Жизнь - монета

Автор       Настроение Рене постепенно снижалось от того, как приближались те самые семь часов по полудни. Молодая графиня всячески старалась себя развлечь чтением, музицированием на рояле и даже пыталась вновь взяться за скрипку, но она давалась куда хуже и сложнее. Да и вообще струнные инструменты плохо идут, как бы она ни пыталась. В нервах дожила до обеда, а еда в рот не лезла. В итоге, взяв тарелку, она направилась к брату, что с самого утра не выходил из комнаты. Де Ориме тихонько постучалась, но без ответа. С надеждой, что граф не заперся, девушка надавила на ручку двери и та, к её радости, поддалась. В спальне практически всё было перевёрнуто вверх ногами, разбито и разбросано, будто ураган пролетел. — Мишель, — Рене, понимая, насколько она рискует, поставила тарелку с едой на стол — Родной. — Оставь меня, прошу, — граф де Ориме лежал в своей перевороченной постели прямо, как бревно, но с появлением сестры повернулся к ней спиной.       Придержав подол, дабы не испортить платье в разлитых по полу чернилах, Рене просто обняла брата, нежно касаясь его растрёпанных волос. Стоило её пальцам коснуться затылка Мишеля, тот, будто поборов внутренних врагов, прижался к девушке и не сдержал слёз. Глубоко в душе, за маской холодности и строгости, он продолжал оставаться тем самым добрым и наивным мальчиком, коим был в детстве. Тогда юный граф верил, что не бывает плохих людей, но есть плохие обстоятельства, в которые попадают добрые. К сожалению, чем больше де Ориме взрослел, тем больше разочаровывался в мире, в котором ему приходилось жить. А Рене стала для него утешением, лучиком, что никогда не лгал ему, даже во благо. Говорила, как есть. Время от времени это ранило, обижало, но так или иначе принималось. Девушка же тоже изменилась с годами, однако для Мишеля она всегда будет тем, кто не солжёт, утешит и поддержит. Как сейчас. — Он же знал, что я против… Почему, Рене? — Мишель поднял на сестру покрасневшие глаза. — Людям свойственно думать сначала о себе, чем о других, — де Ориме поцеловала юношу в щёку и стёрла слёзы — Ты слишком веришь в благородство, мой дорогой. И ты не можешь даже допустить, что у других его нет. — А как же ты? — он сел на кровати и посадил девушку рядом. — Я сама не знаю, на что способна. Но, могу уверить, я не столь благородна, как ты, Мишель, — её губы дрогнули и, кажется, даже ранее пламенно-рыжие волосы поблекли — Продолжай оставаться таким же. Миру очень не хватает таких людей. Однако, не забывай, что есть и другие, как этот Артур. — Ни за что не прощу его за те слова, что он говорил о тебе! — чуть ли не вскрикнул граф, прижимая сестру к груди в объятиях. — Поверь, слова «шлюха», «отродье улиц», «дитя мразей», «ведьма потаскух» и прочее я слышала с детства. Подобное меня задеть уже не может, — Рене поднялась и, придерживая подол вновь, подошла к столу, где стояла тарелка с обедом — Я вечером планирую прогуляться, а потому хочу быть уверена, что ты поешь. — Хорошо, но прости за вопрос… С кем ты будешь гулять? — похоже, грустный настрой Мишеля постепенно сходил на нет. — Тебе этого знать не обязательно, но успокою тебя тем, что я буду не одна, — с шутливой манерой дёрнув бровью, графиня покинула комнату брата.       Наконец, часы показали то время, когда настала пора выходить. Из зеркала на Рене смотрела высокая и стройная девушка в платье цвета благородного вина, а её великолепные рыжие волосы были убраны в причёску по последней моде. На бледном лице с несколько нездоровым румянцем ярко выделялись зелёные глаза в обрамлении слегка подкрашенных ресниц, которые, в силу своей природы, обычно не видны. Рене не понимала, откуда взялся тот неприятный мандраж, от которого мелкой дрожью исходили пальцы. — Да что со мной? — де Ориме села в кресло, собираясь с духом — Будто сон неприятный. — Мадмуазель, — постучавшись и дождавшись разрешения, в комнату заглянула Марго — Машина подана. — Благодарю, — бросив на своей отражение последний взгляд, графиня отправилась на весьма загадочную и непредсказуемую встречу.       На машине ехать не более пяти минут до сквера, но Рене хотелось, чтобы дорога длилась как можно дольше, дабы в который раз обдумать возможные монологи и диалоги. Но разве можно предугадать всё? Конечно же нет. И это, к сожалению, девушка понимала прекрасно, хотя предпочла бы не понимать. В голове был целый рой мыслей, а душа рвалась на части: с одной стороны, хотелось сохранить чистоту перед Богом, на Высшем Суде получить поблажку, спасти свою душу и не быть замешанной в смертоубийстве, а вторая жаждала справедливости уже на этом свете.       Оставив водителя за углом, Рене осторожно вошла в сквер и стала медленно продвигаться ближе к тупику. Ей сложно объяснить, какие эмоции у неё вызывает Эрик Карье. Ничего определённого. Смесь обострившихся чувств и обнажившихся желаний — жажда приключений, исключительности, важности, силы и жара крови. Ничего общего с тем, что должен вызывать у обычной девушки такой же обычный мужчина.       Да и Призрак сам не понимал, чем его так манит эта рыжая мадмуазель. И даже сейчас, смотря на неё из тени близлежащего дома, он не уставал задавать самому себе этот вопрос. Разумеется, пожалуй, на первый план выходит её холодный рассудок при встрече с его обезображенным лицом — будто и не заметила какой-то проблемы. Рассудительна, немного мечтательна и решительна. Каждое из этих достоинств можно рассмотреть и как недостатки, в противовес милейшей и добрейшей Кристине Даае, бывшей долгое время музой для Эрика и его творений. Рене знает о нём всю историю, но даже при этом не прогнала его, хотя у неё для этого была возможность. И не одна. Странная девушка. — Мадмуазель, — услышала Рене со стороны, стоило ей остановиться около одного из фонарей. — Мсье Карье, — ни столько по полумаске, сколько по голосу графиня признала в этом едва тронутом светом силуэте своего знакомого — Надеюсь, вы не очень долго ждёте. — В моей привычке приходить раньше, — Призрак вышел из тени и встал буквально в шаге от де Ориме — Должен признать, этот цвет вам как нельзя к лицу. — Благодарю, — хоть она и хотела, но не смогла сдержать улыбки от комплимента, как и от предложенного для прогулки локтя — Итак, мсье. Вы скажете мне, для чего же пригласили меня сюда? — Как вам будет угодно, — он сделал глубокий вдох, явно подавляя неизвестные для Рене эмоции — Изначально, я планировал вам написать лишь о том, что зайду вечером, как обычно, но стал свидетелем весьма мерзкой сцены, произошедшей у вас сегодня утром. — Да. Ситуация действительно не самая лучшая, — де Ориме остановилась и удручённо посмотрела в сторону, не желая сталкиваться с янтарными глазами собеседника — Не стану скрывать, я сначала была чуть ли не в восторге о того, как Мишель вышвырнул его… Сейчас же… — Мадмуазель Рене, — Эрик взял девушку за подбородок, поворачивая лицом к себе, с удивлением отмечая приятность черт молодого лица — Одно ваше слово. Одно желание. И его больше никто не увидит. — Да. Да, мсье Карье. Я хочу его смерти, — тихо прошептала графиня, но Призрак её прекрасно слышал — И я искренне жалею о том, что так долго тянула. — Дарога! — неожиданно вскрикнул он, привлекая на несколько секунд внимание редких прохожих — Не волнуйтесь, дражайшая мадмуазель. Всё будет хорошо. — Нет, — решительно сказала Рене, наблюдая за тем, как из тени выходит невысокий, замотанный в плащ мужчина с восточной внешностью и тёмной бородой — Я хочу всё видеть, мсье. Хочу быть тем последним, что он увидит в этом мире. — Подобное будет не для глаз мадмуазели, — с сильным акцентом предупредил тот самый Дарога, вмешавшийся в разговор. — Найди его, Перс. И позаботься о том, чтобы он не покинул Париж до того, как мы с ним встретимся, — распорядился Карье, после чего этот загадочный Перс удалился дальше по улице, вслед которому смотрела де Ориме — Мадмуазель. Позвольте вопрос личный. — Мсье, — она, теперь уже по своей воле, смотрела ему в глаза — Вас смущает моё поведение? Такая жажда возмездия? — Вижу, для вас это вопрос щепетильный, — положив небольшую ладонь девушку на свой локоть, они продолжили прогулку — Я лишь хочу знать, уверены ли вы? — У вас нет повода сомневаться в моём решении, мсье Эрик. Я знаю, кто вы — тот самый Призрак Оперы, наводящий страх на всех, на что вы способны, но суть в том, что меня это ни на йоту не пугает. Сама не знаю, почему, однако, воспринимаю это всё, как должное. Просто так я бы никому не хотела зла. Взять того же виконта Филиппа де Шаньи. Он ненавидит меня, редко сдерживается от нелицеприятных эпитетов в мою сторону, но на этом всё. В остальном он такой же, как и все. И понимаю, почему он так себя ведёт — его так воспитали, что благородные люди благородны во всём, в том числе и в родословной. В этом его основная разница с мсье Нейсмитом, не имеющим никаких принципов и внутренних норм морали…       Призрак не прерывал искренний монолог своей подруги, понимая, что подобное для неё, это сродни тому, если бы он вновь решился снять маску. Она говорила это с такой искренностью, с таким жаром, что не поверить просто невозможно. Невольно Карье засмотрелся в эти зелёные глаза и, само собой, пришло сравнение с блистательными изумрудами, но он быстро отбросил эту мысль, возвращаясь к делу. Признаться, он уже не единожды проводил сравнения между Кристиной и Рене. Мадмуазель Даае — ангел, которого он не был достоин. Это был тот единственный луч света, проникший в его подземелья первый и последний раз за долгие годы. Но этот ангел был слишком чист для его тёмной души, а потому и улетел. Рене же… В этом плане, она более земная и, как следствие, более порочная, но и намного сильнее и отважнее, возможно, даже чуть безумна. При этом, несмотря на это всё, Эрик не может отрицать того, что считает де Ориме довольно привлекательной молодой женщиной с мрачным прошлым, которое всё ещё сокрыто от него, но проявлялось в поведении. — Мадмуазель Рене, — Карье взял ладонь девушки в свои руки и осторожно поцеловал её — Ваше желание будет исполнено, но, прошу вас, вам не стоит на это смотреть. — Почему же вы об этом просите? — графиня хотела забрать руку, но ей не дали. — Вы и так знаете обо мне слишком много тёмного, мадмуазель Рене. Я бы не хотел, чтобы вы это и видели своими глазами, — её пальцы, обтянутые тёмной кожей перчаток, ощущались слишком правильно в его ладони и это несколько пугало, потому Эрик поспешил всё же отпустить девушку — Если вы пожелаете, я вам расскажу всё. Оставлю для вас записку на каминной полке, и мы встретимся, поговорим. — Вам проще рассказать? — де Ориме была недовольна тем, что ей высказали такую просьбу, но, отчего-то, хотелось послушаться — Смею заверить, я с детства насмотрелась крови и мертвецов!       Эти слова вырвались из её уст настолько быстро, что она даже не сразу поняла, что сказала. А как только осознала, то поспешила удалиться к ожидавшей её машине. Призрак не посмел следовать за ней, поражённый услышанным… Рене де Ориме       Какая же я глупая гусыня! Ну почему не могу контролировать свой длинный язык в желании показать, что ничего не боюсь?! Наверняка он теперь подумает, что я просто храбрюсь и набиваю себе цену. Нет! Нет! Нет, правда! Господи, нет. Это совсем не то, что я бы хотела сказать о себе. Я, всего на всего, хочу увидеть смерть последнего человека, которая, наверняка, будет прекрасной усладой моим истосковавшимся в культурном обществе глазам, а меня заставляют отсиживаться, будто я беззащитная дева в замке. Мнится мне, я скорее та, которая посадит эту деву в замок. — Поехали домой, Жерар, — только и сказала я, когда мужчина-водитель средних лет открыл мне дверь машины. — Простите, мадмуазель. У вас всё хорошо? — заботливо поинтересовался водитель, в ответ на что я лишь устало покачала головой — Вы уверены, что вам нужно домой? — В этот раз да, Жерар. Я утомилась, — после этих слов он не задал ни одного вопроса, чему я благодарна.       Марго встретила меня без лишних слов, забрала накидку и оставила одну. Даже аппетита после этой встречи не было, хотя я обычно после прогулок весьма голодна. Упав в кресло, я устало прикрыла рукой глаза в желании очистить разум от пространной встречи. Ну почему, почему после каждой встречи с Эриком Карье я так странно себя чувствую? Он недавно спросил, смущает ли он меня… И я сказала, что нет. Матерь Божья, как же я бессовестно солгала. Не скажу, что это было сложно, но теперь понимаю, скорее глупо. — Рене? — это был Мишель и выглядел он куда лучше, чем когда я уходила — Не против моего общества перед сном? — Нисколько, — брата я всегда рада видеть. — Тогда только так, — на мгновение он скрылся за дверью, но только для того, чтобы появиться с подносом, на котором стояли бутылка вина, два бокала, утренний хлеб и сыр — Я видел, что ты была грустна, когда зашла в дом. Подумал, это скрасит вечер. — Мишель, — я даже рассмеялась, когда он, поставив поднос на пол, сел рядом — Твоя забота оригинальна. — Так что, Огонёчек, поделишься своими злоключениями? — брат открыл бутылку и разлил вино по бокалам, один из которых протянул мне — Мы знаем друг друга слишком хорошо, чтобы не понять происходящее на душах. Кто этот бедолага? — Не сказала бы, что он бедолага, — тихо хохотнув, я сделала несколько глотков и заела кусочком сыра, приготовившись исказить правду — Мы познакомились на развалинах Оперы… Случайная встреча двух прохожих вылилась в общение, прогулку. И вот, запланированная встреча… — Он оказался женатым подлецом? — от этого вопроса мы дружно рассмеялись и продолжили пить — Полно, я надеюсь, что эта шутка осталась шуткой. — Так-то оно так, но… — я стала задумчиво водить пальцем по краю бокала — Он оказался куда сложнее, чем я представляла. Мне кажется, я его не понимаю, а ему кажусь глупой. — Ну ты сама, сестрёнка, определись, стоит ли игра свеч. Сложности привлекают, не спорю, побуждают тренировать нас самих, становиться лучше, но Рене… Ответь самой себе на кое-какой вопрос… — Мишель допил бокал залпом и захмелевшим взглядом посмотрел на меня — А тебе самой это нужно? Нужна ли эта игра? — Хороший вопрос, Мишель… На высшую оценку, как говорил отец, — брат подлил и мне в бокал вина — На одной чаше стоит моя самооценка, гордость. На другой — он. Всё так запутано, сложно, что я сама уже путаюсь. — Это от вина, Огонёк, — похоже, если у меня путаются только мысли, то у кого-то и язык — По крайней мере, когда ты немного пригубишь, ты позволяешь себе мыслить куда смелее, чем обычно. Тут очень важно не перегнуть палку. — Я слишком много думаю в последнее время. И ещё больше мне предстоит, — сразу вспомнила про восстановление Оперы, документы, грядущие затраты — Не хочу думать. Давай не будем? — А хочешь, мы уедем? Как только я улажу дела с мануфактурой, то отправимся в Марсель. А летом в Прованс. Помнишь, ты так хотела? — он мечтательно закатил глаза, а мои губы расплылись в улыбке — Вот, уже другое дело. — Как-нибудь обязательно, Мишель.