***
Плечо немного болит и затекло. Она упирается в жёсткий, металлический косяк помятой, со сломанным замком, двери уже минут двадцать, едва слушая бормотание молодого парня, которого Элизабет выследила, утверждая, что он ошивался с искомым объектом «Г.Д.Поттер». Он доказывает, что работает в подпольном мужском борделе и просто предлагал красивому, на вид богатому, мужчине свои услуги, потому что дела идут плохо, но Беккер стоит рядом и клянётся Господину – судя по лицу Геллерта, единственное, что его волнует – это прерванный ужин, – что парни смеялись, общались, как друзья, и разошлись только через минут пятнадцать после того, как она заметила их на главном перекрестке. Тут же проститут бросается в объяснения, что добрый сэр хотел узнать от чего такой молодой страдает ужасной работой, и Ханна ему почти верит, ведь это на целую сотню похоже на Избранного, но что-то засело у неё под кожей – прямо в венах – и мешает поверить. Может оно и к лучшему. Гуннар помогает ей надеть пальто, а Куинни ищет по карманам очки в треугольной оправе и запасную пару перчаток заместо старых, которые Ханна умудрилась вымазать об испачканные в саже стены. Мистер Скай подаёт ей её сумочку, а три близняшки Свифт выходят из подвального помещения первыми, чтобы закрыть фрау собою в случае чего. Лелуш старший и братья Козыри, курящие одну сигарету на двоих, скучающе облизывают трёх стройных, затянутых в корсеты, дам взглядами. – Идите вперёд. Я попробую сломать сознание, – Ханна затягивает пояс на пальто, уставшими глазами наблюдая, как муж достает палочку и снова приваливаясь к косяку спиной, неприятно ударяясь позвоночником. Будто собирается ждать. По лбу у нее течёт горячий пот, но это лишь проявление беременности и действием яда быть не может, потому что еда в Нурменгарде фильтруется для фрау так тщательно, что иногда ей кажется близким смерть от голода, пока Грин-де-Вальд или кто-то ещё проверит пищу. – Йоханна, иди. Всё хорошо. Ей подают руку, когда она поднимается по замшелой лестнице. К её обуви липнут осенние листья и использованные салфетки из дорожной кафейни напротив, а Дессай младшая магией отгоняет то, что пристало к начищенной коже сапог. Не маленькая группа людей самых разных возрастов, во главе которой идёт женщина – пугающе для ночи Нью-Йорка, но шестеро из них курят прямо сейчас обычные сигареты, пока двое делают самокрутки из конопли. Процессию замыкает Элизабет, которую Грин-де-Вальд отправил с ними, и она заливает в рот несколько капель настойки опиума. Поэтому их совсем не сложно принять за полноценных наркоманов. А уж когда голос Гуннара, распространяясь эхом по пустой улице, звучит весело и прокуренно, у редких прохожих вообще не возникает вопросов. – Фрау, а давайте выпьем? Как раньше! – Гуннар, нет. Нам нужно доставить фрау в Нурменгард в целости и сохранности, – у Куинни скрипят зубы так, будто на них песок. У Гриммсона лицо такое, словно она его ударила, а Ханна обещает себе, что если на следующий улице не будет паба, они аппаратируют в эту же секунду. – Таков приказ Грин-де-Вальда. – Фрау, а вы не устаете находится в обществе Голдштейн большую часть своего времени? Мне кажется, она так утомляет... – Зато с тобой не соскучишься, старый педофил-маньяк! – Она сама предложила переспать с ней, Голдштейн! И это было пять лет назад! Они заворачивают за угол, а Альт вздыхает, сильно сомневаясь, что в маггловском баре найдет что-нибудь безалкогольное. Тем не менее, через три минуты они уже там, Скай отодвигает для неё стул, а Куинни сидит сложив руки на груди и сверлит Гуннара неприязненно и раздраженно. Сестры Свифт уже утянули с соседнего стола замызганную бутылку рома, наложив на пьяных мужчин Конфундус. Все, кроме Куинни, косятся на неё, когда она отказывается от предложенного алкоголя, подзывая потного бармена, чтобы уточнить о каком-нибудь мерзотном соке или о воде. У него голос противный, тягучий, напоминающий ей Волан-де-Морта, но она всё-таки заказывает яблочный фреш, несколько раз повторив – и достаточно громко, – что там не должно быть ни капли алкоголя. Вообще-то, Альт бы предпочла следовать установкам девятнадцатого века, где беременные женщины свободно пили вино, но в алкоголе легче спрятать яд и она пьет его только на ужин в Нурменгарде, под присмотром Геллерта. Они разговаривают на разные темы, по большей части хохоча так, что болят щеки и места под солнечным сплетением. Ханна любит этих людей, потому что они делятся с ней тем, чего стараются не рассказывать её мужу – слухи. Вообще-то, Геллерт абсолютно нормально к этому относится, но об этом знают только правые руки и Альт, которая таскает мужу секреты, сказанные в кругу сторонников, как еду на подносе. Так она узнает, что сестры Карасу в тайне от отца употребляют героин, а Лили Вад каждое воскресенье приводит в свою отдельную комнату, выделенную за особые заслуги, одну и ту же девушку, пока её муж, работающий в строю их личных адвокатом, ни сном ни духом о том, что жена оказывается любит трахать молоденьких дамочек, а точнее одну и конкретную. Господин Сагг из Швеции обхаживал Грин-де-Вальда, всё время пытаясь всунуть ему конфеты с арахисом – его подпольная компания специализируется на сладостях с орехами, – а Ханна смеётся вдоволь, злорадно и заразно, потому что у Геллерта аллергия на арахис и даже если выпить нейтрализующее зелье, ему просто не нравится вкус орехов. Леди Фрейд отравила своего мужа, когда узнала от Винды и тринадцатилетней девочки, что тот лезет в нижнее белье к подросткам. Уилла – та самая тринадцатилетняя – сама уже была не девственницей, но Лорд Фрейд ей претил и она отбила ему колени маленькими, но металлическими каблучками. Сэр Хоши то ли из Китая, то ли из Японии, как-то приготовил им всем суши и весь Нурменгард отравился, но, как оказалось, в этом не было вины самого Хоши. В роллы был добавлен порошок от миледи Слов, которая терпеть не могла японскую еду, однажды заимев после подоброй трапезы глистов. Йоганну Рохе по имени неоднократно новички путали с самой Ханной, а у Рохе тем временем иногда фиолетовая, жирным слоем отпечатавшаяся помада на шее, с которой Айви Кролл однажды пришла на собрание. Нагель не может определиться между вдовой Леди Фрейд и Гуннаром, который на этой части разговора смылся в туалет. Давно сбежавшая Кэрроу была замечена в Манхэттене с маленьким ребенком. Она растягивает свой не такой уж и плохой фреш, сложив голову с влажными волосами на мягкое плечо Куинни. Каждый из них старается угодить фрау больше другого, вспоминая самые громкие сплетни в пределах их армии, а у неё в груди разливается тепло, совсем немного сжимается сердце, которое гулом бьётся в ушах. У Ханны размякшая улыбка и полуприкрытые глаза, щеки ноющие и слезы от смеха застывшие в уголках глаз, потому что парни ещё умудряются шутить, пока говорят. Поэтому все вздрагивают, когда у Альт лицо меняется, а в глазах видны маленькие молнии. Взрывается балка над дверью от заклинания Лелуша, но волшебник, наверняка уже доложивший на них, сбежал так быстро, что некоторые из них даже опомниться не успели. Магглы кричат так, что закладывает уши. Куинни так крепко и грубо схватила фрау за предплечья, поднимая со стула, что та пошатнулась, будто действительно выпивала. Свифты по обычаю выбежали первыми, собой прикрывая выскользнувшую из паба Ханну, восстановившую равновесие. Драться никто не собирался, да и приказа со стороны фрау не было. Сколько себя помнила в рядах Грин-де-Вальда, они всегда вступали в бой, если выдавалась такая возможность. Сейчас, когда прибудут МАКУСА, численность будет явно превышать, а она станет главной целью. Если выживет – Геллерт ей голову оторвёт за то, что пошла на поводу у сторонников и позволила им выпить на незащищённой территории. Плотно обставленный высокими домами двор становится для них ловушкой. Они перебегают его, а Ханна вообще-то знает, что так делать нельзя, ведь на открытом пространстве они, как на ладони, но Гуннар закрывает её плечом, когда в них полетело Инсендио, а она почти чувствует спокойствие, когда видит выход между трехэтажками, но одну из сестёр Свифт сбивает с ног оборотень, отчего две другие близняшки тормозят, вынуждая Ханну сорваться на бешеный крик, что не до этого сейчас, но натыкается взглядом на Дамблдора слишком поздно и прирастает к месту. Сбежавший волшебник доложил не МАКУСА, а Альбусу с его подобием отряда куриц, которые увеличились к семидесятым, но и сейчас обладали преимущественной силой. Куинни улетала от заклятия с фиолетовым лучои, врезавшись в каменный забор. Остальные разбредаются по двору, сцепившись с другими волшебниками, а Ханне хочется найти путь отступления, потому что у Дамблдора в глазах что-то страшное. Она по карманам ищет какие-нибудь артефакты, но руки нащупывают только несколько шурупов и металлическую заварку, заколдованную на усиление вкуса. На кой черт ей заварка в рабочем платье с золотыми вставками по длине рук, она не знает. В обручальное кольцо встроен артефакт защиты, предусматриваемое отражение любых заклинаний, но на её пальцах шестнадцать колец – по нескольку на один палец – и среди них нет обручального, а остальные украшения настроены лишь на общую защиту, а некоторые из них – на магическую стойкость. В волосах серебряная заколка в виде млечного пути, регулирующая невосприимчивость к любой темной магии, с которой она не сможет справиться сама. То, что в нее сначала летит смертельное проклятие, осмыслить сложно, но реально. Она смеётся, в удивление поднимая брови, уворачиваясь, хотя могла бы задействовать ветер и не применять лишние, ненужные телодвижения. Где-то недалеко Геллерт. Совсем рядом, совсем близко, всего в нескольких километрах. Вокруг крики, взрывы, огни магии, светящиеся в воздухе и впитывающиеся в землю, распространяясь и выламывая изнутри асфальт. Она прикрывает живот рукой автоматически, не осознавая, но зато понимая свою ошибку, когда Дамблдор кидает в нее несколько режущих, целясь ниже солнечного сплетения. Куинни позади нее орет не своим голосом на остальных, что не имеют они права ослушиваться многолетних приказов Грин-де-Вальда и единственная их цель – защита фрау. В Дамблдора откуда-то летит Империо, но он его просто отбивает, продолжая целится в Ханну, а на этом обстрел объекта, представляющего угрозу, заканчивается. Голдштейн знает о беременности Альт, но физически не может подобраться ближе – фигура под светлым капюшоном снова сбивает её с ног. У Альбуса под ногами расходится земля, а Ханна подлетает в воздух, поджимая колени к груди. Режущие проходится по ногам, разрезая плотные штаны, доставая до кожи безжалостно и свистяще. Козыри подбрасывают в воздух зажигалку, которую она ловит воздухом, паралельно отправляя капли собственной крови в глаза Альбуса. Она иногда примешивает в кофе слепящее зелье, имея к нему иммунитет с самого рождения. Пока Альт зажимает колёсико зажигалки, Дамблдор отмахивается от крови у своих глаз и она оседает, впитываясь в рукав его мантии. Огненный шакал, сотворенный из раздутого огня маггловской зажигалки, бьёт волшебника в грудь, но, к сожалению, Ханна, сама не понимая, как так произошло и почему она не уследила, становится жертвой усиленного режущего, приходящегося на низ живота. Воздух её больше не держит, но, скорее, из-за шока, чем из-за слабости. Ноги у нее ходят ходуном, становясь слегла ватными, будто затекшими. Она выбивает палочку из рук волшебника, который со спины подходит к Скаю, и поджигает мантию какой-то низкой девушки, которая душит Элизабет поясом от неопрятного платья. Боль в районе таза была невыносимой, а температура тела, по ощущениям, подлетела до невидимого потолка, умудрившись пробить его. Разумом, где-то совсем далеко, она знала, что это конец, но скопившиеся внутри под ребрами отрицание било сильно и кричало, что ещё не всё потеряно. Даже когда она чуть не упала, соприкоснувшись коленями с травой и надавив кончиками пальцев на землю, Ханна продолжала уговаривать саму себя, что всё ещё обойдется. Мозг плавился и она даже не могла осознавать какую-то очевидную абсурдность в своих мечтаниях и надеждах. И когда Куинни подхватила её в талии, потащив к одному из дальних зданий, эта безнадёжная вера почему-то вдруг усилилась. – Фрау, всё нормально, Господин где-то рядом... Мерлин, Faen, – Голдштейн зажимала рану руками, предварительно обмотав их своим шарфом. Замыленным взглядом рассматривая её бледное лицо, Ханна нервно засмеялась, чувствуя, как по скулам текут грязные слезы. Куинни привалилась к ней, стараясь сильно не давить и закрывая собой от случайных проклятий. А ей всё равно всё было видно. И как сестер Свифт уже чуть ли не жгли, и как Элизабет скрутил оборотень, и как Гуннару выламывали кости темной магией. В венах забурлила кровь, а перед глазами встала пелена неясной ярости. Руку удалось поднять с трудом, постепенно начать сжимать в кулак, концентрируясь на отдельной стихии – ещё сложнее. – Фрау, прошу, не надо. Господин скальп с меня снимет, если вы на моих руках умрёте, – у Ханны с огромной скоростью что-то надламывалось, стоило ей только различить тихий вой и неразборчивое бормотание. Но останавливаться уже было поздно. Свифт попадали на жженую землю, когда огонь присмирел, а пятеро светлых магов схватились за шеи, судорожно пытаясь сделать вдох. То же самое происходило с остальным вражеским отрядом. Лишать сознания за счёт нехватки кислорода в лёгких – легко, но вот для полноценного убийства нужно намного больше силы. И прежде чем Йоханна решила, что её едва хватит на полную отключку магов, ей послышался хруст сильно сдавленной шеи. Воздух переломил кому-то трахею. Дессай младшая вылезла из-под мертвого мужчины, стряхивая с волос, вставших дыбом, грязь и фантомные прикосновения чужих, сильно сжатых, пальцев. Глаза у нее красные, она совсем ребенок и у неё порвана мантия в районе груди, а тем временем слышится ещё один предсмертный хрип. Гуннар помогает встать Элизабет, а Лелуш утирает кровь с высокого лба, взглядом находя сначала Ская, а потом фрау, от которой Голдштейн наконец отлипилась. Он вздрагивает, когда видит абсолютную, ничего не выражающую пустоту – полную безнадёгу – на лице Куинни. А потом вздрагивают все, потому что шаги слишком тихие, а немая злость слишком громкая. У Ханны падает голова набок, а глаза закрываются сами собой. Это в любом случае виновата она. Это Ханна разрешила им пойти в бар, а не дала им подзатыльники, отправив домой. Ни взгляд, ни даже какой-либо намек от мужа, она не выдержит. Пульс и так бьётся слишком быстро, а больно так, что, видимо, сердечные струны рвутся с треском, натягиваясь, и своими осколками застревая в плоти. На нижнем белье она чувствует тягучую влагу и плачет, плачет, плачет, ведь можно сказать, что сама убила собственного ребенка. – Куинни, kom deg ut, – Грин-де-Вальд обводит взглядом двор, слушая, как шуршит одежда и стонет от боли его жена. Ему хочется кого-нибудь убить, а ещё – до хруста сжать тихо рыдающую Ханну в объятиях, хоть как-то обозначив, что она в безопасности. – Господин убьёт наших людей? – Тихо спрашивает Куинни, когда они перемещаются к Нурменгарду, а Альт приваливается к воротам, ожидая пока к выходу вылетит Бинди. – Нет, но живого места не оставит, – спустя какое-то время отвечает фрау, истощено положив руку на истерзанный живот. Слезы текут, но она их уже даже не замечает. – А вот меня может быть и убьет.***
Кровати в Нурменгарде большие, а в комнате владык – огромная махина, на которую матрас шили на заказ, потому что таких больших просто не было. И «внутренности» его набили чем-то таким, что иногда в нем просто хочется потонуть от блаженства. Ей сейчас хочется утонуть, но не в матрасе, даже если она осознает, что вода, по причине её врождённой магии, просто не даст ей умереть. Привязка тела к камню тоже вряд-ли сработает. Ханна лежит поверх одеяла, кончиками пальцев правой руки невесомо касаясь швов на животе. На тумбочке снова десятки склянок, включающие в себя бадьян, обезболивающее, подобие спирта, а также зелье для восстановления работы сердца. Грязная одежда пропахла всем этим сразу из-за льющихся с кожи разноцветных дорожек, так как фрау какое-то время упорно отказывалась глотать то, что ей предлагают. Бинди наматыет бинты на руку, переглядываясь с Конрадайн. Им кажется, что фрау не просто сломалась, а сразу переломилась. Грин-де-Вальд так неожиданно влетел в покои, что бедная Кондрадайн вцепилась в тётку мертвой хваткой, отчего старая немка зашипела. У младшей девчонки мелькнули в глазах слезы, когда он встал перед кроватью на колени, быстро, но бережно хватая жену за запястье, больше не позволяя касаться только что наложенных швов. Альт на него не среагировала. – Meine Liebe, всё, что угодно сделаю, слышишь? И Дамблдору руки оторву, и всю светлую сторону на колени поставлю всевозможными способами. Никто в жизни даже палочки не поднимет в твою сторону, не то что заклинание скажет. Ты только посмотри на меня, прошу... – она чувствовала, что её руку от кисти до сгиба локтя покрывают короткими поцелуями. Ей хотелось что-нибудь сказать или хотя бы заплакать, но у нее просто не хватало сил. Казалось, что если она снова зарыдает, её грудь сдавит от нехватки кислорода так сильно, что кости сломаются вовнутрь. Когда Грин-де-Вальд развернулся к лекаркам, Ханна снова будто отключилась от реальности, словно пустая оболочка витающая среди живых. – Что с ребенком? – Господин, там без шансов было, – пробормотала Гелен, дрожаще собирая принадлежности, не осмеливаясь обернутся к Геллерту. – Дамблдор знал, куда целиться. Когда они сказали эти слова Ханне, та никак не отреагировала. Продолжала лежать и достаточно размеренно дышать, позволяя зашивать себя на живую – под действием анальгетика, конечно – и утирать грязные разводы слез с щек. Не проронила ни слова, больше не издала ни одного невыносимого вздоха. Бинди сначала решила, что у фрау просто шоковое состояние, но потом пришло осознание, – скорее всего, Ханна изначально знала, что эмбрион не переживет неожиданный бой. Бинди и Кондрадайн ушли бесшумно, собрав все вещи и молча помолившись за здоровье фрау. Запястье из рук Геллерта было устало, дерганно вырвано. Ханна как-то странно задрожала, держа руку в воздухе и тяжело, покрываясь потом, дыша. – Принеси мне воды, – его замутило от тона её голоса. Он был таким неживым, но в то же время так пропитан отчаянием, что казалось невозможным. – Я могу наколдовать тебе воды, – тихо сказал он, протягивая руку к тумбочке, но не успев коснуться стакана. – Я хочу лимонной. Воду с лимоном, – можно было, конечно, почувствовать и распознать подвох, но не тогда, когда сам напуган после всего произошедшего. – Хорошо, – он медленно поднялся, не касаясь обведя руки Ханны в воздухе. – Постарайся без меня не шевелиться. Швы совсем новые, могут разойтись. Как только за ним закрылась дверь, Ханна аккуратно встала, весь вес перенося на руки, подрагивающие от напряжения и неудобной позиции, при которой она пыталась встать с кровати. Ноги держали и не так уж сильно ослабли, но она все равно схватилась за гладкую балку, поднимая глаза на зеркало стоящее напротив. Изначально она не знала зачем встаёт, но увидя себя в кристально чистом отражении, в голове у нее замкнуло. Майку, которую на неё натянули силой, обрезали в первые же секунды, чтобы было удобнее подобраться к ране. Её зашили прозрачными нитками, которые ей казались лесками, – а может это они и были, один черт, она не чувствовала физической боли в тот момент. Альт прищурилась, чувствуя, как в глазах собираются слезы от бессилия над своим зрением. Ходить было больно также, как если бы она прошлась по дороге из осколков стекла, гвоздей и игл. Её ухоженные ногти, под которые забилась грязь вовремя боя, поскреблись по зашитому месту. Ханна выглядела так озадаченно, будто никогда не видела ничего подобного. Её мозг пытался выдать какое-то умозаключение, но мысли размазывались по стенкам её разума, как джем на хлебе. – Ты не мог умереть, – прошептала она, забираясь более отросшим ногтем под один из стежков. Потянув его, Ханна не почувствовала ничего, кроме лёгкого стягивания. Она потянула сильнее, пока по инерции не согнулась, вытягивая из раны нитку всё больше, чтобы можно было полноценно обхватить её кулаком. Кровь закапала на пол, стекая по руке и щекоча кожу у сгиба кисти и запястья. – Ты не мог меня бросить... Разорвать нитки, на несколько раз сложенные для прочности, – сложно, но не нереально. Она стёрла себе фаланги до крови и мозолей, но разорвала таки нить в одном месте, вытягивая её из кожи, наблюдая, как маленькие капельки крови выступают, набегая быстро. Это походило на какой-то кошмар, но Ханна просто напросто не поняла, когда залезла в открытую рану руками, разрывая себе живот ещё больше, чем было до этого. – Ты ведь там... Я ведь знаю, что ты там... Ханна вряд-ли будет помнить большую часть произошедшего сегодняшней ночью, но Геллерт, который собственными глазами видел, как его жена, трясясь в истерике на ногах с полусогнутыми коленями, шарит по своим внутренностям, запомнит это если не на всю жизнь, то на долгое время точно. В глазах у Альт пустота, но она почему-то смеётся, когда просыпается в пять утра с бурлящим в её крови зельем слабости и бинтами на животе, который Бинди сначала побоялась зашивать самостоятельно. У нее в глазах начинают играть какая-то похоронная процессия без звука, когда она поворачивает голову к мужу. У нее нет сил поднять руку и стереть с его лица слезы, но она смеётся.