Миристицин

ВАРЬЯ - защищаться Ноябрь 2019 Личный дневник Д.Л.Малфоя “Я победил! Победил! Но, Эру, какое странное чувство. Вместо гордости или счастья - тишина внутри. Облегчение от того, что вся эта гонка закончена и можно работать, а не быть шутом, вытолканым на потеху толпы. Возможно, это потому, что мне не с кем разделить результат. Я вижу, что Асторию больше интересует наш новый статус, а отца - что я смогу лобировать. Наверное, я никогда не был так одинок, как в эту ночь, когда все пьют за мою победу, не замечая, что меня даже нет рядом. Хорошо, что у меня есть Скорпиус. Он ещё ничего не понимает, но просто сидеть и смотреть, как он спит как-то спокойней” Записки Джинджер “Бог мой, он победил! Победил-победил-победил! Я впервые в жизни счастлива НАСТОЛЬКО. Даже мои чемпионства рядом не стояли с этим чувством. Это потому что я в него влюблена? Ох, это так глупо. У него прекрасная семья. Он - счастливчик. Я видела издали - не смогла протолкнуть ближе - его улыбку. Он обнимал свою великолепную жену. Прекрасная пара. Но что мешает мне любить и радоваться? Потому, юху, мистер мэр, сегодня пью за Вас. Будьте счастливы…. Ваша Честь”. Ещё пару дней спустя. 31 августа.       Музыка обнимала Джинджер за худенькие плечи вагнеровским кружевом, сотканным из септаккордов и тремоло. Маршеобразный ми минор сменяло соло кларнета, звучащее в соль мажоре. Пилигримы да Венера, а между ними – хрупкая девушка с копной, кажется, слишком тяжелых для нее волос, иначе почему её голова была наклонена так, словно шея не могла выдержать вес?       Все дело было в роскошной, миристициновой шевелюре, небрежно заколотой так, чтобы от жары не приклеивалась к коже или в мыслях, что беспокоили Джинджер и поднимали шторм в синих, безмятежных глазах. Девушка, которой сегодня подошел бы Полет Валькирий, ощущала в душе отчаяние Сенты, что вот-вот собиралась сброситься с обрыва в бурлящее море, но была затиснута в безопасную увертюру к Тангейзеру. Но слушала её, давая проникнуть музыке под кожу и расшевелить луковицы волос настолько, что у нее бежал фриссон. Все же Вагнер умел творить вне времени и пространства. Умел зачаровывать публику, которая сидела по ту сторону загадочного мира.       Настолько, что зрители, еще пять минут назад кашлявшие, заткнулись. Видимо, Берлиоз не вызывал таких эмоций. Джинджер слабо улыбнулась, слушая тишину сквозь музыку. Магия сборных концертов. Где можно было проводить NPS композиторов и измерять их уровень актуальности. Можно было написать сотню статей о том, что мир все ещё нуждался в Верди, но его не хотели слушать, на самом деле. А вот только зазвучали первые аккорды Вагнера, люди оцепенели. В то время, как Джинджер ожила, осторожно опустив ноги на пол.       Поднялась. Пошатнулась, как Русалочка, утратившая хвост и впервые опершаяся на ступни.       Ничего не могла с собой поделать. Ей хотелось ощутить себя Венерой. Для себя. Она старательно гнала от себя мысли о том, что Драко тоже мог быть там. Не знала, пришел ли мужчина на концерт вместе со своей женщиной. Он сказал утром: «Возможно, но там же не твоя постановка, нужно ли это?». На её премьеру Фафнир обещал быть. На концерт-открытие сезона – вряд ли. У Его Чести было слишком много нерешенных задач, и просиживание штанов в опере могло вызвать критику. Не всем его гламурность была по вкусу.       Потому, скорее всего, Драко не пришел. А Астория пришла. С единственным сыном.       А ещё – возможно, Командор. И её новая знакомая. Скьяп. Она обещала прийти, чтобы после они повеселились.       Вздохнув, Гермиона покачала головой. Не сегодня, не сейчас. Это не будет иметь власть над ней. Ничто не будет. Она была свободна. Зависима, но свободна. Потому осторожно, чтобы не сломать свое израненное тело, девушка танцевала. Как только склеенная фарфоровая статуэтка. Днем она получила отказ в зачисление в хореографическую академию даже за деньги. Там посчитали её состояние здоровья неудовлетворительным для нагрузок, потому все, что оставалось – это станцевать последний танец, не зная, когда сцена примет её ещё раз.       Забыть было так легко. Закрыть глаза и танцевать, представляя, что это за ней, затаив дыхание, наблюдают зрители, пытаясь разгадать, что это хрупкое создание с золотой кожей пыталось донести до них – томление, боль, страсть или все вместе? Она настолько погрузилась в танец, что почти физически ощущала на себе чужие восхищенные взгляды, хоть это была лишь фантомная боль измученного сознания. Потому неудивительно, что едва увертюра закончилась и раздались аплодисменты, девушка поклонилась. Не сделала вежливый реверанс, а именно поклонилась. Так, что заколки выпали из волос и те упали арбузной волной на пол.       Поклонилась и замерла, слушая аплодисменты. Не хотела разгибаться, чтобы упереться взглядом в стену, на которой кнопками регулировалась высота занавеса. Просто наслаждалась тем, что зрители восторженно сбивали кожу на ладонях, и ей хотелось обмануться, будто это её заслуга, а не гениального дирижера, исполнившего не менее гениальную музыку. Она забыла, каково это – аплодисменты. А ведь раньше ей хлопали. В Центральном Парке или на выступлениях. Хлопали, потому что она душу отдавала в танце и после едва могла стоять. Но кланялась и замирала.       Как сейчас. В свой последний раз. Потому позволяла быть себе во власти иллюзий.       А после тихо вернулась на свой рэк и продолжила слушать музыку дальше, думая, что работать в МЕТ было такой привилегией. Она была здесь вне времени, ведь каждый день великие композиторы прошлого здесь оживали. Атмосфера, о которой она мечтала с детства, танцуя под Вагнера. Но всему было свое время и даже лучшее заканчивалось. Возможно, в том и была его прелесть. В недолговечности.       Следующим номером в программе была увертюра из Фигаро, и Гермиона вдруг ощутила нездоровое оцепенение. Холодный пот заменил восторженный фриссон, окатывающий до этого её горячими волнами. Джинджер задрожала, ощущая, как мокреют ладони и перехватывает дыхание, а затем её начало тошнить. Едва найдя силы, она покинула кулису и доплелась до первой уборной, где, согнувшись над раковиной, блевала, одновременно пытаясь и в раковину вцепиться, и закрыть уши ладонями. По её щекам катились слезы, а тело отвергало музыку Моцарта. Музыку, которой коснулся Да Понте, ведь именно он писал либретто к комедии Бомарше и…       Да Понте, Да Понте, Да Понте…       Майлз. Особняк Грейси. Его пальцы, толкающиеся в её теле. Царапины на бедрах. «Сука». Боль от беспомощности. Парализующий страх. Да Понте. Веселые мотивы женитьбы Фигаро и паническая атака. Попытка выблевать ужас и отвращение. Такая мощная, что болело тело, но Гермиона позволяла этому происходить. Позволяла телу спазматически сотрясаться, чтобы хоть немного страха покинуло тело, и она смывала тот в раковину.       Музыка проникала в нее, даже когда она, опустошенная, стояла и уже не пыталась спрятаться от Моцарта. Ощущая ужас, Гермиона села на пол в уборной и, прижимаясь лбом к холодной плитке, рыдала взахлеб, и это было словно продолжением тошноты. Очищение от мерзости. Теперь боль выходила со слезами. Преданное тело не желало делать вид, что в порядке, и отвергало да Понте и все, что он с ней сделал. Хоть все было позади.       Ведь позади. Майлз её больше не беспокоил. Прошло два дня. Ничего. Они не виделись. Ни с ним, ни… с Драко. Он приезжал слишком поздно, а уезжал чересчур рано, видимо, давая ей время передохнуть. Или не приезжал совсем. Так тоже порой казалось. Он не понимал, что происходит с его пташкой, но старался не давить возрастом и авторитетом. Видит Бог, Гермиона была благодарна, хоть ночами, ища его безопасные объятия, не спала. Поглаживая сильные руки - то ли они были, то ли ей все же снилось - с беспомощными татуировками, которыми Драко демонстрировал свою уязвимость, пыталась подобрать слова, которыми его ранить, ведь такая любовь не заканчивалась просто «я устала и передумала». Ей нужен был повод.       Который, увы, у нее был.       Гермиона тряхнула головой. Не сейчас, нет, не сейчас. Сейчас она не собиралась даже думать о матери. Та не испортит ей последний день в МЕТ, никогда. Хватит. Джинджер не собиралась отдавать ей ещё немного власти над собой, потому гнала мысли о ней.       Когда девушка попробовала встать, её снова стошнило. Теперь от мыслей о женщине, которая продала своего ребенка за пятьдесят тысяч в целом. Дважды. Дважды продала. Чтобы иметь новые туфли или машину. Это было настолько унизительно, что девушке хотелось развернуться и посмотреть, нет ли на её спине, ниже молнии юбки, ценника, какой обычно вешали в недорогих магазинах. Где цена была бы перечеркнута и написана другая, по скидке, потому что… потому что мать продешевила. Оценила её сначала в двадцать, а потом в тридцать тысяч. Неудивительно, что в свое время сама Джин продала себя за должность для себя и отца. Она как будто ощущала, что стоит всего ничего. Один телефонный звонок.       Когда девушка, кое-как умывшись, вышла из уборной, то вокруг царила звонкая тишина. Она и не знала, что тошнить может вечность или четыре увертюры - ровно столько оставалось до конца концерта, когда Да Понте и приступ паники попытались её удушить. Шмыгая носом, девушка отправилась в свою гримерку, где собрала все вещи, которыми обросла за пару месяцев: от румян до запасных носков. В зеркало не смотрела, потому что ощущала себя воришкой в этот момент. Будто крала у себя что-то. Или наоборот отдавала, ведь занимала эти месяцы не свое место. Оно было… как бы это сказать. Вытрахано, вот. Увы, так и было. Хоть и не совсем так.       Сложив все в сумку - рюкзак носить было запрещено - Гермиона вышла на сцену в последний раз. Не на поклон. Просто так. Оглядеть свое волнительное закулисье. Втянуть запах прогретой париками (1) пыли. Ощутить тишину пустого зрительного зала. Посмотреть на ложу Его Чести. Представить себя… нигде. Странная она была девушка. Не годилась для сцены. Не годилась для частной ложи.       Сгодилась только для изнасилования. И обмана. Не больше.       Но даже это не перечеркивало всего прекрасного, что было. С Драко. И в МЕТ. Эти минуты она запомнит навсегда. Хоть, по правде, блестящего хореографа из нее не вышло. Гениев не отпускали накануне сезона, задав лишь раз: “Ты уверена?”. Таких талантливых девчонок в этом мире было пруд пруди, и она освобождала место дальше.       Подойдя к сцене с левой кулисы - любимый jardin - Гермиона замерла. И затаила дыхание. В такое время там обычно царила послеконцертная тишина. Приборы остывали под потолком, сцена еще блестела влагой после уборки, тишина стелилась вокруг. Краткий миг между демонтажем и монтажом следующего дня. Передышка.       Но не сегодня.       Сейчас по всей сцене полз туман. Не химический, а казалось бы, натуральный. Настолько густой и мрачный, что навевал ассоциации с фильмом о Дракуле. Но поскольку Гермиона была уже не невинной девой, бояться ей было нечего, потому она смело в туман шагнула и зачерпнула его ладонью, не особо интересуясь природой происхождения. Просто стояла и вспоминала - а ведь завтра уже осень. Действительно. Лето промелькнуло за секунду, хоть было самым длинным в жизни. Забавно, как по-разному можно было провести девяносто два дня.       - Что ты здесь устроил? - с улыбкой спросила девушка, завидев высокую фигуру в черной толстовке. Выглядел он среди тумана угрожающе. Если бы Гермиона читала чуть больше о сексуальных маньяках, духу бы её здесь не было, но она, хоть познала зло, была дитем оперной музыки и о насилии до недавних пор знала только из Риголетто. Не более.       Кайло удивленно посмотрел на хрупкую фигуру. Он ждал девушку, но не эту. Но затем посмотрел на часы и выдохнул. Рано. Ещё было слишком рано. До полуночи оставалось еще немного времени. Потому он улыбнулся Гермионе в ответ. И подмигнул.       Девушка же с удивлением констатировала, что под слоем тумана пол стал зыбким. Словно… песочным. Точно. Песочным. Вокруг нее был песок. И дул ветер, ерошащий волосы. И нарастал звук прибоя. Как так, что она из cour попала на берег океана? Ощущения были настолько реалистичными, что девушка в секунду поверила в существование двери в Нарнию.       - Лето, прощай, - загадочно сказал мужчина, останавливаясь, чтобы грустно посмотреть на свои теннисные туфли. Вот и все. Лето прошло. Время было надевать баскетбольные кроссовки. - У нас с женой есть традиция. Каждый год мы провожаем лето в Трувиле. Сидим на берегу океана, едим лакричных мышат, на госте греем сидр. - Он ностальгически посмотрел в прошлое. Где сидел на остывающем песке, не морщась от ветра, хоть тот даже меж ушей забивался. Сидел и растирал в ступке горошины перца, чтобы высыпать их в напиток, который пила только Рей. Пока жена в домике, дверцу которого безжалостно распахивал ветер, готовила сливовый пирог, аромат которого щекотал им с сыном ноздри. Они с Полом никогда не давали пирогу остыть. Ели его руками, обжигая пальцы. Потом мальчик засыпал, Бен относил его в дом и возвращался к самой прекрасной женщине в мире.       Она пила сидр, он целовал её губы и пьянел от счастья. А затем, шепча: “Лето, прощай”, любил её между двумя сезонами под вой бушующего от негодования океана, который обожал за ними подсматривать. Затем они засыпали и просыпались в сентябре. Слышали, как вдали скрипят аттракционы. Как в воздухе пахнет грозой и сладкой ватой. Сонно улыбались. Переглядывались. И безмятежно потягивались. Беда не колола пальцы. Просто наступала осень. Которую они не боялись, ведь любовь была громоотводом.       Лучшее время в году. Но сейчас они не могли летать. С недавних пор врачи запретили его валькирии не только алкоголь, но и перелеты, потому всегда влюбленный Кайло решил перенести Трувиль к ним, ведь лето все равно подходило к концу. Потому вокруг звучали крики чаек и шум океана. Кайло сам их записал на прошлой неделе, между командировками приняв решение ночевать на пляже у их домика. Разложил звукозаписывающие устройства, и те сохраняли для Рей каждый знакомый им шум.       Туман и песок засыпали сцену. Приборы, имитирующие лунный свет, едва пробивались сквозь туман. Мужчина отлично их настроил. Они будут медленно сменять ночь на рассвет, а лето - на осень. Он знал, какие рассветы в Трувиле, всегда знал, ведь просыпался раньше Рей и зарисовывал все в голове. Даже знал, какие узоры алое сентябрьское солнце рисует на обнаженных плечах жены. Все знал, все помнил, все воссоздал.       Даже сливовый пирог. В который они с Полом пересыпали сахара, но и не важно. Тот был приготовлен с любовью. И завернут в крафтовую бумагу. Кайло Рен был готов встретить еще одну великолепную осень в своей жизни. И ждал самую прекрасную женщину в мире. На их прибое. В тысяче километров от Трувиля. С улыбкой. Чтобы целовать её губами липкими от патоки. И шептать до крика: “Лето, прощай”.       Но за полчаса до сентября, пока Нью-Йорк был все еще наряжен в август, явилась другая. Со взглядом человека, которому разбили сердце, и бродила она среди тумана так, как бродил когда-то в Трувиле потерянный травмой мальчик, вспоминающий самую прекрасную женщину в мире. Женщину, которую он на том пляже сделал сам. Проведя её сквозь боль к удовольствию, пока хрустели угли летнего костра, пуская в ночное небо искры. Их метеориты всегда падали вверх, что уж тут говорить. У них с Рей все было наоборот.       Поэтому Кайло замер. Он не мог прогнать разбитое сердце, потому что из того могло вылупиться чудовище. По этой причине поманил её поближе, а сам сел на песок, скрестив ноги. Был естественен в своем существовании за кулисами. Он прожил здесь тысячу жизней. Он видел, как сотню раз умирала Изольда, пока однажды не испустила свой последний вздох его мать. Мимо него пронеслась тысяча любовных драм. Кайло безжалостно подсветил все худшие человеческие качества и бережно оплакал светом смерть Сенты, разбившейся в порыве любви. Он помнил Древний Рим и касался средневековых трагедий. Путешествовал по истории и по тайникам человеческой души, не зная, что глубже и страшнее. А ещё на сцене он любил сам. Любил, умирал, нюхал наркотики, получил травму, реализовал потенциал. За кулисами они с Рей создали фотон, который обрел имя Пол и светил в любое время суток, и кажется, во второй раз вышло тоже за кулисой. Ему было не привыкать жить здесь, потому да, Кайло был достаточно естественен, хоть сидел среди ночи в самой престижной опере мира, пыль на кулисах которой ещё пахла Бернстайном, и в керамической ступке толок перец, смешивая тот с ванилью, чтобы влить в безалкогольный яблочный сидр, а затем подогреть тот на горелке.       В чем в чем, а в безалкогольных напитках он стал экспертом. Наступило время поделиться с валькирией этим знанием. Временным, но все же.       - Ты точно решила уйти? - Он спросил не так формально, как её коллеги. Девушка опустилась на колени и смущенно перебирала песок. - Ты в порядке, Джин? Только скажи, что он обидел тебя, и этот мужчина не получит ни одного голоса из бэкстейджа. Ты же знаешь, кто пришел сюда - тот здесь остается. Даже если уволился.       Гермиона подняла глаза. Кайло протягивал ей сливовую конфету Моцарт. Одну из тех, которыми он угостил её в первую встречу. Девушка ощутила тошноту от одной мысли о композиторе, и мужчина тут же спрятал. Кажется, она выросла из марципановой музыки и розовых очков.       - Нет, я думаю, что не в порядке, - достаточно честно ответила она, устав притворяться. До “порядка” ей было далеко, наоборот. Она была в хаосе. В центре хаоса. Абсолютном, мать его, центре, и тот раскачивался каждую секунду       Кайло вздохнул и потянулся к рюкзаку, откуда достал бутылку с чем-то алкогольным. Протянул девушке со словами: “Возможно, это тебе нужнее”. Джинджер посмотрела на этикетку. Ликер с тыквенными пряностями. Для нее, любительницы шампанского с лимончеллой, это было весьма неожиданно, но напиток манил теплым, как костер, оранжевым цветом, потому девушка пожала плечами. И неспешно стала откручивать пробку.       Запахло осенью. В одну секунду густой аромат спелых тыкв разлился вместе с ликером, для которого Кайло протянул стакан. И если потерянный рыцарь Света, дважды сменивший сторону и вернувшийся к истоку, думал о бесконечных полях, усыпанных пузатым оранжевым урожаем, который вольготно подставлял бока осенней непогоде, то Гермиона провалилась в сказку. И иронично улыбнулась. Все лгали, что тыква может превратиться в карету, но правда ебучей реальности была в стакане. Ни во что, кроме ликера, она превратиться не могла.       - Спасибо, - пробормотала девушка, делая глоток. Кайло прищурился. Вино из одуванчиков было напитком лета, а весь вкус осени, судя по густоте, цвету и аромату, сосредоточился в тех миллилитрах ликера, что оседал на стенках и на губах, которые ему не хотелось целовать.       Щелкнув пальцами, он остановил Джинджер и всыпал немного свежемолотых пряностей в стакан. Улыбнулся. Вот теперь должно было быть идеально. В чем в чем, а в осени он знал толк даже в последний день лета.       - Я, кстати, оставил то, что ты просила у тебя в гримерке.       - Я видела, спасибо. Но ты не сказал сколько…       - Это подарок, - покачал головой Кайло, которого просьба Джинджер удивила, но не потрясла. Он с минуту не моргая смотрел на детку, которая пыталась не опьянеть от насыщенности вкусов, после чего добавил: - Когда-то давно мне было настолько плохо, что я не хотел жить. Но, как ни странно, все в этом мире проходит, Джинджер. Даже самые темные дни, когда кажется, что ты уже не можешь выдержать. Все мы сильнее, чем кажется. Жизнь пытается всех нас выебать, но…       - Иногда не жизнь, - тихо сказал Гермиона, и Кайло осекся. Она опустила голову, занавешивая свою боль густыми волосами. Её губа задрожала. - Иногда для женщин все буквальней, чем ты думаешь. Кайло. Прошу. Мне очень нужно было сказать об этом вслух. Признаться, что это случилось. Но я не хочу это обсуждать.       Девушка ощутила теплую ладонь и дернулась от ужаса. Но Кайло успокаивающе погладил её, и она успокоилась. Не сказал ни слова, но его глаза нехорошо потемнели. Однако он, уважая честность Джин, молчал. И она молчала, глядя на пальцы, что утешали. Не понимала, почему ей так сложно признаться Драко. Хоть нет, с Его Честью все ясно, ей не хотелось загубить ему карьеру, но тот же Северус… возможно, где-то там инстинктивно она ощущала, что Командор тоже использует её. Теряя наивность, теряешь и веру. Потому Гермиона молчала и сказала тому, кто прошел сквозь Тьму. Та оставила шрамы, но он все равно сиял. Ему можно было довериться. И рядом с Кайло так хорошо молчалось.       Джинджер вздохнула и допила ликер. Задумалась, как бы сложилось её лето, если бы на нее обратил внимание другой женатый мужчина. Этот. Который так потряс её в первый же рабочий день. Что было бы, если бы этот гений Света не хранил верность? Было бы больнее или нет?       - Джин. В мире ещё очень много хороших, по-настоящему хороших неженатых мужчин, - словно читая мысли, сказал Кайло. Гермиона подняла глаза. Впервые этот человек сказал, что в курсе того, что она испытывала к нему чувства. И относился к этому с уважением. Мягко улыбаясь. - Ты стоишь того, чтобы быть счастливой.       Он поцеловал её в лоб. Гермиона усмехнулась.       - Так, что здесь происходит? - сменила тему та, струны души которой задевало все вокруг.       - Всего лишь пикник у океана. Прощание с летом, - безмятежно улыбнулся Кайло, добавив, что у них была традиция встречать сентябрь на пляже, где они с Рей познакомились, влюбились, познали друг друга, расстались, а затем снова сошлись. Он хотел сказать, что верит в судьбу сквозь года и ошибки, Джинджер же краснела от стыда. Потому что поняла вдруг, что самозванка.       Все они использовали сцену в своих целях. Привыкший к сотне нарядов и ролей, паркет выдерживал все. От трагедий до катарсисов. От правды до примитивного фальша. Здесь рождались, умирали по пять раз на неделе. Здесь правда мешалась с вымыслом, грань между реальностью и фантазией была стерта, потому на сцене было возможно все и невозможно ничего. И вот Гермиона думала, что Кайло - человек непростого прошлого - нарядил сцену в океан, чтобы подчеркнуть свою любовь к женщине, с которой жил, а она здесь умирала, дабы обмануть Драко. Влюбить его в себя, поверив, что все средства хороши.       Использовала его чистую мечту против него. Так вправе ли была обижаться за то, что Его Честь был таким же лжецом, раз трусливо промолчал о делах минувших дней, отдающих болью в хребте сию минуту?       Они были одинаковыми. Вот почему её притянуло к нему, а не прибило к берегу рыцарей Света. Потому что они с Драко лицемерили. Использовали друг друга, и в их любви да, все средства были хороши, вот почему ничего и не выходило. Они испугались быть честными. Мэр города стыдился прошлого, а сломанная танцовщица знала, что просто так не понравится, и потому нарядилась в синее, чтобы в ней заметили Лютиэн. Они оба слишком хотели любви, что забыли о чести. Оба.       Увы.       - Вы ждете ребенка? - спросила Гермиона, которая видела сияние Кайло на Рей, хоть физически ничего не было видно.       - Думаю, ко Дню Святого Патрика мне подарят Брунгильду.       - О, Боже, ты же не всерьез? - рассмеялась Гермиона, и Кайло сделал скучное лицо, бормоча что-то “вот так старайся-старайся, а никаких прав на имя”. Видимо, Рей тоже была не в восторге. Некоторым именам навсегда лучше было остаться в операх. - Потрясающе.       - Я же говорю. Тьма заканчивается там, где много Света. У нее нет выбора. - Он вздохнул с тихой улыбкой, которая всегда прятала горечь прожитых лет. Гермиона подумала, что у этого человека сбывалась мечта, и снова ощутила разочарование в себе, ведь чем дольше длился их роман, тем дальше была мечта Драко о втором ребенке. Оказывается, мужчины хотели их не меньше, чем первенцев. Может, даже больше, судя по тому, как воодушевленно щурился в будущее Кайло Рен.       И девушка, верящая в знаки не меньше Драко, вдруг ощутила полный покой. Она приняла непростое решение, но сейчас, именно сейчас, в тумане и шуме океана, то казалось настолько правильным, что впервые с момента изнасилования Джинджер улыбнулась. Поднялась.       - Спасибо тебе за все, рыцарь Света. Для меня было…       - Мне тоже было приятно, - перебил Кайло, потому что люди, говоря: “Было честью работать рядом”, обесценивали себя. А его самолюбие давно было зацеловано хвалебными рецензиями, потому он не нуждался в похвале. - Джинджер. Я буду ждать тебя. Буду ждать, когда ты вернешься на эту сцену. Здесь твое место. Всегда твое. Ты еще здесь станцуешь. Я создам тебе лучшую световую схему.       Гермиона не нашла в карманах своей души слов в ответ, потому села на колени, царапая кожу о песок, и обняла человека, который другом ей не стал, но значил многое. Вытерев слезы, она ушла. Растаяла в тумане. Как последние минуты августа. Оставляя после себя цепочку следов на песке. Но не для него.       Хватит ли тому, второму, смелости побежать за ней, наступая на эти следы? Воспользуется ли он рассыпанными хлебными крошками, и наступит ли беда?       - Лето, прощай, - услышал Кайло нежный шепот на ухо. Теплые руки обняли его за шею. Он закрыл глаза, говоря себе, что его шторм закончился. Он жил в мире.       - Лето, прощай, - согласился мужчина и повернулся к Рей, которая уже сидела на песке и расставляла свечи, пахнущие тлеющими углями, чтобы дым будущих осенних костров заполнил их души до основания. - И здравствуйте, мои две валькирии. Как моя Брунгильда сегодня?       Он не знал, почему был уверен, что Рей носит девочку. Просто ощущал это кожей.       - Кайло. Я тебе говорила, что наш ребенок не будет Брунгильдой, - возмутилась Рей, но следующая реплика её потонула в шуме океана. Опустившись на песок, женщина с тайной - самая прекрасная женщина в мире, на секундочку - поцеловала своего мужа. - Лето, прощай, - повторила она.       И Гермиона, идущая по улице в Сити Спайр на сгибе сезонов, повернулась, словно ветер донес до нее этот шум. Улыбнулась. Лето заканчивалось. Деревья желтели. Пляжные романы заканчивались. Наступала… не осень, нет. Для девушки, слишком долго живущей в сказке, наступала реальность. 1 - для тех, кто не читал Люми. Парики - это разговорное название PAR-прожекторов, которыми делается обычно заливка заднего фона. ***       - Мистер Малфой, Вам подать что-то?       - Рисовый чай. Заваривать пять минут, слить, заварить еще раз. Добавить щепотку соли и немного меда, спасибо, - привычно, не задумываясь, сказал Драко и опустился на диван в огромном холле Сити Спайр. Он привычно приехал в место, которое звал домом, но, пройдя стеклянную дверь, застыл. И понял, что не хочет подниматься наверх, потому устроился здесь, достав ноутбук.       Охрана и персонал таких зданий получали достаточно, чтобы не беспокоиться о собственной конфиденциальности, потому Драко было все равно, что он неделями здесь на виду. В конце концов, он был не единственным мужчиной, ночующим у любовницы. Даже не единственным политиком. Потому ощущал Малфой-младший себя достаточно ненапряженно.       К тому же официально он проживал в соседней с Гермионой квартире. Камеры на этажах были отключены. Мужчина никогда, ни разу не появился рядом с Джинджер. Их максимум был перекинуться парой фраз, вроде “Добрый вечер”, как и положено соседям. Потому он мог себе позволить сидеть в холле и вычитывать почту. Не самую важную. Важную ему передавали в руки. Но это не значило, что он не получал электронные письма от избирателей и не считал необходимым на них отвечать.       Сейчас, в целом, Драко был готов на всё, лишь бы занять свои мысли. Он устал. У него болела шея и спина. Дышалось ему тяжело из-за жары, накрывшей город плотной пленкой. Горло саднило, потому что за один день мужчина агитировал столько раз, что связки не выдерживали. Но домой ему идти не хотелось, потому что Гермиона была сама не своя вот уже который день. Она не шла на контакт. Никак. Любой вопрос, даже невинный, провоцировал скандал. А Драко хотелось тишины. Уютной, манящей тишины, где он мог просто лечь в постель, выпив таблетку от головной боли. Любоваться городом за окном. Ощущать дыхание Гермионы рядом. Слушать её тихую, ненавязчивую болтовню.       Но там, на 65-ом этаже, его ждал лишь очередной скандал. Потому Драко не спешил. Он порой смотрел на тех людей, которые поднимались, и завидовал им. Попивая чай - плохой, неправильно заваренный - давал связкам отдых и думал: не поехать ли ему в пентхаус Малфоев? Кажется, он так запутался между своими женщинами, что оказался нигде не нужен. К Астории не хотелось ему, зато Гермиона не желала его. Это было очевидно. Что ж, как пелось: la donna è mobile.       Невольно он выстукивал сей незамысловатый мотив на колене, снова и снова возвращаясь к вопросу - а любит ли его еще его маленькая пташка? Юные сердца были хрупки, восторженны и непостоянны. Вблизи к кумирам позолота стерлась, и Гермиона видела не мужчину с плаката, а человека. Уставшего, кашляющего по ночам и чихающего, если кондиционер показывал семнадцать градусов. Очень земного, полного недостатков.       Возможно, это разочаровало, и девушка, не имеющая опыта, не знала, как его оттолкнуть. Драко ждал этого момента. Когда сиалия попробует брыкнуть его своими коготками. Чтобы он знал, какие слова подобрать ради того, чтобы все исправить. Отпускать свою любовь Его Честь не собирался. Слишком долго он её ждал.       Потому он все еще сидел в Сити Спайр и искал в себе ресурс подняться. А может, причина была в том, что Драко не мог не прийти. Не мог не увидеть её, не коснуться, не услышать. Он не был здесь и так уже два дня. Больше выдержать расставание казалось физически невозможным. Хоть пташка так остро ранила, высмеивая все хорошее, что было между ними - от вертолетов до секса, который теперь казался грязным и вульгарным.       Он все крутил в голове те слова о папочке.       Столько в них было презрения и насмешки. Заземляло отлично. А ему так нравилось ей доверять свои желания. Казалось, они с девочкой на одной волне, но теперь Драко снова ощущал себя грязно. Как в тот день, когда услышал от нее новость о том, что она - иэль. Дева. Девственница. С одной стороны, Его Честь пытался убедить себя, что Джинджер просто огрызается, с другой - не переставал думать, насколько сильно он давил на нее и было ли согласие полноценным. Вдруг она просто боялась отказать влиятельному, взрослому любовнику, потому шла на поводу.       - Ваша Честь? - Гермиона, которая по расчетам Драко должна была быть дома, вошла в Сити Спайр, заставив его задуматься над тем, где она была весь вечер. Однако Фафнир не задал вопрос. Оценил её сияющий вид и промолчал. Вдруг подумал, что морально истощен от того, что все его романы начинались красиво, а потом вдруг женщины отдалялись от него и сверкали от чужих поцелуев. Он устал от этого. Безумно-безумно устал.       - Мисс Грейнджер.       Джинджер окинула быстрым взглядом диван, соображая, что, кажется, Драко сидит здесь уже давно. Но не спешит подниматься. Догадывалась почему. Скорее, удивилась, что сегодня он все же пришел. Это было удивительно после всего, что она ему наговорила за последние пару дней.       Сглотнула.       - Поможете донести покупки?       - Если Вы просите, - он кивнул. И взял с её рук пакеты. Секунду, и вид ему закрыла ботва шнитт-лука. Драко рассмеялся. Накануне осени запахло летом. Заглянул вовнутрь. Там на него смотрел шалот, батун, порей и красный лук. Вскинул бровь. - Хотите довести меня до слез, или у Вас на ужин луковый суп?       - Пирог. Луковый пирог. И, возможно, паэлья. - Она улыбнулась, озвучивая меню с нотками шафрана, весны и надежды. Хитро улыбнулась. Потому что знала, что Его Честь любит паэлью. И её. Потому пойдет следом. - С огромными креветками. Больше, чем мой палец. Гамба роха. И гренландские взяла. Морской дьявол вроде.       И, покачивая бедрами, девушка, совершенно очаровательная в темно-синем платье, направилась к лифту. Оставляя Драко с букетом лука всех сортов.       - Дракон, - поправил Драко, который, кажется, даже причмокнул губами. Этот сорт был помельче гамба роха, но мясо в нем было нежное, сочное, сладковатое и очень яркое.       Очнувшись, он поспешил за Гермионой.       Лифт закрылся за их спинами. Они переглянулись. Несмело. Как будто впервые поднимались вдвоем в квартиру. Драко, не касающийся своей пташки больше недели, протянул руку и задумчиво погладил тонкие пальчики, которые сжимали холодный пакет, куда ей, видимо, сложили креветки.       На тех все ещё были пластыри от той неудачной тренировки, о которой пташка не говорила особо. Сказала, что “был плохой день в Мет, очень плохой”.       - Драконов чистить сложнее, чем углохвостых креветок.       - Драко. Не мешай мне заботиться о тебе, - мягко попросила девушка. На секунду встала на цыпочки и клюнула его в нос. - Просто не мешай. Я пытаюсь извиниться за то, что была гренландской креветкой. Несносной.       - Из тебя вышел очаровательный дракон, - рассмеялся мужчина, настороженно наблюдая за тем, как Гермиона входит в квартиру, что-то напевая. Он не видел её такой спокойной и умиротворенной уже давно. Потому снял пиджак и наблюдал за ней, аж пританцовывающей, раскручивая булавку на рубашке.       Джинджер же, включив Лану дел Рей, хитро стрельнула глазками и достала из холодильника Mountain Dew. Диетическую. Выбрала высокий стакан, всыпала туда горсть замороженного винограда - одну ягодку она зажала губами - и налила газировку. Подошла ближе к Драко. Она все о нем знала, абсолютно все. От страсти к простецкой сладкой воде до того, что он редко себе ту позволял. От того, что ему снились кошмары, до того, что этот красивый мужчина, защищая свою женщину, сломал ей карьеру. Все знала. Да, абсолютно все. И это не мешало ей его любить. О чем она и сообщила, перекладывая виноградинку из своих губ ему в рот.       - Я люблю тебя, Драко Люциус Малфой. Порой так сильно, что не знаю, как это чувство не стерло меня полностью. Это больше, чем бабочки в животе. Это взрыв, Драко. Большой, мать его, взрыв. Внутри меня.       - Сиалия…       - Я тебя люблю, - она знала, что сегодня их последний вечер вместе, потому была жестока к нему, позволяя себе эгоистично наслаждаться тем, что пока еще можно говорить о любви. Она и говорила. Целовала его теперь уже холодные губы и шептала: “Люблю, без ума, обожаю, восхищаюсь, не могу дышать, когда смотрю на тебя”. Огорошивала своего мужчину этой переменой настроения. Драко тихо улыбался, удерживая её коленями и поглаживая между лопаток.       Молодость. Молодость была так изменчива. В этой любви Гермиона была как наркоманка, потому у нее бывал и кайф, и ломка, и все оттенки настроения. Ему стоило это понимать и принимать. И любить её, любить в каждый день - как хороший, так и плохой. Потому что таков был грех юности.       - Давай я помогу почистить креветки.       - Давай ты отдохнешь? - предложила Гермиона и неспешно стала готовить, молча с Драко ни о чем. Это была приятная тишина, без напряжения. Где они переговаривались с Его Честью взглядами, улыбками и жестами. Гермиона, стреляя глазками, думала, что это странно. Он такой властный. Такой сильный. Такой красивый. Такой на вершине мире. И при этом такой неловкий. Не привыкший к заботе. Человек, беспокоящийся о целом городе, сам неловко выкручивал пальцы, когда она что-то для него делала. Ему было просто приказывать людям, которым платил. Драко был требователен, Джинджер это знала, видела и слышала. Ох, как слышала. Его тон порой был холоднее жидкого азота. Замораживал за секунду.       Но когда заканчивалась купля-продажа услуг, Его Честь становился удивительно уязвим. Его улыбка становилась смущенной. Он терялся, не зная, как принять правильно душевный порыв. И это её трогало в нем больше всего. То, насколько он в чем-то недолюблен, недонежен, недоглажен. Поэтому среди ночи девушка сама вставала за респиматом и поглаживала Драко, пока тот кашлял. Сама заваривала ему нужный чай. Сама гладила рубашки. И сегодня сама готовила. Потому что аж краснел от удовольствия быть любимым.       Её можно было смутить, забравшись языком ей под юбку, но его… его вот этим. Фразой “ты отдохни, а я позабочусь о тебе”. У него даже глаза светлели от удовольствия, хоть в такие моменты он пытался спрятать взгляд, блуждая тем по стенам. Ему льстила забота. Стопроцентно льстила.       Особенно сейчас. После недели агрессии, которую Драко не заслужил.       Допив свою газировку, Его Честь все же помог Гермионе. Потому что ему хотелось этого. Хотелось быть рядом.       - Ты порежешься, - покачал он головой, глядя, как она разбирается со шнитт-луком. Подошел, стал сзади, просунул руки между талией и взялся за нож. Положил тяжелую от мыслей голову на хрупкое плечо и стал нарезать лук. - Почему этот пирог?       Его поцелуи щекотали. Не шею. Нервы. Гермиона захихикала. Закрыла глаза. Погладила Драко по запястьям. Её полностью, с головы до ног, затопило счастье. Как никогда полное и острое. Яркое. Чистое. Искреннее.       - Потому что я чую осень, Драко. Дожди, слякоть и деревья без листьев. Потому мне как никогда хочется весны. Ощущения солнца на веках. Пробуждения природы. Волнения. - Девушка прикусила губу, чувствуя свою неЧесть. Не могла сказать большего. О том, что весной просыпалась не только природа, но и любовь. Её чувства - к настоящему, живому человеку, которого она знала - распустились весной. После тяжелого февральского насилия наступила оттепель, и любовь, её первая любовь, набухла почками в сердце, пока забота Драко на согрела её настолько, что чувства распустились.       Вот что Гермиона пыталась вложить в пирог. Воспоминания о тех первых днях, когда она, уже влюбленная девчонка, раздевалась и ложилась под него, глядя в глаза. И сердце её колотилось в висках так, что вибрация отдавала в руки. Пальцы дрожали, а запястья немели. Она становилась неловкой и испуганной. Но не из-за мужчины, который нависал сверху, а из-за любви.       Потому Джинджер просто хотела незамысловатый луковый киш, где каждый сорт характеризовал их этапы любви. Шнитт был ярким, сочным и вызывающим слезы, как те ночи, когда она уже осознавала чувства, задыхалась от них, но боль все ещё была там, в теле, что не могло принять его. Изящный, надменный порей, как Драко, который брал её так же чопорно, как смаковал морских ежей, только вместо серебряной ложки был металлический вибратор, проникающий в нее и заставляющий стонать. Игривые, беззаботные перья лука-батуна, которыми сейчас, пока Драко резал шнитт, девушка щекотала открытую шею Фафнира, напоминали те моменты, когда они уже поняли, что их притяжение неизбежно, и флиртовали друг с другом поцелуями, скрываясь от публики в перерывах между агитациями. У мужчины даже была длинная палочка, украшенная перьями - Гермиона сильно подозревала, что из зоомагазина - которой он любил дразнить её, уже раздетую для него впопыхах где-то в отельном номере, потому что ему важно было не выебать ее, а придать легкости моменту. Сочный, красный лук, который она карамелизировала, превращая в конфитюр, был как те яркие ночи в глори холле, которые приятно было смаковать, но не сильно об этом распространяться. И лишь лодочки шалота, тонущие и томящиеся в красном терпком бургундском были как осень, которую они не познают. Нотки зрелости среди безумия. Вот чем был для нее пирог, что Джинджер готовился. Историей их любви. Как Пять Стадий Пармезана от Боттуро рассказывали историю сыра, так обычный луковый пирог - киш, как его принято было называть в старой Европе - кричал об эмоциях, что она испытывала. С мартовской, почти кошачьей влюбленности до томной, горькой зрелости.       У нее была смелость приготовить пирог.       Хорошо, что Драко, теперь занятый рисом - ему, кажется, нравилось возиться с деревянной лопаткой - не видел знаков судьбы. Пока Изольда в синем не танцевала на сцене, он был в слепой безопасности, и это Джинджер устраивало. Она только шутливо делала ему замечания и кайфовала - до микровзрывов под кожей - от того, что Его Честь слушался. Слегка управлять им было тем же, что нестись на чемпионском болиде на финальном круге Гран При Монако к финишу. Опьяняло. Не всем удавалось оседлать ветер и не свалиться.       Ей тоже не удалось. Гермиона знала это. Она упала и содрала себе душу до костей. Но была достаточно хитрой, чтобы притворяться целостной. Как жертвы домашнего насилия прятали синяки под самым сияющим хайлайтером, так и Джинджер скрывалась за улыбкой, которая была, в принципе, настоящей, ведь сегодня они будут лишь вдвоем. Он и она. Мужчина и женщина. Как в Библии. На шестой день. И пока тот, седьмой, не наступил, они были друг у друга. Только они и больше никого, хоть за их спинами шумел город, населенный миллионом тех кто тоже происходил от Адама, Евы и австралопитека. Антропогенез и теология мало её волновали. Главное, что их вечер пройдет без змей.       А райский сад она ему обеспечит.       Потому, когда пирог остывал, а паэлья дымилась, Гермиона разложила ту, вопреки правилам, по тарелкам и заманчиво кивнула в сторону той комнаты, где отчаянно разбила все стекла пару дней назад. Отчего на руках кое-где до сих пор были пластыри.       - Захвати Рислинг, - бросила она Драко. Перед дверью развернулась, наблюдая за его реакцией. Мужчина, взявший бутылку из специального винного холодильника, выглядел удивленным. Посмотрел на нее. - Прости. Я обратилась к управляющему твоего винного домика. Хотела попробовать твое вино.       Драко молчал. Глубоко. Оценивая.       Астория никогда не пила с ним его вино, считая хобби мужа полной глупостью. Никто не верил, что на той земле вырастет что-то подобное, и все вежливо отказывались от дегустации, а Гермиона вдруг проявляла такую щедрость. Ей хотелось знать его мечты на вкус, ведь желания и амбиции она изучила вдоль и поперек - губами, душой, сердцем. Куда ему удавалось дотянуться.       - Наше, - тихо поправил Драко и посмотрел в глаза. Гермиона выдержала этот удар. В сердце. Не дрогнула. Хоть это было впервые. Впервые Драко сказал не “ты и я”, а “наше”. И она знала силу этих слов. Политики не оговаривались никогда. Наше значит… их. Но это уже было не важно.       Толкнув плечом дверь, девушка вошла первой, а затем Драко… босой, но все ещё в штанах и рубашке, вошел в комнату, а попал в Дориат. Попал и развернулся. Там, за спиной, была знакомая студия - кровать, барная стойка, глубокая миска в раковине, золотистые кроссовки Гермионы, а здесь, здесь он стоял по щиколотку в мечте, хоть стопы касались пола.       Потому что среди пустоты и зеркал он видел лес. Волшебный, золотистый эльфийский лес, где старинные деревья, переплетаясь кронами, шуршали под потолком. Где свет от сотни солнцеловов был раскидан в разноцветном хаосе. Где под сенью магии, усыпанные золотистыми листьями, раскинулись белые-белые одеяла и подушки.       Все это было то ли миражом, то ли правда Дориатом. То ли продолжением Центрального Парка, который вдруг шагнул сюда, нарушая законы природы. То ли воплощением его мечты о цветущих, зеленых домах. Это был Эдем, висячие Сады Семирамиды, то ли Грот Венеры, то ли сад вечных туманов, ведь по полу расползался дымок, напоминающий бесформенные клубы, что осенним утром ползли над гладкой поверхностью водоема Кеннеди. И лишь дрожащие огоньки золотых свечей, расставленных по полу, помогли бы не заблудиться.       Драко откровенно растерялся. В юности он был влюблен в другую сиалию и предавался с ней любви в парке Олимпик, сбегая из дома дяди по утрам, но даже там, среди свисающих лиан и под кронами дубов, не было так волшебно. Хоть здесь деревья были даже не настоящими. Это было декорацией, которую, видимо, Джинджер помогли воплотить мастера из Мет, но это было одновременно самым реальным местом, где Драко был, хоть здесь все было пропитано магией.       - Джинджер, - он побледнел. Побледнел от любви. В секунду стал растерянным и выглядел моложе прожитых лет. В его серых глазах - одном более темном, другом светлом - отражалось все золото, что здесь было рассыпано и пролито. Ради него. Драко пытался подобрать слова. Но они ускользали и терялись в тумане. - Кто ты сегодня, Джинджер? Венера? Ева? Может быть… Лютиэн?       Девушка, поставившая тарелки на пол, подошла к нему и прижалась к Драко.       - Гермиона Грейнджер. Твоя Гермиона Грейнджер, - прошептала она, уставшая от лжи. Она одевала синее и танцевала, как Лютиэн. Умирала, как Изольда. Соблазняла, как Венера. Была обнажена перед ним, как Ева. Любовь их была многолика, но сегодня, без капли макияжа, она хотела быть его Гермионой. Именно сейчас. В эту секунду. Под сенью этих деревьев. Не знала, сможет ли отдаться ему, но хотела, чтобы Драко понимал - с ним именно Гермиона. И никто другой.       Впервые она звала саму себя по имени. Будто осознавая. Теперь оно ей подходит. Она его достойна. Такого сложного имени.       - Что ж, Гермиона Грейнджер, тогда я должен сказать, что в этом мире ни один человек, кроме тебя, не делал для меня такого. - Он опустился на одеяла первым и посмотрел на Центральный Парк под ногами, который был продолжением в окне. Выдохнул. - Даже на день рождения. Никогда. Это… это стоит дорогого.       - Ты для меня бесценен, Драко, - она села рядом.       И неспешно, все так же наслаждаясь молчанием, они ели лучшую паэлью в мире. Драко выбирал креветки из тарелки своей пташки. Руками. Закатав рукава рубашки. Гермиона с рук кормила его им, удерживая те за хвостик. Они обменивались поцелуями. Смеялись. Но не двигались дальше. Потому что оба были травмированы. Девушка - насилием со стороны Майлза. Таким глубоким, засевшим в теле, что сейчас, даже сейчас, рядом с Драко, осознавала, что не могла. Хотела, чтобы он был последним в её теле перед долгой разлукой, пока её не пробудит новая - как больно и цинично было думать об этом - любовь, но от одной мысли о сексе она цепенела. Не могла лечь даже под него. Боялась то ли боли, то ли дурных воспоминаний, то ли… того, что будет так хорошо, что уйти не будет сил и смелости, а значит она разрушит карьеру и не оправдает любви. Драко же, не видящий приглашений и сигналов, не касался своей пташки. Не хотел испачкать такой красивый, переливающийся на её щеках момент вульгарной… педофилией. Ведь так она это, кажется, видела. Не со зла, наверное, но он не мог двинуться дальше.       Потому просто целовал блики ловчика, которые были то на лбу, то на щеках, то на губах. Физически сходил с ума, но ментально ему было хорошо и так.       - Вот и осень, Драко, - сказала Гермиона, будто только очнувшись, хоть сентябрь уже третий день как жарким солнцем высушивал листья, вызолачивая их для себя. - Любишь осень, Ваша Честь?       Она растянулась на одеяле, уложив свою голову на коленях Драко. Прижималась к ним. Искала безопасность.       - Никогда об этом не думал. Когда становишься взрослее, то золото меркнет, Джинджер. Увы, таков закон природы. Ты видишь дожди и осыпавшиеся листья. Осень - серая как жизнь. Не обманывает, не манит. Она - не хорошая и не плохая. Серая, да, а значит настоящая. Но никто не любит ничего настоящего, Гермиона. Потому спасибо тебе за этот лес. Он показывает, как видишь осень ты. Я уже давно утратил этот угол зрения. И забыл, как прекрасна может быть природа. Мне кажется, до тебя я все забыл. Как хорошо любить, например. Знаешь, я ведь в тебе с первого взгляда потерялся. Увидел в том клубе и… да у меня земля ушла из под ног. - Он все так же не касался. Руками. А словами царапал по сердцу. - Твои эфы, волосы, синие глаза. Это был глоток свежего воздуха. Ты с ума меня свела, потому я повел себя, как кретин. И с каждой встречей я пропадал все сильнее. Маленькая пташка, укравшая циничное сердце. Умом, мне кажется, я сразу понял, что ты меня не хочешь, но я цеплялся за каждую возможность чувствовать. Хоть в ответ ты молчала, отворачивалась, презирала меня за потребительское отношение. Когда я не потреблял. Я… да я сгорал от любви к тебе, как мальчишка. И наслаждался, эгоистично наслаждался тем, что, оказывается, не черств. Ощущать, как колотится сердце - это привилегия, Гермиона. И её подарила мне ты. Всегда благодарен за это.       Он улыбался. Гермиона шмыгнула носом. Драко словно предчувствовал их расставание и говорил ей слова, которые ей вовек не забыть. Возносил её, жертву насилия и жестокого обращения, так высоко, как она никогда не была. Девушка подняла глаза. Знала, что Его Честь совершил много ошибок, очень много. Он трусливо промолчал о карьере, например. Или купил её для себя. Но… эти слова, как ни странно, могли все исправить. Они объяснили, почему он так поступал. Слишком боялся не обрести то, что он называл “последним счастьем”. Тем, которого она собиралась его лишить, ведь карьера политика была важнее.       И нечестно было ставить его перед выбором. Потому что сейчас как никогда Гермиона ощущала, как сильно любит этот мужчина и что он может рискнуть. В результате все обернется ошибкой, которую никто потом не простит. Любуясь суровым, уставшим лицом своего кандидата на все на свете, Джинджер думала о том, что он защищал многих. А она защитит его. Сделает больно, но защитит. Сделав выбор без выбора.       - У меня кое-что есть для тебя, - Гермиона подмигнула Драко. И, к его сожалению, не стала раздеваться, хоть он гипнотизировал каждый изгиб её тела и мысленно постанывал от желания. Когда же девушка потянулась, чтобы достать что-то под подушкой, ему пришлось закусить губу.       Её юбка чуть задралась. Он видел чулки с невинными желтыми бантиками.       Желто-синяя сиалия. Символ Нью-Йорка. Его пташка.       Хотел бы он полюбоваться её хвостиком, который обычно заманчиво сверкал, когда она снимала одежду. Что поделать, он любил сильмариллы. И жаждал теми обладать. Кто знает, возможно, у нее там спрятаны какие-то новые игрушки, чтобы они сейчас, под этими деревьями, расслабились так, что с них бы послетали приклеенные листья. Зачем-то же его позвали сюда?       Но Гермиона держала в руках продолговатую коробку.       Драко стало любопытно. И он поднял крышку. Вскинул бровь. Посмотрел на девушку. Снова опустил глаза. Снова поднял. И так несколько раз. Сначала - не понимая, потом в его глазах загорелось нечто такое, чего Гермиона никогда не видела. Восторг. Он был в чистом восторге.       - Я знаю, ты делаешь вид, что не веришь в республиканские суеверия, но раз тебе уже подарили воскрешальный камень, то я тоже хочу поучаствовать в твоей будущей президентской кампании, - она снова уложила голову Драко на колени, глядя снизу вверх, как он кусает губу, рассматривая смычок из бузины, который Кайло Рен помог ей заказать специально для него. - Кольцо - это семейная реликвия, бузинная палочка - дар любви, а мантию ты добудешь в честном бою. Ты станешь обладателем Даров Смерти, Драко, хоть президентом ты станешь не из-за них, а лишь потому что - великолепен. Я бы за тебя проголосовала. Я за тебя проголосую, Драко. Я всегда проголосую за тебя.       Она нежно улыбнулась.       - Джинджер, какая же ты славная, - он запустил пальцы в её волосы, поглаживая их. Девушка прищурилась. Подставилась под ласку. Жертвы насилия, поговаривали, ненавидели касания, но ей как никогда хотелось его прикосновений.       Они утешали. Они заставляли забыть. Они были нужнее вдохов, ведь она все еще не могла выдохнуть.       - Это всего лишь смычок.       - Ты знаешь, что это не так, - он улыбнулся, глядя на прекрасное, далеко не наивное создание у своих ног. Не так, правда, не так. Это был не смычок, а символ веры. Джинджер не заигрывала с его президентскими амбициями, она его на них сподвигла. Маленькая мечтательница учила заново мечтать и его. Напоминала, что губернаторское кресло - лишь этап, но дальше - больше.       Она точно была как из сказки. Легенды. Мифа.       Драко пришлось даже коснуться, чтобы убедиться - нет, все материально. Гермиона материальна. Но как она могла так, каждым словом, реализовывать его тайные мечты, ведь ему так хотелось - чем дальше, тем сильнее - такую беззаветную веру в него. Без вопросов, упреков, насмешек. Искал её во всех, а нашел в маленькой пташке, которой сам сломал крылья.       - Я заметила, что ты перевез сюда свою виолончель. Но ты ни разу не играл. Возможно, я, как человек в творчестве, просто хочу, чтобы ты выпускал пар в музыке.       - Для этого нужно быть профи. Играя, я больше напрягаюсь. Вечно контролирую…       - Не контролируй, - посоветовала Гермиона, поднимаясь. Собрала тарелки. Драко посмотрел на нее. Она пожала плечами. - Я устала. Мне нужно в душ. А потом… кто знает, что будет на десерт. Ты бы чего хотел?       - Всё, - привычно ответил Драко, продолжая крутить смычок. Он балансировал у него на ладони, как катана. Идеальная вещь. Как продолжение руки. Бузина. И, кажется, немного магии. Потому что пальцы зазудели от желания играть, но Драко знал, что не позволит себе этого, ведь любил все делать начисто. Даже речи старался написать сразу идеальные, потому запрещал себе сейчас думать о музыке.       Хоть та вдруг манила его, зазвучав в голове самым неожиданным из мотивов.       - У нас давно не было всего, правда?       И оставив обещание в воздухе, Гермиона вышла. Нарочно долго убирала на кухне. Потому что наедине с собой была не так смела, как пыталась показаться Драко. Нервничала. Не знала, сможет ли. Умом понимала, что хочет. Хотя бы для того, чтобы забыть Майлза, но внутри все сопротивлялось необходимости лечь под кого-то сейчас. Однако не переспать с Драко на прощание - это… это жестоко по отношению к нему. Он заслужил свой прощальный секс.       Под душем Гермиона стояла еще дольше, чем в тот вечер, когда готовилась к первому разу. Её била мелкая дрожь, а тело оцепенело, как в фобии. Она его не ощущала, оно вмиг, будто понимая, что с ним сделают, бунтовало. Становилось неповоротливым, напуганным, деревянным. Паникующим. И поглаживая кожу мягкой мочалкой, Гермиона пыталась усмирить, успокоить. Пересчитывала количество плиток на полу. Про себя шептала, что видит вокруг. Каков вкус во рту. Как пахнет вода. Как та шумит. Какое ощущение под ладонями. Это была обычная практика, как вернуть немного контроля над собой, но работало плоховато.       Она все равно минут пять стояла, абсолютно оцепеневшая.       Пока кое-как не выползла из душа. Улыбнулась себе.       - Ты любишь его. Ты его любишь. Он любит тебя. Он будет нежен, - повторяла девушка, закалывая волосы в небрежную прическу. Собирая их повыше, чтобы открыть шею и… уши, ведь стала прикреплять специальные накладки, чтобы заострить их, как у эльфов.       Гермионой она уже побыла. Теперь пришло время дать Драко Лютиэн. В Дориате. Под сенью деревьев, что видели валар и… руки мастеров Мет. Она хотела подарить ему идеальный последний раз на память. Зная, что обманула его с Изольдой, теперь желала поступить честно, не зная, не понимая и не ведая, что делает лишь хуже. Ей казалось, что она совершает настоящее благо. Помнила, как Кайло Рен старался для своей Рен, потому сотворила вокруг них лес на одну ночь.       Всего до утра, но Берен познает свою Лютиэн. Которая хотела отдать, а не получить.       Первое, что Гермиона надела на себя, это заколку, с которой спадали длинные нити с переливающимися кое-где камнями, такми же ярких, как солнцелов. Её ей подарил Драко. Невероятной красоты и яркости подарок. Настолько тяжелыми были камни, что Джинджер так до сих пор не спросила, бриллианты это или нет, чтобы не смущаться. Улыбнувшись, она заколола волосы так, что пять разноцветных ниток падали вдоль хребта. Между эфами. Имитируя струны виолончели.       Развернувшись, она оценила сияние. Выглядело просто великолепно.       Следом нужно было надеть синее платье в пол с открытой спиной. Сегодня Лютиэн должна была быть настоящей. Не в футболках на бретелях. Эльфийкой. Дочерью звездных сумерек. Пташкой. Хоть руки дрожали, а в голове все звучали слова из поэмы Толкина: “Беги же, беги, Лютиэн”, будто написанные для этого момента. Но нет, она от своего Берена сбегать сегодня не планировала. Лишь через несколько дней.       Не сегодня.       Но от платья Гермиону отвлекла музыка. Тихая, едва слышная. Приоткрыв двери ванной, она, насторожив свои эльфийские уши, прислушалась. Danzón. Мотивы этого музыкального жанра, рожденного на Кубе под влиянием хабанеры, спонтанно и низко звучали откуда-то из Дориата. Гермиона сглотнула. Не просто музыка. Этот danzón имел характерные для мексиканской музыки 50-х годов мотивы. Они звучали искаженно низким голосом виолончели, но все же то, что было в крови, Гермиона не могла не узнать.       Потому сразу поняла, что Драко играет Danzón №2 Артуро Маркеса. Наверное, самого известного мексиканского композитора. Это было почти то же самое, что и увидеть, как чопорный Его Честь готовит гуакамоле. Её национальность, её история, её культура в его руках, интерпретации, прочтении.       Закутавшись в белую простынь, которая небрежно лежала на стиральной машинке, девушка осторожными шажками пошла на музыку, которая была полная тоски, надежды и жажды перемен. Политическая мелодия, ведь написана была после восстания сепаратистов. Так попадающая в душу Джинджер сейчас. Без политики. Контекстом. Драко словно предчувствовал расставание, потому виолончель, которую он небрежно держал под замком, плакала на три тона ниже положенного. Словно она все уже знала наперед. Словно он знал.       Осторожно, почти робко, Гермиона заглянула в их грот Венеры. Драко, спиной к окну, сидел на фоне ночного неба, как в открытом космосе. За его спиной переливался волнуемый сквозняками один из сотен ловчиков, что она сама старательно развешивала на ветках, будто украшая рождественскую ель. И вот теперь, среди бесконечной синевы и блеска, на руинах их любви, Драко Люциус Малфой, сноб и консерватор до ножа в руках, исполнял авангардную музыку мексиканского композитора. Потому что любил свою маленькую мексиканку и начинал понимать, что там, за стеной, которую хотел построить, был другой мир. Свободный. Обожженный солнцем. Босой.       И он словно открывал это в себе. Способность обжигаться и гореть.       Потому играл. Тоскливые отрывки. Со страстью танцора танго. Хоть и ошибался. И не сводил взгляд со своих рук.       - Нет, ты будешь отвлекать, я не смогу не смотреть на тебя, - улыбнулся он, останавливаясь и прижимаясь щекой к грифу виолончели. У нее перехватило дыхание. Он был так красив. Босой, чуть растрепанный, страстный. Удерживающий виолончель. Расстегнувший пару пуговиц. Закативший рукава. Отдающийся свободе. Упивающийся ею.       Её, её, её Фафнир. Тот, которого знала лишь она.       Обойдя своего Дракона, Гермиона положила руки на его напряженные плечи.       - Не контролируй, - повторила она свой совет. Поцеловала в висок. - Не контролируй себя, Драко. Ошибайся. Но будь свободен. Хоть в музыке. Я не осужу тебя за плохо сыгранные ноты. Я тебя не раскритикую. Будь собой.       И он играл. Так, как чувствовал. Без правил. В своем ритме. Ноты летели из-под пальцев. Девушка, обойдя его, любовалась. Тем, каким он мог бы быть. Если бы цена ошибок была не столь высока. Но пусть бы хоть в музыке наслаждался. Ему шло улыбаться и не просчитывать каждый шаг. Просто творить.       Так, что ей хотелось двигаться. И придерживая свою простынь, девушка кружилась. Не танцевала, как чемпионка. Не пыталась впечатлить. Просто кружилась, чуть привставая на цыпочках. Напевала мелодию. Была с Драко на одной волне. И это был тот самый танец, который давно, давно, давно, до того, как люди заселили землю, танцевала в зарослях болиголова Лютиэн, когда её увидел Берен. Вот как она на самом деле. Не тщательно отрепетированные движения на сцене Мет под светом гения. Нет.       Все было проще, а значит, по-настоящему. И потому Гермиона смеялась, не ощущая, что обманывает. Смеялась и танцевала. А когда Драко замер, поскольку рука устала, а музыка вдруг закончилась, она замерла.       - Может быть, теперь Маэстро сыграет на мне? - тихо предложила она, ощущая, как снова дрожит. Но не от страха. Её тело, наполненное нотами и ритмом Мексики, словно просыпалось. И она хотела всего этого. Поцелуев, шороха одежды, близости на глазах у Нью-Йорка, но в сени Дориата. Где были бы только они, туман и свечи.       Она осторожно убрала виолончель.       А потом опустилась на колени. Склонила голову, пряча её в ключичную впадину Драко.       - Сыграйте мне, Ваша Честь, сыграйте все, о чем мы никогда не говорили, - прошептала девушка, закрывая глаза. Смычок упал на пол. А музыка продолжалась. Авангардная, тоскливая музыка. Он целовал её в макушку, втягивая миристицин. И перебирая нити сотуара на спине. Тот тихо звенел, вплетая звук в свет, что бликовал вокруг них.       Это была его персональная Девятая Симфония. Сыгранная на одном инструменте, что согревал колени. Ода к радости. И одновременно одна из Энигма Вариаций, ведь до сих пор Драко так и не понял до конца свою Джинджер. Но ему это было и не нужно. Все, что требовалось - безоговорочно любить. И он любил. Удерживая её. Сжимая. Играя. И тревожась, почему все счастье звучало тем жутковатым концертом Элгара. Где после пика шло ужасающее падение.       Будто Сента вот-вот собиралась броситься с обрыва.       - Я так тебя люблю, - прошептала девушка, наконец, опуская руки, которыми прижимала ткань к телу, и чуть отстраняясь. Драко моргнул. К её экзотической красоте все никак нельзя было привыкнуть. Она его парализовала.       - Ты так невозможно красива.       - А ты - бесконечно любим, - не призналась, а пообещала Гермиона. Поцеловала его, опуская руки на ремень. - Но на тебе слишком много одежды. Мы должны уравнять все шансы.       - Только в случае, если ты этого хочешь. Джинджер. Я…       - Я наговорила тебе то, о чем не думала. Хотя нет, думала. Я всегда думаю о нашей разнице в возрасте, по правде, и я испытываю от нее такое возбуждение. Мне нравится, что ты намного старше. Опытней. Мудрее. Порой даже - злее и циничней. Обожаю это в тебе. И это так волнительно. Эти игры в sugar daddy, да? Скажи мне, что тебе это не нравится. Скажи, что ты не наслаждаешься тем, что имеешь такую юную любовницу. Скажи мне, и я буду знать, что ты лжешь.       Она смеялась. Совсем не зло. Просто смеялась. Ведь знала, что её молодость - его наркотик.       - Не скажу. Потому что это меня возбуждает. Не знаю, насколько правильно хотеть тебя, ведь ты так юна, Джинджер…       - Правильно, пока я сама этого хочу, - прошептала девушка, целуя теперь Драко в ключицу, а руками поглаживая его сквозь штаны. Ощущая, как Его Честь почти полностью расслабляется. Как напрягается лишь то, что ей предстояло ублажать. И она хотела этого. Так сильно, что язык онемел, как от анестезии. Мог ли язык терпнуть от желания? Выходило, что да? - Знаешь, в чем мой секрет, Ваша Честь? Я всегда тебя хотела. Вот почему согласилась на ту сделку. Да, мне было страшно, гадко, стыдно, но я все равно хотела. Хотела, чтобы первым был ты. И только ты. - Её лоб прижался к его лбу.       Вот какая была правда. Что жертва не была жертвой.       Вот что поняла Гермиона на самом деле после насилия Майлза. Что Драко она боялась, но хотела. И что ей льстило то, что он хотел её. А да Понте был мерзавцем. И сейчас её Фафнир огнем очистит её тело от скверны.       - Мне кажется, я всегда буду хотеть только тебя. Хотеть целовать тебя. Хотеть болтать с тобой. Хотеть спорить, ругаться и готовить нам ужин здесь, над городом. Хотеть давать тебе трахать меня. Хотеть быть связанной тобою. Хотеть скулить тебе на ухо от желания. Хотеть быть сверху, пока твой язык ублажает меня снизу. Хотеть ощущать тебя в своем теле со всех сторон. И, конечно, это, Драко, - она чуть наклонила голову. Уже успевшая расстегнуть ширинку и спустить штаны, коснулась губами головки его члена. - Хотеть дарить тебе наслаждение.       - Так давай. Подари, - его пальцы все ещё путались в её волосах. Драко видел острые эльфийские уши. Лукаво улыбнулся. Маленькая эльфийка говорила возвышенное, а по-земному хотела отсосать. Стоило ли строить из себя Берена. - Или нет, дай мне выебать тебя в этот болтливый ротик.       - Я всегда работаю не в том темпе.       - Крошка всегда возвышена. Ты любишь престо, я - ленто, потому…       - Крещендо, Драко, я сделаю тебе… крещендо, - пообещала Гермиона, начиная, и правда, совсем неспешно. Разрешая Его Чести перебирать струны на спине. И в душе. Заглатывая его полностью. Позволяя достать миндалин, которые ей не удалили в детстве. Наслаждаясь этой неспешной размеренностью. Чуть стискивая зубы.       - Аллегро - явно не твое, - прокомментировал мужчина, чуть запрокидывая голову. И обещанное крещендо наступило. Она ускорялась. Ускорялась и слушала себя. Свое тело. Которое реагировало. Волосками, что вставали дыбом. Сосками, которые твердели. Бедрами, которые непроизвольно двинулись, желая, чтобы между ними устроились. - Да, малютка, это оно…       Порой он бросал такие вульгарные фразочки. И она вся загоралась, как факел. Драко. Правильные речи. Мэр города. А потом: “Да, детка”, когда девушка ему сосала. Это, правда, всегда было игрой, которая обоим доставляла неземное наслаждение. Но этого было мало. Прошло то время, когда ему достаточно было кончить ей в рот, надеть штаны и уйти. Сейчас Драко желал всё. Со всех сторон. Подольше.       После недели воздержания-то!       - Хочешь, чтобы я осталась на коленях? - когда мужчина отстранился, спросила она.       - Можешь лечь на спину, - предложил Драко, сам поднимаясь и ногой сбивая табуретку подальше. Оставляя только их среди тумана, дрожащих свечей и свежих простыней, которые пахли морем. Или просто их любовь была соленая на вкус.       Пока он спешно расстегивал рубашку, Джинджер задумчиво стояла на коленях, а потом опустилась на локти. Простынь упала полностью. Драко сглотнул. Шумно. Жадно. Сам себе завидуя. Девушка же развернулась. И удерживая равновесие на коленях, коснулась ладонями ягодиц. Не просто приглашая. Показывая, куда хочет быть… любима.       - Ну до чего ты плохая девчонка, - опускаясь на колени и наваливаясь на нее так, что губы очутились у уха, прошептал Драко. Девушке пришлось снова опуститься на локти, чтобы удержаться. Пальцы же Его Чести толкнулись ровно там, куда его позвали. Заставляя её тут же сжаться и заскулить. - Плохая. За что будешь наказана. Мне сегодня будет мало.       Он говорил слова, за которые Джинджер его высмеяла. Не потому что так сильно хотел их. Просто пытался убедить себя, что все в порядке. И низкий смех был ответом, что да. Девушка, правда, наслаждается.       - И мне. Я бы хотела тебя сразу и везде. Больше, чем пальцы, - прохрипела девушка, понимая, что это так. Его пальцы, ласкающие её, успокаивали. Ей не было страшно. Как это ни странно, впервые после того, что Майлз сделал, Гермиона ощутила себя полностью нормально. Даже хорошо. Потому заерзала.       - На спину, - прошептал Драко, и она повиновалась. Скользнула ладошкой под подушку. Его Честь рассмеялся. Таки у плохой девчонки там было что-то припрятано. Нечто стеклянное. Прохладное. Восхитительное. То, чем он сразу коснулся её губ, наблюдая, как шарик за шариком все пропадает в её рту.       Представляя, как её тело это примет.       - Я попробую тебе помочь, Гермиона, - пообещал он, не зная, что уже оказывал первую помощь. Она закрыла глаза. Драко дернул - мягко - её на себя, усаживая девушку сверху. Но не насаживая на себя. Замирая.       - Сама. Сделай это сама. Повторяя за мной. И очень медленно.       - Ты же не любишь ленто.       - Значит выебу тебя в адажио, - смеясь, огрызнулся Драко. И один из кружочков прозрачной игрушки уперся туда, где были пальцы Его Чести.       - Одновременно, да? - Гермиона задрожала. Новый опыт. И… да, она хотела напоследок ощутить все и везде. Чтобы все тело было только в их с Драко любви и страсти. Чтобы по ночам вспоминать умопомрачительный чувственный секс, а не то, что сделал Майлз.       Девушка мечтала помнить только его. Своего Фафнира.       - Да, - кивнул Её неЧесть, и девушка, обхватив коленями его бедра, неспешно стала насаживаться на член, ощущая, как Драко толкается безделушкой с другой стороны. Вот так они пробовали впервые. Вот так было восхитительней всего. Как в тех фантазиях, которые ей не положено было иметь, но… - Кого ты представляла, Гермиона? - вдруг почти холодно спросил Драко, потому что она застонала так, как человек, который давно этого хотел.       Все однажды начинали это хотеть. Секс втроем. Только каждый - в своем составе.       - Кто же в твоих фантазиях трахает тебя сзади? - Он задвигался. Рукой. А Гермиона заерзала на нем. Не могла ответить. Он делал слишком хорошо. Настолько, что грешно было говорить. - Ну же, пташка?       - Посмотри в зеркало, глупый. Иначе почему мы здесь? Я всегда хотела только тебя. Всего и сразу, - просто ответила она, распахивая глаза. Чтобы смотреть на свое отражение и видеть не только глаза, но и спину, которая отражалась в зеркале напротив. Спину и все, что происходило ниже. Видеть, как он невероятно чувственно имеет её одновременно. И это заставляло Гермиону двигаться быстрее. - Только, пожалуйста, прошу… прошу тебя… не дай мне кончить сразу. Продли это, Драко. Хочу чувствовать это всегда.       Драко кивнул. Гермиона прижалась крепче. Она имела в виду совсем не секс. Их. Она хотела, чтобы они существовали всегда. Но, увы, времени у них было только до утра, потому они в эту ночь так чувственно и страстно любили друг друга, и лишь солнцелов, что разрисовывал их тела, был свидетелем этому. *** Три дня спустя       Лифт лениво менял цифры от одной до шестидесяти пяти. Глядя на табло, Драко нетерпеливо стучал своими длинными пальцами по ноге, как делал всегда, если слегка нервничал. Слегка сильно нервничал.       У него с собой была папка. Ярко-розовая, привлекающая внимание, пахнущая сладкой ватой, жасмином и мечтами. Блестки сыпались на пол, но Его Чести было плевать. Там, под шокирующим розовым, было нечто не менее эпатажное: план развода. Все. От мирового соглашения до пресс-релиза. Все, абсолютно все. Трое суток без сна, и Скьяп выдала ему самый безупречный из всех сценариев. Проект, на реализацию которого должно уйти восемь месяцев, начиная с февраля - срока, достаточного после победы, чтобы не сильно его подозревали в том, что он дотянул до результатов и, лишь сев в кресло, пошел на радикальный шаг. Она, его маленькая дьяволица, продумала все. Наметила даже дату, когда его случайно должны были сфотографировать с Джинджер и как об этом должны были отозваться газеты.       И теперь Драко спешил, чтобы поведать об этом всем своей пташке.       Не Астории, нет. Гермионе. Сначала - Гермионе. Чтобы она, как и он сам, поверила наконец, что у них есть не здесь и сейчас, а и будущее. За пределами студии на 65-ом этаже. Потому что даже Дориат не мог заменить реальность, которая обоим была нужна. Драко хотел показать, что любит так сильно, что не сможет скрывать этого вечно. Что впопыхах ему не нужно.       Все уже было решено.       Конечно, это был первый раз в его практике, когда вместо кольца он хотел показать проект развода, но понимал, что Джинджер, хоть создание сказочное, а все же - реалистка. Её ножки, обутые то в Джорданы, то в хрустальные пуанты, крепко стояли на поверхности мира людей, не эльфов, потому и гарантии ей стоило дать настоящие. Не эфемерные, а что могло быть более реальным, чем бумаги.       Не только на развод.       Там, в папку, Скьяп подколола тот унизительный договор, что Гермиона подписала.       - Да ты у меня тот еще Дон Жуан, ненаглядный, - усевшись на стол в его кабинете, заметила Скьяп. Она потягивала клубничный лимонад через металлическую трубочку, издавая тот самый отвратительный звук, когда воздух попадал в пустоту. Царапала нервы. - Как ты додумался затащить девчонку в постель через такую отвратительную бумажку?       - Я виноват, - не мигая, ответил Драко. Потом не выдержал длинный, внимательный взгляд и потянулся к зажигалке. - Но мы это проехали и…       - Ты проехал. Не путай. - Скьяп положила свою худенькую лапку на руку Драко и стиснула ту. - Прекрати вести себя, как идиот, ясно? Если ты хочешь, чтобы я занялась твоим разводом, ты, во-первых, заберешь у Кьяры контракт и порвешь его при Джинджер. Поверь, она об этом помнит. Каждую минуту. Ты её трахаешь. А она помнит, что это прописано. Извинись нормально. Скажи - много-много-много раз - что дурак. Не веди себя, как взрослый. Будь влюбленным и виновным. Вот что нужно сделать.       - А во-вторых?       - А во-вторых, - она выдернула сигарету с его рта так быстро, что у Драко клацнули зубы. Он поморщился. - Ты бросишь курить. Тебе нельзя, ты же в курсе. Иначе прокашляешь все свое долго и счастливо. И вообще, тебе нужно беречь свой… материал, если хочешь детей. Своих детей, Драко, а не…       - Скорпиус - мой сын.       - Эту сказку я уже слышала. Но пора посмотреть правде в глаза. Чей он сын, Драко? На грани развода пора быть честным. Ведь Астория будет этим играть. Понял?       - Он. Мой. Сын.       - Понятно. Я поняла. Будем за него бороться. Но он такой же твой, как я - Коко Шанель, - она чиркнула зажигалкой и закурила. Стряхнула пепел Драко в чашку с рисовым чаем и покачала головой. - Твой сын, да. Хорошо. Но сначала извинись перед Гермионой. Я ненавижу, когда унижают женщин. О чем Кьяра только думает, когда заставляет их это подписывать?       - Мафия.       - Ты нос-то не задирай. Ты не лучше. Долбаный республиканец. Так и до Трампа недалеко. Хочешь быть Трампом?       - Нет.       - Ну и славно. У него прическа жуткая, - согласилась Скьяп, трепля волосы Драко своими ноготочками. Он хмыкнул. - Я знаю, что ты рад моему возвращению, ненаглядный. В этом твоем мире политики ты слишком долго верил не тем людям. Но пора это исправить. Ты - будущий губернатор. Тебе нужна команда верных.       - Мне нужна “Скрипка Энгра” в новый кабинет. - Драко знал, что она не ждет от него признаний. Достаточно того, что с ней не спорили. Потому сменил лирику на прагматизм. Хоть, судя по тому, как девушка ухмыльнулась, то её обмануть не удалось. Скьяп знала, что у Джин на спине эфы. Но понятия не имела о том, что он хотел картину в память о том вечере, когда она, почти как на знаменитом снимке Рэя, была у него перед глазами. Отражением в зеркале.       Потому хотел увековечить это.       - Хм. Оригинал - даже не надейся, не хочу связываться с криминалом, - поморщилась Скьяп, полируя когти о поверхность его стола, - но вот авторский отпечаток с первого негатива - пожалуйста. Могу перекупить. Тшшш, не нужно о деньгах. Не будь вульгарным. Это будет мой тебе подарок к твоей победе на выборах, хорошо? Я помню, Драко. Помню все, что ты сделал для меня. О чем никто не знает. Потому…       Она всегда платила по счетам. Как и он. Как и все Малфои. Потому Драко не спорил. Кивнул. Скьяп тряхнула своей белокурой гривой, поцеловала его в щеку и упорхнула, раздражая Асторию тем, что сыпала пепел, пока шла. Пепел и хаос. Дурные предчувствия. Жена Драко занервничала.       А теперь нервничал сам Фафнир. Снова и снова прокручивая беседу.       Сердце его стучало. Драко ощущал себя, как перед публичным выступлением. Нет, ему было страшнее, чем перед дебатами. Потому что увиливаний не будет. Нужно будет говорить прямо. Он так не привык. Давать обещаний, где не все зависело от него. Но Гермиона обязана была знать правду. Тянуть было нечестно.       Потому Драко вошел в дом с улыбкой.       И понял, что Гермионы еще нет. Выдохнул от облегчения. Понял, что нужных слов до сих пор не подобрал, потому радовался тому, что еще есть немного времени. Драко не сомневался ни в своем решении, ни в реакции Джинджер, но мужчина имел право нервничать на пороге больших изменений. Ведь по сути, его развод был предложением для Гермионы. Пока он не мог опуститься на одно колено и попросить её стать его навсегда, но… предложение все же было. Пройти с ним этот путь. Побороться.       Бросив папку на барную стойку, мужчина снял пиджак. А потом обратил внимание, что на столе лежит конверт с лаконичным “Драко”. Решив, что Гермиона написала ему игривую записку, просто оформила более чопорно ради его снобизма, Драко улыбнулся. Плеснул себе виски в стакан, куда предварительно насыпал дюжину виноградин - охлаждало лучше льда - и стал искать ножик для вскрытия писем. Джинджер бы посмеялась. Но он же не был варваром рвать бумагу.       Процесс. Все должно было быть в процессе. Это упорядочивало хаос его жизни.       Потому он неспешно дошел до прикроватной тумбы, лениво поискал ножик и неспешно вернулся к барной стойке. Предвкушать Драко любил не меньше, чем наслаждаться, потому нарочно медленно открыл конверт. И вскинул бровь.       На пол посыпались распечатнные на принтере снимки с глори холла.       - Паршивка, - шутливо выругался он, поскольку от одного вида того, что сам же наснимал, стало жарко. Связанные ножки. Сильмарилл. Пальцы, ласкающие себя. Искусство. Это было искусство. Любить её было искусством. Трахать её было искусством. Его любимым видом искусства.       Хмыкнув, Драко стал изучать снимки. Которые делал он. А некоторые - она. Вот его белокурая голова между её коленей. Вот его рука, узнаваемая за счет тату, сжимает девичью грудь. Вот её губы, накрашенные темным нюдом, обхватывают его член, а его пальцы наматывают миристицин на кулак. Вот их секс, снятый у зеркала: завязанные глаза пташки и его растрепанный вид. Вот еще, ещё и еще. Ему нравилось снимать их в отражении. Во всех позах.       И все не имело вид дешевого порно для подрочить. В их любви все выглядело так возвышенно. Правда, когда девушка - шедевр, то она одухотворяет все вокруг. Даже банальный трах. Хоть их секс никогда не был банален. Ведь из раза в раз они занимались любовью. Даже когда ставили друг друга на колени. Или особенно.       Улыбаясь, Драко перебирал их шалости, думая, что в целом печатать такое - серьезный риск. Но ему было приятно любоваться тем, как любовь их делает лучше. Смелее. Свободней.       - Женюсь на тебе, распечатаю все и развешу по губернаторскому дому, - пригрозил пташке Драко, хоть её не было рядом.       Последней на стол упала записка.       Драко насторожился. Это была ксерокопия старой расписки. Расписки, которую он видел лишь раз. Той, что написала мисс Грейнджер пару лет назад. Она расписалась в том, что как тренер и родитель, “претензий не имеет”. Глаза Его Чести настороженно сузились.       Он перевернул листок.       “Лицемер и лжец”, - вот с чего начинался текст, написанный от руки уже, кажется, в их времени. Кусая губу, Драко читал текст, полный обвинения и разочарования. В нем Гермиона признавалась, что он оказался лицемером, что в политике, что в постели, ведь сначала покрывал нарушение законов и регламентов, а потом лгал ей в глаза, рассказывая, что беспокоится о её здоровье.       - Джинджер, - не дочитав, он покачал головой. Столько слов. Столько экспрессии. Столько ярости. Она имела на это право. Но… и он имел право. На то, чтобы услышать это в глаза, а не читать по бумажке. Однако, оказалось, дальше было хуже. В конце письма Гермиона писала, что все кончено. Что она не хочет однажды проснуться, посмотреть на себя в зеркало и понять, что кроме подстилки мэра или губернатора - это было не важно - превратилась в него и что вся её жизнь - череда лжи, лицемерия и трусости. Она писала, что у нее хватит смелости закончить все сейчас. - А в глаза, Джин, почему не хватило храбрости сказать это в глаза?       Он, сам не замечая, злился и спорил с её строками так, будто Гермиона была рядом. Но её не было. Пташка упорхнула. Упорхнула из гнезда. Ушла, не попрощавшись. Бросив ему лишь записку. Не дав оправдаться, объясниться, ничего. И хоть его вина была немалой, Драко считал, что заслужил на возможность защититься. Или хоть получить по морде.       А она сбежала, сбежала, сбежала.       Добавив, что ценит их сделку, потому “уволилась из Мет, чтобы не быть тебе ничего должной”. Так и не узнав, что сама туда устроилась. Драко вздохнул. Окинул взглядом гнездо. Все было на месте. Все. Он ощущал это. Джинджер унеслась из его жизни, оставив все, что он ей покупал. Ушла в одних желтых кроссовках да своих простеньких вещах.       Ничего не взяв взамен.       Не узнав, что он собирается разводиться.       Сбежала, не дав им шанса попробовать. Написав, что если он её будет искать, она, наплевав на всех, сольет в прессу их фото и разрушит его карьеру. Ударяя по больному, чтобы показать - она правда жжет мосты и не хочет быть найденной.       Драко допил виски. А потом швырнул стакан об стену, где танцевали ловчики.       Взял телефон и недрогнувшей рукой набрал начальника охраны.       - Найти мне мисс Грейнджер. Найти и сообщить координаты, - твердо сказал он. Закрыл глаза. Нет. Пташка могла хотеть убежать. Но он не лишит её возможности высказать все в лицо. И себя не лишит шанса на счастье. Потому, наплевав на все, Драко хотел найти её. Даже если завтра весь мир увидит то, как хорошо Его Честь умел работать языком вне политики.       Он терял свое счастье раз за разом. Отдал политике дядю, отца, жену и ребенка.       Но он вырос. И больше не боялся. Ничего. Кроме как потерять её. *** Привет, тыковки. Спасибо вам за клевую активность в прошлой главе. Мне было безумно приятно, что вы писали отзывы и нажимали кнопку жду проду. Этим вы вдохновили меня работать дальше. Что ж, тогда не забывайте делать это дальше, потому что история выходит на новый уровень. Более стеклянный (потому отзывы все равно писать нужно))))