…
Месяц спустя «Багратион» расправил плечи, вермахт лишился тридцати дивизий, группа «Центр» была смята и совершенно разбита, русский фронт со своим колоссальным превосходством приближался к границам Германии. Вальтер с налетом скорби на бледном лице молча штриховал красным карандашом Вильнюс. На его столе лежала кипа иностранных газет и в каждой на первой полосе был «парад побежденных» в Москве прошедший три дня назад. Это шествие 57 тысяч ободранных, жалких, измученных немецких солдат само по себе вызывающее страх и сочувствие усугубилось для Вальтера тем, что в одном из фото он узнал бывшего генерала абвера Рудольфа Бамлера. Теперь он чувствовал внутри абсолютную пустоту: «Зачем они это сделали? Как можно было еще унизить несчастных людей? Они ведь просто солдаты». Со страниц советской газеты на него в упор смотрел недавно награжденный бриллиантовой звездой Маршала Константин Рокоссовский, он, не думая взял эту газету: «Что же ты сделаешь со мной?», в этой газете тоже была статья о позорном марше, Вальтер прочел прикреплённый перевод: «Немцы мечтали пройти маршем по нашей столице и вот им предоставлена эта возможность!», он разозлился: «Какая гнусность!», снова посмотрел на портрет Маршала: «Вы не умеете побеждать, господин!» подумал он в сердцах и бросил газету. После 17 июля Берлин онемел, этот прогон солдат вермахта по Москве оглушил народ, люди почти не разговаривали друг с другом. Никто не ожидал от русских такого. Все осознали, что это крах, они проиграли, никакой великой Германии нет, есть только тысячи униженных солдат, которых как скот прогнали по цветущей Москве, а за ними пустили поливальные машины. Вместе с гнетущим молчанием появилось напряжение повсюду, гестапо вдруг зашевелилось, в него потоком пошли доносы о всеобщем недовольстве и злости военных за допущенный позор. В Управление Шелленберга не поступало ничего, кроме докладов об отступлении и потерях, переброс разведки за линию фронта был физически невозможен. На обед Вальтер шел с Штирлицем, бессмысленно глядя перед собой слушая своего помощника в пол-уха, тот что-то говорил о готовящемся наступлении в Арденнах. Шелленберг отмахнулся: - Ну хватит! Не могу уже слушать про эти наступления, отступления. Вы что думаете, Штирлиц, что мы отобьем Францию и все сбежим туда? Русские стоят на границе, и этот – он ткнул себя раскрытыми пальцами в грудь изображая орден: С бриллиантовой звездой! - Кто? – притворно недоумевая спросил Штирлиц. - Рокоссовский! Видели его? Такой самодовольный. - Он ведет блестящую военную операцию, чего ему стесняться? - Напишите ему хвалебное письмо, дружище – сварливо посоветовал Шелленберг: Когда он сюда придет со своей саблей, он вас пожалеет. «Кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет» - проговорил про себя Штирлиц и распахнул дверь перед шефом. В столовой стоял недовольный гул, Кальтенбруннер сидел во главе стола с мутными глазами, он был совершенно пьян. Мюллер пригласил их присесть к себе: - Вижу по вашим лицам, надежды у нас никакой. Штирлиц дружелюбно мотнул головой: - Отчего же? Есть неплохая перспектива на западном фронте. - И чем нам это поможет? – Мюллер прищурился. - Бригадефюрер говорит, что тогда мы сможем сбежать все во Францию и жить там – скороговоркой выпалил Штирлиц. Шелленберг фыркнул на него и принялся за суп. Мюллер хохотнул: - Здорово! А русские за нами во Францию не полезут? - Русским никто не указ, группенфюрер, к тому же они там уже были. В разговор влез Олендорф: - И сожрали там всех зеркальных карпов в Фонтенбло! Дверь распахнулась и в столовую быстрым шагом вошел адъютант Кальтенбруннера, он был белее мела, руки его тряслись, начальник его даже немного протрезвел от такого вида и рявкнул: - Вы что это? Что с вами?! - Только что на фюрера было совершено покушение, он ранен! Минуту в столовой сохранялась гробовая тишина, и все вскочили! Люди в панике побежали кто куда, Кальтенбруннер в два прыжка умчался в коридор, Мюллер похватал своих замов и понесся в гестапо, Штирлиц за руку тащил Шелленберга в приемную рейхсфюрера, Нёбе смешно охая метался между гестапо и своим крипо. Началась неразбериха. Гиммлера не было на месте, он уехал встречать Муссолини. Не было вообще никакой информации. - Вызовите Скорцени! – завизжал Шелленберг и бросился к себе в кабинет. Это был заговор военных, один из генералов пронес бомбу прямо в деревянный барак, где проходило совещание, Гитлера оглушило, но ощутимых повреждений он не получил. Позже в ставку вызвали Кальтенбруннера и Мюллера, вернувшись, они тут же устроили настоящий террор военным, хватали всех, кто хоть как-то мог быть связан с преступниками, и таковых оказалось немало. Штирлиц едва поспевал за своим начальником, который от страха вдруг развил в себе задатки спринтера, влетев в свой кабинет Шелленберг схватил со стола газету, и то ли в шутку, то ли в панике закричал портрету Рокоссовского: - Забери меня! Штирлица насмешила эта просьба, но через секунду улыбка с его лица спала, когда он увидел, что Шелленберг достал из стола пистолет, он сразу поинтересовался: - Для чего вам оружие, бригадефюрер? - Не знаю. Пусть будет под рукой. Скоро приехал Скорцени, его сняли с поезда, когда он отправлялся в Вену, к этому моменту стало известно, что в Берлин движется какой-то танковый батальон. Не смотря на протест Штирлица всему офицерскому составу были выданы автоматы. - Макс, мне страшно – тихо признался Вальтер, прижимаясь к нему: Что нам делать? Вошел Скорцени: - Хайль! – он тяжело дышал: Почему в коридорах люди с оружием? - Мы будем сражаться! – с вызовом заявил Шелленберг и показал взглядом на пистолет, лежащий на столе: А вы вызовите сюда роту из своей части! - Хорошая идея! Я так и поступлю, а вы прикажите разоружить личный состав, пока они друг друга не перестреляли. Штирлиц, я вас заберу! Вдвоем они вышли в коридор и Скорцени подтянул Штирлица к себе за рукав: - Макс, отберите у него оружие как можно скорее, ваш шеф с пистолетом опаснее всего сейчас.…
Была уже ночь, когда Штирлиц привез Вальтера к себе домой, поскольку оставаться один тот не желал. Едва включив радио, они услышали речь Гитлера, который в своей истеричной манере обещал покарать всех участников этого омерзительного заговора. Вальтер не стал слушать и ушел в ванну. Штирлицу Гитлер тоже не был интересен, а вот поведение гостя его занимало: «Не замешан ли ты в этом, братец?» - он прикурил и осмотрел ногти: «Что-то Шелленберг слишком напуган, наверняка он к этому делу приложился, а вот насколько – это хороший вопрос». Вальтер редко оставлял следы, он был отличным провокатором и умел подталкивать других к нужным ему действиям. Сейчас было непохоже, что новость о покушении его ошеломила. Штирлиц сосредоточенно думал о том, что бы могло ему хоть немного помочь в этом деле и ни к чему не приходил. «Что ж, попробуем по-другому» - он уселся поудобнее на диван едва услышал, что Вальтер вышел из ванны и похлопал ладонью по сидению рядом с собой, приглашая его сесть. Подхватив со столика сигареты, Вальтер нагнулся к любезно зажжённой для него спичке и закурил. Теперь вместо халата он носил в гостях у Штирлица его рубашки. Чуть приблизившись к окну и изучающе оглядев улицу, на одних пальцах, почти бесшумно он приблизился к дивану и изящно сел. Рубашка чуть открывала тонкую ключицу и едва прикрывала середину бедра. Шелленберг выглядел волнующе, особенно из-за своего встревоженного вида, сигарету он держал одними кончиками пальцев. Штирлиц подтянул его к себе и обнял: - Ну, как вы? - Нормально. Не знаю – он тяжело вздохнул: Все так навалилось. Штирлиц аккуратно подкрался губами к его ушку и шепотом спросил: - Вам что-то известно о покушении? Вальтер резко обернулся, удивленно на него посмотрел, потом так же подобрался к его уху и так же шепотом ответил: - Нет. Их взгляды встретились, глаза Вальтера светились лукавством. «Все ясно» - догадался Штирлиц и потянул его себе на колени и с укором в голосе произнес: - Просили меня не предавать вас, а сами? - Я вас не предаю, Макс. – он призывно улыбнулся: Обманываю. - А разве это не одно и тоже? - Моя ложь вам не повредит, а правда наоборот. Тут было сложно не согласится, в такой теме чем меньше ты знаешь, тем дальше от гестапо, Штирлиц качнул головой: - Тогда я не буду больше спрашивать. Вальтер поерзал на нем, рубашка задралась, Штирлиц, ощутив ладонью, которой придерживал его под ягодицу, голую кожу отметил: «Он еще и без белья». - И правильно, Макс! Не надо спрашивать – затушив сигарету Вальтер вспорхнул с него и одернул рубашку: Я страшно устал, иду в кровать. Штирлиц тоже поднялся, но не так изящно. Шелленберг быстро чмокнул его в щеку и на носочках убежал наверх.…
Скорцени приехал в особняк Кальтенбруннера далеко за полночь, Эрнст сам открыл ему дверь и пригласил в гостиную, на нем был длинный зеленый халат, шея обмотана шелковым шарфом, придвинув гостю стакан с коньяком он тяжело произнес: - Экономка приготовила для вас спальню, останьтесь сегодня тут дружище. - Благодарю, Эрнст, тогда мы сможем обстоятельно поговорить. - Итак, более-менее в деталях мы разобрались, основные элементы установлены, но мы же все понимаем, что Муссолини не просто так приехал именно сегодня, да еще и в такое время, что его приезд ровно совпал с покушением. - А встречать его поехал никто ни будь, а лично рейхсфюрер и это при том, что совещание в ставке сместили во времени – Скорцени поднял вверх указательный палец, показывая этим жестом, что их мысли движутся в одном направлении. - Что вы об этом всем думаете? Мы не можем допрашивать Гиммлера. - Есть у него одна слабость, на которую можно хорошо надавить, Эрнст – он хитро прищурился: одна маленькая, прелестная слабость. Кальтенбруннер сразу понял о ком речь и скривил в усмешке рот: - Я уже думал об этом. Что? Пошлем его в гестапо? - Ни в коем случае, обергруппенфюрер! Ни в коем случае. – мотал головой Отто. - Ну а что тогда? Если его просто спросить, он соврет это ясно. - Я бы мог его припугнуть, но я ниже по званию, будь он арестован, то и вопросов бы не было, но сейчас арестовать его мы не можем. - Гиммлер сразу нас зароет! Скорцени быстро и мелко кивал. Кальтенбруннер разглядывал янтарную жидкость в стакане: - Я сам попробую. Не знаю, прижму его как ни будь. Откровенно говоря, он меня до смерти боится, может и выболтает что ни будь. - Вам нужно быть осторожнее, Эрнст. Он боится вас панически, а такой страх может убить. Остановится сердечко – Отто выдержал паузу: И все. Кальтенбруннер и сам это понимал, он помнил, как остекленел взгляд Вальтера, когда он застал его без рубашки, как тот перестал соображать, но другого выхода у него не было, даже если предположить невозможное и об отправке Шелленберга в гестапо не узнал бы рейхсфюрер, он сам не желал, что бы Вальтера били и мучали.…
Утро выдалось пасмурным, Мюллер поднял Штирлица в 6 утра и приказал немедленно ехать с ним в военное управление, Вальтер валялся в кровати зная, что водитель его уже ожидает. Он буквально не мог встать, стоило ему чуть прикрыть глаза, как он тут же засыпал. «Может сказаться больным? Никуда сегодня не ехать?» - он кутался в одеяло, отлично понимая, что после вчерашнего он был обязан быть сегодня на месте. Этой ночью спал он плохо, то и дело ему прямо сквозь сон начинало чудиться, что Мюллер стоит прямо над ним, что все стало известно и скоро для него настанет страшный и печальный конец. По дороге его не оставляло тяжелое предчувствие, в один момент ему даже захотелось развернуть машину. Управление в этот день, по первому представлению, напоминало Вавилон, вокруг было столпотворение, люди суетились, хлопали двери кабинетов, раздавался стрекот пишущих машинок. Шелленберг, скромно пригнув голову, аккуратно пробрался сквозь эту сутолоку собираясь запереться в кабинете и попробовать тихо работать с документами, но сделать это ему не дал адъютант Кальтенбруннера, который терпеливо ожидал его в приемной уже больше часа что бы передать, что шеф требует немедленно к нему явиться. Для Шелленберга это было паршивой новостью: «Не может быть, что бы они так быстро вышли на меня» - лихорадочно соображал он, отправив адъютанта заявив, что собирается переодевается и действительно стал менять свой дорогой костюм на мундир, в первую очередь, что бы выиграть время и собраться с мыслями: «Будь это так и они бы действительно на меня что то нашли, меня бы уже отправили в подвал гестапо. Значит они просто почуяли что то, но, не имея реальных доказательств хотят на меня нажать. Ну что ж, давайте поиграем в кошки мышки, я готов!» - он одернул мундир самодовольно улыбаясь самому себе. В кабинете шефа его напускная уверенность поиссякла, Кальтенбруннер сидел за столом склонившись над папками и даже не взглянул на него, когда Шелленберг вошел. Прошла почти минута полной тишины, и Вальтер начал подергивать губами от нервов, подобное поведение начальника угнетало благоразумного Шелленберга, привыкшего к тому, чтобы узнавать обо всем с порога, на него либо кричали, либо улыбались ему, он подсознательно стремился к тому, чтобы быть хорошим и всегда стремился заслужить похвалу. Прошла еще минута и мысли Шелленберга начали путаться: «Что происходит? Что они знают? Неужели мы ждем Мюллера?», он сверлил взглядом Кальтенбруннера ожидая хотя бы ответного взгляда, но его не было. - Когда и кем было принято решение о визите Муссолини в Берлин? Вопрос застал Вальтера врасплох, так что на его лице сразу отразилось глупое недоумение, благо, что Кальтенбруннер продолжал смотреть в бумаги и не увидел этого, «Когда и кем? Понятия не имею!» - так он подумал, и облизнув губки ответил: - Обергруппенфюрер! Я полагаю, что планированием визита господина Муссолини занималась рейхсканцелярия. - Вот как – Кальтенбруннер подозрительно хмыкнул: Тогда отчего же рейхсфюрер лично отправился встречать дуче, проигнорировав совещание у фюрера. Вальтер очаровательно улыбнулся: - Об этом вам лучше всего спросить у рейхсфюрера. Этого Эрнст и боялся – насмешливого тона от юного разведчика, вспомнив о советах Скорцени он решил, что пришло время применять прогрессивные методы дрессировки. Он поднялся из-за стола во весь свой внушительный рост и, недобро глядя на глядящего на него снизу вверх подчиненного, подошел к нему очень близко, заставляя еще сильнее задирать голову для зрительного контакта: - Вы желаете, что бы я сейчас поверил в то, что вы никак не причастны к случившемуся вчера? – слова он проговаривал медленно, слегка кивая и не отрывая взгляда от Шелленберга. В ярких серых зрачках промелькнул страх. - Но это правда, обергруппенфюрер. Кальтенбруннер улыбнулся, но глаза его так и остались холодными и злыми, тяжелой ладонью он провел по волосам Шелленберга, а затем сжал их в кулаке. Вальтер ахнул и заскулил от боли. Эрнст нагнулся к его лицу продолжая держать за волосы: - Прекрати врать мне! Кого же ты вчера испугался, что выдал людям оружие? И сам схватился за пистолет. Что? Ты ждал, что тебя сразу прижмут? Я обо всем знаю, о том, что вы строите контакты на западе, что готовите тропу к отступлению. Ну! Отвечай! Вальтер быстро понял, что любое признание, любое неверное слово сейчас даст австрийцу новые поводы его подозревать, ему осталось только отрицать все: - Прошу вас! Я ничего не знаю, я испугался и положил пистолет на стол, разве это повод чтобы меня обвинить? - Нет, это не годиться – Кальтенбруннер другой рукой перехватил его запястье, когда он попытался протянуть руку, чтобы освободить волосы из мертвой хватки шефа: Ты продолжаешь врать! - Я вас уверяю! Ему не удалось договорить, Кальтенбруннер развернул его и толкнул к дивану, с такой силой, что он перелетел через половину кабинета и врезался всем телом в, по счастью, мягкие кожаные подушки. Проследив за его приземлением и с удовольствием глядя как Шелленберг оказавшись на диване, стал недоуменно озираться по сторонам, Эрнст начал демонстративно расстегивать мундир: - Не желаешь говорить по-хорошему? Что ж. Используем метод Гейдриха, да? Ты ведь всегда был послушным с ним? Думаю, что его работа с тобой была очень эффективной. Вальтер чуть не захлебнулся воздухом, таким глубоким был его вдох, вызванный абсолютным ужасом, он заметался на диване в попытке быстро вскочить, но от страха у него подкосились ноги, Эрнст моментально навис над ним и схватив за плечи с силой прижал спиной к дивану: - Ну! Надумал? Еще немного и будет поздно, мальчик. Еще есть шанс тебе остаться нетронутым. Говори! У Вальтера тряслись губы, он умоляюще смотрел на своего начальника: - Оставьте меня! Я ничего не сделал, я не виноват, прошу вас! Кальтенбруннер смотрел на него с хищной улыбкой голодными глазами: - Молодец, милый, не лишай меня повода, я часто вспоминал свое горячее тело и теперь ты снова мой. - Нет! – Шелленберг закричал: Не смейте! Не обращая внимания на истошные крики, Эрнст распахнул его мундир и дернул пуговицы на рубашке, юное тело маняще благоухало дорогим французским одеколоном, от вида нежной ложбинки на груди Эрнст сразу почувствовал прилив тепла внизу живота. Вальтер еще раз с силой изогнулся что бы вырваться и не смог, силы были неравны, теперь он стал быстро соображать: «Этого не избежать, не избежать, нужно успокоиться» - он уговаривал сам себя старательно изменяя дыхание, стараясь вдыхать через нос, а выдыхать через рот: «Сейчас я успокоюсь. Да. И больно не будет, если не сопротивляться, то не больно и все быстро закончится», он весь опал и мягко выдохнул, прокручивая в голове знакомые ощущения. Что-то изменилось в его сознании, сколько бы он не старался уговорить сам себя, поднимающийся изнутри протест к происходящему только усиливался. Кальтенбруннер с удивлением наблюдал как Вальтер расслабляется под ним, и запрокидывает голову, любуясь этим он с сожалением осознавал, что воспользоваться этой невероятной удачей ему не придется, со Скорцени они договорились, что он просто припугнет Шелленберга, а Отто будет ждать в приемной, чтобы, если станет что-то известно, принимать решение без вовлечения адъютантов или даже телефонных звонков. Они не ожидали, что Вальтер так легко сдастся и не будет долго сопротивляется, Кальтенбруннера разозлило то, что информации он так никакой не получил, этот сладкий мальчик послушно лежит под ним, а он не может просто взять его. Желая, избавится от нарастающего возбуждения, чтобы окончательно не потерять контроль над собой, он снова встряхнул Шелленберга: - Я все еще жду от тебя ответов! Теперь Вальтер совершенно не понимал, чего еще от него хотят, ему предоставили выбор, и он его сделал, это беспринципное требование окончательно разозлило его: - Да чего еще вам нужно? Я примирился с вашими извращенными желаниями! Делайте что хотите и оставьте меня! Кальтенбруннер проиграл, он полностью провалился, теперь его угрозы Вальтеру были голословны, и сказать Скорцени нечего. Безысходность пробудила в нем ярость. И воздух заискрил. Никогда раньше Вальтер не шел на открытый конфликт, это полностью противоречило его натуре, но сейчас он не мог стерпеть того, что спустя столько лет в нем не видят офицера, мужчину, человека, в конце концов, а принимают его только за хорошенькую куклу. Поэтому он смотрел на своего мучителя с неприкрытой ненавистью и брезгливостью. В свою очередь Кальтенбруннера кольнуло уязвленное самолюбие, он широко раскрыл глаза и прошипел: - Да как ты смеешь?! Шелленберг сразу почувствовал, что у него появилась возможность не отвечать на вопросы и не быть подвергнутым унизительной пытке, нужно было лишь как следует разозлить этого дуболома. Отчего то он не подумал, что потеря над собой контроля такого внушительного мужчины может привести к совсем печальным последствиям для него, но жребий был брошен. Вальтер устало закатил глаза: - Неужели вы ждете, что я могу испытывать удовольствие от того, что намеренны со мной проделать? Я просто стисну зубы и буду ждать конца этого отвратительного акта, а когда вы с меня свалитесь я постараюсь скорее отмыться. Первая пощечина раздалась абсолютно внезапно, Шелленберг вскрикнул и широко распахнул глаза, он не ожидал, что это будет настолько ощутимо для него. Вторая пощечина была сильнее, у Вальтера на секунду потемнело в глазах, через мгновение потемнело снова от третьего удара, голова начала кружиться, его тело перестало слушаться, он видел как лицо Кальтенбруннера из озлобленного превращается в напуганное, чувствовал как его трясут, но уже ничего не понимал, даже его веки не двигались синхронно. Он улетел куда-то далеко, в памяти поплыли картинки, он видел пионы, белые огромные бутоны в саду его старшей сестры, их запах, ее теплые руки, которыми она прижимает его к себе. Зрелище было пугающим, у Кальтенбруннера затряслись руки, Вальтер лежал как неживой, пытаясь приподнять его Эрнст увидел, что голова запрокидывается неестественно и тут же вернул его назад, боясь далее трогать. Он осторожно слез с дивана и бросился к двери. Скорцени сидел в приемной нервно поглядывая на Мюллера, которому донесли о криках Шелленберга из кабинета главы РСХА, и теперь его было не уговорить уйти, так как он был уверен, что с Вальтером могут начать творить гадкие вещи. Уверения Отто о том, что это просто допрос, а Вальтер, как всегда, драматизирует, главу гестапо не убеждали. Когда из кабинета выглянул белый как стена Кальтенбруннер и сказал, что кажется перегнул палку, они оба испуганно переглянулись и бросились за ним. - Так, так – повторял Скорцени опустившись на колени рядом с диваном, на котором неподвижно лежал юноша с бросающейся в глаза сочащейся крохотными рубиновыми капельками ссадиной на скуле: Обергруппенфюрер, что вы сделали? - Да я только пару пощечин влепил, не бил его! – с надрывом в голосе произнес Эрнст, озабоченно глядя на свой перстень, в котором, как и у прочих высших офицеров РСХА пряталась капсула с ядом, именно этим перстнем он в приступе злобы проехался по щеке несчастного мальчика, ударив его тыльной стороной ладони наотмашь. - Как он лежит, как восковая кукла! Страшно трогать – Отто раскрыл над Шелленбергом ладони, не зная за что взяться. Мюллер злобно поглядывал из-за плеча Кальтенбруннера, он заранее был уверен в подобном исходе, его всегда нервировало вмешательство непрофессионалов в дела, которые касались его работы: «Они вели допрос!» - его одолевало раздражение: «Никогда нельзя доверять такую работу дилетантам, что теперь вы будете делать – мне интересно?». Отто захотел приподнять Шелленберга, чтобы попробовать посадить, но его резко остановил Кальтенбруннер: - Не нужно! Не поднимайте его! Мне показалось, что с его шеей что-то случилось. - С шеей? – переспросил Скорцени и взялся прощупывать пальцами голову и основание черепа Вальтера: - Не вижу никаких проблем, все, вроде бы, как нужно. Для верности он пощупал свою шею и сравнив ощущения заключил: - Никаких очевидных патологий нет. Решив рискнуть, он все-таки усадил Шелленберга, который по-прежнему пребывал в оцепенении, глаза были полуприкрыты, голова слабо держалась и сразу упала на плечо. - Плохо! – сокрушался Кальтенбруннер: Я намерен вызвать врача. - Погодите, обергруппенфюрер, нам ни к чему тут лишняя шумиха – Мюллер нервно поморщился и оглянулся по сторонам: Попробуем так справится, в конце концов, увечья у него не смертельные, мне кажется, тут воды будет достаточно. Отыскав взглядом стоящий на столе полупустой стакан с прозрачной жидкостью, он без лишних рассуждений взял его и плеснул содержимое Шелленбергу в лицо. Эффект был мгновенный. Резко придя в себя, Вальтер схватился руками за лицо и пронзительно завизжал, размазывая по лицу кровь, которой стало неожиданно много. - Там что, кислота была? – опешив и еле ворочая языком от того, что произошло, спросил Мюллер. - Водка – удрученно выдохнул Кальтенбруннер. Скорцени не стал долго раздумывать, а схватил сходящего с ума от боли Шелленберга в охапку и потащил в уборную. Скоро Вальтер был почти целиком мокрый, но спирт продолжал жечь рану и глаза, он тихонько скулил и отфыркивался пока Отто литрами плескал на него воду.…
Уютный стук колес поезда навевал на Штирлица различные воспоминания, теперь он часто думал о Родине, вспоминал картины из детства, со времени сокрушающего наступления Красной Армии у него появилось ощущение, что совсем скоро он сможет вернуться. Он страшно устал без своей страны, без Сашеньки и сына, без нормальной жизни. Пейзаж за окном был похож на русский, виднелись березы, порою мимо проносились кусты калины, поезд подъезжал к Швейцарской границе. Позавчера его вызвали к рейхсфюреру, где он узнал о произошедшем инциденте с Кальтенбруннером, Гиммлер с содроганием ругал зарвавшегося венца, а потом подошел к Штирлицу и неожиданно взял его за руку чуть выше локтя и вполголоса сказал: - Штандартенфюрер, вы отвезете нашего милого Вальтера на пару дней к его супруге в Берн, найдите безопасное окно на границе. Драгоценное дитя! – он сентиментально шмыгнул носом: Они никак его не оставят, грязные мерзавцы. Позже Штирлиц узнал, что Шелленберг рассказал Гиммлеру обо всех подозрениях Кальтенбруннера, и это, по сути, означало объявление войны, они и раньше друг друга не переносили, теперь же Гиммлер приказал Мюллеру тайно собрать досье на главу Управления. Такой серьезный раскол в силовых структурах неминуемо означал их ослабление, об этом Штирлиц намеревался уведомить Центр. Окно на границе ему не понадобилось, пригласив врача он попросил наложить на лицо шефа повязки и выписать заключение о травмах после взрыва, опухшая от раздражения после спирта щека Вальтера была действительно похожа на обожженную, поэтому взяв поддельные документы, Штирлиц приобрел билеты на поезд для себя и своего младшего брата пострадавшего после бомбежки. Повязки закрывали глаза Шелленберга, но уже не ради маскировки, а потому что врач наложил мазь, и теперь он временно ослепленный постоянно прижимался к Штирлицу, чем вызывал откровенное умиление и сочувствие пограничников и всех окружающих. Сойдя на перрон Штирлиц поискал глазами Ирэн, где то среди движения людей он слышал торопливый стук каблуков и вот увидел красивую машущую руку в тонкой шелковой перчатке, девушка вынырнула из за спокойно читающего газету рослого господина, увидела их, прижала руки к лицу в котором читался целый калейдоскоп эмоций, там был и страх от вида перемотанного бинтами любимого мальчика и неистовая радость от окончания долгой разлуки. Она взглянула на Штирлица и прижала указательный палец к губам умоляя молчать, он радостно улыбнулся ей и осторожно освободив руку, на которой висел Вальтер, сделал несколько шагов в сторону. Внезапно оставшись без поддержки Шелленберг, недоуменно повертел головой и принялся шарить руками вокруг себя: - Макс! Вы где? Макс! Ирен подошла к нему вплотную и его руки наткнулись на нее: - Извините, со мной был мужчина – он уже собрался попросить помощи, но она взяла его руки и прильнула губами к тонким пальцам, Вальтер ахнул и разулыбался: Ирэн! Это ты! - Милый! – она сдавила его в объятиях так, что он кашлянул: Моя любовь, моя душа!!! Окружающие люди уже стали коситься на эту парочку, и Штирлиц предложил пойти в машину. По дороге он со смущением старался смотреть перед собой и не обращать внимания на жадные поцелуи на заднем сидении. Снова появилась тоска по Сашеньке, он бы так же целовал ее сейчас, не обращая внимания ни на кого. Оставив влюбленных в отеле и немного посочувствовав в душе постояльцам соседних номеров, которых точно ждет веселенькая ночь, Штирлиц отправился на явочную квартиру советского резидента.