…
По голому плечу потянуло холодком, но проснулся Вальтер не от этого, а от трепета легких пальцев, поглаживающих его по волосам. Это была Эстель. Скучая по мужу, она по стремилась хранить осколки любой памяти о нем, а Вальтер был тем, что граф трогал последним, любил, обожал, а значит на его теле и красивых волосах осталась частичка ее дорогого Фольке. Графиня не хотела будить бедняжку, но так всхлипывала и подвывала, что потревожила его сон. Вальтер не знал, что с этим делать, утешать ее или просто не мешать, он так и лежал на животе, отвернувшись от нее. Ему не сильно нравились ее прикосновения, особенно к голой коже, и как только она коснулась его плеча, он тут же поднял голову. Эстель смутилась: - Я опять разбудила тебя, милый – она опустила глаза и тихо произнесла: Прости. Вальтер закрывался одеялом, неуверенно оглядываясь вокруг: - Позвольте мне одеться, госпожа. - Конечно, конечно! – Эстель встала и отвернулась к окну. Он имел в виду не это, а ждал, что она выйдет, но делать было нечего, краснея и бросая в сторону графини резкие взгляды, ему пришлось наскоро одеваться. То, что посторонняя женщина, в отсутствии Ирэн, тут с ним в комнате, а он еще и раздет, Вальтера очень беспокоило. Эстель часто трогала его и нюхала, а он никак не мог ей возразить. Вернее, не смел. Женщина потеряла мужа и продолжала его опекать, Шелленберг считал, что не имеет права ей противиться. - Хотите чаю, ваша Светлость? – он сильно сжимал пальчики от волнения. - Я уже распорядилась, дорогой, сейчас подадут! – графиня протянула к нему руки: Подойди ко мне! Вальтер послушался. Она обняла его и отвела к трюмо: - Сядь! Я знаю, что граф любил так делать – она взяла со столика щетку для волос: Позволишь? Он безразлично пожал плечами. Каштановые волосы красиво блестели под люстрой, ложились ровными, гладкими прядями, виски чуть тронули серебряные нити. Эстель смотрела на аккуратный кругленький затылок Шелленберга и нежно улыбалась. - Как проходят заседания? Тебя не стали обижать? Вероятно, американцы считают, что ты лишился поддержки? – графиня держала его за плечи и смотрела в отражение. - Пока все идет согласно нашим старым планам, линия защиты у нас выстроена давно – Вальтер смотрел в зеркало на себя: Но, я не жду оправдания. Ясно, что какой-то срок мне назначат – он столкнулся взглядом сам с собой: Только бы не пожизненный приговор! Уж лучше смерть. - Уж это точно не лучше! – Эстель немного обиженно толкнула его и отвернулась: Пусть далеко, пусть в больничной палате, но живой! «Попробуйте часами корчиться от боли, госпожа, понимая, что это никогда не пройдет и будет повторяться, тогда будете умолять Анубиса забрать вас» - он аккуратно покосился на нее и вздохнул: «Как же люди эгоистичны! Сиди в тюрьме, страдай от холода, боли, страха, но главное – живи и дыши, чтобы их не огорчать». Раздался стук в дверь, это принесли завтрак. Вальтер заглянул в вазочку с выпечкой и разочарованно поджал губки. - Вы, конечно же, хотите пирожных, дорогой! – графиня похлопала его по плечу: Вам их категорически нельзя. - Знаю – проворчал он: Тут ничего не поделать. Все время пока разные врачи грешили на рак печени, проблема была в воспалении желчных протоков и камнях в них, поэтому то любая жирная пища вызывала у него колики и боли. Проблему выяснили только сейчас и все это было уже необратимо. Вальтер все мог стерпеть – побои, каторгу, тюрьму, но отсутствие кремовых пирожных удручало его более всего.…
Такое бывает у оборотней – в одну безлунную ночь, шкура не слезает, и проклятый остаётся в своем уродливом обличии навечно. Вот и Исаеву не вышло выбраться из нацистского мундира, хозяин оставил его Штирлицем, эмигрантом, удравшим с советской стороны. Он обосновался в Стамбуле на полулегальном положении, устроился работать в банк, снял дом, и снова высадил под окнами розы, как когда-то он уже сделал в своем особняке в Бабельсберге. Со смертью Бернадота все успокоилось, так им с Филби казалось. Хотя, что именно теперь казалось англичанину, Штирлиц не представлял, им пришлось оборвать связь. И все же, порою он, проезжая на велосипеде по кривой улочке близ мечети Сулеймане, замечал в витрине магазинчика, торгующего книгами условленные знаки. Тогда он отправлялся за заданием, которое получал в книге, куда укладывался его личный шифр. Ничего сложного не выдавалось, тихие переброски документов, слежка, наблюдение. Такая возня докучала ему в разведшколе, но сейчас, отработанная до автоматизма за многие годы, она давала ему стабильность и отдых. Сегодня он отправился к немецкому посольству, там можно было купить газеты со всех зон оккупации. Порою это было забавно, когда союзники начинали перебрасываться обвинениями и дезинформацией друг на друга. В первую очередь Штирлица интересовали новости из Нюрнберга. Ему уже довелось прочесть немало смертных приговоров тем, кого он встречал в величественных коридорах дворца на Вильгельмштрассе и в Альбрехт палас. Ряды одиозных нацистов редели. Теперь он боялся только одного, этой весной должен прозвучать приговор по последнему делу. Слушанья закончились в ноябре, теперь суд займется решением, но саму статью Штирлиц прочитал позже, сначала он долго смотрел на одно фото. Смотрел с щемящим сердцем, с тоской и нежностью. Вальтер! На кого он теперь похож?! Издерганное дитя с потухшим взглядом, и проступающим из-под тонкой кожи очертанием черепа. Шея тонкая настолько что не ясно как на ней еще держится голова! Макс в нерешительности тянул в легкие табачный дым, глядя на пугающее изображение бывшего шефа. «Какой прок в том, что они его судят? Они там ослепли? Мальчишка на последнем издыхании» - он нервно дергал ноздрями, ругая про себя весь процесс: «Устроили показуху!». А ведь он сам, увидав в газете Брандта и Олендорффа и выданные им билеты на виселицу, тогда лишь довольно хмыкнул. Вальтер – это, безусловно, дело другое! Штирлиц не мог представить, как кто-то сможет решиться повесить это крохотное существо. Он видел в этом лишь бессмысленную жестокость. Огонь в камине стал слабеть, подложив дрова, Штирлиц посмотрел на свои руки и тут же припомнил тоненькие ручки Вальтера, ему бы сейчас хотелось взять в ладони его нежные пальчики, погладить их, согреть. Тоска в одно мгновение нещадно сдавила затылок, он редко скучал о прошлом, но этот маленький нацист проник в его сердце и намертво там застрял, порою проникая в сны и мысли. Хрустальная россыпь звонкого смеха Шелленберга, как наяву зазвучала в ушах старого разведчика, это он запомнил лучше всего. Слышит ли кто ни будь теперь этот волнующий перелив, или же у бедняжки нет уже поводов для веселья? Обнять бы его, зарыться носом в волосы, держать покрепче, пока бы он не стал возиться. Штирлиц сидел на корточках возле огня и мечтательно улыбался. Жар камина ласкал его усталое лицо, и паутинки морщин у глаз, которые увеличивались от доброго прищура.…
«Двадцать пять лет!» - Вальтер несколько дней не мог нормально спать, утечка из судейской коллегии приводила его в животный ужас. Кому предназначался этот срок пока никто не знал, как и еще два решения по двадцать лет. Никто не ждал таких цифр на этом процессе. Было видно, как доктор Ридигер опешил, узнав о них, теперь защита Шелленберга заранее лихорадочно готовилась к апелляции. - Как теперь быть?! Кемпнер при всех назвал меня соратником Гиммлера! Ясно, что этот срок для меня! – Вальтер заламывал руки, мечась по комнате как в пожаре: Я умру в тюрьме! Мне конец! Я … Я! Он резко остановился и держась за живот пытался подавить приступ тошноты. Ирэн, наблюдавшая за истерикой мужа, не выдержала: - Вальтер! – она в два шага подошла, схватила его за рукав и потащила в ванну: Хватит! Успокойся! - Это так не работает! – жалобно скулил он, нагнувшись над рукомойником: Никто не успокаивается, когда ему говорят «успокойся»! - Приди в себя! Еще нет никакого приговора! – смачивая руки под краном, она вытирала лицо мужу, придерживая его за талию: Давай, милый, не сходи с ума. Курт Минцель – помощник адвоката, который сегодня с утра занимался опросом подзащитного, сейчас с сочувствием наблюдал как фрау Шелленберг укладывает расстроенного супруга в кровать. Когда доктор Ридигер приглашал его в дело, то обещал легкой работы, дескать никто не осмелиться приговорить любимчика представителя ООН. И вот граф мертв, а секретари судей приносят страшные вести с тяжелыми приговорами. «Если судья даст ему двадцать пять лет, он рухнет замертво прямо у скамьи подсудимых» - размышлял Курт, возвращаясь к своим записям. Если такое случиться, на его карьере адвоката можно будет поставить крест, уже то, что он выступил защитником нациста на таком процессе популярности ему не добавляло, а если они проиграют … Молодой юрист покачал головой и снова взглянул на хнычущего в объятиях жены Вальтера. О приготовил несколько писем, чтобы разослать их в наивной надежде, что их получатели не откажутся выслать свои показания. Еще летом они могли себе позволить иметь от силы десяток свидетелей, теперь они выискивали любые возможности. - Эти люди нам помогут? – Шелленберг шмыгал носом, недоверчиво разглядывая адреса отправления. - Если господа согласятся дать свои показания, то они не будут лишними. - Это бесполезно! Никто мне не поможет! По всему было видно, что Вальтер сегодня решил предаться унынию, но Курт был настроен серьезно: - Подпишите, господин, будет лучше, если мы сразу будем во всеоружии в случае, если нам придется защищаться. - Не знаю, не знаю – Шелленберг нервно подписывал конверты своим беспорядочным почерком: Доверюсь вам и доктору Ридигеру. - Правильно! Мы более других заинтересованы в вашем мягком приговоре. - А если будет двадцать?! – серые глаза как острые льдинки воткнулись в Менцеля. - Тогда мы это оспорим – Курт медленно вытянул из подрагивающих ручек последний конверт, говорил он максимально спокойным тоном, понимая, что любая его неуверенность ввергнет Вальтера в панику: Мы уже заметили, что апелляции во всех этих процессах проходят с большим успехом, так что, первое решение еще не будет означать конец. - Видишь, родной, не о чем так переживать – Ирэн погладила супруга по голове. Кажется, Вальтер смог успокоиться и перестал вздрагивать, по его глазам было видно, что он о чем-то глубоко задумался. Адвокат решил не торопить клиента и присел на стул, ожидая, когда тот придет к какому-то решению. - Дай мне, пожалуйста, черную шкатулку, Ирэн! – севшим голосом проговорил Шелленберг и обратился к Курту: Мы отправим еще одно письмо. Мне кое кто задолжал. - Кто? – Менцель с готовностью извлек из портфеля чистый конверт и приготовился написать адресата. - Русская разведка – сосредоточенно говорил Шелленберг: Я им хорошо помог. Он открыл шкатулку, высыпал сияющие драгоценности и поддел ногтями бархатное дно. Получилось не сразу, и все же, он извлек из тайника крохотную бумажку. Вот – Вальтер подал ее адвокату: Тут адрес куда следует направить телеграмму. - А как же? – Курт показал конверт. - Никто не выпустит ваше письмо отсюда, если вы напишите на нем «НКВД» - хитро ухмыляясь ответил ему бывший шеф разведки Рейха. В этот момент у Менцеля по спине пробежал холодок, он как-то привык к образу капризного, беззащитного дитя, и вот перед ним будто бы раскинул крылья Люцифер. В холодных глазах Шелленберга светилась странная, пугающая сила, он будто бы все еще мог сейчас позвонить в мрачные застенки гестапо, где безжалостные приспешники уже заждались его приказов.…
Снег падал комьями, и таял, даже не касаясь земли. Уже должно было установиться тепло, но со стороны Атлантики ветра принесли к Босфору запоздалую мерзлую тучу и теперь отчаянно трепали ее, чтобы поскорее опустошить. Дороги были мокрыми, Штирлиц решил не рисковать, разъезжая на велосипеде, а сел на трамвай. Вчера он получил послание и должен был явиться на встречу к Филби. Время еще позволяло ему поглазеть на лавочки Араста базара, и он с наивной непосредственностью отправился прогуливаться среди людской толчеи то и дело останавливаясь у сверкающих золотом витрин. Шум базара наконец стих на узких улочках, вместо него над древним османским городом с сотен минаретов зазвучал азан. Штирлиц шел в сторону пролива, с удовольствием слушая мелодичный призыв, который растекался в небе и звучал будто бы изнутри груди. Англичанин ждал его в небольшой тесной гостинице, сидя на широкой тахте, он часто отпивал из маленького стаканчика, видно было, что он успел продрогнуть на февральском ветру. На лице его чувствовались тревога и озабоченность, это сразу заинтересовало Штирлица, снимая пальто, он попытался угадать причину, он выдал себе несколько версий и отправился к товарищу, раздумывая над тем, какая из них окажется верной. - А, Штирлиц! – Филби неловко качнулся на бок и кивнул ему в знак приветствия: Давайте, дружище, проходите. Погода нынче преотвратная! - Добрый день, сэр! Очевидно, в этот дивный день вас могла выдернуть из дома только что-то невероятно важное! – Макс с теплой улыбкой смотрел на старого товарища: Чем я могу быть вам полезен? - Ох, дорогой вы мой! – британец с напускной усталостью на лице, вздохнул: У нас с вами есть одна единственная точка соприкосновения. Этот немец, наверное, уже до самой смерти нас не оставит. Маленький …! – он резко прервался и в воздухе повисло напряжение, видимо, Филби приберег для характеристики Шелленберга крепкое словцо, но так и не решился произнести его вслух. - У нашего милого друга снова проблемы? – Штирлиц ехидно прищурился, отпивая чай. - У вашего, полковник! – Филби сразу побагровел, настолько он был раздражен его издевательским тоном: У вашего друга! У него вечные проблемы, большинство из которых он создает себе сам. - Коль скоро мы тут с вами встретились, значит решать эти проблемы придётся нам, не так ли? – стеклянный стаканчик звонко стукнулся об блюдце. Макс был рад узнать любые новости о Вальтере, он ни раз погружался в сентиментальные размышления о нем. Теперь ему не терпелось скорее узнать задание, и он немного ерзал на месте, видя, как Филби без всякого энтузиазма собирается, чтобы начать разговор. - Я не знаю, как он это делает, братец – англичанин качал головой, по нему было видно, что он очень озадачен: Центр сообщил, что Британия должна снять с него все обвинения. Тут уже Штирлиц пришел в замешательство, он опустил голову и стал смотреть в пол, чтобы не засорять сознание визуальным мусором и дать пространство для размышления. «Вот так штука!» - он понятия не имел как теперь подступиться к этой задаче. Филби осмотрел его и поджал губы, будто бы прочитав его мысли: - Я так же отреагировал, когда услышал. Несколько минут они молча сидели, усиленно шевеля мозгами. Штирлиц хватался за любую идею, прокручивал ее и откидывал. Ничего дельного на ум не приходило, и он решил попросить помощи: - Откровенно говоря, я даже не знаю отчего тут оттолкнуться. Каким образом мы можем воздействовать на другую страну, да еще и не подставляя под удар наших товарищей. Не представляю! - Эти головорезы, что теперь захватили, Лубянку понятия не имеют о тонкостях разведки! – зло пробормотал Филби: Зачем вообще Лихачеву нужен Шелленберг? Что их связывает? Он что завербовал его? Как Шелленберг спокойно может требовать защиты у него, да еще и невозможной? Штирлиц пожал плечами: - Признаться, я сейчас и сам в недоумении. Лихачев грубый человек, он никогда не стал бы себя чувствовать обязанным. Он и собственных сотрудников может без всяких угрызений совести отправить в расход. Он стал припоминать их последний разговор и то, как Михаил Тимофеевич говорил о Шелленберге: «В его словах явно чувствовалась привязанность к Вальтеру, неужели гранитное сердце ГэБэшника тронул этот приятный юнец?». Он усмехнулся и это заметил британец: - Что смешного придумали? - Ничего особенного, кое-что вспомнил. Ну так! Откуда же мы начнем наше выступление? - Я понятия не имею! - Скверно! – Штирлиц снова опустил голову. Идея пришла внезапно, как будто влетела в мозг, он резко выпрямился и посмотрел перед собой, еще раз провернул мысль внутри себя и взволнованно взглянул на Филби, который, заметив в нем озарение, уже ждал хорошего предложения. - Не случалось ли каких-либо эксцессов во время содержания Шелленберга в тюрьме? Ведь там, где он содержался, применяют пытки. Возможно, наши друзья могли бы инициировать внутреннее расследование, и что бы информация об этом не ушла американцам, англичане бы вышли из состава обвинения. Особенно после того, как Даллес сделал свой выпад, Форин офис тем более не выгодно, чтобы дела из МИ6 просочились в прессу. Что думаете? - Хмм – Филби задумался: Кого в этом мире мы удивим пытками сегодня? Максимум что сможет его адвокат – это просить учесть этот факт для суда, ну и все. - А американцы не станут спрашивать у Шелленберга зачем его пытали? Конечно станут! Думаете он не расскажет? И тут у британца по коже забегали мурашки, он вспомнил как в припадке ненависти вцепился в тонкую шею немца. Но он тут же взял себя в руки, потому что эта его оплошность теперь играла в их пользу. Теперь план для него был очевиден: «Умница Штирлиц!» - он радостно похвалил про себя коллегу: «Я бы никогда не стал думать в этом направлении!». Филби поднял ладони перед собой и немного согнул пальцы, это было похоже, что он вцепился во что-то и желает это удержать: - Я свяжусь со своим человеком, чтобы тот притворился, что желает вести игру против меня! Он пойдет к Стивенсу и скажет о том, что пока идет расследование обвинений Даллеса, он хочет уничтожить меня окончательно и попросит дать против меня показания. Тот сумасшедший болван, конечно же схватиться за это предложение и все выложит не подозревая, что тогда МИ6 придётся заблокировать все расследование, чтобы не расписываться в своей причастности к созданию карательного учреждения. Ведь, если это придётся расследовать, то нужно опрашивать Шелленберга, а тот разболтает все что им абсолютно не нужно, да еще и под микрофонами Даллеса! Он говорил это с жаром и даже немного приподнялся на месте наслаждаясь своим изумительным планом. В конце концов он обтер лицо ладонями, как делают мусульмане и повернулся к Штирлицу: - Ей Богу! Даже если бы я молился, то не вышло бы так хорошо! Макс восхищенно смотрел на него позволяя насладиться успеху его мысли, только одно немного кололо его: «Значит бедняге пришлось там очень несладко, видимо маньяк Стивенс все же разошелся там с Вальтером и теперь Форин офис есть что скрывать». Тем временем Филби встал и прошелся по комнате, стало заметно, что нечто в его плане ему не нравиться, это было видно по тому, как играют его скулы, выражая тревогу. Штирлиц решил прийти на помощь: - Есть какие-то проблемы, сэр? - Нет, нет! – тот спохватился и тут же вернулся на место: Без вас я бы не вышел на этот путь! Мне снова придётся признать ваш исключительный интеллект! - Могу я спросить? – Штирлиц задумчиво свел брови: Что сделал Стивенс Вальтеру? - Ничего! – тон британца сразу упал: Это я сделал. Он отвел взгляд и поежился: - Я был страшно разозлен. Меня это ничуть не оправдывает, конечно, но все же, я едва не задушил мальчишку. Штирлиц смотрел на него потрясённо и все что смог сказать, это выдохнуть: - Нет! Филби весь сгорбился и смущенно проговорил: - Так и было. Я сорвался. - Кошмар! – Макс не смог утаить своего отношения к услышанному, он откинулся на подушки дивана и отвернулся. - В конце концов, нам это пригодилось – с горькой усмешкой, примирительным тоном произнес британец. Какой был толк теперь на это злиться? Штирлиц тряхнул головой и вернулся к обсуждению, в конце концов думать нужно о том, как отвести от Вальтера большую беду, пока судебная коллегия еще не приняла окончательного решения по нему. Филби похлопал его по спине, как бы извиняясь за сделанное когда то, и вдвоем им удалось хорошенько обговорили окончательный план. После того как они разошлись, Штирлиц отправился к своему связнику, чтобы передать в Москву сообщение о том, что удачное решение было найдено.…
Вчера был март, а сегодня черт знает что. Тяжелые дождевые тучи нависли над городом с самого утра, и ночь будто никак не заканчивалась, настолько за окном было темно. Вальтер едва приоткрывал глаза и снова проваливался обратно в сон. - Ты как попугайчик, да? – устало бормотала Ирэн, пододвинув стул к постели: Темно, значит ночь? Он что-то мычал ей в ответ, вроде бы пытался проснуться, но, опрокинувшись на спину, только сладко повел плечами удобнее устроившись на подушке. Его пижама распахнулась, открыв худую грудь, которая пахла духами и чистой, теплой кожей. Дома он бы уже поплатился за такое опрометчивое возлежание на виду у жены, но тут взяться как следует за супруга Ирэн мешала охрана за дверью. Облокотившись на подушку, разглядывая своего милого мальчика она играла с его аккуратными розовыми сосками. Трогаешь – кнопочка нажимается, отпускаешь – выскакивает. Скоро крохотная нежная бусинка от таких приставаний стала твердеть, Ирэн лизнула палец, смочила ее и следом подула. Вальтер вздрогнул и бессознательно погладил себя по животику. «Хорошо мужчинам» - с завистью рассуждала она: «Им не требуется, что бы возлюбленный был в здравом уме. Залезай сверху и все!». Ее уже тяготило созерцание манящего тела, будь она мужчиной она бы оттащила его в ванну, где можно запереться ото всех, и с наслаждением бы им овладела. Под свободным поясом его пижамных брюк виднелись выступающие кости таза, а чуть ниже редкие темные волоски, Ирэн надоело просто смотреть, она тихонько проникла рукой в горячее укромное место, отчего Вальтер резко подтянул колени и сжал ноги: - Нееет! Не надо! - Ничего не знаю! – она несдержанно целовала его в лицо, захватывая губы и немного прикусывая их: Пойдем! Поднимайся! - Кудаааа? – он кокетливо противился ее неистовому порыву: Оставь! Что ты хочешь? - Тебя хочу! – Ирэн выволакивала его из кровати: Тише, милый! За дверью люди. Его гибкое, еще сонное тело, извивалось в ее руках, он стал к ней прижиматься и лениво отвечать на поцелуи. Щелкнул замок на двери, и они наконец то остались вдвоем. Тут Вальтер осмелел, он обхватил ее голову руками и жадно стал целовать, от удовольствия и пылкости он даже причмокивал. Ирэн не глядя сбросила одежду и потянула его в пустую ванну: - Давай ты ляжешь на спину, а я … - Ну нет! – он дернулся в сторону: Я не собираюсь ложиться в ледяную ванну! - Ну так … - ей ничего другого в голову не приходило, и она колебалась. Ненадолго они смогли успокоиться и страсть немного улеглась. Вальтер властно взял ее за плечи сзади и нагнул к раковине: - Я хочу, что бы ты видела свое отражение! Но, глядя в зеркало, Ирэн видела только его. Перед ней вдруг предстал не стеснительный, лопоухий мальчишка с хитренько поджатыми губками, а зрелый, великолепный мужчина, с чистым, уверенным взглядом и чуть тронутыми сединой висками. Она замерла в момент очарования своим прекрасным мужем, и отошла от любования им, только когда он вошел в нее. Блаженство завладело ей так, что голова пошла кругом. Вальтер неутомимо двигался, скомкано постанывая и иногда запрокидывая голову. Ирэн почувствовала, что не может больше сдерживаться, она выгнулась в его руках и стала двигаться навстречу. Он вскрикнул, по рукам его пошла дрожь. И вот он славный миг! Вальтер припал к ее спине, еще не в силах остановиться, и через мгновение весь содрогнулся. Сжав зубы, он смог сдержаться от сильного крика, из горла его вырвался глухой звериный стон, чем-то схожий с волчьим воем. Ирэн подняла голову и посмотрела на себя. Оргазм зажег ее глаза, а губы налились от увеличения температуры внутри, она выглядела распутно, даже порочно, и очень нравилась себе сейчас. Дернув бедрами, она выпустила из себя драгоценного супруга, который выглядел никак не менее распущенно, чем она. Глубокий поцелуй придал им сил и вернул, наконец, в реальность. - Идем! – Ирэн потянула мужа за собой в ванну, там она включила воду и снова обвила его руками, увлекая в новый поцелуй. Вода ласкала их, водя ладонями по телу друг друга, они забыли обо всем, о том, что с минуты на минуту доставят завтрак, придет помощник адвоката, о том, что волосы Ирэн теперь совершенно мокрые и непонятно как ей идти домой в таком виде. Настало время, когда они могли раствориться друг в друге.…
До приговора осталось десять дней. Как девять пустых камор в револьвере, приставленном к голове, в конце концов он выстрелит. Барабан проворачивается с характерными щелчками. Боек срабатывает в холостую. Значит патрон все ближе. Осталось девять дней. От русских нет никаких вестей, а может американцы просто не говорят. Вальтер сидел на кровати, обняв свои голые колени, его одолевало нестерпимое беспокойство. Неужели его не спасут? Что он будет делать, услышав приговор? Что если он получит двадцать лет?! Он слегка заскулил от страха и еще сильнее сжался. Что же делать? Кто ему поможет? Не могли же все его бросить и оставить гнить в тюрьме? «Кто ни будь!» - Шелленберг вдруг поднял глаза к потоку и умоляюще стал смотреть вверх: «Прошу! Ну, не оставьте меня, пожалуйста!». Матушка Вальтера была ревностной католичкой и воспитывала детей соответственно, но сам он прочно разуверился в добродетели церкви еще совсем ребенком. В тот день, он доверчиво разболтал священнику на исповеди о своих мальчишеских шалостях, но вместо прощения получил жестокую трепку. Позже он полностью разорвал отношения с церковью и даже делал доклады для Гейдриха, где всячески указывал на ее вред для государства. Ну и куда же ты теперь уставился, глупыш? Русских наверху нет! Конечно же интуитивно он призывал снисхождение к себе у высших сил, кем бы они не были. Он видел Анубиса, значит кто там? Ра? «Пожалуйста!» - Вальтер встал на колени и сложил ладони воздев глаза к небу: «Кто угодно!» - он не стал рисковать и называть чьих-то имен: «Прости меня и помоги! Господи!». Молитвы, которым добрая матушка обучала его с ранних лет, сами собой всплыли в памяти, он стал шептать их, зажмурившись от стеснения. Открыв глаза, он сразу ощутил облегчение, внутри у него стало тепло и спокойно. «Я попрошу у Ирэн принести мне крестик» - пообещал он себе. Тут он услышал робкий стук в дверь, затем она открылась и в комнату заглянул сынишка Минцеля, он немного смутился, увидев полуодетого господина, склонившегося в молитве на постели, но Вальтер, юрко нырнув под одеяло дружелюбно кивнул ему: - Проходи! Что у тебя? - Отец не важно себя чувствует и приказал мне принести вам бумаги, бригадефюрер! – гнусаво ответил подросток, протягивая ему конверты. Вальтер сразу обеспокоился: - Что с ним? Он заболел? Не хватало ему сейчас потерять помощника Ридигера, но мальчишка успокоил его: - Ничего страшного, господин, он простудился недавно под дождем, только и всего. - Передай отцу, что бы теплее одевался, я за него беспокоюсь. - Спасибо, бригадефюрер, я передам – парень деловито косился по сторонам и шмыгал носом. Уже пару раз его взгляд замер на мгновение на вазочке со сладостями, но он, очевидно, стеснялся спросить у генерала СС о конфетах. Вальтер усмехнулся: - Возьми что хочешь, дорогой, я не сильно люблю шоколад. «Я люблю эклеры» - идея вползла в его голову как змей по яблоневому дереву в райском саду. Глядя как мальчишка с удовольствием запихивает в рот сладости, он быстро сообразил, как полакомиться самому и обойти строгий запрет на пирожные. - Вот что! У меня будет задание к тебе! – он потянулся к висящему на спинке стула пиджаку и достал оттуда 5 марок: Спустись пожалуйста вниз и купи для меня пирожные в кондитерской. - Как скажете, господин! Я быстро! – парень явно повеселел от конфет. - Постой! – Вальтер на секунду задумался: «Его не пропустят с коробкой сюда, нужно их чем-то прикрыть». Он достал еще одну купюру и протянул ее младшему Минцелю: - Вот! Купи для меня еще два-три новых романа в лавке. Только книги нужно будет положить на коробку из кондитерской, а когда тебя спросят, что ты принес, про коробку ничего не нужно говорить, хорошо? Парень озадаченно нахмурился: - А для чего их прятать? Вальтер расправил плечи и спросил немного наивным тоном: - Тебя когда ни будь оставляли без сладкого? Мальчишка хихикнул и понимающе кивнул, затем быстро вышел за дверь. Ох, этот аромат! Сладкий запах заварного теста! Вальтер уселся на пол с драгоценной коробочкой, готовый в любую секунду спрятать свое сокровище под кроватью. Если бы кто-то застал его сейчас, опасливо озирающегося по сторонам, как маленький хомячок, торопливо жующий эклеры, тот наверняка был бы немало удивлен и расхохотался бы от такого забавного зрелища. А вот Ирэн и Эстель точно было бы не до смеха, скорее они пришли бы в ужас и поспешили бы отобрать у беспечного Шелленберга так искусно добытые сладости. Покалывание под ребрами появилось быстро и стало потихоньку нарастать, превращаясь в тянущую боль. Вальтер уже выпил свои лекарства, но боль никак не отступала. Врачи советовали выпивать по два литра воды в день, он влил в себя поочередно два стакана и теперь, его стало еще и тошнить. Спустя примерно час непрерывного хождения по кругу что бы немного облегчить колики, он понял, что больше не выдержит, и сообщил охране, что ему требуется врач. Немедленно прибыл комендант, он с встревоженным видом вбежал в комнату и начал беспрестанно спрашивать: - Что болит? Что вы ели? Как давно? А он уже не мог отвечать, Вальтера резко бросало в жар, а боль схватывала так, что все внутри немело. Эклеры подло решили его покинуть, обязательно на глазах коменданта. Полупереваренные кусочки выпечки в жирном масляном бульоне выдали его с головой. - Где вы это взяли? – тон офицера сразу стал холодным и злым. Наверняка он бы разразился негодованием и руганью, это ясно было видно по его лицу, но тут вошел врач и комендант просто отвернулся, недовольно ворча ругательства в адрес беспечного немца, который снова создает ему проблемы. Вальтеру было наплевать на ту отповедь американца, потому что внезапно ему стало по-настоящему худо. Его лихорадило, и одновременно тяжелыми схватками резало живот. Он не выдержал очередного приступа и закричал от боли. Врач будто издеваясь, давил ему под ребра, а он уже трясся весь, не в силах выдерживать этих пыток. Теперь и комендант испугался перекошенного лица Шелленберга и стал торопить доктора: - Давайте везти его в больницу! - Вы правы! – тот сразу согласился: Пусть принесут носилки. Дорога напрочь выпала у него из памяти, когда его занесли в дверь клиники, Вальтер уже не мог кричать, он был совсем без сил. Перед его глазами все расплывалось, он с надеждой ждал, когда сознание его покинет, чтобы мучения хоть на минуту прекратились, но он опять возвращался, хотя мог уже только бессмысленно открывать рот на пике приступа. Одежда с него просто исчезала, живот стали мазать чем то, и у него тут же потекли слезы от того, как это было отвратительно. В переносицу не слишком осторожно ткнулась маска. Теперь он никуда не погружался и не засыпал, а просто вылетел из тела. «Здрасьте вам!» - Вальтер с дружелюбной улыбкой огляделся по сторонам и поднял голову вверх, как и многие люди вокруг. Серо-зеленая толща дыма выглядела теперь даже уютно. Что особенно ему нравилось в Лимбе, так это полное отсутствие боли. Он выдохнул с большим облегчением, и стал прогуливаться среди тех, кто с трогательным нетерпением ожидал своего возвращения. Желанный всеми огонек возник вдалеке и опустился в руки бедно одетому мужчине. «Кто он, интересно?» - подумал Шелленберг: «Моряк или шахтер? Наверняка сейчас много людей обрадовались, когда парень очнулся!». Он читал об этом месте, тут ожидали души, которых некуда было девать, а также те, кто впал в кому или в полное забытие. Отсюда можно было возвратиться, когда душа осознает свое предназначение в мире живых. Вальтер ничего и не думал осознавать, он расхаживал по человеческому лесу, прекрасно понимая, что, вернувшись он получит только страдания. Он не мог их больше терпеть. «Пожалуй, на этот раз с меня хватит, я этого точно не переживу. Раз я в Лимбе, значит меня не могут откачать. Пусть уже оставят меня в покое там» - он недовольно покосился наверх: «Все ребята, баста! Я готов к Царству Анубиса!». Он выпалил единственное знакомое имя из Загробного мира и зажмурился. Через секунду он почувствовал могильный холод и тишину. «Как хорошо!» - Вальтер немного вышел из непрерывно текущего потока людей, тянущегося к черным скалам, и немного огляделся посреди иссиня-черной мглы: «Отлично! Наконец то место, где мои желания исполняются тут же!». Радуясь, что больше ему не нужно ни о чем переживать и спокойно можно отправляться в Вечность, он пружинистой походкой поспешил к месту Великого Суда. И тут он с сожалением заметил, что его кожа сияет. «Ох, нет! Да что же это такое?!». Вальтер запомнил, что сияние передается мертвым, и стал пытаться стереть его с себя об окружающих его людей. Вроде бы стало выходить. Он старательно переходил от одного к другому, мазал каждого остатком своих жизненных сил и шел дальше. Сияние оставалось у людей на одежде и постепенно сходило, но вдруг он замер и трусливо присел при виде черного, поджарого торса, возникшего перед ним. - Ты! – в реве Хранителя врат смешались ярость и удивление: Ты сейчас же вернешься, смертный! Страшная лапа с отливающими металлическим блеком когтями протянулась к нему, но Вальтер отшатнулся: - Простите, но я, вероятно, уже мертв, так стоит ли тратить на меня время? - Твое время еще не настало! Ты не мертв и покинешь мое Царство! – Анубис нетерпеливо дернул пальцами, требуя подчинения. Сразу вспомнилась ужасная боль, пережимающая его пополам, одна мысль о том, что к ней сейчас придется возвратиться, заставляла его содрогнуться. Вальтер пятился от Владыки загробного мира и старательно Его уговаривал: - Я не могу вернуться, позвольте мне ненадолго остаться тут и скоро все закончиться, тогда я смогу быть полноправным мертвецом. Анубис, слушая его, наклонял голову то в одну сторону, то в другую, как делают умные овчарки, и вдруг расхохотался. Смех его разнёсся оглушающим гулом как взрыв. А потом резко сказал: - Нельзя! Живым тут не место! – и снова протянул свою пугающую лапу: Коснись меня! - Вы не понимаете! – Вальтер едва не плакал: Я не могу там находиться, мне очень больно там! - Что такое «больно» я не знаю, смертный! Но знай, пока ты тут, ты не умрешь в своем мире! - Такое невозможно! – Шелленберг нахмурился: Если я тут пробуду месяц, я что там месяц буду просто лежать? - Нет, смертный, тебя опустят в землю, потом проснешься в гробу! – Анубис злобно оскалился. А вот эта новость его серьезно испугала, Вальтер неуверенно сжал пальчики: - Что же мне делать? Моя жизнь сейчас наполнена там одним страданием. - Страдание приносит искупление! Благодари Создателя за то, что твое тело страдает, это закончиться, а страдания души будут вечными! Увидев, что от его слов несчастный смертный качнулся и едва не упал, мудрый Анубис стал объяснять: - В Книге Жизни твои добрые деяния записаны золотом, а дурные углем, когда тело терзается и страдает, душа горит и сжигает уголь со страниц твоего бытия. Когда твою Книгу Жизни принесут на Великий суд перед взвешиванием сердца, тебе же лучше, чтобы ее страницы сияли золотом, глупец! Все услышанное привело Шелленберга в смятение, чтобы его душа не страдала вечность, он должен терпеть сейчас. Но он не может! У него не осталось сил терпеть! Ему стало так горько, и еще больше захотелось, чтобы все это закончилось. Кусая пухлые губки, он немного всхлипывал и никак не мог решиться ни на что. - Живим тут не место! – терпеливо повторил Хранитель врат: Ты должен вернуться. - Вы ведь живой! – Вальтер уже явно капризничал. - Я не жив и не мертв, я просто есть, я – само Провидение, я как закат, как тьма на дне колодца, я поглощаю время. Анубис немного прищурился и добавил: - Вот сейчас, пока ты тут пререкаешься со мной, в твоем мире прошло четыре дня. - Что?! – Вальтер дрогнул: Зачем Вы обманываете меня! - Я не знаю, что это такое. Я не создан лгать. Ты четыре дня лежишь как мертвый. А твои близкие плачут подле твоего ложа и скоро им придётся хоронить тебя. Его всего охватил ужас, одна мысль о том, как бедная Ирэн рыдает сейчас у больничной койки, разрывала душу. Он сделал шаг к терпеливо ожидающему чудовищу: - Я готов вернуться. И сам протянул ручку Великому стражу Загробного Царства, тот кивнул и осторожно взялся за его маленькие пальчики. В Лимбе Анубис почему-то медлил, он неторопливо оглядывал тех, кому суждено вскоре прибыть в его Царство, а люди в страхе цепенели перед ним. И наконец он воздел лапу вверх и призвал огонек. - За твое упрямство мне следовало бы проучить тебя и оставить тут, но я предчувствую, что через минуту ты опять свалишься мне на голову. Огонек, мерцая, приближался. - Отправляйся! И не смей больше являться ко мне, не то я сотру твое имя с Книги Жизни, и ты будешь проклят вечно скитаться в мире Живых! – Анубис угрожающе пригнулся к нему и заглянул в глаза. Вальтер тоже посмотрел на него и вскрикнул после того, как увидел во взгляде древнего божества адское пламя, жарящее грешников. Он поспешил схватить огонек, чтобы скорее убраться от этого кошмара. «Ох! По мне, похоже, проехал танк!» - Вальтер не мог двинуться, и сначала показалось, что не мог даже дышать. Все тело его было сдавлено, будто бы его залили бетоном. «Надо кого-то позвать» - он прикладывал все усилия, чтобы хоть глаза открыть, но и этого не выходило. Мало по малу нервные импульсы стали преодолевать синапсы, разбегаться по организму и он начал ощущать тепло. Появились запахи. Отвратительные, больничные, смесь хлорки и спирта, каких-то приторных лекарств. Сквозь эту смрадную завесу вдруг пробился тонкий аромат духов, Вальтер прислушивался к нему: «Ирэн? Она здесь?». Где-то поблизости раздавался голос. Женский, очень знакомый, но звучал он приглушенно, будто бы сквозь стекло. - Милый! – голос звал его, но Вальтер все еще не мог шевельнуться: Дорогой! Ты слышишь меня? - «Слышу!» - Вернись, Вальтер! Вернись к нам! - «Я пытаюсь!» - он испугался: «Что если меня парализовало? Или я в коме! Я вообще ничего не могу!» - Вальтер, прошу! - «Оставьте меня! Я не могу!» - тело его не слушалось, хотя сознание полностью возвратилось и это было страшно. И вдруг он застонал! Еле слышно, сквозь нос вышел совсем короткий звук. Ох, Ирэн! Ты слышала? – голос, как оказалось, принадлежал Эстель: Он заскулил! Мне точно не показалось! Где-то недалеко раздался сбивчивый стук каблуков и возбужденный голос Ирэн: - Я сейчас же позову врача! - Детка! – графиня нагнулась к нему так, что он ощущал ее дыхание на своем лице: Ты здесь, милый? – она взяла его за руку: Все хорошо дорогой! Тебя прооперировали, ты поправишься. Она прижалась губами к его лбу и прошептала: Я умоляла графа не забирать тебя! Побудь еще с нами. Хорошо? Он собрался с силами и снова тихо простонал.…
В приоткрытое окно летели трели птиц, их озорное щебетание, и шум зеленеющих деревьев. Апрель расцветал, ласкал улицы солнечным светом, небо было чистым, лазурно-голубым. Вальтер нащупал трость у изголовья своей постели и дрожащей рукой постарался опереться на нее. Вышло не сразу, и все же постепенно он поднялся, и, не надевая тапочек, шатаясь, пошел к окну. Прислонившись к стене, он смотрел в наполненное юной, редкой еще, зеленью пространство, но милый больничный садик за окном не приносил ему успокоения, ведь на завтра было назначено оглашение приговора. Самого его не будет у трибуны, придётся ждать, когда адвокат привезет ему решение. Русские так и не ответили, не дали никакого знака, что им удалось хоть немного повлиять на приговор. «Что я буду делать, если получу двадцать лет?» - Вальтер бессмысленно смотрел на улицу, кончики его губ подергивались вниз. Швы потянуло, и он побрел обратно к кровати. Ридигер прибыл к зданию суда очень рано, за два часа до начала заседания. Народу вокруг дворца юстиции уже было много, журналисты, охрана, помощники, все суетились, ждали, когда поведут подсудимых. Курт Менцель уже устроился в огромном коридоре на диванчике в привычном месте. Обложившись папками с документами он ожидал своего шефа. - Добрый день, господин! – неторопливо, немного нараспев, поприветствовал он Ридигера, едва тот показался из-за угла. - Здравствуйте, Курт! Вчера вы встречались с нашим клиентом? – наспех схватив одну из папок, адвокат стал пролистывать бумаги, будто выискивая что-то. - Я заходил к нему после шести, мы расстались довольно поздно. - Как он? – Ридигер вдруг внимательно посмотрел на помощника: Верно он погружен в переживания? - Я предупредил, господина, что для его здоровья крайне вредны такого рода беспокойства, и что мы уже готовы к апелляции, но увы! – он развел руками: Ему трудно собраться и целиком довериться нам. Очевидно, что это отпечаток его работы. - Что с русскими? Они так и не ответили? – Ридигер глубоко вздохнул: Я сразу сказал, что все это химера. Надеяться на русских в таком деле было, конечно, наивно. Они продолжали бесцельные разговоры, пока не раздался призывный звонок, потом, Ридигер подождал пока помощник соберет бумаги и вдвоем они направились ко входу для адвокатов. Зал наполнялся с невероятной скоростью, журналисты расставляли аппаратуру, искали выгодные точки для съемки, сотрудники аппарата проверяли микрофоны, переводчики занимали свои аквариумы и переговаривались о чем-то. Зрители чинно рассаживались. Адвокаты приветствовали друг друга. Доктор Фрёшман, защитник Готтлоба статс-секретаря СС, с красными от недосыпа глазами, подернув рукав своей мантии протянул руку Ридигеру: - Дело дрянь, кажется, сейчас господа раздадут нашим клиентам по полной. - Что вы знаете? – насторожился Минцель. - А! – тот махнул рукой, изображая бесполезность разговора: Приходят удручающие сведения. Только за одну принадлежность к СС уже не меньше пяти лет выписывают. - Уффф! – надул щеки Ридигер, когда коллега отошел к своим помощникам: Похоже, я должен заранее просить вашего извинения, Курт, что втянул вас в это дело. - Ну что вы, господин! Дело представилось чрезвычайно интересное. Мне, однако, будет чертовски жаль нашего бригадефюрера, если ему назначат большой срок. Он точно оттуда не выйдет. Тут он заметил, что его шеф смотрит внимательно куда-то в зрительный зал, и сам увидел то, что так его заинтересовало, в первом ряду сидели два офицера в советской форме. Менцель пригнулся к плечу доктора, что бы никто не мог прочитать по губам, что он говорит: - Русские раньше не интересовались этим делом. - То то и оно – прижав подбородок к груди пробурчал Ридигер: Что если это друзья нашего подзащитного? - Думаю, это было бы славно! – обрадованно воскликнул Менцель. - Тииише! – зашипел на него шеф: Не стоит радоваться раньше времени. Не то получиться так, что мы примем праздное любопытство пары товарищей за манну небесную. Вошли судьи и все присутствующие в зале поднялись. Прозвучали вступительные слова, прокурор еще раз зачитал свою речь и началась раздача приговоров. Семь лет, десять лет, оправдан, десять лет, пять лет, двадцать лет. Кривая правосудия плясала по воображаемому графику. Это стало похоже на лотерею, никто не знал какой номер выпадет следующим. - Готтлоб Бергер! – судья Кристансон обвел взглядом подсудимых поверх очков. Двое охранников подняли нужного немца и отвели к самому верху лестницы, где находилась дверь в лифт для обвиняемых. Там Готтлоб вытянулся и стал слушать приговор. Его защитник так же поднялся, нервно сжимая папку в руках. Судья стал зачитывать приговор, несколько минут монотонного перечисления всех признанных обвинений, и в конце … - Двадцать пять лет! На этот момент это был самый большой срок. Фрёшман медленно опустился на стул, к нему тут же пригнулись два помощника и стали с жаром что-то шептать, но тот дернул головой, показывая им, что не желает ничего обсуждать. Раздался лязг дверей лифта и Готтлоб исчез где-то в брюхе огромного дворца юстиции. - Шелленберг Вальтер! – судья снова сверкнул глазами поверх оправы и пояснил: Не присутствует по состоянию здоровья! Менцель неосознанно взглянул на двух русских и увидел, что один из них сосредоточенно подался вперед, очевидно, чтобы лучше понимать судью. Внутри у него снова поднялось ликование, но он не подал вида. Ридигер никуда не смотрел кроме судейской трибуны, он немного покачивался с каблуков на носки и вдумчиво слушал. Что-то было не так. Он даже немного пригнул голову, и стал осознавать, что в приговоре многого не хватает. Куда-то пропал инцидент в Венло, и подделка валюты, судья ни слова не сказал о подготовке войны с Англией, а ведь именно эти инсинуации они так скрупулёзно старались опровергнуть. Звучали какие-то пространные фразы, буквально демагогия, намеренно набитая юридической терминологией. Приговор так хитро был составлен, что даже опытные юристы стали терять в нем нить повествования. После десятиминутного бубнежа, судья, наконец, сделал паузу и громко произнес: - Шесть лет! Учитывая время заключения с 1945 года. В зале зашептались, а русские вдруг поднялись и аккуратно вышли. «Так, значит!» - Ридигер с трудом переваривал успех своего дела, понимая, что его заслуг тут нет. Но окружающие его коллеги ничего не знали и с восторгом смотрели на того, кто выторговал для правой руки Гиммлера, по сути, помилование. Он сел на свое место и горделиво расправил плечи, понимая, что завтра в адвокатской среде он станет настоящей легендой. Краем глаза он уловил прямой немигающий взгляд доктора Фрёшмана и неловко обернулся к нему, у того буквально отвисла челюсть, очевидно он никак не мог понять как его гиммлеровский подхалим оказался в несколько раз более виновным чем глава всей нацистской разведки.