Она не чувствовала жалость к себе, не чувствовала обиду, даже рой мыслей её не тревожил. Внутри, за ширмой воздержания и безразличия разрасталось колкое чувство, существование которого Эйш игнорировала. Или же, судя по её состоянию, абсолютно не подозревала. Она и дальше останется в неведении, пока её не накроет внезапной волной. В дурах останется лишь она, которая не обратила внимание на воду, резко отступившую от берегов моря. Цунами не щадит зазевавшихся дур.
Эйш чувствовала ломоту в костях, то, как драло ее горло и то, что каждая мышца на ее лице просто ныла от боли. Это единственное, что беспокоило её. Так что нежелание подниматься с кровати и отторжение этого мира… она не хотела принимать то, что её уставший организм требовал скрыться ненадолго, сбежать от этого мира. Женщина коснулась босыми ногами пола, чувствуя холод, но игнорируя опасность такого явления. Голова закружилась, и ей пришлось ещё немного посидеть на кровати. Почему дом не протопили с утра, как это всегда делала служанка? Мягкой поступью шагов, нейтрализуя собственный шум, Эйш оказалась рядом со столом. Безразлично оглядела почти пустую улицу, наблюдая перелив морозного голубого и совсем незаметного розового, характерного только для тени рассвета. Ещё слишком рано, чтобы просыпались люди, но достаточно, чтобы служанки уже начали свою работу. Вот и ответ на этот вопрос. Ещё просто слишком рано. Эйш сжала в руках маленькое карманное зеркальце. В её косметичке оставалось много чего полезного, того, что она унесла с собой в этот мир. Но она даже не думала, что зеркало понадобится именно после такого случая. Женщина с пустотой в глазах посмотрела на засохшее темно-красное пятно на полу. Бледное, худое лицо. Покрасневшие, раздражённые глаза, почти чёрные при плохом освещении. Лопнувшие губы. Эйш вздохнула, осматривая лицо. И впервые открыла рот, комментируя то, что она видела: — Ну и потрепало же тебя, дорогая. Она улыбнулась сама себе, покачав головой. Тупая боль отозвалась в затылке, и Эйш аккуратно потрогала шишку на затылке. Удивительно, у Роберта в руках было достаточно сил, чтобы разбить ей голову. Он не сделал бы этого, если бы она не сопротивлялась. Он просто изнасиловал бы её. Мысль мимолётная, та, из-за которой Эйш пришлось сделать дыхательную гимнастику, останавливая себя от явления клокочущего.нутра наружу. Сейчас это уже не имело смысла. Надо было отрезать ему хуй… Плакать уже не хотелось. Не сейчас, когда клокочущее нутро медленно поднимало голову, не сейчас, когда её взор застилали красные пятна.Хотелось схватить чужую голову, созерцать чужой испуг и отчаяние. Хотелось медленно влезть внутрь чужого черепа, пальцами выдавливая глаза, превращая в жидкую субстанцию, стекающую вместе с кровью в чужое горло. В горло, издающее крики боли и отчаяния.
Ей не хотелось чужой смерти, быстрой и мимолётной. Она хотела мести. Эйш хотела воздать другому за то, что тот решил прийти в её дом, прийти в её жизнь со своими намерениями, отбирая у неё целостность организма, безопасность и возможность выбора своей дальнейшей судьбы. Ей хотелось отобрать у него спокойствие и безопасность. Она прекрасно знала, что никогда не сможет вернуть себе то, что у неё отобрали. Вернуть таким способом. Вот только, возмездие не помешает ей спать спокойно. И возмездия ей хотелось не только к Роберту. Она хотела, чтобы эта красивая женщина, уверено пляшущая по чужим костям, запнулась о собственные ноги, упав туда, откуда уже не поднимется. Внезапно, но к ней желания физической расправы не было. Ей хотелось отбить у Клары желание сделать что-то подобное с любой другой женщиной. Как будто этого будет достаточного, но большего она и не хотела. Но Эйш прекрасно понимала, что раз они пришли с этим замыслом к ней, то могли прийти с таким же замыслом к кому-то другой. К женщине, которая не смогла бы предотвратить это, к женщине, которая могла бы и не справиться с последствиями, или же и вовсе быть убитой.Она не почувствует ничего, кроме холода ада, происходящего внутри неё, булькающего за её рёбрами, убивая гуманистические идеи как нежизнеспособные цветы в мороз. Она не сможет согреться им, а если нырнёт в поисках тепла, то и вовсе потеряется.
Эйш наконец решила проверить, что же у неё было по ущербу. Он не сломал ей кости. Даже хрящи и зубы остались целы, это прекрасно. А синяки… синяки сойдут. У неё был синяк на левой скуле, растянувшийся от синяка под левым глазом. Это единственные чёрно-фиолетовые пятна, которые были видны. Желтое маленькое пятно было на челюсти и около губы. И всё на левой стороне. Будто эта единственная сторона лица, которая Роберту не понравилась. Эйш пришлось перевести взгляд на шею, пестрящую разными оттенками. Синяки в виде отпечатков пальцев на шее, частично перекрывающие местами бугристую татуировку на щитовидке. И тяжелый синяк между грудями. Она не знает, как он не сломал ей грудную клетку, но что есть, то есть. Большой синяк. Эйш подумала, что если она вернётся, то обязательно дополнит татуировку в виде четырёхконечной звезды всполохами фрихенда. И что-нибудь на рёбрах набьёт. Хорошо, что её не увидела Аманда. Это было бы совсем неприятно, особенно объяснять ей откуда эта татуировка. На её руках тоже были татуировки, но они не мешали рассмотреть опухлость правой руки, которая была сломана ещё до Роберта. Была ли она напугана? Нет. Была ли она обижена тем, что это произошло? Нет. Но, о да, как же она была возмущена. Это было чертовски больно, это буквально встряхнуло её, напоминая, что ей небезопасно даже тут, в доме, напоминая, что нужно быть осторожной и меньше полагаться на удачу. Это бесило её до каких-то глубинных состояний, пробуждавших маленького, капризного ребёнка, готового верещать ради того, чтобы кое-кто «взрослый» наконец избавил её от себя, чертилы, попутавшего все берега и посмевшего позариться на прекрасную неё. Эйш вдруг тихо засмеялась с этого, прикрывая рот ладонью, другой рукой как-то на автомате закрывая зеркальце. Эти реакции так сильно отличаются от того, как она бы среагировала в свои семнадцать на нападение другого человека на неё. А сейчас… Эйш даже горда была собой и этой наглой маленькой девочкой, сидевшей ядром внутри неё. Не подумайте сейчас о магии или каком-то ведьминском обряде. Эйш имела ввиду ядро личности, которым она считала внутреннего ребёнка, желающего и требующего.Ребёнок - газ, внутренний родитель - тормоз, а вот взрослый, который долго и упорно должен строиться самим человеком - руль.
Она не может сказать, что её внутренний родитель и вовсе отошёл от управления, или же меньше всего участвует в происходящем. Эйш хотела бы быть особенной и с гордостью заявлять, что она стала настолько осознанной, что родитель, напоминающей каждому человеку собственного родителя, вообще-то ей не нужен. В терапии она не строила себя с нуля, лишь вводила новые паттерны поведения. Зевнув, женщина отложила зеркальце в сторону. Ей следует обработать раны, а потом всё же лечь спать. До этого она считала желание сна как попытку убежать от мира, но, будем честны, она всё же поняла, что встала рано, и ей следовало поспать.***
Эйш вышла из комнаты незадолго до её смены. Она спустилась в кухню, чтобы поесть… и застала на кухне Сэма, что-то читающего. Он вытаращился на неё с таким удивлением, будто похоронил её, а она тут из мёртвых восстала. — Здравствуй, Сэм, — Эйш легко улыбнулась ему, решив не напрягать сильно лицо, а после стала разогревать ту сладкую кашу, последняя порция которой осталась с прошлого раза. Как только она вернётся после смены, так ей придется готовить что-нибудь новое. Это уже будет проблемой её утра. Сев напротив Сэма, она стала есть, игнорируя то, как мальчишка откровенно пялился на неё. Стоило ей подняться, чтобы убрать еду и уйти, заканчивая приготовления, Сэм остановил её встревоженным голосом: — Ты собралась на работу в таком виде? Эйш обернулась, не совсем понимая, что ему надо. — А что не так? Тупой вопрос, учитывая состояние её лица, но проще попросить уточнить, чем догадываться с порога. — На тебя ведь напали люди из кабака. Неужели ты пойдёшь туда работать? Мальчишка хмурился, всё ещё пряча глаз за длинной чёлкой. Эйш очень хотелось убрать преграду с чужого лица. — Мне нужны деньги, Сэм. Если я не буду работать, то я умру на улице от голода, — у неё спокойный, нежный голос. Она не хотела иначе разговаривать с детьми. — Разве тебе не страшно? Вопрос такой простой, но заставляющий Эйш сдержать оскал. Потребовалась секунда, чтобы нормально улыбнуться мальчику. Она не знала, задавал ли он эти вопросы от переживаний о её судьбе, или же просто от непонимания. Но она знала, как успокоить его. Эйш подошла к нему, с нежностью преподнося как секрет истину, которую знали все, кто хоть когда-то сталкивался с проститутками: — Ни одна из женщин из паба не простит Кларе то, что она натворила. И это та причина, по которой я не стану бояться, — хотя боятся должны были они. Насилие в её сторону это не то, чем её можно напугать, но то, что могло спровоцировать её на насилие в ответ. Сэм вытаращился на неё. — Но так ведь нельзя. Это может произойти ещё раз… что ты будешь делать, если на тебя опять нападут? Здравый вопрос, но мир никогда не был слишком безопасным. Просто Эйш стала слишком беспечной, потому что ей было ну никак не до происходящего вокруг неё все эти полгода. Но, давайте будем честны, мы не можем предугадать большинство событий в нашей жизни. Слишком много факторов, а если их учитывать, то есть возможность заработать дикую паранойю, или же, как следствие подобной жизни, тревожное расстройство. Эйш боролась с тревожным расстройством около трёх лет. Она знает, что значит не суметь даже поесть, потому что от тревоги тебя выворачивает. — Если на меня нападут, я буду сопротивляться. Если я поменяю место работы, то это никак не значит, что я буду под защитой. Нигде нет гарантии, что я буду под защитой. У меня даже нет гарантии, что не найдётся кто-то, кому я не смогу сопротивляться.«На каждого из нас найдут управу» Это тяжело принять, но со временем ты просто начинаешь жить с этим так же, как ты живешь со смертью. Бок о бок. Это то, что может ранить, но это не должно ломать тебя.
— Но ведь это несправедливо! — Сэм вскрикнул, а потом закрыл рот ладонями, беспокойно смотря на неё. Эйш удивилась рассуждениям о справедливости, чувствуя мерзкое желание начать ехидничать. Мальчик же начал следующую фразу тише, опуская глаза в пол. — Ты ничего им не сделала, так почему они напали на тебя? — Потому что они могут, а мир несправедлив. Какое-то конкретное поведение не убережёт тебя ни от чего. — она наклонила голову к плечу, осматривая то, как после вскрика у мальчика затряслись руки. Сэм нервно вскинул голову, смотря на неё, когда она положила ему руку на голову, поглаживая его. — Родители внушают детям, что определённое поведение будет награждаться, а другое определённое поведение будет пресекаться и наказываться. Это работает в маленькой ячейке общества, потому что в ней мало людей, и все они взаимодействуют друг с другом. Вот тебе, например, запрещено кричать. — Эйш только так могла объяснить его странную реакцию на его вскрик. — А крик и шумное поведение может уберечь тебя в каких-то ситуациях вне дома. Но в доме тебя за это накажут. — Почему ты думаешь, что шумное поведение может помочь мне вне дома? — Я знаю это. Когда тебя преследует мужчина, ты должен кричать на него, чтобы он побоялся к тебе подойти. Ты ведь создашь много шума, если он попытается сделать что-то с тобой. А если ты в толпе, тебе следует привлекать внимание других людей к происходящему. Это тоже может отпугнуть других. Все это работает, потому что это — другие люди. Но и эти правила необязательно сработают. Кого-то крик отпугнёт. А кого-то заставит преследовать тебя лишь усерднее. Сэм замолчал, поражённо смотря на свои руки. — Мне не запрещают шуметь… Ой. Ну, это похоже на Аманду. — Прости, — Эйш улыбнулась, признавая, что была неправа. — Почему тогда ты так занервничал, когда вскрикнул? — Я не хотел, чтобы кто-то пришёл сюда. Я хотел поговорить только с тобой. — Мило, — Эйш похлопала его по плечу, а после поднялась. — Мне нужно идти. Если ты хочешь поболтать, то можем поговорить завтра. Сэм покачал головой. — Я завтра буду помогать отцу. Ну, тогда Эйш ничего не могла с этим поделать. — Тогда как-нибудь в другой раз. Стоило ей попытаться уйти, как Сэм вновь остановил её: — Если! Если я смогу уговорить маму, ты можешь больше не ходить в бар? — Уговорить её на что? — На присмотр за детьми… Я могу попросить её дать тебе работу няни. Или что-нибудь в пекарне, да, точно, у нас там много работы! Эйш засмеялась в ладонь, а после сказала ему: — Возможно. Но меня вряд ли пустят в пекарню с такими синяками. Да и я пока не знаю, смогу ли выдерживать нагрузку пекарни. — А посидеть с нами? — А с тобой и твоими младшими братом и сестрой — возможно. Я могу посидеть с вами, пока заживают мои ушибы, если твоя мама согласиться на это. — Если тебя устроит зарплата, то ты сможешь уйти из кабака? — Посмотрим, — она понимала, что хочет от неё Сэм. Но не понимала, почему он так яростно пытался уговорить её. В любом случае ей нужно пойти сейчас в этот самый кабак, чтобы устроить представление другим и наконец, поработать.***
Она не говорила с собой, пока шла. Она не проронила себе ни слова даже в тот момент, когда вошла в паб. Она не опоздала к своей смене, но слегка припозднилась к плану. В это время уже должны были прийти те проститутки, каждую из которых Эйш грубо окрестила альма-матер. Они были всегда в пабе, но не всегда брали клиентов. Они и не нуждались в этом, беря сборы у каждой проститутки за то, чтобы те могли работать именно в этом пабе. Альма-матер всегда следили за порядком, устраняя возможные проблемы и обеспечивая безопасность проституткам, которые были тут. Именно из-за того, что в каждом пабе были свои надзорные, в основном не было проблем. Но, возможно, это только в Дареме так. По-крайней мере в Даремских пабах точно такая система, Эйш не особо следила, что там на улицах происходит. Она знала, что женщины и мужчины из ее дома уже растрепали кому-то то, что произошло. И, возможно, сегодня проститутки собрались именно ради того, чтобы понять, что происходит. По-крайней мере клиентов в баре было от силы пять или шесть человек. Клара побледнела, вытаращив на неё свои чистые глаза. Прекрасно. Она была прекрасна в виде испуганной лани и Эйш наслаждалась этим, улыбаясь ей самой спокойной улыбкой, которая только была у нее. — Эйш, что с тобой?! — Мэри, одна из проституток, подскочила к ней, осматривая. — Что произошло, боже?! Ой, Мэри… Мэри-Мэри. Она та, с которой у Эйш были проблемы в прошлом. Из-за этой прекрасной девушки ей пришлось иметь дело чуть ли не с каждой альма-матер, потому что именно на Мэри положили обязанность обучить Эйш всему. До того момента, как не поняли, что Эйш проституцией заниматься не собиралась. Эйш не было резона даже думать. Она громким голосом продекламировала на весь паб, четким звуком заставляя стихнуть их ненадолго. — Вчера ко мне пришла Клара и вместе с Робертом напала на меня. Мэри побледнела, выдав тихое: — Что…? — Я не вру. К ней подошла одна из альма-матер, с очень красивым именем и цепляющей харизмой. Вайолет схватила её под руку, а после сказала ей: — Пошли, расскажешь нам, как всё это произошло. О боже, она что, на суде? Эйш взглянула на Клару, которую подхватили под руки две девушки и посадили за стол. Эти разборки Эйш считала просто цирком, но именно сейчас ей нужно постараться и выкинуть Клару из этого общества. Бледная Клара подскочила, стоило только женщинам отпустить её: — Отпустите меня! Я ничего с ней не делала, она лжёт! Я вообще вчера клиентов не принимала! Да кому ты пиздишь. Девушки усадили её тут же назад под общий гомон. Эйш посмотрела на неё, вздёрнув бровь. Ну да, а то, что у неё на лице расцветают почти чёрные пятна, так это так, грим. Вайолет аккуратно притронулась к её лицу, а потом с нажимом провела по её опухшей щеке, заставляя Эйш зашипеть и шлёпнуть её по руке. — Ты что делаешь? — Эйш хмуро посмотрела на неё, но Вайолет, проигнорировав её, осматривала свои пальцы. — Это не макияж. Это действительно синяки, — Ваойлет посмотрела на другую проститукту, Маргарет вроде, а потом взглянула на Эйш. — Маргарет знает пару женщин из твоего дома. Ей сегодня рассказали, что ночью на тебя напали, а в твоей комнате была Клара и ещё один мужчина. Ты можешь подтвердить это? — Меня не было в её комнате! — Клара закричала, но её уже заткнули очередным гомоном. — …это не совсем было ночью, — Эйш хмуро посмотрела на Клару, а потом перевела взгляд на Марго и Вайолет. — Тогда было примерно одиннадцать часов вечера. Но на меня напали, да. — Хм. Расскажи, как всё было, — Маргарет впервые за вечер открыла рот. — Я вернулась домой после прогулки и зашла в комнату. Я увидела Клару с Робертом, а потом закричала. Они затащили меня в квартиру, Роберт начал меня бить, а Клара закрывала дверь, чтобы не пустить домочадцев. Роберт спустил штаны, и тогда я смогла отбиться и выбежать из комнаты, — это какое-то странное сокращение произошедшего, но это действительно то, что происходило. — Как ты вообще смогла отбиться? — Маргарет смотрела на её синяки. Ну да, оно выглядит слишком критично. Для той, кто тут говорит, что смогла отбиться. — Я вывернула ему член. И он на мгновение отпустил меня. Мне этого мгновения хватило. Я его ударила и смогла выйти. — что ж… если им это нужно, то она будет проговаривать это вслух, но она точно слышала, как подслушивающие сзади мужчины подавились пивом. И тут же начался гомон. Маргарет нахмурилась, подозвала одну девушку к себе. Та незамедлительно ушла в сторону хозяина бара. — Как думаешь, почему Клара привела этого мужчину к тебе? — вопрос от Вайолет. Вы чё, угашенные блять? Откуда ей было знать? Эйш выдвинула собственную теорию, решив, что ей всё равно больше сказать нечего. — Она постоянно говорила мне, что мне нужно заняться проституцией. Но чем чаще я напоминала ей, что я не хочу, тем сильнее она хотела, чтобы я начала заниматься вместе с ней. Она даже предлагала спать вместе с ней, ну, просто попробовать. Девушки переглянулись, а потом посмотрели на Клару. Эйш потратила очень много сил, чтобы не начать ржать от звенящей тишины, которая повисла в эту самую секунду. Даже хозяин бара и мужчины, которые это всё слушали, мягко сказать, охуели. В этой звенящей тишине Эйш отчётливо услышала, как что-то кипело у хозяина бара в котельной. Хотя все закуски в баре были сухие. А пиво кипело не так тихо. Клара заголосила в этот самый момент в истерике: — Не со мной! Я имела ввиду, что помогу ей с её первым клиентом! — Вообще-то — Эйш пришлось отвлечься от странного звука. Она показала возмущённый вид, но тон сохранила спокойным. — Ты хотела, чтобы я попробовала только с тобой. — Не было такого! — Было! — Вообще-то.! — тут в полемику вступила уже Мэри, сильно удивив всех. — Клара и мне… такое предлагала. Эту сцену надо было снимать, блять. Мэри стушевалась, когда девушки загалтели между собой, а хозяин бара подсел к мужикам, переговариваясь уже с ними. Это такой пиздец. Интересно, а сколько девчонок Клара втянула в проституцию таким образом? Собственно, этот вопрос задала уже Маргарет: — Кто-то из новеньких когда-нибудь сталкивался с Кларой и Робертом в первую ночь работы? Все замолчали и Эйш почувствовала себя скорее сторонней наблюдательницей, чем участницей всего этого балагана. И на данную секунду все выясняли кто с кем ебался. — Чёрт, просто поднимите руки! Перестаньте молчать! — тут уже не выдержала Вайолет, закурив. Она была буквально олицетворением фразы «можно мне 50 грамм». У Эйш задёргался глаз, когда она увидела количество поднятых рук. Теперь 50 грамм нужны уже ей. И всё-таки надо было отрезать Роберту хуй. — Клара, ты понимаешь, что ты умудрилась нарушить все наши правила? — Вайолет выглядела грозной, причём настолько разгневанной, насколько может быть разгневанной сама мать. Эйш подумалось, что она уже удивлялась той системе, которая создалась между этими женщинами. Из котельной вышла женщина с маленьким черпачком. Эйш вдруг подумала, что она не удивиться, если её маленькая догадка окажется правдивой. Вот только она окажется ужасом, если такая расправа будет только с Кларой. — Ты не сможешь больше быть ни среди нас, ни среди других пабов. Да и вряд ли ты сможешь принимать клиентов. Клара не успела договорить. Девушка, что стояла за ней мрачным жнецом, по кивку Маргарет, привела запланированный план в жизнь. Жёлтая, будто расплавленный янтарь, жидкость, пузырящаяся на нежной коже головы, стекающая по лицу под крики женщины, упавшей назад, на спину. То, что она хваталась за ожоги, делало ей лишь хуже. Она сама сдирала себе кожу. Они облили её кипящем маслом. Этого недостаточно, чтобы убить её, но достаточно, чтобы изуродовать. Запахло жареным во фритюре мясом. На самом деле эти события произошли за секунду, но в голове Эйш они пронеслись покадрово. Возможно это из-за её ошеломления, а может быть, из-за того, что её психика обрабатывала это как нечто будничное. Нечто, что она уже видела. Оставался вопрос: «А как же она попала в события прошлого?». Прошлого, где людей-нарушителей легко убивали прямо на её глазах, оставляя от некогда живого человека остывающий труп. Остывающий труп, от которого так приятно пахло, что у Эйш, как тогда, появились слюни во рту, а в животе потянуло от голода? В реальность её вернул начавшийся гул. В паб пришёл Роберт со своей компанией и, увидев любовницу (?) на полу, кричащую от боли, кинулся тут же с кулаками, отвесив чёткий удар одной из проституток, а после ударив уже молодого мужчину, который подскочил к упавшей. Местные мужики тут же схватили его и вытащили на улицу, начав потасовку. Роберт был достаточно крупным, потому неудивительно, как быстро в драке появился нож и как быстро она закончилась тем, что из брюха Роберта сделали решето.Охуеть.
А чего она, собственно, ожидала? Может быть, хотя бы не такой концовки? Эйш безразлично проводила уже замолчавшую Клару, которую выпроводила под руки Маргарет.***
Народ собирался, все ожидали шоу. И всё же, они временами отвлекались на то, чтобы поглазеть на неё. А она, бегая от заказа до заказа, не могла всё же вылезти из собственных мыслей. От тех самых, тревожных, заставляющих тошноту подниматься вместе с головокружением и дереализацией. В этих мыслях она не считала себя человеком. Никогда не было такого, что ей хотелось пожалеть себя, отстать или успокоить. Но Эйш отрицала. Удерживала хрупкую психику в руках, буквально зажимала челюсть, чтобы пережить очередной приступ аутоагрессии и не сделать ничего плохого. Эйш продолжила работать, а в зале становилось всё более душно и всё более заполнено. Люди собирались, ожидали продолжения вчерашнего спора, а Эйш пыталась оббежать каждого, надеясь на то, что этот день скоро просто закончится и она уйдёт по своим делам. Нужно было постирать вещи, нужно было купить продуктов, нужно было приготовить еды. Может ей просто собрать вещи и уйти? Уйти подальше от всех, остаться где-нибудь в туманной черте и наконец забыться? Звучало заманчиво. Вот только в её трепещущим сердце «забыться» часто было равно самоубийству. Оно было хрупкое прямо сейчас. Тяжело было забыться, когда единственные мысли, приходящие в спокойствии — тяжёлые воспоминания о прошлом и покалеченный знакомый в искажении голоса, который говорил, что он предупреждал о таком исходе. Ты никогда не выберешься. Ни за что и никогда. Видишь? Сегодня уже убили одного человека из-за тебя. Нет, не из-за неё. Из-за того, что они сами совершили. И убила Роберта не она, а другие люди. А люди ли они вообще? Хоть Эйш сама и думала недавно о том, чтобы покалечить Роберта, она не хотела его смерти. Возможно, только о том, чтобы поломать его жизнь. Но не об убийстве. Она не виновата в том, что он умер. И не виновата в прошлых событиях своей жизни. Это всего лишь жизнь, которая случилась с ней. Но были ли вообще люди вокруг неё в потоке тех же мыслей? Могли ли они рефлексировать с такой частотой, что подвергали оценке каждый свой шаг? А чувствовали ли эти люди вину за то, что сегодня здесь кто-то погиб в переулке, а кого-то изуродовали, подвергнув пытке? Нет. Самосуд был для них нормой. Нормой в их системе ценностей. Внутри Эйш, вдруг, проснулась жгучая ярость. Она, перестав себя контролировать на какой-то момент, слишком резко поставила перед группой мужчин очередную кружку пива. — Извините, — она тут же ушла от них за двум другими, игнорируя крик о её медлительности. У Эйш всё ещё была сломана рука. Она не могла почти работать, потому что один пьянчуга-военный пережал своим протезом ей руку. Людям в баре плевать на причину её медлительности. Людям в баре плевать на Клару, изуродованную маслом. Им плевать на мертвого Роберта. Им плевать, потому что они могут забить на чужую жизнь. Они убивают и калечат, потому что они могут. Это заставляло её кипеть изнутри. И желать сжечь всё. Дверь вновь открылась. А вот и пьянчуга-военный, сломавший её руку. Судя по его реакции, её эмоции легко вышли наружу. Стоп, чужая, буквально мимолётная настороженность сменилась на смятение? Эйш сразу поняла, что она, за пеленой ярости, благополучно забыла о собственных синяках. Просто жертва года. Но этой жертве всё ещё нужно работать. И работать, точно зная, что всё закончится дракой. И чувствовать некоторое раздражение из-за того, что при всей «важности» этой игры, на кон которой буквально поставили честь Морана, участники этой самой игры сначала издалека осмотрели её, а потом уже начали партию. Ещё большее раздражение накатывало на неё от чужих рассуждений о библии. Как будто вся система аристократии не строится на том, что перед взором бога кто-то уже успел занять место с золотой ложкой во рту за заслуги прошлых лет. Эйш не выдержала. Тихо проскользнула мимо гула людей, а после подошла к Вайолет, которая её не заметила. — Чего тебе? — женщина обратила на неё внимание, отвлекаясь от чего-то важного в своей голове. — У тебя есть покурить? — у Эйш не было успокоительного с собой, а потому она хотела успокоить себя хотя бы никотином. — Ого, ты куришь? — Вайолет покопалась в карманах юбки, а после протянула ей сигарету. — На, развлекайся. — Спасибо. Эйш понадобилось раскурить сигарету у свечи, прежде чем она, наконец-то, вышла из душного паба. И буквально тут же задохнулась, когда захотела вдохнуть сигарету так же глубоко, как воздух. Мда… Она слишком давно не курила. Девушка прошла к перилам. Тяжело. Даже странно то, насколько ей тяжело. Но это неудивительно. При всём её плачевном состоянии всё усугублялось тем, что в её отличие от мира входило ещё и нейроотличие. А именно — биполярное расстройство второго типа. Именно из-за него глубина её страданий была ниже, чем у обычных людей. Именно из-за него её состояния можно было описать как одну ебучую качелю, на которой невозможно остановиться. Невозможно, без медикаментозной терапии и нормальных условий. Ни того, ни другого в прямом доступе у неё не было. Но даже тут она продолжала вести дневник эмоций. И если у неё будет нужное химическое оборудование, то она сможет позволить себе антидепрессанты и нормотимики. Самое тяжелое — предстоящий эпизод гипомании, которого она ожидала как смертельного приговора, перед которым точно невозможно будет насытиться кислородом. Гипомания может в любой момент выстрелить в манию. И в эту манию у неё не будет работать критическое мышление. Она может просто убить себя. Вот такая вот — тяжелейшая ноша биполярного расстройства. Но ей повезло. У неё второй тип. Не первый, в котором есть только мания. Никакой гипомании. Только мания и депрессия. Из огня да в полымя. У Эйш вдруг полились слёзы от усталости. Она пожизненно больна, небезопасна для себя и окружающих, находится в чужом мире, потеряв всю свою жизнь, оставив её в прошлом мире. А в новом из помощи только дыра в голове и койка в карательной психиатрии, прославленной изнасилованиями. И почему она не умерла тогда, от чёртовой пули? Может быть она сейчас не была здесь и не осуждала бы убийц и мракобесов, являясь лицемерной в мысли о том, как же плохо убивать. Истерика застилала как голову, так и глаза. Как будто истерики в аутоагрессии ей не было достаточно. Для биполярного расстройства не существует «достаточно». Сначала тебе будет крайне хуево, настолько, что ты не сможешь подняться на ноги, а также захочешь выйти из окна лишь бы больно больше не было. А потом тебе будет так хорошо, что ты полетишь из окна. Но не ради самоубийства, а ради полёта. Полёта как птица. Ведь твоё рациональное не сможет достучаться до тебя. Эйш присела на корточки, затягиваясь сигаретой сильнее. Она все ещё обвиняет себя в том, в чём она не виновата, но от этого можно избавиться только разговором с самой собой. Долгим разговором наедине с собой, в котором ты снова и снова повторяешь себе, что ситуация была разная, ты вообще возмездия хотела, эти хотели соблюдения правил, а другие — победы. Вы — разные. Но ей всё же понадобится время, чтобы донести это до себя и успокоиться.***
Когда Эйш смогла вернутся, она уже застала начало драки. Чувствуя себя в сюрреализме, она просто встала недалеко от выхода, пытаясь понять, что ей лучше делать вот прямо сейчас. И как не попасть под чужие горячие руки и холодные ножи. И как самой никого не убить, хотя очень хочется. Хотя сил особо не было. Мимо пролетели два кухонных боксёра… ну, они хотя бы друг друга мутузят. Эйш закатила глаза, пытаясь досчитать до пяти, но обострённое внимание к реальности вовремя заставило её мобилизировать организм. Женщина отпрыгнула в сторону, вовремя уходя из-под влетевшего в стену мужчину, но ее движение не остановилось, а продолжилось с новой силой, потому что её схватили под руку, притянув к себе. Она мягко впечаталась боком в мужчину, потому что он продолжил тянуть её на себя, прижимая к себе. Хотя Эйш и пыталась остановить своё тело. И ладно, это тут же оправдалось, потому что с ней продолжили движение, вновь отходя от чужой агрессивной драки. — …спасибо, — Эйш с недовольством высвободилась из чужих объятий, чувствуя себя неуютно, потому что знала того, кто обнял её. Аристократ дружелюбно улыбнулся ей. Эйш раздражённо наблюдала за обстановкой вокруг. — Благодарю за благодарность. Вы более благосклонны, чем обычно. После этих слов захотелось плюнуть ему в рожу. Чувствуя, как раздражение достигает высшей точки, она засчитала внутри себя, задерживая дыхание, а потом вновь начиная вдыхать воздух. Медленно и размеренно. Вдох-выдох. Почему из всех раздражающих людей она должна была встретить именно этого аристократа, ещё и при таких обстоятельствах? Ещё и мальчишка, который стоял рядом с ним выглядел уж слишком удивлённым. Такое поведение несвойственно аристократу или мальчишка впервые увидел подобные игры? — Чем закончилась игра? — она спросила, скривившись разрушениям. Ей с хозяинами это убирать. Если бы она нашла тут хотя бы остальных трёх официанток, то они закончили бы быстро. Но, боже, ей это делать со сломанной рукой? Хозяин смотрел на нее беспомощно, но она лишь безразлично обвела всех взглядом. У неё просто не осталось сил после ночной смены и всех этих эмоциональных переживаний. — Мы победили. Это было очевидно. Ну, учитывая бойню тут, то… нет, вообще непонятно ничего. На самом деле Эйш наконец поняла, что раздражает её в этом человеке. Он игрался с ней как кот с мышкой, желая, что бы мышь обратила на него внимание и, наконец, начала пищать. Эйш не знала, собирается ли алоглазый кот прокусить её тело своими зубами, но для приставучих весенних котов у неё всегда было средство, надёжно отпугивающее их от неё. Прямо послать нахуй. Легко отпугивает любого манипулятора. Она не собиралась играть с ним в его игру. Ни в кошки-мышки, не ещё во что-нибудь. Водой окатить может, камнем тоже кинуть, или отрезать коту яйца, но это уже так, вторичное. Единственное взаимодействие, на которое она будет согласна прямо сейчас. — Что с вами произошло? Эти синяки выглядят действительно жутко. О нет, она не может с ним разговаривать. Эйш сначала хотела просто развернуться и выйти нахуй из паба, понимая, как закипают нервы. Она просто обойдёт паб и зайдёт с другой стороны, отсидевшись в каморке, там хотя бы тепло. Это было бы тупым вариантом просто по факту того, что этих людей, разрушающих паб, ещё нужно было выгнать. Она бы не смогла этого сделать по факту численности этих людей, но учитывая то, как Моран мял всем рожи и бока, она могла попробовать попросить аристократа… или приказать ему, учитывая, как у неё кипят нервы. — Какого чёрта я вообще должна отвечать на этот вопрос? — своим холодным тоном она выдала ему всё презрение и агрессию, которую испытала во время этих пафосных разговоров про библию. После этого, удовлетворив своё желание, она продолжила говорить елейным голосом и самым дружелюбным тоном, на который была способна. — Простите, не могли бы вы перенести бойню, которую здесь устроили, на улицу? На вас лежит вина за это и ответственность за возмещение ущерба, — Эйш подметила это, но потом, не удержавшись от колкого замечания, высказала свои предположения. — Хоть я и уверена, что возмещать вы ничего не будете. И улыбнулась так ярко, будто солнце вдруг погасло, и Эйш заняла место этой звезды. Да какого хуя она вообще об этом беспокоиться?! Захотелось плюнуть на всё и просто уйти спать. Ей будто для приличия нужно было тут постоять. Аристократ удивлённо посмотрел на неё, а после, внезапно для Эйш, вытащил четыре мешка, предположительно с деньгами. А после вложил их в её руки, сопровождая всё это следующими словами: — Пожалуйста, передайте два мешка управляющим. А другой можете оставить себе. Не думаю, что у вас будет работа в те дни, пока здесь будут всё восстанавливать. Эйш забрала мешки, чувствуя удивление, которое отобразилось на её лице, но после она нахмурилась. — Простите, а сколько здесь…? — Эйш было важно понять, по сколько она должна поделить на каждую из официанток, которые остались теперь без работы. — В общей сложности двести фунтов. — Отдайте два мешка ему сами. Это вам нужно извиняться перед ним за разруху, — скажем прямо, она ахуела от чужой щедрости. Но, в любом случае, ей не хотелось оставаться здесь дольше, чем она могла. У Эйш очень быстро сгенерировалось, что двадцать пять фунтов пошло бы на каждую официантку, включая её. Ведь их было всего четверо в этом пабе. Сто фунтов. Она бы могла жить ещё лет 50 в том же темпе, что и живёт сейчас, но только не впадая в приступы мании. Она смогла бы купить себе всё оборудование для создания лекарств. Возможно, эти 50 лет были бы всей её жизнью. Это одна из мыслей, которая пронеслась у неё в голове. Но вторая мысль — остальные официантки. У них была семья, которую нужно было кормить. А неё была только она, которая любой момент могла бы свалиться в приступ мании и умереть, почти по глупости. Тяжёлый выбор. В котором она выбрала себя. И лить слёзы она будет позже. Но всё же то, как этот мужчина просто так отдал ей сто фунтов, было очень подозрительным. — Это благотворительность? — она сказала это с тоном «у богатых свои причуды», который у неё обычно был с подозрительностью в прищуре стеклянных глаз, а ещё с протягиванием некоторых слов в предложении. С такой сладко-ядовитой тональностью, которая бесила очень сильно её мать, а вот подруги каждый раз с этого смеялись в голос. — Нет, я просто несу ответственность за свой поступок и поступок моего подчиненного, — он доброжелательно улыбнулся ей, но Эйш считала в этом тоне и улыбке снисходительность, которая читалась как «чё ты такая тупая, а?». Возможно, так читалось только для Эйш, потому на её закат глаз мужчина стопорнулся взглядом. Эйш стала держать деньги левой рукой, прикрывая мешки от возможного нападения. Хотя учитывая то, что всё уже стало затихать, а люди сами стали выползать отсюда, этого могло и не произойти. Свободной рукой, скрывая то, что ей было больно, Эйш вытащила из кармана блокнотик, сделанный вообще-то в её веке. Это было авантюрой, если бы не тот факт, что он был склеен в том месте, где возможно стояла бы спираль, на листах не было никаких рисунков от печатной машинки, а сам блокнот не имел никакой обложки. Единственное, что могло бы поставить её под подозрение — чисто белые листы. И оно поставило, учитывая внимательный взгляд аристократа и мальчишки, который не удержал удивления. Он совсем не сдержался и отвел взгляд, чтобы не таращиться, когда Эйш ещё и грифель карандаша вытащила. — Зачем вам это? — с непониманием выдал аристократ, хотя он точно догадывался, что сейчас будет. — Договор о дарении денежных средств заключим. Если вы решите, что ваша ответственность обернулась вам боком, то отозвать деньги у вас получится только через суд, — она спокойно заговорила, но потом дополнила предложение уже не шутливым замечанием. — Ну, «законным» способом, но от остального контрактом не получится защититься. Аристократ смерил её удивлённым взглядом, а затем выдал: — Пожалуйста, поймите меня, я не собираюсь отбирать у вас деньги, тем более вы итак из-за меня пострадали как ваше место работы, так и впоследствии пострадает ваша жизнь в материальном плане, — он говорил это достаточно быстро и эмоционально. Настолько, что Моран даже оторвался от последней своей жертвы и перевёл на них взгляд. Учитывая его слова, договор он не будет подписывать. Если аристократ решит поиграться с её жизнью или с жизнями управляющих, то это не должно даться ему легко. — Ладно, — она прищурилась, как бы говоря «ну хорошо… говно», и в общем-то это то, что звучало в её голове в этот момент. — Пожалуйста, вытащите все тела отсюда, мне ещё полы тут от крови оттирать. — И вы так легко отступите? У Эйш в голове пролетел один маленький вопрос: «Почему он нарывается?». — А вам недостаточно моего устного согласия? — она улыбнулась ему лишь уголками губ и глаз, создавая подобие мягкой улыбки. И она просто ушла. Аристократ проводил её внимательным взглядом. А с ним стоял мальчишка, смотря на неё точно так же, как и его… босс, наверное? Он же Мистер Мориарти, да? Где-то здесь точно будет обитать Шерлок Холмс. Она даже знала где конкретно, хах. Эйш обдало вновь холодным воздухом ночи и она укуталась покрепче в платок. Деньги убрались с рук по карманам плаща. В голове не было рой неразрешённых вопросов, она просто хотела спать. Но делать это на улице, которая сейчас из жёлтой зоны превратилась в оранжевую — крайне глупо. И не рассудительно. Она подумает об этом позже, когда, например, будет сидеть в запертой комнате с блокнотом. Будет день — будет пища. Сейчас она сорвалась с места и побежала настолько бесшумно, насколько она могла быть тихой. Если не искать её и не прислушиваться специально — можно не заметить. Это было нужно, чтобы переулками оказаться как можно дальше от паба. Чтобы за ней не следили. Или чтобы не преследовали. Хотя бы потерять из виду уже достаточно.***
Она не нашла ничего лучше, чем просто уснуть голой. Но осознала потери уже утром, когда очнулась от холода. На те деньги стоит ещё и одеяло нормальное купить. На её бледное тело, наконец-то упал свет, впервые за долгое время. И свет был ярким, настоящим солнцем из окна. Как будто клубнику в декабре принесли, это легло очень запоминающимся отпечатком в памяти. Свет лизнул её плечи, прошёлся по груди, касаясь татуировок, а после коснулся живота, огибая растяжки. И тело было тут же укрыто мягкой одеждой, а на ноги — приятные носки. Она повернулась спиной, к окну, думая о том, что ей стоило бы убрать вещи, оставленные в ночном возвращении… но ей так плевать было в этот момент. Девушка просто запинала их под кровать. Она подняла свои ослабшие руки, потрогав лицо. Уже не нажимая на него, чтобы не тревожить синяки, просто провела по нему в успокаивающем жесте. А после, будучи одетой, она забралась в постель, накрывшись простынёй. Её голова гудела, ей стоило выпить обезболивающее, но спускаться за водой она не хотела. Не хотела одеваться. А если на сухую проглотит таблетку из остатков её аптечки, то имеет возможность ей поперхнуться. Просто в жопу. Эту воду ещё подготовить надо, у этих говнюков нет даже нормальных фильтров, не запивайте таблетки алкоголем. И всё же, будучи в болезненном состоянии, она ненавидела эфемерных всех и никого конкретного. Но конкретно солнце, которое придало внезапного уюта, даже не вызывало у неё ненависти. Она просто перевернулась на живот, руками раздвинув груди в разные стороны, чтобы не отлежать их, прижалась всем телом к кровати. Это была её любимая поза для сна. Спрятаться в кровати, утонуть в ней и в тепле. В таком положении она могла игнорировать даже голод, потому что ей было очень приятно и очень тепло. На этой кровати, которую она считала неудобной просто по факту её существования, сейчас было очень удобно. Всегда было удобно на любой кровати, если ты просто заебалась. И на ней она смогла забыться…***
Она проснулась от того, что её лба коснулось что-то холодное. Она открыла глаза, смотря в чужие… в чужой голубой глаз. — Сэм…? — она приподнялась голову, смотря на него сонными глазами. — Что-то случилось…? Сэм, сидя перед её лицом на корточках, вдруг протянул ей что-то. Эйш пришлось проморгаться, чтобы узнать в предмете грейпфрут. — Вот. Это тебе, — отрешённый и тихий голос мальчика, явно смущенного своим поступком. Она так удивилась, что вытаращилась сначала на фрукт, потом на Сэма, а потом рассмеялась. Тихо и довольно, потеплев к нему душой. И ко всему миру тоже. Эйш мягко начала говорить: — Можешь сходить на кухню и почистить его? Я оденусь к твоему возвращению и мы с тобой поедим. Сэм сначала молчаливо подумал, а потом ответил ей: — Это подарок тебе, я не хочу есть твой подарок. — Тогда посиди со мной, — Эйш вытянула руку из-под подушки и растрепала его волосы. Сэм сначала зажмурился, а потом стал удивлённо рассматривать её руки, когда она убрала его волосы ему за уши, открывая его глаза миру. — Что это у тебя? — мальчик был просто заинтересован, но не удивлён. Ой, он заметил татуировки. — Это татуировки. Я сама сделала. Могу дать рассмотреть тебе, пока буду есть, — мягко проговорила Эйш. Сэм сначала нахмурился, но кивнул. Встал и вышел из комнаты, закрыв дверь. Милый мальчишка с милой семьёй. Эйш была слишком рада видеть его. Девушка села ровно, наслаждаясь лучами солнца на её лице. Наверное, её волосы сейчас просто горят в лучах звезды. Как и сама Эйш, которая была слишком наполнена силами и энергией, как будто именно в ней эта огромная звезда взорвалась и наделила её не просто собственной энергией, но и любовью ко всему миру, ради которого она взорвалась… У неё началась гипомания. И то, что Эйш осознаёт свое состояние, и делает это гипоманией, а не манией.Пока что можно было спокойно выдохнуть.