…
После встречи с рейхсфюрером, Шелленберг задумчиво менял мундир на любимый удобный костюм из мягкой, дорогой ткани. Наконец то он добился своего! Вольфа откомандировали на переговоры с Даллесом, и вроде все идет как надо, но Гиммлер отчаянно мандражировал, все выспрашивал до мелочей. Из-за нервозности начальника теперь и Вальтер бесконечно прокручивал в голове весь план, размышляя не мог ли он допустить где-то ошибки. Нет, все было выверено как часы. Так чего же он переживает? Только бы все было в тайне – вот что его занимало, проворачивать такие дела за спиной гестапо и Кальтенбруннера, было чревато отправкой в концлагерь, а там, конечно, смертью, но и это не было для Шелленберга худшим, если он попадет в лапы австрийца, тот может проделать с ним совершенно немыслимые, извращенные вещи, ведь спасать его будет некому и никому не будет дела до этого. Он закурил и устроился поудобнее в кресле, вошел адъютант и сообщил, что Штирлица нет на месте, Шелленберг удивленно поднял брови и жестом отправил его из кабинета. «Штирлиц уехал намного раньше меня, где же он? Снова играет в шахматы с пожилой фрау? Или у него встреча с агентом?» - перебирая в голове варианты Шелленберг внимательно разглядывал тлеющую сигарету, затем он медленно поднес ее к губам и втянул дым, пальцы приятно прогрелись. Сегодняшнее утро было таким прелестным, он как будто бы все еще чувствовал запах одеколона Штирлица, но доехав до Управления он увидел страшные разрушения прошлой ночи и от того тревога его не оставляла: «Повсюду бомбят, конечно Макс осторожен, но вдруг … ». Он вскочил и резко заушил сигарету: «Мое воображение меня убьет», постаравшись успокоиться Вальтер подошел к зеркалу и еще раз зачесал волосы. Ничего не прошло. «Где Макс?!». Оставаться на месте стало невыносимо, и он вышел: «Куда? Где он мог задержаться? Он ничего не говорил, никуда не собирался». В смятении он быстро подошел к кабинету Штирлица. Заперто. Он с остервенением дернул ручку еще раз, просто что бы выместить на ней злость за происходящее. Ни один Штирлиц был причиной удрученного состояний Шелленберга, он по-другому себе представлял мирные переговоры, Гиммлер с его вечной трусостью перед фюрером наотрез отказывался привлекать к делу людей, опасаясь, что его раскроют, теперь Вальтеру приходилось практически в одиночку взять на себя все. Начинать он решил с концлагерей, убедить рейхсфюрера в том, что нужно сдать их невредимыми союзниками тоже удалось, но был же Кальтенбруннер, и его лучший друг Эйхман, который эти лагеря и курировал. Вальтер сейчас хотел посоветоваться с Штирлицем, а еще лучше отправить к Кальтенбруннеру его или хотя бы взять с собой, но он нигде его не находил. Его нервы стали сдавать: «Пойду к Гиммлеру. Мне точно нужно еще время, чтобы все подготовить». Распахнув дверь в приемную рейхсфюрера, он опешил – Штирлиц сидел там и ждал приема. Вальтер округлил глаза и даже не взглянув на адъютанта, который что-то ему сказал, подошел к своему подчиненному: - Что вы тут делаете? Для Штирлица столкнуться тут с его шефом так же было неожиданностью, по пятницам Шелленберг работал в загородном центре. Оставшись без связи, он принял сегодня рискованное решение напрямую пойти к рейхсфюреру и объяснить, что он якобы имеет сведения о том, что существует заговор, связанный с сепаратными переговорами на Западе, чтобы получить санкцию начать расследование, таким образом, он собирался выполнить недавно полученное задания Центра – узнать кто из высших бонз ищет контакты на Западе. Шелленберг нетерпеливо сверлил Штирлица взглядом, глаза его сверкали яростью как у василиска. Мало того, что визит к Гиммлеру в обход него был крайней степенью нарушения служебной субординации, это Вальтер пережил бы с легкостью, но то, что Штирлиц, словом, не обмолвился с ним о подобных планах, вот что его злило особенно. А теперь он еще и нахально сочинял что-то на ходу про какого-то полковника. Врал ему без всякого стыда! Когда они вдвоем вернулись в его кабинет, Вальтер не показал вида, он стал спрашивать про пастора, весело шутить и с улыбкой выпроводил Штирлица не став задавать никаких вопросов. Как только он остался один его улыбка сошла: «Вот как, мой дорогой! Не зря, выходит, я опасаюсь. Храни свои тайны, посмотрим кто кого переиграет». Он устроился в кресле по привычке подогнув под себя ногу и стал крутить ручку между пальцев: «Похоже, Макс очень дружен с Мюллером, может ли он работать на гестапо? Или на Кальтенбруннера? Или это опять у меня паранойя?». Паранойя. Штирлиц уже вызывал у него сомнения. Да, точно! И тогда они работали с Мюллером что бы убрать Канариса. «Мюллер» - вертел в своей голове столь ненавистную ему фамилию Вальтер: «Что может понадобиться папаше от Гиммлера?», он не усидел на месте, вся эта неопределенность и загадки будоражили его, пачка сигарет, машинально схваченная со стола, была брошена на подоконник, Шелленберг быстро думал, связывал кружево интриг как опытная вязальщица. Он склонил голову набок, как будто так было проще складывать и наконец решился: «Вы все будете у меня под колпаком» и щелкнул пальцами, как когда-то делал Гейдрих.…
Седые волосы раздул ветер. Снова были заморозки. Штирлиц чувствовал, что силы его почти на исходе, немалых трудов его стоило отыскать Кэт, Катю Козлову, верную советскую подругу, сейчас она потеряла мужа, а разведка потеряла надежного связника, теперь бедная девочка с новорожденным была в руках гестапо, причем по его инициативе. Он не мог сейчас организовать ее выезд, это грозило для него провалом, да к тому же он ясно ощущал слежку за собой. «Неужели я под колпаком у гестапо? Или это сдают нервы?». Переправив пастора в Швецию по заданию Шелленберга, он стоял среди завораживающего горного пейзажа, чтобы отвлечься от мыслей, он обтер снегом лицо....
- Чего еще вам от меня нужно? Кальтенбруннер злобно таращился на вытянувшегося перед ним Шелленберга, жалобный взгляд подчиненного раздражал его потому, что от него требовались решения, которых он не мог принять. Только что он дал разрешение вывезти из Равенсбрюка большинство заключенных там француженок, и теперь не понимал, что еще от него хочет Вальтер. - Вы не понимаете, что все это привлекает много внимания? – Кальтенбруннер вскочил и обойдя своего гостя налил себе воды из графина: Это все ерунда! Ребячество! – он отпил и фыркнул: Вы совершенно зря лебезите перед всеми этими господами, думаете нас пожалеют за парочку спасенных евреев? - Но, господин, если мы хотим заключить мир с западными союзниками … - полушепотом тараторил Шелленберг, но Эрнст резко оборвал его: - Опять господин?! – это заставило Вальтер вздрогнуть: Думаете Эйзенхауэру есть дело до Красного Креста? Они хотят избавиться от коммунистов, хотят стать триумфаторами в этой войне, вот что нужно им дать! - У нас нет таких полномочий, обергруппенфюрер. - Ну! – Кальтенбруннер выжидательно скрестил руки на груди и навис над Шелленбергом: Чего вы от меня ждете? - В Берлин прибыл граф Бернадот, он хочет встретиться с вами. - Очередной ваш дружок, Шелленберг? Вы, как я вижу, лучше всего в своей работе позаботились о нужных связях лично для себя, а не для Германии – он пару мгновений раздумывал, кусая верхнюю губу: Ладно, послушаем и его. Вальтер сразу оживился: - Эм! – он хитро покосился на начальника, и тот сразу понял, что сейчас пойдут торги: В этом деле нам бы очень пригодилось присутствие господина Риббентропа, вам так не кажется? - Не казеца! – передразнив Шелленберга и оставшись довольным его удивлению своим поступком, Кальтенбруннер вернулся к своему столу и закурил: Зачем в нашем деле Риббентроп? Какая от него польза? - Он поможет нашим переговорам остаться тайными для фюрера. «А вот это правильно» - подумал Эрнст: «Умный мальчик, он всегда на стороже, если Риббентроп окажется в нашем деле, то ему придется стать нашим союзником». Он повернулся к Шелленбергу и молча кивнул. Возвратившись от начальника, Вальтер первым делом вызвал своего адъютанта: - Штирлиц вернулся в рейх? - Так точно, бригадефюрер! - Ну, и где же он? – торопясь переодеться для встречи с графом, Шелленберг бесцеремонно, снимал перед оторопевшим парнем галифе: Куда-то уехал? Адъютант немного помедлил с ответом так как отвлекся на стройные ноги шефа, но взял себя в руки: - Господин, мне сообщили, что с утра штурмбанфюрер отправился в четвертое управление к группенфюреру, и до сих пор он там. - Конечно! – злобно торжествовал Вальтер: Так я и знал. Он повернулся спиной к помощнику, который быстро сориентировался, любезно подав шефу пиджак, и распорядился: - Как только Штирлиц выйдет из гестапо, тут же сообщите мне. Этого не потребовалось, недоуменно поглядывая на адъютанта, так как обычно Шелленберг их так близко к себе не подпускал, Штирлиц вошел в кабинет: - Хайль, бригадефюрер! Вы так рано едете домой? - Нет, я еду ужинать с графом! Штирлиц уловил явное кокетство в этой фразе, он чуть кивнул и спросил: - Вы поздно возвратитесь? Шелленберг брызнул духами на шею и насмешливо ответил: - Да, матушка, я буду поздно. Штирлиц смерил высокомерным взглядом захихикавшего адъютанта и внимательно посмотрел на крутящегося у зеркала шефа: - Я понимаю, и вы имеете полное право на меня злится, но группенфюрер сильно задержал меня. Это, конечно, нисколько меня не оправдывает, тем не менее … Он замолчал, так как Шелленберг устало закатил глаза, давая понять, что все это ему не интересно: - Ох! Довольно этого занудства! Штирлиц, я в дивном настроении, и не хочу портить его разговорами про Мюллера. Прошу вас, все завтра. Не похоже, что он был в приподнятом расположении духа, чувствовалось, как злость разбирает Вальтера до звенящих нервов, он чуть подергивал носиком, как будто чувствовал какой-то неприятный запах, хотя комната была наполнена дивными раскрывающимися нотами дорогого парфюма. - Что ж, тогда желаю вам приятного вечера, бригадефюрер! Штирлиц шагнул в сторону и галантно открыл перед ним дверь, Вальтер прошел, мимо глядя в пол, за ним как верная шустрая болонка проскользнул новый подхалим главы шестого управления.…
Легкий весенний ветерок немного развеял тяготившее Шелленберга раздражение, он вальяжно развалился на заднем сидении своего Майбаха, водитель закрыл за ним дверцу. Изящные пальцы с волнением комкали светлые перчатки из тончайшей замши. Штирлиц и его рассиживания с Мюллером по подвалам могли подождать сейчас, Вальтер ехал в роскошный загородный особняк, который занимал граф Фольке Бернадот, член шведской королевской семьи, представитель Красного Креста, и билет для Шелленберга из всего этого кошмара. Пусть Мюллеры, Эйхманы, Скорцени и Кальтенбруннеры готовят себе крысиные тропы и бегут озираясь, дрожат по кустам и сомнительным приютам от страха, пусть Гиммлер грызет свои ампулы с цианидом. На здоровье! Но Вальтер Шелленберг – изысканное создание, драгоценный камень в тиаре СС, он покинет всю эту суматоху под руку с графом, не оглядываясь на русскую канонаду. В середине февраля они встретились впервые, на протяжении всей беседы, граф с нежностью заглядывал ему в глаза, а однажды взял и погладил пальцы, Вальтер смутился тогда и отдернул руку, по выражению лица графа он увидел, как это понравилось благородному аристократу. Письмо, что он получил позже было утонченно романтическим, прочтя его и покусывая уголок сложенной бумаги, Вальтер стал думать, что граф мог бы быть для него полезен помимо вывоза евреев из концлагерей. Исход войны был ясен и, что сделают со всеми ними русские никто бы не взялся предсказать. Оставаться в Берлине было совершенно опасно, но бежать. Куда? В разговорах с ним по телефону граф начал позволять себе ненавязчивые комплименты, тогда Вальтеру и пришел в голову этот план, он стал флиртовать с Бернадотом. Особняк был совершенно темным, как будто заброшенным, светомаскировка на окнах не пропускала ни единого пятнышка света, на контрасте с угрюмым фасадом великолепная гостиная засияла так, что Вальтер даже зажмурился. Многоярусные люстры из муранского зеленого стекла отражались в зеркалах, что были в каждой комнате, и в начищенном паркете. Помпезная обстановка угождала высокому вкусу избалованного юного генерала. Он неспеша шел по изогнутой лестнице, с усмешкой представляя себя в гигантском бальном платье времен раннего Версаля. Фольке встретил его сдержанным поклоном и сразу взял за руку, но вместо рукопожатия повернул кисть тыльной стороной вверх и стал нежно сжимать пальцы, было видно, что, если бы не прислуга в комнате, он бы поцеловал ее. За ужином они много разговаривали о живописи, Вальтер живо говорил о своем увлечении Моне, о спокойствии и умиротворении его картин, о ярких красках природы и резких мазках, граф любовался им наблюдая катарсис своего гостя, отмечая про себя страсть, которой горит сердце милого юноши. - По-вашему, мой друг, импрессионизм недооценен? - Так и есть, господин! Мне право непонятно отчего это? Возможно, оттого что он несет скорее эмоции, чем образ, и люди не хотят открыть себя картине, увидеть ее душу. - Вы восхищаете меня, Вальтер! Полагаю ваша хрупкая душа похожа на дивные водные лилии, не так ли? Я видел это полотно. Розовые кувшинки в сине-зеленой воде – говоря это граф пристально вглядывался в лицо Шелленберга: Вот! – он довольно улыбнулся обнаружив на нем легкий румянец: Как ваши щечки, что всякий раз розовеют от смущения. Вальтер быстро заморгал и прижал пальцы к щекам: - Я просто волнуюсь. - Отчего? - Нам предстоит большая работа, я встретился сегодня с доктором Кальтенбруннером, скоро я смогу организовать для вас встречу, думаю, что она будет продуктивной. Попытка Вальтера увести беседу в деловое русло, насмешила Фольке, он учтиво кивнул: - Я верю, что ваша чуткая работа поможет нам спасти тысячи жизней, дорогой. Вот что, я хотел спросить в нашу последнюю встречу, но не было случая, спрошу сейчас – он указал на руку Шелленберга: Ваши пальцы, вы верно играете на фортепьяно? - Да, конечно! Ведь мой отец владел целой фабрикой, выпускающей музыкальные инструменты. - Вот как! Тогда я обязан попросить вас поиграть для меня немного, если вас не затруднит. Вальтер застенчиво улыбнулся, промокнул губы салфеткой и, поднявшись из-за стола подошел к сияющему роялю. Граф устроился, поудобнее скрестив руки на груди и через секунду запрокинул голову, закрыв глаза от удовольствия, чуть покачиваясь в такт льющемуся по залу ноктюрну Шопена. - Прекрасно! – с придыханием произнес он, едва музыка стихла. Взяв со стола бокалы с шампанским, он подошел к роялю: - Давайте выпьем! Напиток чуть щипал нёбо, он немного поморщился и решился: - Вальтер! Мне трудно вам признаться, мои чувства к вам могут показаться для вас неприемлемыми, но поскольку вы сами сказали, что важнее смотреть в душу, а не на представленный образ, я лелею слабую надежду на то, что вы ответите мне, если не взаимностью, то, хотя бы, нежной дружбой. Он так резко поставил бокал, что он чуть не опрокинулся и дрожащей рукой подхватил с клавиш легкую кисть Шелленберга, теперь, когда они были одни в комнате, он с горячностью прижал ее к губам и судорожно вдохнул запах кожи. Пару секунд от не отрывался от нежных пальчиков, а затем заглянул ему глубоко в глаза: - Умоляю, потанцуйте со мной! - Я? – Вальтер удивился: Вы хотите со мной танцевать? Сейчас? - Сейчас! – граф потянул его за руку к себе: Непременно сейчас! - Господин, у нас нет музыки! – его смешило лихорадочное состояние графа и его странная просьба, но отказываться он не стал. Фольке на короткое время оставил его и завел патефон, раздалось тревожное, сильное вступление вальса Глинки. - Мы что же, будем танцевать под музыку русских? – спросил Вальтер, позволяя графу приобнять себя за талию и сцепив с ним пальцы. - Лучше слушать музыку русских, чем их оружие, не правда ли? – граф повел вальс. Никогда до этого, не оказываясь в роли ведомого, Вальтер чувствовал себя неуверенно и старался следить за ногами, Бернадот же видел в опущенном взгляде своего партнера кроткость и смущение. Они кружились по залу под нежный, волнующий мотив, регулярно ловя взгляды друг друга, только музыка закончилась, Шелленберг сделал шаг назад и реверанс. Граф так сильно был взволнован, что не удержался и притянув Вальтера за талию, поцеловал его в губы. Тот распахнул глаза и тут же вырвался: - Вы что?! Граф страшно смутился: - Бог мой! Простите! Вальтер не слушал, он убежал из зала прижимая пальцы к губам, Бернадот кинулся за ним: - Вальтер, я! Вальтер! Вернитесь! Я! – он наткнулся на захлопнувшуюся перед его носом дверь: Я глупец. Упав на сидение, Вальтер торопливо приказал водителю уезжать. Лимузин заревел и понесся по аллее к выезду из особняка. Можно было бы еще туфельку потерять на лестнице, но, во-первых, Вальтер не был незнакомкой, а во-вторых, на улице было слишком прохладно.