Вальтер Шелленберг. По следам в лабиринте.

Штирлиц проснулся как обычно, привычка уже заменяла будильника, он многие годы вставал аккурат в шесть утра. Поднявшись, он сразу застелил кровать и спустился вниз. Умылся, размял мышцы и закурил. Через час должна прийти горничная, поэтому, он не стал сам возится с завтраком, а лениво развалился в кресле планируя поручить готовку девочке. Вчера он разобрался с состоянием Шелленберга, сегодня нужно найти причины, кому это нужно и кто будет за это платить. А платить придется, сотворить такое в стенах РСХА это или полное безумие или чей-то коварный план. В НСДАП то, что произошло – преступление, то, что это произошло с членом СС – двойное преступление, а значит, за этим могут стоять только два человека на этой земле – Гейдрих или Кальтенбруннер. Гейдрих вчера был в панике, значит ударили по нему. Штирлиц нахмурился и дернул желваками – «Подожди ка, невозможно все это было устроить в кабинете главы РСХА без его ведома. Тут опять не склеивается». Он придвинулся на край кресла и сосредоточенно стал смотреть на тлеющую сигарету, как будто на ней было что-то написано. «Так, с утра было большое совещание. Был строжайший запрет даже заходить в приемную. Да, адъютант стоял в коридоре. И ему не доверяли, так выходит. А после совещания не было никаких бумаг, ни приказов, ничего. И расходились они как попало. Ну точно, Мюллер уже час как был свободен, а адъютант все еще был в коридоре. А потом шел довольный Кальтенбруннер и за ним Гейдрих с серым лицом, как будто больной». Штирлиц нервно сжал ладонь в кулак и поднес его к лицу: «Орешек тот еще. Как-то аккуратно нужно разговорить Шелленберга. Что ты у него собрался спросить? Ему лучше бы совсем про это забыть, а не разговаривать. А если ты получишь эти сведения, у тебя будет козырь в рукаве! Положи диктофон в карман и потряси немного парня. Как бы ему хуже не сделалось от таких разговоров» - Штирлиц усмехнулся: «Тебе то что?! Тебя сюда Родина отправила не что бы ты о психике нацистов беспокоился. Шелленберг сейчас напуган и слаб, быстро прижми его, он не сможет сопротивляться. А заартачится, так можно … » - его глаза быстро забегали: «И что ты делать собрался?» Он встал и заложил руки за спину, сжав рукой запястье, как будто удерживая сам себя. Страшная мысль к нему закралась в голову, отвратительная: «Стяни с мальчишки одежду и он выложит все». Стукнула входная дверь и Штирлиц обрадовался, что его отвлекли, он шумно выдохнул и посмотрел на вошедшую девушку: - Доброе утро, Мари! - Здравствуйте, господин Штирлиц. Приготовить вам кофе? - Вот что, у нас сегодня гость, поэтому приготовьте завтрак на двоих. - Хорошо. Она кивнула и тут же отправилась в кухню. «Спасибо тебе, девочка» - думал Штирлиц: «Ты очень вовремя пришла». Почему к нему пришли те мысли он и сам не знал, вероятно, в каждом есть что-то темное, о чем до поры и сам не догадываешься, а потом оно вылезает, и теперь сидит в мозгах, нашептывает. А еще это темное умеет обманывать – «Схожу посмотрю, не проснулся ли?» - только что думал его раздевать и трясти, а тут вон расчувствовался. Обман, конечно. Хочется посмотреть на теплое, спящее тело, на приоткрытый рот, на трепещущую вену на шее, обжечься о голое плечо и все это под видом того, что решил его будить. Он уже стоял над спящим Вальтером скрестив руки на груди. Темное изнутри жгло пальцы, требовало касаний. Штирлица спасала выдержка. Никогда у него не было проблем с самообладанием, ни юная горничная, стыдливо подглядывающая за ним, ни чарующая Габи с ее грустными глазами, не смогли толкнуть его на измену той единственной, что ждет его все эти годы. И вот этот распутный немец! Лежит, раскинув руки, как будто приглашая в объятия, нога, согнутая в колене, торчит из-под одеяла обнажая нежное бедро. Подрагивают губки. «Довольно!» - Штирлиц бы сейчас хотел пощечины, чтобы кожа горела от удара, а не от подступившего к щекам тепла. Он отошел к окну. За стеклом уже оживала улица, на велосипеде проехал почтальон с опустевшей сумкой, из коттеджа напротив вышла пожилая фрау с двумя левретками, проехал автобус, через секунду в том же направлении пробежал, очевидно опаздывающий, гимназист. В оконном отражении Штирлиц заметил, какое-то шевеление сзади, и обернулся. Вальтер сидел на кровати, прикрывшись одеялом, немного помятый он ласково щурился, на губах играла легкая улыбка: - Уже утро – тихо промурлыкал он. - Да, нужно подниматься, завтрак готов. - Хорошо. Легко качнувшись, он выволок ноги из-под теплого одеяла, немного поиграл пальчиками, как будто проверяя все ли с ними в порядке, и, все так же прижимая к груди одеяло, робко произнес: - Вы не могли бы … Я … - Конечно, извините! Спустившись вниз, Штирлиц устроился в кресле, наблюдая как горничная сервирует стол. Через пару минут, как тень по коридору в ванну проскользнул Шелленберг. Мари удивленно посмотрела на хрупкую фигурку, перемещающуюся на носочках завернутую в огромный халат: - Ой, господин Штирлиц, это ваш друг? - Занимайтесь своими делами, дорогая. Она молча закивала и снова удалилась на кухню.

…

- Сегодня я еду по делам, вы меня отвезете или мне вызвать служебную машину? – Шелленберг выпустил изо рта струйку дыма, вопросительно глядя на Штирлица. - Боюсь, мне не были даны распоряжения о том, чтобы вас куда-либо вывозить или отпускать, гауптштурмфюрер. - Как вас понимать? Я ведь не арестован, по какому праву вы меня не выпустите? - Я могу лишь спросить у группенфюрера Гейдриха, если он даст согласие … - Нет, нет! – Шелленберг вскочил и зашагал по комнате, нервно одергивая сползающий халат - Почему я должен отпрашиваться я вас спрашиваю, Штирлиц?! Я что под арестом? Покажите мне санкцию по какому праву вы меня будете держать? - Я не собираюсь вам отчитываться! Я получил приказ начальника, хотите спорить – звоните ему. - Что ж! Я так и сделаю. Позволите? Штирлиц жестом указал на телефон: - Прошу! Вальтер снял тяжелую трубку, почему-то слишком тяжелую, он не решался набрать номер. Итак понятно, что он услышит если сейчас скажет, что хочет поехать в салон к Китти. Конечно нет. Он ясно понимал, что все может стать еще хуже, его могут запереть. «Штирлица обмануть проще, чем уговорить Гейдриха» - подумал он и повесил трубку. - Что так? – Штирлиц наигранно жалостливо поднял брови - Видите, вы и сами понимаете, какой вас ждет ответ. - Ну допустим, и что? Я так и буду целый день тут сидеть? - Могу отвезти вас в зоопарк. - В зоопарк? – Вальтер чуть вытянул губы, раздумывая – Лучше к лошадям! Я проедусь верхом. «Да, конюшня в Тиргардене всего в трех кварталах от салона» - думал он – «Я легко оттуда улизну». Зоопарк Штирлиц предложил ради шутки, он не думал, что Шелленберг действительно согласится так быстро поменять планы, но, коль скоро он сам это предложил: - Что ж, пожалуй, вам будет полезно общение с лошадьми, вы развеетесь. Я пойду выгоню машину, а вы пока одевайтесь.

…

Теплый храп каурой кобылы мягко тыкался в ладонь, ища угощение, Вальтер положил в руку еще кружок морковки, и довольная морда тут же закивала. Он любил лошадей, особенно их мягкие шелковые носы. В конюшне стоял запах сена и пота, кони фыркали, переступали в денниках. Конюх вывел для него серую барочную испанку: - Поедите на Стелле, господин, она смирная, но с характером. - Ничего, я хорошо держусь в седле. Стелла водила ушами и клонила свою длинную шею, густо украшенную серебряной гривой. Штирлиц провел ладонью по крупному кобыльему лбу: - Хорошая, хорошая. Красивая лошадь. - А вы что же? Не желаете присоединиться? - Извините, господин Шелленберг, но я предпочитаю быть рядом с этими животными, а не в седле. Мне, если позволите, на твердой земле спокойнее. Конюх седлал лошадь, покрепче затягивал подпругу, как его окрикнули – невысокий берейтор вывел из другого денника гнедого мерина: - Пауль! Как закончишь с лошадью господина, приготовишь Нормана для господина адмирала! - Слушаюсь, господин! Берейтор оставил мерина на растяжке и тут же радостно побежал к воротам: - Господин, адмирал, вашу лошадь сейчас соберут, я уже распорядился. - Да, да, дружище, спасибо. Шелленберг обернулся на знакомый голос – это был адмирал Канарис, глава военной разведки. Штирлиц щелкнул каблуками и поднял руку в нацистском приветствии: - Хайль! Канарис добродушно посмотрел на Штирлица, хотел поздороваться в ответ, но тут увидел Вальтера. Улыбка его тут же сползла, он побледнел и пролепетал: - Вы здесь? Не думал вас тут так скоро увидеть, после того как …  – он бормотал вполголоса, вдруг замолчал, понимая, что сболтнул лишнего. Вальтер недоуменно смотрел на него. Просто он не знал, что в тот день Канарис был в кабинете, а вот адмирал умирал от страха и стыда. Не зная куда себя деть, боясь встретиться с Шелленбергом взглядом, он глупо метался по проходу разглядывая мелкие незначительные предметы. Конюх перебросил повод через голову лошади: - Прошу, господин, можете выезжать. - Я, пожалуй, дождусь господина адмирала. Поедем вместе, да? Канарис замахал на него руками: - Не стоит! Моя лошадь совсем не готова, зачем вам ждать? - Ничего, я не спешу. Мы поедем вместе. Последнюю фразу он произнес с нажимом, давая понять, что выбора у Канариса нет. Шелленберг был прирожденным разведчиком, что бы кто не говорил, в нем было то, что многим и не снилось – женское коварство, он слышал полутона голоса, различал взгляды и яркость речи – тонкие, неуловимые моменты. Он не знал, что Канарису что-то известно о произошедшем, он почувствовал. На дорожку выехали с шумом – мерин адмирала раздувал ноздри чувствуя кружащего в леваде неподалеку жеребца, тонко ржал и фыркал, раскачивая головой. Канарис подобрал повод, и они пошли рысью. Заехав поглубже в парк, Вальтер придержал лошадь: -   Я хочу спросить, дорогой адмирал! Что вы имели в виду, когда говорили «после того как»? После чего меня тут не должно было быть?   Адмирал сгорбился от этого вопроса и попытался отговорится: - Ох, дорогой Вальтер, не берите в голову, это не имело к вам отношения, я раздумывал о своем? - О чем своем? Шелленберг шел в лоб – «Этому плуту нельзя давать спуска, а то он уйдет» - и продолжал нападать: - О чем? Я не стану играть с вами, адмирал, и жду что вы тоже будете со мной предельно откровенны. Мы оба знаем о чем вы! Канарис будто всхлипнул и с сожалением на лице начал оправдываться: - Ей богу, милый мой! Я не знал! Это была идея Гейдриха. Я просто решил, что это забавная игра. Но я не трогал вас! Клянусь, я пальцем вас не трогал! Я ушел за Вольфом и Небе, никто из нас вас не трогал. Там остались Гейдрих и Эрнст! Это кто-то из них! За остальных я могу ручаться. Если бы сейчас перед Вальтером был выход в ад, он от услышанного прямо в ад бы уехал. Воздуха не хватало, он, не моргая смотрел перед собой и ничего не видел: - Что?! Его лошадь, почуяв распущенный повод, свернула с дорожки и пошла щипать траву. Канарис остановился и взволнованно следил за реакцией Шелленберга: - Неужели?! Вы ничего не помните? Вы спали. Как вообще вы …? А, ну да … Мм, знаете, лучше забудьте! Вы не помните, и не думайте об этом. - Я помню. Я проснулся. - Ох, дитя. Это ужасно! - Ничего! Он спрыгнул из седла и подвел лошадь к адмиралу: - Привяжите повод к седлу, вы отведете мою лошадь назад. - Я не понимаю! - И хорошо. Я ухожу, куда – вам знать не следует. Скажем так, если вы будете умницей и спокойно отведете мою лошадь в конюшню, ваша фамилия через десять минут нигде не прозвучит! Вам ясно? Канарис быстро понял, что Шелленберг не шутит, он забрал кобылу и сразу повернул назад, испуганно озираясь. Вальтер спешно миновал кустарник отделяющий конный клуб от парка, прошел по аллее и направился в сторону Гизебрехтштассе. Его разбирала ненависть, от злости пружина походка, он с досадой махал прихваченным с собой хлыстом – «Сволочи! Скоты! Мерзавцы! Поверить не могу!!! Они все там были! Все!», все ускоряя шаг, будто пытаясь уйти от своего отчаяния он уже через пару минут увидел перед собой одиннадцатый дом.

...

 

Катарина Цаммит – хозяйка респектабельного публичного дома, мадам Китти, была женщиной в летах, но ее задор, легкость и изысканность успешно скрывали истинный возраст, помогал в этом и ее яркий, вульгарный макияж. Год назад «злобный маленький щенок» - по ее словам – Вальтер Шелленберг допрашивал ее в отделе контрразведки и пугал заключением в концлагерь. Тогда Китти ничего не оставалось, кроме как согласиться работать на государство, ее прелестных фей было приказано уволить, вместо них притащили двадцать «дурех», номера обвешали камерами и микрофонами, а в подвал теперь и вовсе спускаться запрещено – «один черт знает что там» - раздраженно говорила своим оставшимся сотрудникам Китти. Но, прошло время и ее легкий характер переборол неприятности, прекрасная мадам снова стала закатывать вечеринки, громко смеяться и устраивать маленькие представления в своем салоне. Шелленберг иногда появлялся там, с распахнутыми от ужаса глазами пробегал мимо распутных девиц в подвал и сидел там пока не надо было уходить. Китти вначале его не любила. Совсем. Глупый, светлоглазый со своими поджатыми губами и в строгом костюмчике. Но, пообщавшись в Гейдрихом во время его разгульных «инспекций» она узнала о Вальтере что-то новое и стала звать его «телочкой». «Ах, эта маленькая телочка дразнит мужчин своей невинностью, однажды он попадётся кому ни будь!» - вполголоса говорила она намеками Небе и Вольфу, которые заскакивали в ее прелестную гостиную выпить шампанского и поболтать, они хитро кивали и усмехались. Не стоит думать мол Китти была столь жестокой и подбивала мужчин сотворить с мальчиком страшное, вовсе нет! Ее интриговала молодость Вальтера, его изящество и чистота. В грязном углу особенно выделяется хрустальная ваза, а в ее старинном борделе Шелленберг был как белая мышь на бильярде. А кроме того, еще во время допроса она разглядела в нем что-то очень особенное – «Да ты дива, дорогой!» - думала она про себя, сидя в кабинете гестапо, глядя как Шелленберг вышагивает перед ней, как неосознанно в раздумьях прижимает пальчик к губам, как чувственно смотрит сквозь прикрытые ресницы. И со временем она стала относится к нему с особенной нежностью, возможно, даже с восхищением, если бы Вальтер ее не дичился, она бы с удовольствием поболтала бы с ним, погладила его красивые волосы, она очень хотела бы узнать какие постыдные мысли таятся в его хорошенькой головке. С утра фрау Цаммит в очках с изящной оправой сидела в кабинете и изучала счета, до обеда она более напоминала строгую женушку дипломата. Белые изнеженные пальцы держали бумаги, во второй руке был длинный мундштук. Кабинет со светлой мебелью и стенами фисташкового цвета заливало светом. Идиллия царила здесь и во всем здании. Девочки еще спали, персонал тихо копошился на кухне. Раздался стук в дверь. Китти закатила глаза и прислушалась – пошел ли кто ни будь открывать? Стук повторился, он гневно всплеснула руками – - Что еще?! Кого там черт принес? Размашистым шагом, шурша развевающимися полами шелкового халата, она пересекла огромный холл и схватилась за ручку: - Ну, кто там?! Ах! Это ты! Что опять случилось? Шелленберг смотрел на нее взволнованно, припухшими от подступающих слез глазами. Китти внимательно его оглядела: - Эй, милый, что это с тобой? Он слегка приоткрыл рот силясь что-то сказать, но задрожал и опустил взгляд. У Китти кольнуло сердце, она схватила его за руку и, прижимая к себе, завела в дом: - Идем, идем, мой дорогой. Что такое? Давай, сокровище, расскажи доброй Китти! - Я! Я не знаю как об этом сказать. Но, мне очень плохо! - Я вижу, детка, ох мой милый, кто тебя обидел? Это Гейдрих?! Трогал тебя? Раздевал? Вальтера как кипятком окатило: - Как вы узнали?! Она устало закатила глаза: - Ах, дитя, этот мерзавец давно уже судачил о том, как пялится на твою попку. Понимаешь? Напьётся и несет девушкам чушь. Откуда мне было знать, что он распустит руки?! – она вдруг испугалась и взяла лицо Вальтера в ладони – Эй! Он что не только руки распустил? По шекам Шелленберга тут же потекли слезы: - Это был не он. - А кто?! - Кальтенбруннер. Лицо Китти исказилось ужасом и брезгливостью: - Этот монстр из Вены?! Она схватилась за сердце: - Вот ублюдок! Ты еще и ходить после него можешь?! Как он тебя заставил? Бил тебя? Послушай-ка – Китти вдруг стала очень серьезной и стала внимательно смотреть на него – Тебе врач не нужен? - Эм, вроде нет. - У тебя крови не было? - Крови?! Там же нет … этого Вальтер точно не знал есть ли плева, где ни будь еще и совсем смутился. - Глупышка, он мог тебя повредить! Он тебя держал как то, ты сопротивлялся? - Гейдрих дал мне снотворное, и я спал, а потом я проснулся и это уже было внутри меня - он вздохнул. - Я не могу. – женщина устало растирала виски пальцами – что у вас там за зверинец? Клянусь, я в жизни такого не слышала! А я содержу свое заведение уже двадцать лет. Я полагала, что удивить меня уже нечем, и вот ты пришел. – она вытерла скатившуюся слезу – Вот что! Пойдем наверх, в белую спальню, я принесу шампанское, ты все мне расскажешь! Поверь, это помогает. Белая спальня была самым роскошным номером в салоне, только для высших бонз Рейха, Шелленберг сам когда-то соврал Китти, что тут якобы нет аппаратуры, наоборот, белая спальня прослушивалась несколькими агентами. Это то, что и было ему нужно. Как только он все расскажет, записи попадут не только к Гейдриху и Кальтенбруннеру, но и к Гиммлеру, Борману, Герингу. Компромат созданный Гейдрихом после этого можно будет смыть в уборной, он потеряет любое доверие высшего руководства, а Кальтенбруннер будет опозорен, и вместе с ним Небе и Вольф. Вальтер решил пожалеть старого адмирала, зато это сделает его обязанным перед ним. А Мюллера он просто не помнил. Зеркальный натертый паркет отражал бьющий в высокие окна свет, комната будто вся светилась, в ее центре стояла большая белая ванна на лапах, у стены огромная кровать, покрытая пледом из песца. Вальтер подошел к ванне и включил воду, затем огляделся, он отлично помнил, где стояли фотообъективы. Тихонько он подошел к великолепной резной раме зеркала и прислушался. Щелк! Почти не слышно, если не знать, что слушать – не узнаешь. Это означало, что агенты включили аппаратуру. Он улыбнулся и стал расстегивать китель. В спальню как ураган, расколов тишину визгливым голосом, влетела Китти: - Все! – она громыхнула о стол двумя тяжелыми бутылками игристого – я приказала строго настрого нас не беспокоить! Давай, забирайся в ванну, где бокалы? Выстрелила пробка. Китти наполнила бокалы и повернулась к Вальтеру, который уже был в одной рубашке: - Оооо! Милый! Твои ножки прелестны. Ну же, снимай ее! Он колебался. Не желая смущать краснеющего юношу, глядя как нервно он сжимает ткань, Китти махнула рукой: - Ай, дорогой, полезай прямо так! Я найду тебе чистую рубашку потом, если ты, конечно, вообще захочешь уйти. Вальтер опустился в горячую воду и обнял себя за плечи. Тело сразу расслабилось, а голова потяжелела. Перед ним тут же засиял хрусталь с искрящейся внутри жидкостью. Холодное шампанское защипало нёбо, и он сморщил носик. Китти пинком подвинула к ванне банкетку и устроилась у него за спиной. Она прижалась щекой к его блестящим каштановым волосам, как всегда и хотела, взяла пальцами за подбородок и показала на его отражение в зеркале, которое висело напротив: - Смотри какой ты красивый, Шелленберг! Какая у тебя кожа. Ты так юн! Ах, как ты юн и нежен! Тая от восторга она залпом осушила бокал: - Этим скотам остаётся только гореть заживо от зависти к тебе! Давай, душа моя! Я вся внимание. Вальтер сделал глубокий вдох. Занавес взметнулся! Его монолог был нервным, шокирующим, с надрывом. Он не жалел прилагательных и совсем уж грязных подробностей. Кое-что приврал, но кто посмеет обвинить несчастное измученное дитя? Китти охала, подливала шампанского ему в бокал, поносила всех участников злодейства на чем свет стоит (когда еще представиться возможность так пройтись по руководству РСХА?), немного плакала от жалости, что театр пустует без такого таланта, который почем зря гробит себя в СС. Он судорожно выдохнул. Ему действительно стало легче, то ли от того, что он уже захмелел, то ли от того, что он сбросил с души камень. Китти обнимала его за плечи, зарывалась носом в волосы, восторженно шептала комплименты, находя для своего прелестного гостя великолепные слова. Голова кружилась, от яркого солнца слепило глаза, он слегка откинулся на бок, поддавшись накатившему блаженству и с головой окунулся в воду. - Дорогой, да ты пьян! -  ласково усмехалась Китти - Ну еще бы, много ль тебе надо. Так, слышишь меня? Эй! Держись, я принесу полотенце. Не утони только. Она сбегала в будуар и принялась вытаскивать Вальтера из ванной: - Давай, сокровище, снимай уже ее – она стянула с него мокрую рубашку, украдкой разглядывая обнаженное тело – Переступай, только аккуратно, держись за меня. Оказавшись в кровати, Вальтер ощутил какое-то парение, все растворилось, он что-то простонал в ответ на очередной вопрос от Китти и уснул. Она осталась рядом, укутала еще влажное тельце в одеяло и прижала его к себе.

…

Штирлиц уже час сидел у конюшни, он даже успел сходить в кафе неподалеку и выпить кофе. Теперь он просто бродил по клубу наблюдая за лошадьми. Наконец он увидел выезжающего на ученическую дорожку адмирала, но тут же захолодел – серая кобыла понуро плелась позади без всадника. Штирлиц в ярости бросился навстречу еле шагающему мерину и схватил поводья: - Вы сейчас же объясните мне, что все это значит! Где Шелленберг?! - Вы с ума сошли?! Знайте свое место! - Господин, адмирал, мне его доверил лично группенфюрер. - Я – глава Абвера, а не нянька. Уйдите с дороги! Мерин, поддавшись команде шенкеля, прянул грудью вперед, едва не сбив Штирлица с ног. «Удрал! Ну и плут! Всех обвел вокруг пальца. Ничего, дружище, я знаю где тебя искать». Машина, взревев мотором послушно набрала скорость, проехав всего три квартала, визжа тормозами остановилась у светлого классического коттеджа с номером «одиннадцать». Дверь ему открыл жеманный парень с накрашенными веками: - Салон еще закрыт, приходите после четырех. Штирлиц отпихнул его и вошел: - Где Шелленберг? - Господин, я не знаю о чем вы? - Сейчас я сообщу и сюда приедет лично группенфюрер Гейдрих, тогда ты вспомнишь? - Боже! Но, хозяйка запретила говорить. Они наверху. Но туда нельзя! - Неужели? Штирлиц быстрыми шагами, нервно срывая с рук перчатки, пошел к лестнице. 

…

Гейдрих только что вернулся из Дахау, вместе с Гиммлером и Вольфом они сегодня выбрались для инспекции новых корпусов лагеря. В приемной он наткнулся на понурого и злого начальника полиции: - Что с вами, Нёбе? Что произошло? Тот медленно поднялся и показал красную папку: - Кое-что произошло, группенфюрер. - Что тут? - Стенограмма из салона. - За вчера? - За сегодня. Гейдрих взглянул на часы: - Салон откроется только через час. - Шелленберга в салон пускают в любое время, господин. - Что?! Он выхватил протянутую папку и быстро пробежал глазами по бумагам. От того что он увидел, перехватило дыхание, да так, что он схватился за галстук, потому что он душил его. Он даже не представлял, что такое в принципе возможно, что Вальтер такое выкинет. За дверью раздался звонок телефона, через пару мгновений звонок ушел в приемную, и адъютант поднял трубку: -  Приемная главы РСХА, у аппарата Науйокс! Да! Сейчас же сообщу! Да! Хайль! Он положил трубку и отрапортовал: - Господин, вас вызывает рейхсфюрер. Сейчас же нужно ехать. Он перевел взгляд на Нёбе: - И вас. Стало ясно, что Гиммлер держал сейчас в руках такую же стенограмму. Нёбе задумчиво кивал: - Да, нам конец. Это конец – он поднял взгляд с какой-то лихорадочной улыбкой на Гейдриха – Нас повесят! – он хохотнул – Нас всех повесят! Гейдриха это разозлило: - Успокойтесь! Что вы раскисли как баба?! Едем!