***
— Прелесть, — шепнул негромко шут, очерчивая пальцами собственные надписи на теле. Слова искренней ненависти восхищали его все время. С тех самых пор, когда связь с соулмейтом окончательно скрепилась. Он днями оглаживал налившуюся цветом метку, всматривался в неё безумной любовью и верил, что он найдет своего соулмейта. Крыло на его бедре символизировало свободу. Негласно, тихо и беспринципно. Полёт был свободой. Свободой, необходимую растоптать о границы его любви. Хисока не позволял себе думать, что соулмейт может от него уйти. Может отказаться. Хисока верил, знал, что у его маленькой птички, агнца, не хватит смелости разорвать их крепкую, противоречащую связь. И он был абсолютно прав в своих словах и доводах. Маленький Гон Фрикс не позволит себе разрушить всё то, о чем мечтал годами Хисока. — Наша встреча все близится. Я уже чую твой запах в воздухе. Я уже вижу твой силуэт в тенях. Я уже знаю, что ты навсегда будешь моим. Зависимый, глупый, тупой ягненок, — слова, по началу сквозившие странной любовью, сорвались на глухую ярость. На ненависть, которую нельзя было описать. У двоих психически нездоровых людей адекватных отношений не могло быть в помине. (на этой мысли Хисока разразился длительным смехом. До коликов в животе верно!)Но у двоих психически нездоровых людей могла быть атипичная симпатия, зависимость, граничащая с блажью. — Почему ты так уверен, что он твой соулмейт? — спросил у него Иллуми, присев где-то неподалеку от своего не самого спокойного товарища. Точнее, не товарища, просто коллеги по работе и не более. Иллуми не хотел связывать себя с людьми больше, чем просто "работа". — Наличие твоих яростных отметок, как ты выражался, никак не дает тебе повода думать, что тот мальчик твоя душа. Хисока моментально изменился в лице. Вся призрачная нега пропала в секунду. — Умеешь ты испортить все одной фразой. Так нравится раздражать меня своими ненужными теориями? Я твердо уверен, что он мой соулмейт. Его глаза так и выражают эту неописуемую ненависть ко мне и ярость. Прямо как эти фразы на моем теле... Как жаль, что ты их не видишь. Хотя, нет, стой. Мне совершенно не жаль, что ты их не видишь. Они только для меня. Золдик покосился на джокера с молчаливым непониманием, однако Мороу только отмахнулся. Легкое напряжение повисло в воздухе, а прерывать его никто не спешил. Золотой взгляд хищных глаз скользнул по телу убийцы. Внимание со стороны временного коллеги-соперника не было чем-то необычным или непривычным. Скорее, наоборот. Но именно сейчас его взгляд был по-особенному напрягающим внутренние жилки. Иллуми умел напрягаться. Не только в физическом плане, но и на подсознательном уровне, улавливая неопределенные волны угрозы со стороны шута. — Или ты положил на него глаз? — Разумнее было бы не положить на него глаз. Но я это сделал. Живи с этим как хочешь, но мальчишка мне нужен. Хисока пожал плечами. Не предпринял ничего, потому что понимал чужой интерес и влечение к юноше. Но у Иллуми был соулмейт. Как бы Золдик не хотел, но связать свою судьбу с родственной душой он не имел права. Хотя бы потому, что в будущем отречется от предписанной душевной связи. Ему никто не нужен, кроме него самого и семьи Золдиков, а также их благополучия и всемирного (в определенных кругах, соответственно) уважения. Иначе бы соулмейт стал бы препятствием на пути к его цели. Собственно, как и сам Гон. Здесь, скорее, был разовый интерес. Не более. — Я за плашками. Хисока махнул рукой. Ну и иди. Чего ему цепляться за молчаливого и холодного Иллу-чана?***
Пробуждение было резким. Несмотря на приятную погоду и легкий теплый ветерок, ощущение болезненности в теле никуда не проходило. Будто бы он вот-вот заболеет и простое першение в горле перерастет в удушливый кашель, острую боль в гландах и тугой комок в лёгких. Он не хотел подхватить пневмонию или ангину — самое страшное, что уедет он отсюда после таких болезней либо мертвым, либо тяжело больным, а там уже никакая лицензия ему и не светит в ближайший год или два. Поэтому с трудом оторвав разомлевшее на солнце тело, Гон с кряхтением поднялся на ноги. Затекшие мышцы захрустели, а онемевшие ноги напились кровью и неприятно закололи. Близился закат. Следовало бы сейчас найти нормальное место для ночлега, раздобыть еду и погреться перед сном у костра, потому что долго держать его зажженным он не мог. Да и зажигать костёр он будет подальше от лагеря. Ну так, на всякий случай. Гон был параноиком. То ли это было следствием его психологической болезни, вылившаяся в еще одну болячку, то ли он просто по жизни таким был, черт его знает. Но оставаться вот так, на пустыре, в округе которого не было ни намека на безопасное место, он не хотел. В мыслях пролетела сладостная мыслишка: «Вот бы прогуляться здесь без страха быть убитым». Действительно красивый и спокойный остров (без учета гуляющих здесь настоящих убийц). — Сердце так и трепещет, — шепнул негромко юноша, по пути собрав несколько веток для розжига. Чем он будет разводить костёр — тот еще вопрос, но Фрикс точно не пропадет. Выкрутится из любой ситуации. — Или трепещет оно от страха и беспокойства? «Это мы узнаем чуть позже. Ты же готов, Гон?» Шута некрасиво проигнорировали. Когда Гон все-таки нашел более-менее подходящее убежище, он развел костер через тысячу и одну попытку, забив на свои предостережения, возле лагеря. Было холодно. Несмотря на лето и жаркую погоду днем, ночью температура опускалась до аномально низких температур, которые на его Китовом острове воспринялись бы максимально негативно. Все бы посевы и ростки заморозились и умерли. Да и люди бы болели куда чаще, если так подумать. От таких перепадов температуры можно схватить что угодно. Руки замерзли. И, поднеся их к огню, Гон почувствовал очередную приятную сонливость и далеко не приятный голод. Провизию он не успел найти, а на одних ягодах и грибах далеко не уедешь (да что уж, он их и не искал). Если бы сейчас была зима, Фрикс бы побоялся засыпать этой ночью. Не потому, что его могли убить участники экзамена. Потому, что люди, засыпавшие в холод, могли заснуть вечным сном. Но этого ли он желал? Стрекотание сверчков успокаивали разбушевавшуюся бурю внутри тела. Треск палок, сгорающих до пепла, вводили его в полудрему. И только ярко горящее пламя, что отражалось в его глазах, не позволяло ему полноценно заснуть. Очарованный изящным танцем закатных язычков Гон не мог отвести взгляд в сторону. Умиротворение в душе было удивительным и как никогда желанным, особенно после пережитого стресса в предыдущих испытаниях и неудачных встреч с Хисокой. Вот бы так спокойно было всегда... Но такого не будет. Гон шел на экзамен с осознанием всех будущих опасностей и неприятностей. И этот экзамен только лишь малая часть из того, что его может поджидать в будущем. Хисока тоже всего лишь малое препятствие. Люди не могут преследовать вечно. Однажды они оступятся и потеряют след или же умрут на собственных ошибках. Это то, во что верил Гон Фрикс. А голос в его голове верил, что Гон просто наивный мальчишка, упорно не желающий снимать розовые очки с глаз. Он твердил из раза в раз, что от Хисоки, от него, сбежать невозможно. Люди смертны. А безумные киллеры и подавно. Жизнь, наполненная кровью и злом, не может длиться вечно. «Ради тебя я найду способ и стану бессмертным. Чтобы никогда-никогда не потерять тебя и никому не отдать». Юноша дернулся, просыпаясь от дремы. Хруст веток, совсем не тот, что был у костра, заставил подскочить с бревна моментально. Рука потянулась за ножом под длинными бриджами. Но в эту же руку со свистом врезается длинная острая игла. Гон еле подавил крик. Жгучая боль опалила ладонь вплоть до локтя. В глазах смутилось зрение. Все поплыло — он тоже. Тёмная фигура, выходящая из-за крон деревьев, была подозрительно знакомой, но Фрикс не мог различить черты лица. Болезненная тьма затопила разум под гогочущий смех в голове. Шут развлекался. Но именно сейчас в его смехе сквозила безудержная ненависть. К юноше ли? К неизвестному ли? — Я... шь... ерю... — голос незнакомца рвался на части. Фразы обрывались. Он ничего не мог сложить из того, что слышал. И только последнее было особенно четко проговорено в его бледное, как и он сам, ухо. — Засни. И, как же смешно, он рухнул в обморок. Жизнь прописывает ему смачные пощёчины из раза в раз. А в этот раз ему прилетело вонючим лещом.