***
— Представьте, Рино-сенсей, что было бы, если бы лицензии никогда бы не существовало. Меньше бы умирало людей, все были бы наравне, — мечтательно вздохнул ребенок, поднимая глаза к вечереющему небу. Тренировка на сегодня была окончена, мышцы гудели и приятно ныли. Он чувствовал, что поработал на славу. Рино криво улыбнулся, снова покуривая трубку и на секунду задумываясь. Он обдумывал ответ. — Нет, Гон. Ты не прав. Не будь лицензии — мир бы был в полнейшем хаосе. Сейчас люди вкалывают в тренировки, чтобы получить лицензию. Они не убивают, потому что у них нет времени. Лицензия дает хорошие привилегии, а они нужны всем. Поэтому каждый десятый большую часть своего времени тратит на усиления самих себя, а не на убийства из ревности или из-за других глупых причин. Не буду говорить, что мое мнение правдиво, но все-таки, ты явно мыслишь не в том направлении. Убийства бы все равно были, просто... — Рино замялся, не зная, как выразить то, о чем он думает. — Это сложно объяснить. Убийства бы были и, возможно, даже более зверские, чем сейчас. Люди они такие, своенравные, жестокие и беспощадные. Гон с интересом посмотрел на учителя, улегся на зеленую траву животом и покачал ногами в воздухе, вздыхая аромат летнего воздуха. — Убийства будут всегда. Но без лицензии бандиты и воры не смогли бы устраивать таких переворотов. — И снова ты не прав. Ты правда думаешь, что без лицензии они бы не смогли найти выход из ситуаций? Они упрямы до своих целей. Вырыть нужную информацию не составит труда, если хорошо постараться. Просто сейчас лицензия это всё упрощает. Понимаешь о чем я? Гон уже разочарованно вздохнул и ткнулся носом в траву, что-то бессвязно промычав. Бессвязно, но согласно. Романтизировать жестокий мир не удается. Люди были и будут теми еще козлами. Есть добрые козлы, а есть плохие козлы. Но все равно они ими и останутся, потому что делить мир на чёрное и белое нельзя. Однако о своих мыслях Гон высказываться не спешил. Да и навряд ли когда-то ему об этом скажет. Рино и без того это понимает, он не глупый. Не ему учить своего же учителя. Фрикс замолчал, перевернулся на спину и уставился своими чарующими карамельными глазами в потемневшее небо. Звезды проклевывались лениво, неспеша. Так завораживает ночное небо. Темное, глубокое и утягивающее в свои безграничные просторы. Мальчику всегда было интересно, что таит в себе космос и ночной звездный покров. Жаль, что в космос ему никогда не удастся попасть. Наверное, Земля с той высоты смотрится невероятно. Рино на остаток вечера оставался молчаливым. Тишина придавала какой-то уют их тихим посиделкам. Но время не ждало; оно требовало, чтобы они заканчивали. Поэтому спустя еще около часа, ко времени, когда начало холодать, Рино поднялся с земли, отряхнул свои штаны и сказал, что им пора идти домой. Гона проводили, погладили по голове и наказали хорошенько выспаться. Гон криво улыбнулся, покивал ненатурально и вернулся в дом. Дома его ждала Мито, ужин и бабуля. Они дружно поужинали все вместе, пожелали друг другу доброй ночи и разбрелись по комнатам. Но спать Гон не собирался. Он сел перед окном, уставился в звездное небо и тяжело вздохнул, подпирая свой подбородок ладонью. «О чем скучаешь, малыш?» Фрикс на секунду замер, а после медленно отмер, тяжело вздохнув. Голос шута и вправду манил. Сладкий, бархатный, трепещущий его сердце. Его тембр будоражил сознание и то, что ниже пояса. Его это смущало и очень злило. Гормоны не давали ему покоя уже какой день. А шут, кажется, только наслаждался этим и изредка похихикивал над ним и его стеснением перед ним. Шут даже не был реальным. Это сбивало с толку. «Так уж я нереален, мой маленький агнец? Ты чувствуешь мой запах, словно наяву; ты слышишь мой голос каждый день и уповаешь, что однажды я буду шептать на ухо, а не в голову. Одно лишь жаль. Ты совсем не видишь меня, не помнишь, как я выгляжу. Я так разочарован твоей забывчивостью». Фрикс что-то промямлил и закрыл лицо ладонями, горько вздохнув. Он не то, что помнить не может, он даже знать не должен этого. Шут был просто отголоском прошлой жизни. Всего лишь отголосок. Почему это так расстраивало его? — Ты всего лишь шизофрения, — пробормотал мальчик, роняя голову на подоконник с отчетливым, пускай и тихим, стуком. «Мы оба знаем, что это не так». — Я Гон Фрикс. И я никогда не встречал в своей жизни людей с голосом, как у тебя, — тихо вторил ему ученик охотника, выпрямил спину и сжал пальцы в кулак. «Мы оба знаем, что это не так. Ты не Гон Фрикс, а я не плод твоего воображения». — Я псих. И на этом голос заткнулся, не в силах переубедить пока еще глупого ребенка. Гон был упрям, настойчив и до последнего слова уверен в том, что он просто сходит с ума. Никто и никогда не переубедит его в обратном. Или же переубедит, но только когда оно будет? Гон тихо пофыркал себе под нос, посмеялся и спрыгнул с подоконника. Он переместился на кровать, чтобы удобно устроиться и закрыть глаза в ожидании очередной порции кошмаров и следующего не менее тяжелого дня. Зато после всего он чувствовал себя так легко, будто выполнил какую-то сложнейшую цель в своей жизни. Может, так оно и было. Гон пожелал шуту доброй ночи. Шут не ответил. Гон проспал всю ночь без единого кошмара. Утро встретило его удивительно бодро и доброжелательно. Фрикс чувствовал себя выспавшимся, довольным и в кои-то веки счастливым. Мито снова приготовила ему завтрак, а Рино снова ждал его на тренировке. Кон наверняка тоже ждал его, чтобы пожелать хорошего дня своим громким тарахтением, похожим на мурчание кота. Ждал его и лес, живо трепещущий своими листьями. Гон чувствовал себя умиротворенно. Хороший день для хороших событий. Доброе утро, шут. Доброе утро, я.Часть 4. Остаток прошлого.
25 апреля 2023 г. в 19:37
— Ты выучил все стойки. Молодец. Отрабатывай удары на манекене, — Рино прохрипел это устало, садясь под высоким дубом. Старец прикурил трубку, затянулся и прикрыл глаза, задумавшись о чем-то своем немолодом и явно печальном.
Гону уже одиннадцать. Через год ему двенадцать, он станет взрослее и у него появится соулмейт. Но что такое соулмейт? Он задавался этим вопросом, расспрашивал Рино, Мито и Абе, но никто из них не мог дать точного ответа. Ответ был прост: родственная душа, предначертанная самой судьбой. Такие ответы только выводили его из себя, заставляли кривить носом и злиться за такую расплывчатость объяснения. Рино сказал, что ему это знать пока не обязательно, тем более, что не всем везет с соулмейтом в этой тяжелой жизни. Их не единицы, но и не тысячи. Гон был уверен, что у него будет соулмейт. И он почему-то точно был уверен, что это будет мужчина. Фрикс никогда не задумывался, кто ему нравится, но почему-то в шальной голове не возникало и мысли о девушках, их округлых формах и возможной половой связи с ними. Он не понимал, почему у него нет никакого вожделения к ним, хотя переходный возраст уже начал проявлять себя, как и постоянное проявление по утрам типичных особенностей организма. Он устал ходить в ледяной душ каждое утро. А ему было только одиннадцать.
«Просто ты не хочешь признавать самому себе, что только я привлекаю тебя».
Гон разбивал руки в кровь, ударял манекена точно по слабым точкам с особым остервенением. У него горел взгляд также, как и изодранная кожа на кистях. Рино видел, какой огонь пылал в его глазах, но не видел и не знал, к кому именно этот сжигающий огонь был направлен. Гон знал. Знал и поэтому пытался вытравить из себя всю злобу и ненависть. Чужеродный, сладкий голос в голове сводил его с ума все сильнее и сильнее. Гон молился, чтобы в один день он просто заткнулся навсегда. Но ни сегодня, ни завтра этого не случится. Интуиция никогда его не подводила. Но он желал, чтобы хоть раз она ошиблась.
«Я тоже тебя люблю, мой маленький агнец».
Гон ударил слишком сильно — манекен с треском развалился на деревянные куски. Старик вскрикнул, ошеломленно распахивая свои поддернутые дымкой глаза, и подскочил на ноги, подходя к нему слишком резво и бодро, будто это не он минуту назад теплился под тенечком в очередной душный и жаркий день. Рино о чем-то его спрашивал, потрясывал за плечи, но Фрикс не слушал. Его душила настоящая ненависть к клоуну в его голове. Уж его он точно никогда и ни за что не полюбит.
Гону прилетела смачная пощечина по нежной, загорелой и слегка веснушчатой щеке. От изумления он даже остановился, глядя в никуда неживым, замороженным взглядом.
— Гон. Что это было? — прошипел Рино, схватил его за плечи и потряс его так сильно, как только мог. Старик был в ярости. — Я что тебе говорил про сдерживание эмоций во время сражения? А если бы на месте манекена был настоящий противник? Чем ты думаешь, сопляк?!
Гон, как некстати, сморщился и раздраженно закатил глаза. Ему прилетело уже подзатыльником.
— Я забылся. Сейчас просто тренировка. В бою я бы соблюдал всю осторожность, — буркнул мальчишка, отводя взгляд в сторону. Рино все еще был разозлен. Ему не понравилось чувствовать на себе тяжелую ауру от довольно близкого ему человека. Угнетало. — Извините. Даю слово, что такого больше не повторится. Я просто... немного устал.
Рино молча посмотрел на него, махнул рукой и почесал свою бороду с какой-то задумчивостью.
— Поэтому я и сказал, что сдавать экзамен ты будешь только в шестнадцать. Там хоть голова чище будет, чем сейчас. Начинай сначала. Теперь отрабатывать удары будешь на дереве. Нового манекена я тебе уже не выдолблю, — буркнул Рино.
Его учитель... значительно ослаб. У него начался тремор рук, ухудшилось зрение и слух. Гон видел, как он угасал на его глазах с каждым годом. Гон не жалел его (Рино не любил жалость к себе. Он прожил замечательную жизнь и нисколько не жалеет о скорейшем уходе) и лишь отсчитывал года до его скорой смерти. Интуиция неуверенно подсказывала ему на единицу — год. Всего лишь год. Фрикс собирался сохранить чужую честь и продолжить уважать своего учителя и его последнее желание. Сдавать экзамен он пойдет исключительно в шестнадцать и ни днем раньше. Ровно в день рождения он соберет свои вещи, поднимется на борт корабля и отплывет в путь, пообещав всем своим близким, что не подведет их. Он получит лицензию, найдет друзей, а затем и отца, чтобы дать ему с размаху в морду и обматерить за то, что так беспечно отнесся к своему сыну. Значимых целей у него не было. Кроме заполучения настоящей свободы.
«Ты птичка в моей клетке. У тебя не будет свободы».
У Гона будет свобода. И никакие шуты в его поехавшей голове не остановят.
Именно о свободе Гон мечтал. Бороздить по морям, по странам, узнавать и пробовать новое. Не быть зависимым от кого-либо. Быть по-настоящему живым, реальным и счастливым. Свобода дает тебе счастье. Счастье удлиняет жизнь.
Ночью, после того как он вернулся с тренировки, его мучали кошмары. Из года в год одно и то же: золотые глаза; рыдания людей. Но с каждым год добавлялось что-то новое. Сегодня он увидел внешность из зеркала во сне. Черные волосы, серебряные глаза, аккуратное лицо. Но он не чувствовал к этому лицу теплых ощущений. Только горечь и бесконечная ненависть. Он не знал (или знал?) этого лица, но он его не хотел видеть. Оно больно царапало его сердце, разрывало душу. Гон подсознательно подводил себя к тому, что это его прошлое лицо. Прошлая жизнь оседала горьким привкусом на языке, а рыдания тех людей — тоской и глубокой виной. Но золотые глаза он так и не вспомнил. Что они были, что их не было. Голос все равно доводил его до сумасшествия.
Наутро он снова был разбит, уставший и заспанный. Мито тараторила о том, что он перегружает себя тренировками, а Абе поглядывала на него с хитрым прищуром, догадываясь о чем-то своем и наверняка делая неверные выводы. Честно? Было плевать. Все, чего Гон хотел, это спокойствия в своих снах либо отсутствия снов в общем. Жаловаться о недосыпе он не спешил. Сам разберется. Скоро все закончится, он уверен. И голос его покинет, и кошмары, и тяжелая судьба умершей девушки, так неудачно ставшей его прошлым "я". Ему было жаль и её, и себя. Её — за смерть. Себя — за вечные муки, пришедших из-за её былых ошибок.
Мито вновь накормила его, поцеловала в щеку и попросила быть осторожным на тренировках. Гон, подобрав свою майку, улизнул к Кону, чтобы принести ему вкусняшек со стола и рассказать о своих проблемах. Кон тоже о чем-то с ним делился, смешно тявкал по-лисьему и навалился на него всем своим большим весом. Кон был большой, Гон бы даже сказал, здоровым. Крупный лисомедведь был уже больше него самого, но не проявлял ни капли ненависти к своему другу. Это несказанно радовало, потому что Гону нравилось обниматься с ним, путаться пальцами в густой шерсти и даже спать на нем, как на теплой, живой подушке. Он был в восторге от Кона — Кон от него. Их по праву можно было считать друзьями.
Фрикс напоследок потрепал лисомедвежонка и убежал к Рино. У них назначался очередной тяжелый день, который выжмет из него все соки и оставит после себя только жалкую лужицу.
Голос в голове игриво рассмеялся.
Мальчишка нервно дернул глазом.