…
Тяжелый Мерседес, завизжав рессорами немного завалился на правый борт входя в поворот. После встречи у рейхсфюрера все разошлись молча, Гейдрих сразу отдал приказ водителю ехать в салон. Он пока сам не понимал зачем. Его гнал туда страх, пережитый только что страх перед смертью. Сидя в кабинете Гиммлера, он думал только о Лине, он ясно представил, как она бы осела на пол после того, как ей сообщили бы, что ее мужа повесили, а вот ее реакцию на то, за что бы его повесили, он даже не мог представить. К горлу подступил ком – он мог из-за глупости уничтожить все! Себя, жену, детей. В глубине души он таил злобу на Шелленберга, хотя прекрасно понимал, что во всем виноват сам. «Почему он не могу меня выслушать? Почему не захотел понять? Ничего бы этого не было!» - он сам мог ответить на эти вопросы – «Ну да, проснулся под мужиком и решил послушать того, кто все это устроил. Абсурд!». Заболели глаза, Гейдрих пальцами сжал слезные точки к переносице: «Все это какой-то абсурд!». Машина остановилась около знакомого светлого коттеджа. «Зачем я здесь? Что ему сказать? Нужно вообще что-то говорить?». Водитель распахнул перед ним дверь, Гейдрих вышел на автомате, поднялся на крыльцо, за дверью уже звучала музыка и женский смех. В просторном холле стояла парочка мужчин в светских нарядах, они смеялись, заметив Гейдриха в форме, они побледнели и бросились в зал, через минуту оттуда выпорхнула мадам Китти: - Оооо! Это вы! – ее настроение тут же ухудшилось - Желаете провести инспекцию? - Где Шелленберг? Женщина перестала саркастично ухмыляться, лицо ее стало непривычно серьезным, она подошла слишком близко к группенфюреру: - Господин, я умоляю вас оставьте его в покое. Что еще ему предстоит от вас пережить? Гейдрих смотрел на нее презрительно: - Я разве спрашивал советов? Со стороны лестницы в холл вошел Штирлиц, увидев начальника он вскинул руку: - Хайль! Гейдрих тут же бросился к нему: - Вы! Вы отлично поработали, Штирлиц – цедил он сквозь зубы с явным сарказмом – вы неспособны следить за один мальчишкой! - Группенфюрер! Со всем уважением, но Шелленберг – разведчик, и потом, я должен был действовать с известной долей осторожности из-за того, что с ним произошло. Я не мог применять силовые методы, чтобы его остановить, нет? - Вы правы. Проклятье! Где он? - Наверху. Гейдрих кивнул и пошел к лестнице. Мадам Китти до этого стоявшая в стороне, побежала за ним: - Остановитесь! Тот злобно развернулся: - Что?! - Остановитесь, я не позволю навредить Вальтеру! Раздалась звонкая пощечина, смелая женщина, бросившаяся на немецкого генерала, отлетела к стене и неловко повалилась на пол: - Вы мерзавец, Рейнхард! – чуть не плача бросила она. Штирлиц быстро подошел к ней и принялся поднимать: - Что вы себе позволяете, фрау Цаммит? Он боялся, что Гейдрих сейчас прикажет отправить ее в концлагерь или вообще пристрелить, но ему, похоже не было больше никакого дела до старой мадам, он ушел наверх. Китти отмахивалась: - Оставьте меня в покое, вы – нацистский холуй! Сейчас он задушит бедного мальчика. Она опять хотела пойти за Гейдрихом, но Штирлиц ее остановил: - Группенфюрер ничего такого делать не будет, успокойтесь и занимайтесь своими делами! К ним подбежал бармен, обняв свою мадам за плечи он повел ее в кабинет: - Мисс Китти, уже ничего не поделать, я вас уведу. - Эмиль! Он убьет его! Как же так? - Идемте, идемте. Штирлиц нервно дернул плечами – к такому его Центр не готовил, таскаться по борделю, возится с изнасилованным парнем, получать взбучку за это все. Ему хотелось прямо сейчас отсюда уехать, из Германии вообще. Он вышел на улицу и закурил. Свежий воздух вырвал его из смрада, из всей это грязи. Штирлиц с наслаждением ощущал на щеках прохладный ветер вечернего Берлина. «Что, если Гейдрих и вправду задушит Шелленберга? Что. Да ничего! Пусть задушит». Думать так ему не нравилось, но поделать он ничего не мог.…
«Это дежавю» - Гейдрих уже видел эту красивую, обнаженную, сломанную куклу с выражением безмятежной неги на лице. Вчера. Он поднял простынь и прикрыл дурманящую взор наготу, как уже делал. Вчера. Осторожно присел рядом, глядя на ничего не подозревающего Вальтера, чья грудь тихо вздымалась, а губки подрагивали. Как вчера. Это отвратительное вчера, которое все разрушило!!! Сердце снова заныло, Гейдрих положил ладонь на мягкие каштановые волосы, отпустило. Шелленберг тихо причмокнул и повернулся на бок, выглядело это так мило и уютно, что не хотелось уже ничего – никуда ехать, ни о чем думать, только прижать к груди это теплое тельце посильнее и лежать. Гейдрих снял китель и сапоги, осторожно, чтобы не разбудить, подполз к Вальтеру, улегся рядом и обнял его, прикрыв тканью голые плечи. Пахло сладким алкоголем и яблоками. Пальцы тихонько гладили изящную спину, исследуя позвонки и очертания лопаток. Неожиданно Вальтер подался вперед, наткнулся лбом на длинный нос Гейдриха, и тут же проснулся. Увидев перед собой лицо начальника так близко, он явно испугался, сердце заколотилось, а подбородок задрожал. Кошмар вернулся. «Что теперь?! Он знает, что я сделал, значит Гиммлер все же приказал меня уничтожить» - Шелленберг смотрел на лежащего рядом шефа не мигая, чувствуя, как его мышцы натягиваются, будто организм готовился бежать. Бежать было бы бесполезно. «Почему он так на меня смотрит? Неужели сначала он хочет меня …» - Пожалуйста! Не надо. Он сам не понял, как произнес это. Гейдрих вдруг нахмурился и приподнялся на локте: - О чем вы? «О чем я? Что ему сказать?» - живот скрутило, и Вальтер обхватил себя руками – «Я голый! Совсем». Тело содрогалось от страха, подступила тошнота. - Пожалуйста, господин, мне плохо. - Я сейчас же отвезу вас к врачу. - Нет, не нужно. - Как вам помочь? Скажите. - Уходите! Ярость мгновенно обезобразила лицо Гейдриха, Вальтер вжался в постель – «Все, мне конец!». Запястье стиснула сильная боль, он прижал руку к груди, но ее рванули так, что он всем телом полетел вперед, глава РСХА огромной ладонью схватил его за голову и вдавил лицом в подушку, нос опасно согнулся. Гейдрих навалился всем телом на дрожащего помощника: - Уйти?! Ты думаешь, что можешь ненавидеть меня? Думаешь, что можешь мне мстить?! Ты – моя вещь! Ты никуда от меня не денешься. Он сжал в кулак красивые каштановые волосы, которые еще недавно исцеляли, стоило к ним прикоснуться, и повернул его лицо к себе: - Если ты будешь меня ненавидеть я тебя уничтожу! Если будешь мне противиться я буду брать силой! Я должен был быть первым! Ясно?! Я, а не этот ублюдок! Вот он и признался. Сказал правду сам себе. Его злило то, что австриец забрал то, что, как он считал, принадлежало ему. Его мальчика, его нежную куколку, сломал ее, испортил. То, что Шелленберг – живой человек, в расчёт он не брал. Рейнхард Гейдрих не умел проигрывать. Бесконечная власть над Вальтером давно будоражила его, несчастный худенький ребенок, который послушно делал все что ему говорили – писал никому не нужные рефераты, мок под дождем, голодал и ездил ночами из Берлина во Франкфурт с любыми поручениями, смотрел преданными глазами и кивал. Он сказал: «Уходите!»?! - Я прикажу, и ты будешь делать! Я захочу, и ты выполнишь! А нет … - он прижался щекой к его щеке шепча прямо в ушко нараспев – Дахау, Бухенвальд, Маутхаузен, так много милых мест, где ты просто сгниешь! Эти слова пугали уже его самого, но смирить злость он не мог. Какое дурное чувство! Он смотрит на Вальтера и видит нежного ангела, испуганный взгляд газели, трепетное создание, которое он Гейдрих хочет оберегать от всего, так почему он сейчас его истязает?! - рАааа! Из груди рвется нечеловеческий рев, в изголовье кровати, почти прямо над головой Шелленберга, врезается кулак, да так, что дерево застонало. «Моё! Это моё!» - ладони шарят по изящному телу, прижимают сильнее. Наваждение. Он не может его отпустить. «Моё!» Едва придя в себя Гейдрих встает и одевается, Вальтер лежит неподвижно, никак не реагирует на то, что его заворачивают в меховой плед, забирают себе, несут вниз по лестнице. Где-то играет музыка, смеются люди. Хлопок двери меняет пространство, его несут по улице к машине. Просторный салон, он сидит на коленях у своего шефа, а мимо плывет Берлин. Это все. Он полуживой. Не чувствует рук, ног. Ничего. Страх перебил его пополам, ничего в жизни он так не боялся, как того, кто сейчас сжимает его в объятиях.…
Штирлиц опасливо озирался на заднее сидение, где с остервенелым лицом сидел Гейдрих, с силой прижимающий к себе Шелленберга. Приказано было ехать домой, к нему домой, и Штирлиц гнал машину по знакомой дороге к Бабельсбергу. В маленькое зеркало он видел, как сзади несся, не отставая, Майбах главы РСХА. «Похоже, парнишка опять поживет у меня». Что-то спрашивать вслух он не решался, потому что лицо у Гейдриха было такое, как будто он только что всю свою семью казнил. Едва заглушив мотор, Штирлиц выскочил из машины, но дверь начальнику распахнул его водитель, который подоспел быстрее. Гейдрих занес Вальтера в дом: - Где спальня? - Прошу, господин! Штирлиц побежал наверх, указывая дорогу. Вальтера уложили в ту же кровать, в которой он проснулся утром, он тут же свернулся клубком и спрятал лицо в подушку. Гейдрих тяжело и прерывисто дышал, пару минут так и стоял, потом, шмыгнул носом и повернулся к Штирлицу: - Значит так. Он будет здесь. Если с ним что-то случиться, если хоть кто ни будь тронет его, если он убежит – на этом слове в его глазах вспыхнул ледяной огонь – вы расплатитесь головой. Ясно? - Вполне. «И что теперь?» - думал Штирлиц, провожая взглядом отъезжающий автомобиль с номером «3» и двумя молниями. Он задрал голову шумно вдыхая прохладный вечерний воздух. Шелленберг лежит как неживой, даже почти не моргает, как будто и не дышит. Штирлиц опустился рядом с кроватью на корточки, чтобы оказаться глазами на одном уровне с его лицом: - Вы как? В ответ даже ресницы не дрогнули. - Вальтер, поговорите со мной. Он протянул руку и мягко провел пальцами по прохладной щеке «Сейчас он во сто крат хуже, чем вчера был, Гейдрих, похоже, с ума сошел совсем». - Вальтер, что случилось? Мне вызвать врача? Давайте вас осмотрят, да? Еле заметно качает головой, а взгляд не меняется, такой же не живой, пристальный, в никуда. «Беда» - Штирлиц поджал губы, но вдруг взгляд его засветился, улыбнувшись, он снова протянул руку и легко касаясь кожи пощекотал Шелленберга за ушком, тот сразу дёрнул головой. «Ага. Понятно». Теперь открыта шея. Вальтер недовольно морщиться, уворачиваясь от щекочущих пальцев, прижимает подбородок, кусает губки, и наконец произносит: - Перестаньте! - Пойдемте в гостиную, я кофе сварю. - У меня из одежды только эта шкура. Штирлиц выдал своему гостю халат, кутаясь в него и подобрав под себя босые ноги, Вальтер курил. Кофе приятно обжигало язык, из радиоприемника доносился джаз. Настало время немного потянуть гостя за язык, Штирлиц внимательно посмотрел на него и, как будто, невзначай спросил: - Что вы думаете со всем этим делать? - С чем? - Ситуация вырисовывается интересная, даже не знаю как к ней подойти и какая расстановка сил сейчас. - Рейхсфюрер знает обо всем, я жив, а значит, он сделал ставку на меня, потому что я сейчас единственный на кого нет такого компромата, теперь силы будут зависеть от того, кого я поддержу. - Вы правы. Как думаете, кого бы вам стоило поддержать? Штирлиц вдруг вздрогнул от внезапно взрослого и требовательного взгляда Шелленберга, тот вскинул бровь, дернул уголками губ вниз и выпалил: - Никого!