Задуши меня своими руками

      — Карина, неужели ты не можешь даже убраться в своей комнате? Ты ни мне не помогаешь, ни бабушке! — острый крик вырвал из пучины собственных мыслей. Гон недоуменно взглянул на немолодую женщину, что кричала почему-то именно на него. Что здесь происходит? — Чего ты вылупилась на меня, как баран на новые ворота? Встала и пошла живо убираться. И нечего нюни разводить, чай не маленькая.       Гон, словно почуяв правдивость чужих слов, дотронулся до своей щеки. И действительно, он плакал. Недоумение, крепко въевшееся в голову, было ему в не в новинку, но сейчас он чувствовал себя по-особенному странно. Он сглотнул и мысленно обратился к шуту в своей голове, но тот молчал. Молчала и метка, не прижигающая плоть изнутри. Иррациональный страх объял его с ног до головы.       Он подскочил с места и рванул куда-то к окну — за стеклом была полутьма, день клонился к закату. Жалкая, тусклая лампочка едва ли освещала комнату, но почему-то он ориентировался в ней хорошо и привычно. Он миновал все вещи, разбросанные на полу, так старательно обходя их и не наступая. Он даже не взглянул в сторону странно мигающего экрана в стороне. Никакие незнакомые вещи не вводили его в шок; даже отражение в мелькнувшем в периферическим зрении не было для него шокирующим и удивительным.       Но он все-таки отвлекся от окна и подошел к зеркалу.       Зачем?       Гон старался ответить самому себе в голове голосом незабываемого клоуна, чтобы как-то заглушить растущую пустоту в душе. Ему было неуютно. И неуютно от отражения, потому что он видел там самого себя. Другого себя. С тусклыми русыми волосами и с такими же тусклыми серыми глазами. Само лицо было тусклым. И его комната тоже.       — Ты слышала меня, Карина? — крик отрезвил его. Он повернулся в сторону двери. Женщина была в настоящей ярости. — Да что ж ты вечно мимо ушей все пропускаешь. Не учишься, дома не прибираешься, ничего ты не делаешь! Зато бедная ты у нас и несчастная, депрессия у тебя. Я тебе кучу поблажек даю, разрешаю дома оставаться, но ты все равно мне не можешь даже отплатить простой уборкой. В своей, блять, комнате, Карина, — у Гона засвербело в носу. Он гулко сглотнул и еле сдержал наплыв неудержимых слез. — Я сказала не ной и закрой рот. Если я не увижу, что ты прибралась к концу вечера, то о компьютере можешь забыть. Может хоть так ума наберешься без своих игрулек.       В голове всплывали разные картины. Отсутствие друзей в школе, насмешки одноклассников и учителей, отсутствие стремлений и целей, потому что родители хотели сделать из Карины идеального ребенка, который поступит на экономиста на высшее образование. Гиперопекающая мать, не дававшая познавать мир и запрещающая попробовать что-то новое. Какая музыкалка? У тебя нет слуха. Какая художественная школа? Больше денег просрем. Бокс? Да у тебя здоровья не хватит, обойдешься.       И все это, всплывавшее в его голове, разрывало собственное сердце от горечи и обиды. Это не его воспоминания. Но они были родными и настоящими. Болезненными и горькими.       Он всхлипнул, растирая по лицу горячие слезы. В отражении зеркала он увидел плакаты. Плакаты и статуэтки. Книги с яркими обложками. И на них он видел себя, Киллуа, Курапику и кого-то еще. Темноволосого с темными глазами, как ночь. Статуэтка, гордо стоявшая на столе, облизывала средний палец и подмигивала ему своими яркими золотыми глазами. Хисока. Его передернуло. Слезы застыли комом в глотке, но юноша не дал им рвануть на волю. Не сейчас, когда за стеной бушующая мать этой бедной девочки, которая волей и неволей стала его прошлой жизнью.       На самом деле, эта мысль взбудоражила сознание. Вот они ответы, которые он искал годами и не понимал, что за видения он периодически видел в зеркалах и что за люди тянулись к нему руками в кошмарах. Прошлая жизнь, врывавшаяся в сознание крупным вихрем, вывела его из равновесия.       То, что он проживает сейчас, это лишь написанная история из прошлого. Девочка, коей он когда-то был, обожала Хисоку. И тогда-то он заметил, что большинство плакатов и рисунков на стене занимал именно он сам. Статуэтки, купленные и самостоятельно созданные, тоже изображали Мороу. Такое безумие по неживому персонажу его напрягало. Зависимость им никогда не поощрялась. Видимо, и самой Кариной, которая корила себя за мерзкие мысли о том, чтобы переродиться в другом мире и чтобы стать хоть чуточку ближе к любимому герою. Не зря корила.       Он, или точнее она, буквально переродилась в нереальном мире, заняла место главного героя и получила в награду безумные плюшки в виде соулмейтов и шизофрении. А еще неправильную историю, сильно отличающуюся от той, что была в манге и в аниме. Карина не смогла бы предугадать, что будет дальше. И ее воспоминания, их воспоминания, не смогли бы помочь ему спасти себя от опасных и глупых поступков. Как иронично. Хотела стать ближе к тому, кого любила и от кого зависела? Стала. Но с какими вытекающими из этого проблемами?       Его перенесло в другое место и время.       Ванная комната. С новым ремонтом, красивой плиткой и чистым зеркалом. Он смотрелся в него с другим лицом, красными глазами и дрожащими губами. Руки, исполосанные в длинных вертикальных порезах, немели. В ушах шумела кровь. Тошнота придвигалась к горлу. В глазах плыло зрение. Гон не помнил, что именно послужило причиной её самоубийства. И случилось-то оно куда позже того события, в котором он побывал минуту назад. Здесь отражение было рыжим. Ярким рыжим, ближе к малиновому (такому, как у Хисоки), с расплывчатым от слез макияжем на лице и искусанными от нервов губами.       — Карина? Немедленно выходи из ванной комнаты! Какого черта я узнаю, что тебя отчисляют, негодная девка? Я в тебя, сука, столько вложила вместе с отцом, покупала эти хреновы фигурки и прочую дребень, а ты взяла и провалилась на экзаменах в своем колледже? Карина, я сказала немедленно открой мне эту чертову дверь!       Глаза закрылись.       Видимо, на этот раз окончательно.

***

      — Проснулся? Я рад. Яд не должен был убить тебя, но на долю секунду я засомневался. Хисока был бы не рад твоей смерти.       Чужой голос выводил его из сна неспешно. Гон в какой-то степени был благодарен, что безумие в голове закончилось. Воспоминания о прошлом снова закрылись на замок, но они не дали забыть о сне и о том, что было в нем. Словно как издевательское напоминание, что это именно он выбрал себе соулмейта.       «Ты наконец вспомнил и понял, почему я был разочарован в твоей забывчивости обо мне, малыш?»       Гон презрительно улыбнулся на его фразу. Но незнакомец напротив принял эту улыбку в свою сторону и негодующе сощурился, что так не сочеталось с этим идеально мраморным, кукольным лицом. «Красивый» — мелькает в голове. Недостижимо прекрасная и убийственная красота.       — Не кривись. Я же сказал, яд не должен был убить тебя и не убил. Хотя, если честно, даже жаль, — голос напротив эмоциям на лице был живым и даже каким-то искусственно бодрым. Фрикс захрипел, привстав на локтях, и сплюнул густую слюну в сторону, едва не попав на ботинки неизвестного мужчины. Незнакомец даже не пошевелился. — Я бы хотел дать тебе наставление.       — Зачем? — резко и излишне грубо поинтересовался юноша.       Убийца пожал плечами.       — Ты мешаешь моему брату, а значит мешаешь и мне. Не дружи с ним или я убью тебя, твою семью и всех твоих друзей.       Гон на секунду оторопел, а после заливисто рассмеялся. Иллуми. Точно. Его зовут Иллуми Золдик, что так нездорово заботился о своем брате в угоду для себя. Фрикс показал ему средний палец и демонстративно облизнул. Золдик замер. Напряжение застыло в воздухе.       — Подойди и я шепну тебе на ушко: пошел ты нахуй, — рыбак говорил это ласково, с нежностью и лживой добротой. Нецензурная лексика вывела человека напротив из состояния недоумения. Но почему-то злобы или раздражения от него не чувствовалось. — Я не боюсь умереть. А ты бы побоялся. Не за себя, а за своего братца. Только тронь меня и мою семью, и я сделаю так, что он никогда больше не вернется к тебе. Поверь, я сделаю так, что ты пожалеешь, что вообще решил угрожать мне.       Молчание длилось долго. Наверное, минуты две Иллуми смотрел на него так, словно пытался убить его взглядом. Потом же убийца вздохнул тяжело и смиренно.       — Как много смелости и глупого безрассудства в новом поколении. Я бы убил тебя прямо сейчас...       — ...но тогда Хисока убьет уже твоего брата? — понимающе улыбнулся Гон, усаживаясь более удобно. Рука горела огнем после той иглы. — Я предлагаю тебе... контракт. Договор. Я удивительно быстро лажу с людьми и умею находить с ними общий язык. Ты это уже заметил. Давай так: я уговариваю твоего брата вернуться домой по доброй воле и остаться там до необходимого, а ты помогаешь мне избегать встреч с Хисокой. Желательно до самой его смерти.       — Почему ты так уверен, что я не смогу вернуть своего брата назад?       — Ты уже засомневался, раз задаешь этот вопрос. Он упрямый. Да и в случае чего я назло тебе верну его в свою компанию и буду уводить от твоего дома все дальше и дальше, пока ты не потеряешь его окончательно.       Фрикс припечатал свои слова довольно жестко и грубо, но был предельно честен.       Иллуми недолго думал.       Золдик кивнул и протянул ему руку. Гон было подумал, что это предложение подняться с земли, но что-то из головы (или из шеи, он так и не понял) с хрустом влетело в руку убийцы. Игла.       В карамельных глазах расплылось удивление и глубокий шок.       — Я подводил тебя к этому с самого начала. Ты сам дал мне нужные условия, я лишь подыграл тебе и согласился на то, что изначально было мне необходимо. В случае я бы просто воспользовался своими способностями, — непонятно для чего ему объяснял это мужчина, но Гон поразился чужой находчивости, а также ужаснулся такому уму. Он воистину был гением. Ну, либо Гон был слишком наивен и глуп. — Но я не обещаю, что смогу удержать его.       Фрикс ухмыльнулся.       Ну и он не обещал, что сможет удержать Киллуа дома. На горизонте открывалась другая игра, которую он обязан довести до конца. И довести до конца так, чтобы это было выгодно уже ему, а не Иллуми. Обыграть можно любого.       «И я тебе помогу. Ради нас, котеночек».