…
Голова трещала. Телефон звонил опять и опять, но Штирлиц пустым взглядом смотрел на аппарат и не думал отвечать. То, что вчера произошло выбило его из колеи. Недопустимая роскошь для разведчика – эмоции, ему было бы проще, если бы это был кто угодно, кроме Шелленберга, будь это Эйхман, Скорцени или даже Айсман – он бы просто продолжил ненавидеть их. Как ненавидеть Вальтера, когда он давно проникся к нему почти отеческой любовью? «Ты, Сева, заигрался с мальчиком» - упрекнул он себя: «Не глядя на его яркие глаза и детское личико, он – нацист, хоть и пытается откреститься от всего. Маленький нацист. Выродок». Он опустил взгляд и стал понуро разглядывать свои скрещенные на столе руки, на ум сразу пришел Отто Олендорф, который начинал точно, как Вальтер – бегал с докладами для Гейдриха. Не высокий, образованный, старательный с пристальным взглядом, Отто пыхтя гнался за красивым и изысканным Шелленбергом и получил назначение на Восточный фронт в качестве начальника эйнзацгруппы. Он был точно такой же, маленький нацист трущийся рядом с Гейдрихом, но у него не было милого личика и тонких запястий, поэтому он получил расстрельные команды и душегубки, а Шелленберг флаконы французских духов и заграничные командировки. Стоило Гейдриху просто быть равнодушным к мальчику, и он так же уехал бы травить людей в газенвагенах. А что бы он сделал? Отказался? Тут это так не работает. Вернее, не работало бы, стоило бы Гейдриху быть к нему равнодушным … Раздался стук в дверь, и Штирлиц отвлекся от своих размышлений: - Да! Вошел адъютант Шелленберга: - Бригадефюрер вас вызывает! Вот кто обрывал телефон. Штирлиц пошарил взглядом по столу, чтобы прикрыться работой, но ничего путного не нашел, с легким сожалением в голосе он пробормотал: - Я иду. Шелленберг был недоволен и взволнован чем то, как только Штирлиц шагнул в кабинет, он суетливо встал из-за стола и почти подбежал к нему: - Я целый день вас ищу, Штирлиц! В чем дело? - Мне нездоровится, бригадефюрер – он быстро сообразил, что соврать, чтобы отойти от начальника и он бы не приближался: Похоже, меня просквозило в самолете. - Вы в порядке? – это прозвучало с некоторым недоверием. Видно, у Шелленберга его заявление о болезни все же вызвало сомнения, но разбираться с этим он не стал: - Вы сможете поехать отдыхать, как только мне поможете в одном вопросе! – он скрестил руки на груди показывая, что не ждет отказов: Мне только что звонил Мюллер и потребовал арестовать Канариса. Меня! – взгляд его мгновенно вспыхнул негодованием: Я что им – охранник из подвала гестапо?! Что мне делать? «Снять штаны и бегать» - на ум Штирлицу пришла смешная школьная присказка и он едва сдержал усмешку. Вальтер пытливо смотрел ему в глаза и ждал ответа. - Если вы сказали группенфюреру, что он ошибся номером и вы не его охранник из подвала, то, я полагаю, проблема исчерпана, нет? – Штирлиц проговаривал это с безразличным видом. - Нет! – Вальтер всплеснул руками от возмущения: Вы же помните, что они меня подозревали в причастности к покушению! Теперь гестапо нашли свидетельства против Канариса и хотят меня привязать к ним! Если я откажусь, у Мюллера появиться лазейка, чтобы меня обвинить. - Тогда поезжайте за адмиралом, что мне еще сказать? - Вы, похоже, и правда не в себе, Штирлиц! – теперь он сорвался и закричал, но сразу взял себя в руки: Вот что, собирайтесь, вы поедете со мной. Штирлиц взглянул на него с легким презрением: - Увы, бригадефюрер, у меня есть неотложные дела, которые я обязан закончить – он одернул китель и отдал приветствие: Хайль! И вышел. Вальтер опешил от такого ответа, Макс уже много лет не брал с ним официальный тон, и уже тем более не говорил так сухо и безразлично. Даже Канарис теперь не волновал его так, как поведение своего сотрудника, хотя – сотрудника? Разве был Штирлиц для него просто сотрудником? Он давно стал много большим – его семьей, старшим братом, добрым дядюшкой. «Что это? Он настолько простужен? Или это другое?» - волнение захватило его потому, что внутри появился вопрос, который звучал с какой-то детской наивностью и пугал его отчаянно: «Штирлиц меня ненавидит? Почему?!». Конечно, он почувствовал сдерживаемую им злость, чуткого Шелленберга можно обмануть в словах, но невозможно обмануть в более тонких вещах, но он никак не мог взять в толк в чем внезапно провинился. «Кажется у меня совсем сдают нервы» - Штирлиц шел по коридору к выходу и все не мог успокоится после встречи с шефом, он буквально чувствовал свой провал как резидента из-за того, что не может совладать с эмоциями и это еще больше злило. Нужно было срочно переключится и справиться с беспорядком в голове, ему в голову сразу пришла идея отправится в любимое кафе к фрау Заурих. Милая старая дама, очень своеобразная и обаятельная, обожала шахматы и с удовольствием бралась играть с каждым желающим. Штирлиц решил, что ее компания, приятная беседа и непринужденная игра сейчас для него были бы как никогда кстати. Слушая легкую музыку и бормотание своей соперницы за шахматной доской, он немного отвлекся и даже мило подмигнул, как всегда, грустно глядящей на него Габи. Так он засиделся до позднего вечера и когда отправился домой, он снова думал о своем деле, о новых победах Красной Армии про которые с содроганием в голосе говорила фрау Заурих. Дома он разделся, принял ванну и закурил. Вечер тихо перетекал в ночь, небо было пасмурным из-за чего налетов сегодня не было, над Бабельсбергом нависала блаженная тишина. Штирлиц уже было хотел подняться в спальню, как на улице раздался звук мотора. Машина явно остановилась у его дома. «Кто это может быть?» - удивился он и подошел к окну, там он удивился еще больше, потому что к двери с понурым видом шел Шелленберг. - Что-то случилось, бригадефюрер? – он отпер дверь и встал в проеме показывая, что не намерен долго беседовать, но тут увидел уезжающий автомобиль шефа. - Это я у вас должен спросить, Штирлиц, что случилось? – ответил недовольно Вальтер, отпихнул его в сторону и вошел. - Я вам уже объяснил, что плохо себя чувствую – после того, как ему удалось развлечься сегодня, голос его был твердым и уверенным. - Неужели? Дайте градусник, Макс, а то я очень волнуюсь за вас. По сварливому и саркастичному тону его было ясно, что он ни единому слову не поверил, усевшись в кресло, по привычке подогнув под себя ногу, Шелленберг с вызовом смотрел на Штирлица: - Попрошу более убедительную версию вашего сегодняшнего поведения! Теперь у Штирлица действительно стала болеть голова, он не подал вида и с усталым видом опустился в кресло напротив: - Извините, бригадефюрер, но я и вправду чувствовал себя неважно сегодня утром. - Правда? – в голосе Вальтера прозвучала странная веселость: Поэтому вы целый день просидели в кабаке со старой мадам? Конечно же у Шелленберга повсюду были агенты, научившись у Гейдриха он был подозрителен и при малейшем сомнении пускал по следу интересующего его человека хвост. Штирлиц попался, он даже уважительно ухмыльнулся и поджал губы: - Я, кажется, постарел, бригадефюрер, почему-то забыл с кем имею дело. Я не стану отговариваться, но чувствовал я себя неважно, мое самочувствие не связано с физическим недугом. - Я про это и спрашиваю вас, Макс! – во взгляде Шелленберга появилась тревога. «Кого я пытаюсь облапошить? Конечно, он понимает мое раздражение к нему. Но что я скажу ему? Прости я вчера узнал, что ты оказывается нацист?!» - Штирлиц решил банально соврать, сказать первое что придет в голову и уйти спать: - Бригадефюрер, мое состояние к вам не имеет отношения, не беспокойтесь. С вашего позволения я отправлюсь в кровать, вы тут не в первый раз, как всегда, прощу чувствовать себя как дома. Извините. Прозвучало это плохо, фальшиво очень, у Шелленберга от такого бестактного вранья даже глаза стали в два раза больше обычного, но он не стал ни в чем уличать наглеца, а только грустно опустил взгляд и кивнул. «Обидел» - сразу догадался Штирлиц: «Ну что ж, ничего лучше сейчас я ему дать не могу». Заснул он, слушая звук наливающейся в ванну воды, и, кажется, тихие всхлипы обманутого мальчика, которые сейчас его никак не тронули. Вдруг сквозь сон Штирлиц почувствовал, как постель немного просела под чужим весом, а затем ощутил прикосновения теплых губ к своему рту. Он вскочил как ошпаренный и с негодованием закричал, глядя на испуганного Вальтера: - Вы что это делаете?! С остервенением пиная с себя одеяло, он выбрался из постели и потащил упирающегося начальника к двери: - Сейчас же идите к себе! Что вы придумали? Что бы больше такого не повторялось! - Стойте! – Шелленберг начал вырываться: Что я вам сделал? Штирлиц демонстративно потер свои губы: - Вот это что было? С чего вы полезли вдруг целоваться? - Я про другое. Почему вы так со мной обращаетесь? Что я сделал? - Ох, мой милый, не надо сейчас устраивать сцен, вы ничего не сделали. Когда это действительно было нужно, вы даже головы не повернули. Лицо Вальтера приобрело глупое выражение, он стал рассеянно хлопать глазами: - Что? Я. Я ничего не понимаю. Штирлиц утвердительно кивнул: - Не понимаете, все правильно. Вы не понимаете, теперь позвольте я вернусь в кровать, а вы больше не будете творить глупостей, хорошо? - Нет! – Шелленберг возмутился и сбросил с себя его руки: Говорите открыто в чем вы меня обвиняете! Что вы мне устроили игры в угадайку? - Вчера в Дахау при нас погибла женщина, вы не заметили? Вальтер сразу побледнел: - И что? Я ее не убивал и не приказывал. Штирлиц молча смотрел на него в упор с осуждением и злостью, и он не выдержал: - По-вашему, я в этом виноват? Чего вы от меня хотите?! Меня, итак, подозревают во всем, хотите, чтобы я еще и тут подставился? Что бы завтра мне Кальтенбруннер стал предъявлять обвинения в сочувствии к врагам рейха?! – его речь становилась все более сбивчивой от нарастающего волнения: Отстаньте, ясно! Заметив, что Штирлиц разочарованно качает головой он вскипел: - Да какого черта вам от меня надо?! Думаете, что знаете меня? Думаете, знаете, как я живу?! Я выживаю в вашем мире, Макс! – он утвердительно кивнул в ответ на удивленный взгляд Штирлица: Да! Это такие как вы, как Гейдрих, Кальтенбруннер, Скорцени. Это ваш мир. Вам эта река по колено, и вы можете тут геройствовать, проявлять свою смелость и доблесть, а я должен каждый день неустанно молотить лапками, чтобы не захлебнуться! Я выживаю тут! – он отшатнулся к стене и всхлипнул: Ни вы, ни Кальтенбруннер даже не считаете меня человеком. Вы обращаетесь со мной как с ребенком, а Гейдрих и венц … они … - дальше он не смог говорить из-за нервного спазма, от которого скрутило желудок и подступила тошнота, прижав ладонь ко рту он выбежал из комнаты. «Дурак! Какой же я дурак» - думал Штирлиц, спускаясь за ним следом: «Чего я от него ждал?» - он оценил догадливость Вальтера: «Я и правда считаю его ребенком, даже сейчас я пытался его наказать нежеланием разговаривать с ним, глупо обманывал» - сердце вдруг кольнуло: «Зачем он полез ко мне в кровать?! Это такая попытка заслужить любовь? Бедный мальчик, насколько же поломана его душа, что он готов предложить себя, только бы его не отталкивали?!». Встав в дверях ванной, он с сочувствием и любовью смотрел как Вальтер судорожно обтирает мокрыми руками лицо, сидя на голом кафеле. Немного поколебавшись, он опустился рядом. Вальтер не плакал, он сидел тихо и судорожно дышал, заговорил он полушепотом, но твердо: - Если вы ждете от меня героизма, Макс, так забудьте, мое положение ничуть не лучше, чем у той женщины – он поднял голову и показал еще хорошо различимую царапину: Видите? Но у меня есть раны, которых вы не увидите никогда. И никто не увидит. Они выжжены на мне и останутся навсегда. Я до гроба буду помнить нависающую надо мной мерзкую рожу Кальтенбруннера, как на меня капали пот и слюна Гейдриха, а о самом страшном я не могу говорить даже сам с собой. Понимаете? Вместо ответа Штирлиц обхватил его, дрожащего, руками и прижал к себе, Вальтер уткнулся носиком ему в плечо: - Я никого не могу спасать, потому что не способен спасти себя, я сам живу в страхе, я полностью беспомощен. Обычно бы Вальтер заплакал и дал выход гнетущему его состоянию, но в этот раз он был тих и печален, и не было слез, только давящее чувство вины и сожаления. Штирлиц начал чувствовать холод от пола и побоявшись застудить Шелленберга поднял его под руки и повел наверх, там он уложил его в кровать и получше закутал в одеяло. Сначала он молчал и просто смотрел в красивые, скорбно прикрытые густыми ресницами серые глаза, а потом лег головой на подушку так близко, что кончики их носов почти соприкасались и сказал: - Порою надо всеми нами царствуют чувства, и мы слепнем, мозг отказывается соображать. Мне не следовало взваливать на вас этот груз, очевидно было, что в борьбе с системой вы только пострадаете, а система не изменится. Наивно и глупо с моей стороны было ждать от вас другого. - Я бы хотел – голос его был с хрипотцой: Если бы Гиммлер хоть иногда меня слушал, я бы мог что то изменить. Я пытаюсь, правда. Но он всегда отказывается потом от своих же слов. Я так устал! Мы говорим часами, и он соглашается со мной, а через день опять вспыхивает речами Гитлера и ничто его не может переубедить. Я словно белка в колесе бегу и бегу по кругу и всегда возвращаюсь к исходному месту. - Полагаю, русские скоро помогут вам убеждать рейхсфюрера, они уже у наших границ. - Ох! – Штирлиц явно напомнил ему о больном – Эти русские! Ожидание смерти хуже самой смерти. Зачем мы продолжаем сопротивляться? Разве есть какой-то смысл? Мне кажется, мы только злим их. Штирлицу бы хотелось сказать: «Так и есть, смысла нет», но он должен делать свою работу до конца, а его работа – быть советским разведчиком, и он ответил: - Всегда есть шанс, бригадефюрер. Запад ненавидит коммунизм, думаю, что англичане и французы хоть и бьют еще по нам, но бояться по-настоящему уже русских. У нас есть возможность заключить сепаратный мир, тогда, возможно, русские отступят, а мы для всей Европы станем преградой от «красной чумы». Вальтер смотрел на него и было видно, что он верит всему этому безоговорочно. Штирлиц продолжал ловить доверчивый взгляд и бесстыдно врать. «Еще его обвиняю. Проклятая работа!» - думал он, не меняясь в лице. Запустив пальцы в волосы начальника, он оперся на локоть другой руки и тяжело вздохнул: — Все это очень печально, мой дорогой – это прозвучало неопределенно: Рано или поздно, все закончится. В ответ Шелленберг дернул уголками губ и закрыл глаза. «Спи, нежное создание. Эх. Только бы ты никогда не узнал про меня правды. Не знаю выдержишь ли ты?». Мягкие волосы приятно скользили между пальцами, Штирлиц печально смотрел на спящего мальчика и вымученно улыбался.…
Осень и зима пролетели под грохот славной русской канонады, Финляндия вышла из войны, на Новый год русские подарили себе север Будапешта. Этот год получил названия «освободительный». В начале 1945 не без участия советской разведки удалось уберечь от уничтожения Краков. Освенцим тоже остался невредим, вопреки всем усилиям Гиммлера по заметанию своих грязным следов, и русские танки вынесли страшные ворота с лживой надписью «труд освобождает», перемололи гусеницами заборы, а солдаты на руках вынесли с фабрики смерти живых детей. Сразу же весь мир узнал о гнусности нацистского режима и содрогнулся от масштабов преступления против человечества. Кальтенбруннер теперь почти не пил, потому что его едва ли не каждый день вызывали в ставку фюрера из-за провалов на фронте и новых и новых обвинений в адрес военных. Потом, вернувшись в Управление он вызывал к себе руководителей всех департаментов и долбил всех по очереди требуя тотальной жестокости к любому, кто представляет хоть маломальскую опасность для режима. Дошло уже до того, что гестапо начало арестовывать людей вообще без каких ни будь обвинений и проводить обыски. Вместо начальника шестого управления на совещаниях сидели либо Штирлиц, либо Скорцени, Гиммлер приказал Эрнсту больше не приближаться к Шелленбергу после последнего скандала. Сегодня участь слушать пересказ истерики Гитлера с сильным австрийским акцентом выпала Штирлицу, после он отправился к своему начальнику с новостью, что сегодня утром повесили Нёбе. - Повесили? – как-то безразлично переспросил Шелленберг: А что там с адмиралом, неизвестно? - В данный момент ничего неизвестно, бригадефюрер, он по-прежнему в концлагере. - Думаю, у него нет шансов, Макс – Вальтер грустно подпер ладонью подбородок: Теперь еще и спасение евреев под видом сотрудников абвера туда добавится. Я знаю, вы его не любите, но он хороший человек, я вовсе не держу на него зла. Штирлиц налил кофе и поставил чашку перед ним: - Возможно он хороший человек, но плохой адмирал, он должен был служить Германии, а не предавать ее. - Меня вы тоже обвините в случае чего? - При чем тут вы? Вальтер внимательно посмотрел на него и поднял бровь намекая на те факты, что были ему уже известны, Штирлиц усмехнулся: - Ах да. Нет, мой милый, вы – другое дело. - Отчего? – Шелленбергу польстил такой ответ, и он довольно вытянул губки. - Я к вам особенно привязан, бригадефюрер. - Насколько сильно? – он точно напрашивался на ласковые слова. Штирлиц обошел стол и одним пальцем приподнял его лицо за подбородок: - Вы словно мой любимый племянник. - Что вы подумали когда впервые меня увидели? - Хмм – Штирлиц театрально задумался, как будто не мог вспомнить, а потом серьезно сказал: Знаете, когда я вас только увидел, я решил, что вы ребенок Гейдриха, но тогда, помню, я подумал, что у него, вероятно, очень приятная супруга, потому что иначе откуда бы у него появилась такая прелестная дочурка? Подождав пока до шефа дойдет шутка, он весело рассмеялся. - Ну и ну, Штирлиц – Шелленберг как мог старался сохранять обиженный вид, но милая улыбка все же победила: Это забавно – его глаза засветились: Вы это сами сочинили? - Скорее всего где-то прочитал. Так значит, вам нужен этот поп? – он решил вернуться к делам. - Вееерно – Шелленберг задумался: Займитесь пастором – он порылся в столе и достал бумагу: Вот вам моя санкция, можете вывести его из тюрьмы и хорошенько потрясти, хочу понимать что у него там в голове поменялось или нет. Внезапная нужда шефа в служителе церкви пока была для Штирлица непонятной, да к тому же, Шелленберг не терпел попов после того, как получил в детстве от одного из них трепку после исповеди. «Зачем ему понадобился Шлаг?» - размышлял Штирлиц: «Не решил ли мой прелестный начальник сбежать в монастырь после войны?». Он не знал, что Вальтер все же продавил Гиммлера, это ему удалось после того, как копаясь в архивах военной разведки, в одной из секретных папок первой мировой он обнаружил свидетельства того, что фюрер в прошлом перенес тяжелую форму сифилиса и теперь уже давно не в себе. Трясущиеся руки Гитлера дополнили, наконец, общую картину происходящего в глазах рейхсфюрера, и он решился. Другого выхода для него больше не было, Германия разваливалась на глазах под ударами русских армий, бежать можно было только на Запад. Накануне в Берлин был вызван Вольф, он и получил от Гиммлера приказ о том, чтобы призвать самые строгие меры секретности и встретиться в Берне с Алленом Даллесом. Но ни Штирлиц, ни Шелленберг, ни даже Гиммлер не знали, что история с Вольфом имеет не двойное, а даже тройное дно, на котором был еще и Кальтенбруннер. - У переговоров с наличием в них Гиммлера нет ни малейшего шанса, Эрнст, с нами никто не будет иметь дела. Вольф зябко кутался в военную шинель на мартовском ветру пронизывающему до костей пока они с Кальтенбруннером прогуливались в небольшом лесочке Груневальд. Лес был совсем раздетым и унылым, под ногами хлюпала раскисающая от недавно стаявшего снега тропа. Кальтенбруннер и сам был не идиот, он начал искать для себя лазейки из рейха еще раньше и более того, он практически перестал подписывать какие-либо документы отдавая приказы на словах, будучи доктором юриспруденции он знал, как поменьше наследить. С Гиммлером они практически не разговаривали уже более трех месяцев, то, что им суждено было пересечься на Вольфе, Кальтенбруннера устраивало, ведь если переговоры проваляться, отвечать за них придётся рейхсфюреру. Он вдыхал полной грудью морозный воздух последних весенних заморозков и спокойно рассуждал: - Это даже хорошо, мой друг, хорошо. Пусть Гиммлер идет на переговоры, в любом случае вы выступите не от его имени, дайте понять американцам, что дни СС заканчиваются, что у нас есть куда более мощный аппарат РСХА, который сможет удержать Германию в повиновении законными способами. Пусть они знают, что мы не собираемся марать их честные имена сделками с Гиммлером, он будет для нас козлом отпущения в случае, если это все дойдет до фюрера. - Вы знаете, что все это идея Шелленберга? - Удивился бы, если бы это был не он. Как всегда, малыш идет на авантюры, не имея ни знаний, ни жизненного опыта, был бы на его месте Гелен, он бы давно обошел Гиммлера, еще в сорок втором. – он жестом остановил Вольфа, чтобы донести нечто важное: Вы идите пока по их пути, генерал, пусть они сами оступятся, но при этом, там за столом делайте наше дело. Сейчас Шелленберг наломает дров, вот увидите, он сорвет эти переговоры, кому ни будь разболтает, нам важно, чтобы там понимали нашу точку зрения, а что будет тут для нас не так важно. Вольф с готовностью согласился и похлопал Кальтенбруннера по плечу: - Вы все верно говорите! Однако – он секунду подбирал слова: Я бы хотел вывести Шелленберга из этого дела, когда фюрер узнает обо всем, он их не пожалеет. Эрнст понимающе кивнул и шумно втянул воздух: - Дааа, Шелленберга нужно будет как-то снять с этой тонущей баржи, Гиммлер утянет за собой много людей. Сейчас пока нет нужды об этом беспокоиться, мы без труда его вывезем из страны. Они продолжили прогулку в размышлениях, теперь каждый думал о своем, и они мало говорили.