Коллекционер

Солик целовал ее, прижав к обитой тканью стене навигаторских покоев. Он утверждал, что здесь находилось сердце его корабля. У мрачного старика "Почтения", говорил он, такое молодое и прекрасное сердце. Лисса понимала, что это легкая словесная игра, подогревающая их чувства, а не серьезное признание. Она не была единственной женщиной Вье. Но, даже имея других любовниц, он никогда не давал ей ощутить себя преданной или ненужной. Лисса чувствовала ложь и правду острее людей. Солик искренне считал ее красивой. Искренне радовался тому, что она, а не кто-то другой, ведет его корабль. И когда он впивался губами в ее грудь, когда ласкал бедра, когда опрокидывал ее на спину, прижимая к постели, он был искренне возбужден. Она чувствовала руки Вье, теплые, с грубоватой кожей — он был щеголеватым, но не женственным. Он выбился из подсобных работников с батарейной палубы. Странно было представить, что когда-то этими руками он ворочал монструозные затворы… Он прикоснулся большими пальцами к ее вискам и разгладил ткань, закрывавшую око навигатора. Их бедра часто сходились, Лисса закинула ноги на спину Вье и, всякий раз, подаваясь навстречу, старалась принять его глубже. С приближением оргазма она всегда теряла контроль над собой — ее отточенное наставниками чутье давало сбой, стены и потолок сливались с розовато-лиловым копошащимся хаосом, которое видел третий глаз. Она отпускала себя не больше чем на несколько секунд, горячих и долгих секунд, которые были заполнены только удовольствием, неразделенным между материальным миром и Имматериумом. — Я никогда не видел тебя полностью обнаженной, — вдруг сказал Солик. Голос прерывался и звучал глухо. — На мне ничего нет, — засмеялась она, — кроме тебя. — А как же это? — спросил он и потянул за покрытый бахромой край повязки. — Постой, Вье! — воскликнула Лисса, пытаясь прижать ткань головой к постели. — Ты с ума сошел! Он продолжал входить в нее с такой страстью, словно от этого зависела его жизнь, и Лисса не справилась с собой — она не могла ни о чем думать, когда все тело горело изнутри, когда воздух часто вырывался из легких, превращаясь в нечеловеческий стон. Она закричала от наслаждения, судорога свела тело, а потом отпустила, теплая жидкость потекла по бедрам. Лиловая дымка затмевала мир. Что-то текло по ее груди. Руки, стащившие повязку, легли на ее грудь, и вдруг пальцы согнулись, а короткие ногти впились в тело. Лисса в изнеможении разогнула ноги: — Вье… Открыв глаза, она поняла, что вся ее грудь в крови. Искаженное нестерпимой болью лицо Солика пялилось темными пустыми глазницами мимо нее, в ад, открывшийся ему вместе с ее истинным обликом. Он все еще был в ней, замерший в последней смертельной судороге, и она чувствовала, как он коченеет, словно охваченный холодом космоса. Лисса закричала от ужаса и отчаяния, пытаясь выбраться из-под Вье. Темные глазницы, кровавые струйки, текущие из глаз, носа, ушей… Распахнутый в немом крике рот. Из глотки Солика доносился стук. Еще тихий, он приближался, как будто что-то шло в ее мир, в ее реальность из глубин варпа. Шло, стуча коваными сапогами по металлу. Почему-то она не могла пошевелиться. Мягкая постель превратилась в жесткий холодный пол. Лоб тисками сдавила боль. Стук стал оглушительным.