явно должно было быть побольше. Гермиона всё ещё не может смотреть ему в глаза. Они наглые и внимательные, смотрят прямо в её бедную душу, будто знают каждый секрет. – Мисс Грейнджер, вы так и не ложились?       – Слишком углубилась в чтение монографий, – пробормотала она, открывая книгу на той странице, где были подчеркнуты слова, которые её так странно манили. За Грин-де-Вальдом дверь не закрылась и в небольшую щель проскользнули ещё пятеро. Гермиона наблюдала за ними всеми, словно через пелену, ощущая на себе липкие, жирные взгляды. Она неосознанно пригладила пушистую гриву, превратившуюся в подобие настоящей запутанной пряжи, а фрау только и найдет это забавным, если вообще появится. Она боязливо подвинула переплет Темному Лорду. – Могу я попросить вас перевести...?       У многих вытянулось лицо, когда в зал буквально вплыла фрау Альт, расплывшаяся в улыбке. Винда просто встала, как вкопанная, перед одним из просторных, но ветких, ведь рассчитаны на одну даму, кресел. Черная накидка была явно пошита не на её рост – шлейф доставал и тянулся по полу, но выглядела одежда домашней и уютной. Рубашка была мятая, но при заправке в штаны выглядела не плохо. Ханна больше не хромала и не кашляла от проклятья. Волосы ей причесали, но не стали заплетать. Она в целом выглядела очень даже миленько, учитывая, что последние два месяца, в образе Фредерики Вебер, снисходила только до того, чтобы накрасить губы бальзамом, который украла у Лаванды Браун. Грейнджер очень сомневалась, что фрау не может приводить себя в порядок одна, без помощи слуг, но сейчас это выглядело именно так.       В руках у нее была чашка с кофе, которую со стуком поставили на гладкий стол, а сама фрау на пробу двинула руками, разминая спину. Накидка, как поняла Грейнджер, была совсем новой и, возможно, неудобной. Когда успели купить и привезти, ей думать не хотелось.       – А чего лица такие угрюмые? Неужели не рады меня видеть? – Ей показалось, что в голосе фрау она слышит какие-то новые нотки. Задорные, насмешливо-добрые, почти что нежные. Не прошло и суток, но данное вре... – Грейнджер прервала саму себя – данная реальность привела Йоханну в состояние полного умиротворения. Та как раз глянула в её сторону, а Гермионе показалось, что прищурилась она неприязненно. – Wollknäuel, ты совсем не спала?       – Wollknäuel? – с улыбкой переспросил Грин-де-Вальд, слегка приподняв брови. – Почему...? Ну, хотя да, похожа.       Гермиона почувствовала какое-то неясное облегчение, когда фрау опустила глаза к книге, сразу же выцепляя подчеркнутое. Вряд-ли она хорошо видела с такого расстояния, но шрифт на страницах был крупным и жирным. Мимолётное спокойствие улетучилось и сменилось тяжестью, когда лёгкая улыбка сползла, а Ханна громко захлопнула книгу, не дав посмотреть её протянувшему руку мужу.       – Где ты взяла эту книгу? – Альт подняла её слишком легко, учитывая, что весила она точно больше, чем выглядела. Названия не было, но Ханна смотрела на пустую обложку так, будто видела этот сборник страшного латинского уже тысячу раз.       – В библиотеке. В этом же коридоре, – половина спутанных волос упали на лицо, когда Грейнджер носом указала в сторону выхода из зала.       Ханна недовольно глянула на мужа, а тот только пожал плечами.       – А есть другие? – Аккуратно уточнила Гермиона, а кто-то за спиной весело хмыкнул. Впрочем фырканье оборвалось очень быстро. Она не видела почему, но Грин-де-Вальд и Альт глянули в сторону, где сидела Винда.       – Конечно, есть, – Ханна вдруг вновь незаметно стала усталой. Возможно, она ещё совсем не восстановилась, вскочив чуть ни свет, ни заря. Духи вроде как справлялись со своей задачей, но Грейнджер всё-таки на мгновение показалось, что от волос всё ещё несёт сигаретным дымом. – Тут их пять, не считая моей личной. Куда ты сейчас и отправишься, чтобы не шаталась, как беспризорница. Третий этаж, последняя дверь. Встретишь там нервную высокую блондинку – не пугайся.       – Доверите ей ключ от своей лаборатории? – она краем глаза взглянула на Винду, которая неестественно выпрямилась в кресле, наблюдая, как Альт залезает в карманы и вытягивает ключ, бьющейся об металлический брелок. Принимая его, холодный и с острыми зубцами, ей почудилось, что все в помещении будто задержали дыхание. – Même moi, je n'en ai pas. Quel âge a-t-elle? Quinze?       – Plus précisément, ici, elle a dix-neuf ans, – пробормотала Ханна в ответ, подталкивая Гермиону в левое плечо. – Кстати, клубок шерсти...       Тишина повисла немыслимая и громкая. Во всяком случае, так считала Гермиона, в ушах которой зазвенело. Голос Ханны внезапно оледенел.       – Лаборатория тебе доступна, но если я узнаю, что стрелки перевела ты – я размажу твои мозги по стенам прямо там.